Текст книги "Надеюсь и жду"

Автор книги: Диана Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Клодия почувствовала на себе вопрошающий взгляд отца. Она задрожала от напряжения. Что могла она сказать или сделать? Заявление Адама произвело на нее впечатление разорвавшейся бомбы. Она заставила себя поднять глаза, увидела в глазах отца невысказанное сомнение и вымученно улыбнулась. Гай Салливан, явно успокоенный, вздохнул с облегчением, черты его лица разгладились, и он сказал:

– Значит, нам сегодня не обойтись без шампанского.

Он быстро овладел ситуацией и повел их в гостиную, где, как и было обещано, уже весело потрескивал огонь в каменном очаге. Ноги Клодии едва несли ее, она даже испытывала благодарность к Адаму, который продолжал держать ее за талию.

Глаза Гая Салливана подозрительно увлажнились. Он проговорил взволнованно:

– Вы оба взрослые люди и хорошо знаете, что вам необходимо. Я благословляю вас обоих… – Его голос дрогнул. – После всего, что пришлось пережить Клодии – конечно, она рассказала вам, Адам, а я предпочитаю не касаться этого вовсе и знаю, что вы поймете, почему… Она заслуживает самого большого счастья. Мне известно, что тем летом, когда вы работали здесь, вы с Клодией были влюблены друг в друга. Мне только жаль, что вы решили покинуть нас так внезапно, Адам. Я никак не мог понять, почему. Но… – тут широкая улыбка преобразила его изможденное лицо, – мне пора умолкнуть. Лучше я схожу в погреб за шампанским, и тогда мы отпразднуем настоящую помолвку. Будем смотреть только в будущее и забудем о несчастном прошлом.

Клодия видела, как радуется ее отец повороту событий, несмотря на стоявшие в его глазах слезы. Конечно, он несколько озадачен стремительностью происходящего, но, тем не менее, вполне счастлив. Гай Салливан еще шесть лет назад проникся симпатией к молодому человеку и принял за чистую монету его обаяние, теперь он тоже преисполнен симпатии и вновь принимает черное за белое – восхищается Адамом за то, что тот многого достиг. И именно Клодии предстоит раскрыть отцу глаза и объяснить, что он ошибается в этом человеке сейчас, как ошибался раньше.

Рыдание сдавило горло Клодии, мешая дышать. Отец, наконец-то, выглядел примирившимся с постигшим их несчастьем, он словно начал преодолевать душевный кризис и снова устремил свой взгляд в будущее. Клодии казалось, что он обрел неожиданно мир в душе. Но скоро все это кончится.

– Как ты мог решиться на такое?! – крикнула она после того, как Гай Салливан вышел.

Она не понимала, какую игру затеял Адам. Но это была плохая игра, она не могла быть хорошей хотя бы потому, что ее бывший возлюбленный теперь стал заклятым врагом. Очевидно, обида, которую она нанесла ему, оставила слишком глубокий след.

– Очень просто. – Улыбка сбежала с лица Адама, сердечность испарилась из его глаз, и они снова стали холодными, как зимний туман. – Ты видела, как его обрадовало мое заявление? – Он слегка пожал плечами. – Разумеется, ты можешь сказать ему, что это неправда. Но я не советовал бы расстраивать человека, у которого такая история болезни, – да, дорогая! – Он сжал губы. – Я навел справки: три инфаркта за шесть лет, последний совсем недавно. Боюсь, что загнал тебя в угол, и тебе придется или подтверждать все мои слова, или сказать ему правду – что я презираю тебя. Выбор за тобой. Но прежде чем решишься на что-либо, хорошенько подумай. Перед тобой уже стоял однажды выбор, когда ты поняла, что ждешь моего ребенка, и ты сделала его неудачно.

Перед глазами Клодии все поплыло, и она почти упала в одно из обитых ситцем кресел.

– Но зачем? Я ничего не понимаю. – Она прижала к пульсирующим вискам кончики пальцев. – Ведь ты же не собираешься делать ничего подобного, к чему тогда это нагромождение лжи? Зачем заставлять меня выходить за тебя замуж, если ты меня презираешь?

– Я не лгу, Клодия. – Голос Адама был не менее холодным, чем взгляд его серых глаз. Произнеся эти слова, он быстро отвернулся к камину и подтолкнул кочергой соскользнувшее полено обратно на кучу тлеющих углей. Клодия с горечью взглянула на его широкую спину. Шесть лет назад он тоже не лгал, предлагая ей женитьбу, лгал только, утверждая, что любит ее. Этого она ему не простит никогда. – Я не лгу, – повторил он, снова поворачиваясь к Клодии, посмотрел на нее, а затем неторопливо и обстоятельно обвел взглядом уютную комнату, в которую по утрам обычно проникали первые лучи восходящего солнца, а сейчас освещенную язычками пламени, отражавшимися в темных дубовых панелях. Он словно мысленно взвешивал ценность каждой вещи, от викторианской лакированной ширмы и изящной этажерки времен Регентства до раскладного стола из атласного дерева, уже накрытого для ужина. – А вот тебе предлагаю это сделать ради спокойствия твоего отца. Выпутываться из положения с помощью лжи, тебе не впервой. Кстати, он вот-вот вернется, – добавил Адам абсолютно равнодушным тоном. – Если тебя хоть сколько-нибудь заботит благополучие твоего отца и нашей дочери, не говоря о твоих собственных удобствах… да-да, – произнес он с подчеркнутой беспощадной медлительностью, – я достаточно сообразителен, чтобы понять, что продать «Фартингс-холл» вас вынуждают именно финансовые трудности, – то ты будешь помалкивать и соглашаться со всем, что я скажу.

Да, именно в этом заключалось несчастье! Но Клодия не успела опомниться, как в следующее мгновение, в дверях появился отец с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и тремя хрустальными бокалами. У нее не осталось времени на раздумья, даже если бы она была способна сейчас логически мыслить.

Мужчины завели веселый разговор, но Клодия не принимала в нем участия, она думала только о том, каким коварным и двуличным оказался Адам.

Его способность по необходимости весьма искусно притворяться, заставляла ее содрогаться. Почему она в свое время не сумела разобраться в этом человеке? Слишком юной была, слишком неопытной, слишком влюбленной…

Она сдвинула брови и даже не заметила, как отец вложил в ее пальцы бокал пенящегося шампанского, и очнулась, только когда он посмотрел на нее пытливым взглядом и проговорил:

– Не смущайся, детка. Пусть даже люди и станут болтать, что ты слишком скоро вышла замуж вторично после гибели Тони. Мы-то втроем знаем правду, а только это и имеет значение.

Клодия вымученно улыбнулась, осушила свой бокал с такой поспешностью, словно умирала от жажды, и произнесла сдавленным голосом:

– Извините меня, я пойду, позабочусь об ужине. Вы оба, наверняка, проголодались.

Заботиться было, собственно, не о чем. Еще днем Клодия потушила ломтики лосося и приготовила салат. Осталось только достать все это из огромного холодильника. Но ей требовалось время, чтобы разобраться в бессвязной путанице мыслей, и найти объяснение сногсшибательному заявлению Адама об их грядущей свадьбе.

Адам сказал, что догадался о финансовых трудностях, которые заставляют их продавать некогда очень доходное дело. Действительно, ему стоило только пошире открыть глаза, чтобы увидеть, что все комнаты крайне нуждаются в обновлении, и расспросить местных жителей, чтобы узнать, что ресторан предлагает чрезвычайно ограниченный выбор блюд и заполняется целиком только в субботние вечера, да и то посетителями далеко не столь состоятельными, как раньше.

Следовательно, на этот раз он хочет жениться на ней не ради ее состояния. Он даже не дает себе труда притвориться, что питает к ней какие-либо чувства, наоборот – смотрит на нее так, словно она ему противна. Он откровенно признался, что презирает ее.

Клодия обессиленно прислонилась спиной к кафельной стене, и под ее сомкнутыми веками, медленно начали собираться слезы. Этот человек сумел измучить ее!

– Дуешься, Клодия? Или никак не смиришься с тем, что не ты командуешь парадом?

Желудок Клодии сжался, к горлу подступила тошнота. Адам стоял прямо напротив нее, и она зажмурилась сильнее, чтобы как-то загородиться от него.

– Я пришел спросить, не нужна ли тебе помощь. По крайней мере, так я сказал Гаю. Он очень рад случившемуся и поэтому поверил. – Адам положил руки ей на плечи и легонько встряхнул ее. – Посмотри на меня.

От его прикосновения, Клодию бросило в жар. Его воздействие на нее осталось прежним! Такое предательство собственного тела напугало Клодию и вызвало в ней отвращение.

Она открыла глаза, поскольку не знала, что он сделает, если она будет продолжать жмуриться, и слезы потекли по щекам. Клодия сердито смахнула их, попутно сбросив его руки со своих плеч. Она ненавидела себя за слабость, и ей было мучительно неловко оттого, что она предстала перед ним такой – измученной заботами и тяжелыми трудами последних недель, унылой, изможденной женщиной в мешковатом платье.

Адам отодвинулся на шаг, не переставая смотреть на нее, и Клодия, задрав подбородок, ответила ему гневным взглядом.

Ну и что с того, что она выглядит страшилищем? Вдруг это отобьет у него охоту жениться на ней, несмотря на тайные причины, которые заставили его сделать это смехотворное заявление?

– Может быть, мне следует узнать подробнее о твоей жизни с Тони Фавелом? – спросил он холодно. – После слов твоего отца, у меня появилось ощущение, что она не была сплошным удовольствием. Если ты уже оправилась от потрясения и перестала его оплакивать, это дела не меняет, но на совести у меня все-таки будет спокойнее.

К черту его совесть! Насколько ей известно, у него ее нет вовсе.

– Моя жизнь с Тони Фавелом тебя нисколько не касается, так что отстань от меня. Тебе с ним ни по каким статьям не сравниться!

Это была неправда. Оба они стоили друг друга. Но если Адам ждет, чтобы она успокоила его, так называемую совесть, то может продолжать ждать до глубокой старости.

– Будь добр посторониться, – едко произнесла она и, протиснувшись мимо него, подкатила тележку вплотную к холодильнику. Она, наконец-то, начинала приходить в себя.

Доставая из холодильника тарелки, она выставляла их на тележку, причем позволила себе детское удовольствие проделать это с как можно большим стуком и грохотом.

– А сейчас, пока тебе не нужно ломать комедию для спокойствия моего отца, может, разъяснишь, что заставило тебя сделать это идиотское предложение?

– Возможность на законном основании заниматься воспитанием дочери, что же еще? – ответил он, покачавшись на каблуках. – Я достаточно долго обдумывал, как лучше всего добиться этого, – признался он холодно. – Инстинкт советовал мне добиваться опекунства, но это не годилось. Разлука с тобой и с Гаем навредила бы Рози, а я ни одному ребенку – тем более моей плоти и крови – не способен нанести такую травму. Я сам прошел через нечто подобное, приятного в этом мало.

Он взял из ее дрожащих рук масленку и поставил на свободное место на тележке.

– Мне не нравятся люди, которые не занимаются своими детьми. – Серые глаза впились в ее помертвевшее лицо. – И я не собираюсь становиться эдаким эпизодическим папашей, которому, скрепя сердце, позволяют видеться с ребенком несколько часов в неделю. Я намерен стать дочке настоящим отцом. Поэтому, если хочешь вписаться в картину семейного счастья, лучше тебе подчиниться моим требованиям. Если же ты готова испытать судьбу и встретиться со мной в суде, что ж, попытайся, милости просим. Только учти, – добавил он равнодушно, – если выберешь этот путь, рискуешь потерять все. Я могу соорудить внушительное дело и имею также достаточно средств, чтобы нанять самых умелых адвокатов, которые сделают это для меня. Представь так же, как подействует такая война на нашу дочь – не говоря уже о твоем отце.

Клодия с силой сжала бортик тележки, чтобы хоть на что-то опереться. Каждое из своих, полных, холодной ненависти, обещаний он, не дрогнув, исполнит. Ему потребовался ребенок – и он заставит ее страдать за то, что она скрывала от него существование Рози. А она ничего не может поделать, не навредив при этом самым дорогим людям. А как она сможет бороться с ним через суд, если у него есть все шансы победить?

Клодия посмотрела в лицо Адаму и не нашла на нем ни утешения, ни надежды. Он определил свою позицию, заявил о своих намерениях, он сознавал свою силу. Улыбнувшись так, что у Клодии кровь застыла в жилах, он открыл дверь и сделал приглашающий жест. Она выкатила злосчастную тележку из кухни, жалея, что это не танк, которым она смогла бы переехать его и раздавить в лепешку, и одновременно изумляясь и огорчаясь собственной жестокости, прежде не дававшей о себе знать.

Но какая мать не способна на жестокость, если угрожают ее ребенку, решила Клодия. Это совершенно естественно. Но, в то же время, она инстинктивно чувствовала, что Адам Уэстон не угрожает Рози. Он всего лишь обнаружил, что очаровательная малютка является его родной дочерью, и предъявил свои права на нее. А угрожал он только ей, Клодии.

– Я уж подумал, что вы заблудились!

Искорки в глазах Гая говорили о том, что он не думал ничего подобного.

Адам с обезоруживающей улыбкой развел руками.

– Мы с Клодией встретились снова так недавно, нам надо еще столько всего сказать друг другу. Вы должны простить нас.

– Само собой! – Наливая всем шампанское, Гай выглядел именинником. Он охотно взял на себя инициативу в разговоре. – Я только могу удивляться способности Клодии скрывать самое радостное, что случилось с ней за эти годы.

– Да, но в этом виноват я. Видите ли, Гай, из-за недавних трагических событий, мы сочли за лучшее никому ничего пока не говорить. Я уверен, вы понимаете.

– Понимаю и одобряю.

Клодия, которая, тем временем, выгружала содержимое тележки на стол, подавила сокрушительное желание швырнуть все это об стену. Адам Уэстон умел говорить об одном, а интонацией намекать на нечто совсем другое. Должно быть, он родился с этим талантом!

Сдержав свои чувства, она пригласила мужчин к столу и предложила им обслуживать себя самостоятельно. Адам положил вилку, закинул руку на спинку стула и сказал с необычной для него робостью:

– Я осмелюсь попросить вас об одной любезности, Гай, а также внести предложение.

– Я весь внимание!

– После свадьбы, я хотел бы переехать жить сюда и сделать «Фартингс-холл» нашим общим семейным домом – если у вас нет возражений, разумеется. В настоящее время я живу в безликой служебной квартире неподалеку от Сити.

– Прекрасно! – Гай не мог скрыть облегчения. – Я рад, что Клодия, наконец-то, нашла свое счастье, но должен признать, что начал уже побаиваться, как бы вы не увезли ее далеко от меня. Без нее и Рози моя жизнь сделалась бы совсем унылой.

– Тогда все устроено. Спасибо за любезность, а теперь очередь за предложением. Как вы смотрите на то, чтобы закрыть отель, а ресторан переоборудовать, например, под открытый бассейн? Мне хотелось бы, чтобы Клодия могла сосредоточиться полностью на обязанностях жены и матери и радоваться жизни, вместо того чтобы бегать весь день туда и сюда по первому требованию клиентов.

Ничего более удачного он не мог сказать, чтобы переманить отца на свою сторону. Если для Гая Салливана и было что-то важнее, некогда процветавшего, семейного бизнеса, так это благополучие и счастье тех, кто остался от его семейства, подумала Клодия, глядя, как отец энергично кивает головой, полностью соглашаясь со словами Адама.

– Естественно, придется кое-что переделать. Кухни, к примеру. Я буду счастлив оплатить работы по их переоборудованию, а также всякие другие переделки, если мы найдем нужным их произвести в «Фартингс-холле».

Разговор продолжался в подобном духе. Согласие следовало за предложением, предложение за согласием. Отец пожелал, чтобы Эми сохранила свое место экономки.

– Решено.

Чтобы старый Рон продолжал и дальше жить в комнатах над конюшней.

– И это решено.

Снова черед Адама предлагать.

– Почему бы вам не доверить мне все заботы о делах? Вам лишняя суета ни к чему, да и у Клодии больше времени останется на приготовления к свадьбе.

– С радостью. Мне тяжело было смотреть, как она из сил выбивается, чтобы поддержать бизнес на должном уровне. С тех пор как… ну, скажем просто, что в последнее время возникло много трудностей. А тут еще моя болезнь прибавила хлопот…

Клодия решила, что отец выглядит так, словно на «Фартингс-холл» снизошла вдруг благодать и ангелы небесные избрали старый отель своей постоянной обителью. Он и представить себе не мог, что все это изобилие основано на шантаже и ненависти. А Клодия не могла ничего объяснить ему.

Адам прав! Он загнал ее в угол, и единственно возможный выход из него, был для нее отрезан…

– Детка, Адам вносит предложения, а ты витаешь в облаках! – Нежный упрек отца заставил глаза Клодии затуманиться, и ей пришлось прищурить их, чтобы ее мучитель оказался в фокусе. А Адам тем временем беспечно улыбался – впрочем, он делал это постоянно в присутствии ее отца. Клодия с удовольствием отдохнула бы от нескончаемого потока его «предложений», попутно с которыми, он забирал в свои руки ее жизнь и жизни ее близких, и распоряжался ими в своих интересах.

Наконец, он заявил:

– Я считаю, что хорошо бы завтра нам – вместе с Рози, конечно, – навестить наши любимые старые места. Если позволит погода, можно было бы устроить пикник в бухте. Не беда, если девочка разок пропустит школу. Думаю, ты сумеешь уладить это с ее учительницей? Мы с Рози получим возможность, как следует, познакомиться.

Почти сердитые интонации, с которыми была высказана эта просьба, и которые он не сумел смягчить, говорили, как ни странно, о его искренности. Стремление обрести дочь стало, должно быть, единственным искренним побуждением в этом отвратительном человеке. Клодии стало почти жаль Адама. Но, напомнив себе, что он сам виноват, она проговорила равнодушно:

– Если погода продержится, то да, я договорюсь с учительницей.

И увидела, как из глаз Адама исчезла чуть заметная напряженность – видимо, он не был до конца уверен в ее согласии.

Наконец, Адам начал многословно благодарить за угощение. Клодия предпочла бы, чтобы отец сам проводил его, но Гай сказал:

– Запри дверь, детка, когда вернешься. Я пока соберу тарелки и отнесу их на кухню.

Теперь ей ничего не оставалось, как самой проводить Адама до прихожей, если только она хотела, чтобы отец продолжал верить в рай на земле. Но Адам был не более ее склонен задерживаться. Он произнес отрывисто:

– Буду завтра к десяти утра. Предлагаю тебе подать объявления в местные газеты о том, что ресторан закрывается. Если остались какие-то заказы, свяжись с этими людьми и отмени их. Что касается свадьбы, то я сам все организую. Скромный гражданский обряд. Никому из нас не нужен лишний шум.

Быстро закрыв и заперев тяжелую входную дверь, Клодия прислонилась к ней спиной. Слезы жгли изнутри ее сомкнутые веки. Чем заслужила она все эти бедствия, которые одно за другим обрушивались на нее с кошмарной периодичностью?

– Клодия? – Тревога, прозвучавшая в голосе отца, заставила ее быстро открыть глаза и сделать попытку улыбнуться, чтобы замаскировать блестящие на ресницах слезы. – Иди ко мне, детка.

Его руки с любовью и заботой обвились вокруг нее, и Клодии страшно захотелось рассказать отцу всю правду. Но как могла она свалить на него свои проблемы? Приходилось быть сильной.

– Все прекрасно, папочка. Я просто выпила лишнее, а от волнения лишилась аппетита.

Эти слова были абсолютно правдивыми. Впрочем, ее любящий отец истолковал их совсем иначе.

– Все это естественно, – успокаивающе произнес он, поглаживая ее по спине. – Мы оба прошли через мельничные жернова. Сначала этот несчастный случай, потом… то, что мы узнали о них двоих.

Это была всего лишь половина их бед – ведь Клодия утаила от него финансовый кошмар. А если она выйдет замуж за Адама, этот кошмар так навсегда и останется для отца тайной. Клодия задрожала.

– Не сдерживайся, милая, – пробормотал Гай. – Поплачь, и станет легче. Тебе досталось больше всех. Я разболелся некстати, и тебе пришлось справляться с делами практически в одиночку, а я висел на твоей шее. Но давай не будем больше о печальном, а порадуемся твоей предстоящей свадьбе. Как вышло, что вы с Адамом снова встретились? Где?

Со свойственной ему решительностью, отец круто изменил тему, чтобы отвлечь ее от несчастного прошлого и напомнить о счастливом будущем, в котором был пламенно уверен. Отец и представить не мог, как сильно заблуждался. Клодию пугали его расспросы, которые должны были сейчас непременно последовать. Она не знала, как отвечать на них, поэтому попробовала, насколько это было возможно, придерживаться правды.

– Он проезжал мимо и… навестил меня. Мы пообедали вместе в «Единороге». – Она намеренно не сказала, когда это произошло. «Позавчера» удивило бы отца до крайности. – А дальше все покатилось, как снежный ком.

И еще как! Она снова вздрогнула, и Гай, разомкнув руки, произнес:

– Я не мог бы радоваться за вас больше, если только вы действительно хотите быть вместе.

Но Клодия не нашла в себе сил разрешить сомнение, прозвучавшее в его словах. Она могла бы открыть ему правду и сделать их бездомными бедняками, вовлеченными в судебную тяжбу, но она неспособна была нанести ему такой удар.

Приняв ее молчание за согласие, отец проговорил оживленно:

– Пока ты готовила ужин, Адам обрисовал мне свое положение в компании «Халлем». Это действительно впечатляет. Он определенно идет в гору. Знаешь что, я сейчас приготовлю нам какао, и ты расскажешь мне о нем поподробнее. Сам он не слишком распространялся – спешил помочь тебе на кухне.

И Гай рассмеялся довольным смехом. То, что Клодия могла бы поведать ему об Адаме Уэстоне и о его неожиданном намерении жениться на ней, заставило бы отца лишиться последних седеющих волос! Она вяло улыбнулась.

– Как-нибудь в другой раз, папа. Я с ног валюсь и не хочу, чтобы и ты переутомлялся. У нас будет достаточно времени.

– Ну, хорошо. – Он коснулся губами ее щеки, как всегда при расставании на ночь. – Иди с Богом и не беспокойся обо мне. Счастье – великий целитель.

Эти прощальные слова вовсе не способствовали спокойному сну Клодии. Отец был счастлив за нее и видел ее будущее безоблачным. Сказать ему о реальном положении дел было бы жестокостью. Клодия мучительно старалась найти выход.

– Она просто прелесть. – Адам не отрывал глаз от крошечной фигурки девочки, которая, то бежала впереди них по узкой тропинке, петлявшей по пустынной каменистой равнине, то поворачивалась и бросалась им навстречу, как игривый щенок.

Одетая в яркие пунцовые шортики и такую же маечку, с распущенными мягкими черными волосами, свободно развевавшимися вокруг ее миловидного личика, Рози, в самом деле, напоминала прелестный цветок. У Клодии засосало под ложечкой. Она меньше всего хотела, чтобы Адам слишком привязывался к своей маленькой дочери. Ночью она молилась, чтобы погода испортилась. Тогда задуманное им «знакомство» автоматически исключится.

Но день, как назло, выдался теплее и безветреннее, чем предыдущие, и Клодия, признав свое поражение, позвонила в школу и попросила отпустить Рози с занятий.

– Пикник в бухте – ее самое любимое приключение. Только это и может заставить Рози пропустить школу Она обожает ее – я имею в виду школу. Я не хочу, чтобы ты превращал пропуск занятий в привычку, – сурово предупредила Клодия.

Она не глядела на Адама. Когда он появился этим утром в «Фартингс-холле» в поношенных голубых джинсах и черной майке, плотно облегавшей торс, Клодия испытала шок. Она вспомнила во всех пикантных подробностях, что именно чувствовала некогда в его объятиях, в какой неистовый восторг приходила. Давным-давно… Тогда она упоенно жаждала слиться с ним и душой, и телом. Сейчас жажду испытывало только тело. В этом заключалась разница. И теперь Клодия ждала подходящего момента, чтобы перейти в наступление.

– Я ни о чем подобном не помышлял, – сухо откликнулся Адам. – Сегодняшний день – исключение. Я хочу только заложить фундамент наших отношений. Не так уж много времени осталось до того, как я стану лицом из ее постоянного окружения. Только три недели, – напомнил он. – Когда мы поженимся, мне бы хотелось уговорить ее называть меня папой. А когда она немного подрастет, и окончательно ко мне привыкнет, я скажу ей правду о том, что ее настоящий отец – я, а не Фавел.

Адам, судя по всему, намеревался активно участвовать в жизни дочери, стоило вспомнить, как утром он вовлек ее в беседу. Он заговорил с ней на равных, как старый приятель, объявил сегодняшний день выходным и попросил показать ему ее любимую бухту, а ее ответный лепет выслушал с ласковым вниманием, умиленно впитывая каждое слово.

Тони никогда не интересовался приемной дочерью. Но он также не выказывал и раздражения или неприязни. В дни рождения Рози и на Рождество, Тони засыпал ее дорогими подарками, однако детская болтовня навевала на него скуку.

– Почему ты был так уверен в том, что она твоя дочь?

Эти опрометчивые слова вырвались сами собой, продемонстрировав, как гнетет ее, по-видимому, интуитивная догадка Адама. Она почувствовала на себе его взгляд, и каждый дюйм ее кожи запылал огнем. Клодия тут же раскаялась в своем вопросе, и быстро шагнула впереди него на тропинку. Но кожаные подошвы ее босоножек заскользили на покрытых песком камнях, и только быстрая реакция Адама, который сильной рукой обхватил ее за талию и притянул к себе, спасла ее от унизительного падения.

Несколько бесконечных секунд, она была прижата к его жесткому, твердому, но отнюдь не по-каменному, телу. Жаркое желание вскипело в ее жилах, а его ладонь точно выжгла на бедре неизгладимое клеймо.

– Здесь не нужно быть Эйнштейном. – Его слова, которые он проговорил шепотом, стегнули ее, словно кнутом. – Я хорошо помню, как это вышло между нами в самый первый раз. Я был не готов тогда. Меня переполняло желание, но я не ожидал, что это случится так скоро. Ты сгорала от нетерпения, и я увлекся, потерял бдительность. В другие разы я удостоверялся, что ты предохраняешься. – Он отстранил ее твердой рукой. – Кроме этого, существует еще такая вещь, как внешнее сходство. И не только цвет волос. Рози – вылитая моя мать в этом возрасте. Могу предъявить фото.

Он оставил ее, небрежной, легкой походкой направился вперед и вскоре поравнялся с дочерью. А Клодия судорожно вздрогнула и словно приросла к земле. Тепло его тела опалило ее, а слова – жестокие, обвиняющие во всем ее одну – врезались в сознание, оживив воспоминания, с которыми она никак не могла справиться. Просто чудо, что Клодия все-таки сумела дойти до бухты.

Адам и Рози уже сидели на белом мягком песке и дружно исследовали содержимое плетеной корзинки, которую нес Адам.

– Мы сейчас будем есть йогурт и запивать соком! – весело сообщила Рози. – И ты тоже поешь с нами.

– Немного погодя, госпожа принцесса. – Клодия вымученно улыбнулась. Любой ценой надо держаться, как ни в чем не бывало. Рози никогда не была близка с приемным отцом и так называемой бабушкой, но их внезапная смерть все же сильно поколебала ее маленький мирок. Клодия не хотела, чтобы ее крошка-дочь переживала из-за враждебности, которую могла уловить в отношениях своей матери и этого незнакомого мужчины. Поэтому она села подальше от Адама, прикрыла ноги длинной ситцевой юбкой, достала из корзинки яблоко и заставила себя съесть его, нехотя слушая, как Адам противным бархатным голосом беседует с дочерью.

– Я тоже бывал здесь, только очень давно. Спасибо, что показала мне тропинку. Я и забыл, как тут красиво.

Да, у бухты сегодня хорошее настроение, подумала Клодия. Но иногда море способно стать грозным, необузданным, даже сейчас, летом, могут неожиданно заклубиться черные тучи, затянуть в мгновение ока эту безмятежную синеву, и тогда налетит свирепый ветер и волны с грохотом обрушатся на белый песок.

Однажды шторм застиг их врасплох… Они сидели, обнявшись, под проливным дождем, презирая непогоду, черпая уверенность друг в друге до тех пор, пока не проголодались, и тогда, смеясь над собственным видом, побежали в долину. Там, запыхавшись, они опустились на траву под кровлю диких фуксий, где спустя считанные секунды ощутили голод совсем иного свойства, и он взволновал их куда сильнее, чем шторм.

Клодия поморгала, чтобы отогнать прочь болезненные воспоминания, и услышала, как Адам спрашивает дочку:

– А что тебе здесь нравится больше всего?

– Ловить рыбу! – Рози вскочила на ноги, и недоеденный бутерброд с курицей приземлился на колени Клодии. – Ты можешь мне помочь, если хочешь, – предложила она великодушно и, нетерпеливо подпрыгивая, позволила матери сменить ее парусиновые туфли на кроссовки с резиновой подошвой.

Зная, что в представлении Рози рыбачить означает по очереди промочить ноги в каждой луже, она, отправляясь на прогулку в бухту, всегда захватывала с собой сменную обувь и что-нибудь из одежды.

– Я с удовольствием тебе помогу. – Адам наблюдал за приготовлениями с теплой улыбкой. – Беги вперед, а мы с твоей мамой подойдем через минуту.

Адам, как видно, достаточно хорошо помнил окрестности бухты, чтобы знать, что Рози здесь не угрожает никакая опасность. Маленькие заливчики между утесами, в которых она обожала плескаться, были мелкими, спокойными, без острых камней, о которые можно пораниться.

Тем не менее, Клодия не на шутку возмутилась. Он, кажется, решил, что может разыгрывать из себя хозяина. Она встала, чтобы последовать за дочерью, но следующие слова Адама привели ее в еще большее негодование:

– А ты переменилась. – Дымчатые глаза лениво скользнули по ее телу и задержались на груди, едва выступающей под широкой блузкой. – Шесть лет назад ты была роскошной, чувственной. Что же случилось? Куда подевались все те восхитительные прелести?

Негодование Клодии было так велико, что она на мгновение лишилась дара речи. Какой же он злой и жестокий! Ее голос зазвенел обидой и гневом.

– Ты можешь презирать меня, но вовсе не обязательно говорить подобные вещи. Мой внешний вид тебя совсем не касается.

– Не согласен. Предпочитаю, чтобы ты оставалась такой, как сейчас. Наш брак будет, разумеется, чисто номинальным – хорошо, если ты сразу это усвоишь. Я нормальный мужчина с естественными потребностями – уверен, ты это помнишь. Если бы ты была… скажем, прежней… то соблазн мог оказаться слишком велик, что поставило бы нас в щекотливое положение. А так…

Он не договорил фразу до конца, но Клодия отлично поняла, что он имел в виду. Она не представляла для него никакого соблазна! Клодия даже не предполагала, насколько обидно будет услышать такое. Но она не должна позволять себе обижаться!

– Тебе очень нравится быть жестоким, – яростно прошипела она. – Нравится причинять боль.

– Как правило, нет. – Он неторопливо принялся собирать провизию в корзину. – Но, видимо, ты, весьма кстати, забыла, как сама некогда умела это делать. А теперь собственное лекарство кажется слишком горьким?