Текст книги "Тайная жизнь, или Дневник моей матери"
Автор книги: Диана Чемберлен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
ГЛАВА 4
Бен Александер сидел на кровати в своей хижине высоко над Линч Холлоу с маленькой истрепанной адресной книгой на коленях. Он хватил еще один глоток виски из бутылки, стоящей на полу, и уставился на имена в книге. Валери Коллинс. Она была последней. В течение нескольких последних месяцев он расспрашивал всех, кто что-нибудь знал. Валери была его последней надеждой.
Она обычно посылала ему поздравительные открытки на Рождество. Она адресовала их ему и Шарон, но он знал, что они предназначались ему одному. Открытки представляли собой всегда изображения Валери с ее питомцами. И с каждым годом она приобретала все большее сходство со своими собаками, гладкими и гибкими. Ее нос становился тоньше и более резко очерченным, волосы длиннее, шелковистее, чернее. Шарон смеялась, прослеживая трансформацию Валери от человека к собаке, не вникая в смысл надписей: «Надеюсь увидеть вас вскоре» или «Люблю вас». Он знал, что Валери имеет в виду его одного. Она не знала Шарон и не принимала ее во внимание.
Он снова попробовал виски и придвинул телефон к кровати. Конечно, Валери захочет услышать его.
Телефон был цвета армейской зелени, весь в трещинах, с гофрированным соединительным шнуром, который грозил порваться при каждом обороте наборного диска.
– Хелло? – Ее голос был мягким.
– Валери? – Он сел прямее.
– Кто это?
– Это Бен Александер, Валери.
Наступило тяжелое молчание, которое становилось для него уже привычным.
Имя было воспринято, изображение его лица в газете, тогда бородатого и усталого, прорабатывалось в голове Валери.
– Поздно, Бен. Я собираюсь лечь спать. Он был близок к отчаянию.
– Я хотел бы знать, не можем ли мы встретиться? Я теперь живу в долине Шенандоа, но я могу приехать в округ Колумбия – прошло много времени – я теперь разведен. Я не знаю, известно ли это тебе?
Снова тишина. Затем вздох. Дыхание и собственная смелость завораживали.
– Бен, истинная правда состоит в том, что я никогда не хотела видеть тебя. Ты, должно быть, слишком изменился за эти годы, если оказался способным сделать то, что ты сделал. Пожалуйста, больше мне не звони.
Он вскочил, когда она положила трубку, и это было мгновением раньше, чем он опустил свою собственную трубку на рычаг.
Он сел на край кровати с руками, сложенными на коленях, и сидел так несколько минут. Свет из-за закрытой двери ванной притягивал его к себе, и ему рисовалась бутыль с валиумом на краю раковины. Он получил его несколько месяцев назад, не принял ни единой таблетки. Их там двадцать штук. Вот это будет фокус. Сколько времени понадобится Кайлу, чтобы найти его? Не найдя его на месте утром, Кайл предположит, что он проспал или понадобилось выполнить какое-то поручение. Но после полудня Кайл начнет беспокоиться. И, может быть, вечером предпримет поездку сюда и найдет его. Бен оставит ему записку, в которой поблагодарит за то, что Кайл был единственным, кто ему доверял, за то, что предлагал ему работу на раскопках, когда никто больше не нанимал его, за то, что был другом.
Он снова выпил. Слишком много выпивки за эти дни. И в одиночестве. Тут не большой выбор. Люди, которые удостоили его согласием на совместную выпивку, не относились к числу тех, кого бы он хотел видеть своими друзьями. К числу людей, которые относились бы к нему сочувственно и понимали, отчего человек может сделать то, в чем его обвиняли.
Он надеялся, что здесь, в долине, сможет избежать знающих глаз. Но кто-то один или двое знали, и они рассказали остальным. Иногда он чувствовал себя здесь прокаженным еще в большей степени, чем в Аннаполисе.
Зазвонил телефон, и он ощутил некоторый трепет в груди от старой фантазии, что однажды Блисс наберет его номер, и когда он снимет трубку, услышит ее пятилетний голос, лепечущий:
– Папочка, когда же ты вернешься из этого путешествия?
Он поднес трубку к уху. Это был Кайл.
– Извини, что звоню тебе так поздно, – сказал он, – но сегодня вечером приезжает моя племянница.
Бен ничего не сказал, все еще оставаясь в плену фантазий о своей дочери.
– Бен? Вспомнил? Она работает над фильмом о своей матери.
– Да. Правильно. Иден Райли.
– Ей необходимо прочувствовать раскопки. Это была такая большая часть жизни ее матери, а ты сможешь использовать дополнительную пару рук этим летом, не так ли?
Бен представил себе валиум и повернулся спиной к распахнутой двери ванной.
– Понимает ли она что-нибудь в раскопках? – спросил он.
– Ничего, но она быстро научится. У тебя нет возражений, не правда ли?
– Нет, конечно, нет. – Он хотел спросить, как подготовиться к встрече с ней: «Она знает обо мне?» – но не смог. Он узнает по ее глазам, сказал ей Кайл или нет.
– Конечно, это прекрасно. Присылай ее утром.
Он повесил трубку и понес бутылку к софе. Включил телевизор быстрым поворотом выключателя и сразу выключил его. Он лег на спину и уставился на коричневое водяное пятно на дощатом потолке.
Он ненавидел одиночество. И старался избегать его большую часть своей жизни. Он и его старший брат, Сэм, были неразлучны в детстве и близки со своими родителями. У него никогда не было обычных подростковых трудностей. Но они уже пять лет как умерли, и он был рад, что им не пришлось прожить эти последние полтора года. Хотелось думать, что они были бы среди тех, кто считал его невиновным, но он не был в этом уверен. Возможно, им пришлось бы примириться, как это сделали Сэм и Джен. Сэм и Джен были его опорой во время судебного разбирательства. Кроме того, они виделись с Блисс и рассказывали ему после каждого визита, какой она выглядит привлекательной и ни капельки не испуганной.
– Она красивая, – говорила Джен. – И она спрашивает о тебе. – Он спрашивал Сэма или Джен, действительно ли так было или это они просто утешают его. Ведь прошло много времени, а детская память… Ладно! Кроме того, у нее теперь новый отец, Джефф. Зовет ли она его «папа» с ударением на втором слоге, как это она всегда делала, когда искала его.
Сэм и Джен обещали оставаться в Аннаполисе после его заключения в тюрьму.
– Тебе нужно быть рядом с нами, – сказал Сэм. Возможно, они знали то, чего он не знал тогда. Остракизм, с которым он столкнется. Избегая экспедиций, он предложил свои услуги полудюжине университетов, но всеми был отвергнут. И тогда случился звонок Кайла.
– Почему ты мне не дал знать? – упрекнул Кайл дружеским мягким голосом, который был знаком Бену еще со времен студенчества, со времен начала их дружбы. – Я узнал об этом за бутылкой вина, но хотел бы услышать об этом от тебя самого.
Тогда Бен рассказал ему так спокойно, как только мог, об обвинении, о судебном разбирательстве, о свидетельствах обвинения, которые выдвигались против него и которые он был бессилен опровергнуть, о тюремном заключении. Затем рассказал Кайлу о том, как он потерял работу и не в состоянии найти ее снова.
– Я знаю тебя, как собственного сына, Бен, – голос Кайла был твердым и уверенным, – И не обращаю внимания на свидетельства, о которых мне говорили. Никогда не поверю, что ты виновен. Я могу предложить тебе работу здесь – артрит не позволяет мне проводить столько времени на раскопках, сколько раньше. Конечно, это жалкое предложение после того, что у тебя было. Но, пожалуйста, не отказывайся!
– Нет, это будет великолепно! – С этого дня он начал выбираться из дерьма.
Сначала он сблизился с Кайлом и Лу. Это очень скрасило его печальное существование, он чувствовал, что их симпатия была искренней. Они втроем ходили смотреть «Сердце зимы» вскоре после его приезда, когда он был еще в оцепенении после месяцев тюрьмы. Кино познакомило его с Иден Райли. Она была известна по образам ангелочков и земных матерей и, что особенно любила Блисс, так это красавицу в фильме «Дитя северной звезды». Но теперь он мог рисовать себе Иден только по этой сцене в комнате отеля с Майклом Кэри. Единственная эротическая сцена в полностью неэротичной картине. Единственный эротический момент в последовательно неэротической карьере. Он не мог выкинуть из головы Кэри, раздевающего ее донага. Со знанием дела… Платье, чулки, трусики, бюстгальтер; оставив ее в черной шелковой комбинации, достаточно открытой.
Бен хорошо понимал Кайла и Лу, сидевших рядом и смотревших на женщину, знакомую им до мелочей, с ее отроческих лет, женщину, которую они обожали, занимавшуюся любовью с распутным Майклом Кэри. Он слышал, как Лу приглушенно лепетала: «О, мое дитя», и хихикающий ответ Кайла, прежде чем он принял за чистую монету образы на экране. В зале водворилась тишина, казалось, возникло электрическое напряжение. После месяцев полного бесчувствия он был ошеломлен ломотой во всем теле и тоской в груди, которые были далеки от чего-либо сексуального. И в нескольких кратких моментах он ловил себя на мысли, что, может быть, жизнь еще что-нибудь принесет ему, и что не все потеряно в судебном зале Аннаполиса.
Затем он возвратился в свою комнату к молчащему телефону, оцепенелой пустоте, Кайл и Лу жили своей собственной жизнью, и он не мог проводить каждый вечер с ними. Он проверил реакцию своих старых друзей, одного за другим, на свою рану. Никто из них даже не счел нужным соблюсти приличия. В их глазах он даже не был достоин обычной вежливости. Он стал объектом того пренебрежения, которое они питали ко всему, что есть в мире дурного.
Он не видел путей выхода из своего одиночества. Виски предоставляло какой-то выход, но он получал от стакана горячительного или чего-нибудь вроде этого всего лишь временное забвение. Таблетки могли обеспечить нечто более постоянное. Но он обещает Кайлу содействие. Он поможет Иден вести раскопки, покажет ей, на что нужно обращать внимание, как систематизировать то, что она найдет. Это было самое меньшее, что он мог сделать для Кайла.
ГЛАВА 5
– Я позвонил Бену, – сказал Кайл, наливая молоко в свою чашку поверх гранул кофе. Лу готовила свои собственные гранулы, как она делала со времен отрочества Иден, когда слово «гранулы» еще не было общепринятым в доме.
– Он ждет тебя сегодня утром. Я провожу тебя туда после завтрака.
– Я помню дорогу, – сказала Иден. Раскопки были в поле между пещерой и Ручьем Ферри. Она предпочла бы пойти туда пешком одна, чем вести разговоры с Кайлом.
– Субсидия кончается в этом году, – сказал Кайл.
– И что потом?
– Потом мы сворачиваемся, – пожал плечами Кайл, как если бы его это не касалось. Но она-то знала.
– Есть ли какой-либо способ получить новое финансирование?
Он покачал головой и отхлебнул глоток прежде, чем ответить.
– Слишком большая конкуренция. Маленьким раскопкам в долине Шенандоа трудно выжить. Я могу работать здесь своими собственными руками, но раскопки не вызывают большого доверия без денег.
Иден потягивала свой кофе, наблюдая, как Лу металась по кухне в своем электрическом инвалидном кресле. От холодильника к тостеру, затем к кофейнику и снова к столу, где она поставила поднос с тостами перед Кайлом.
– Я готова ко второй тетради, – сказала Иден. Кайл поднял брови.
– Ты всегда читала быстро. И что же ты думаешь?
Прошлой ночью она заснула, думая о том, как много из жизни Кайла открывается ей со страниц дневника матери. Вдруг она представила его ребенком на этой же самой кухне, согнувшимся над столом, спасая Кэтрин от побоев, получая их сам. Она поняла его колебания в решении показать ей дневник. Это его история в той же мере, как и Кэйт. Она подумала, что его надо поблагодарить, но вместо этого вновь обратилась к завтраку. Разве она его когда-нибудь за что-нибудь благодарила?
– Вы были чудесным ребенком, – сказала она. Его улыбка была быстрой и удивленной.
– А твоя мама?
– Я не думала о ней как о своей матери до сих пор. Я стараюсь оставаться объективной к тому, что читаю.
– Х-м-м. – Лу постучала по своей кофейной чашечке кончиками пальцев. – Интересно, как долго это будет тебе удаваться?
– Достаточно долго, чтобы был написан сценарий, я полагаю. Иден игнорировала вызов в словах Лу, хотя, если быть честной с самой собой, она знала, что ее возражения были бы отклонены.
– Я никогда не представляла, насколько тяжелым было ее детство.
– Не тяжелее, чем твое, – сказал Кайл.
– Ладно, – Иден размешала сливки в кофе, чтобы скрыть дрожь в руках. – Я здесь, чтобы думать о своей матери, а не о себе.
– Не уверен, что ты сможешь делать одно без другого, милая, – заметил Кайл.
– Дневник удивительный, – сказала Иден. – Насколько я могу судить, стиль ее письма уже полностью сформировался.
Кайл позволил ей сменить тему.
– Она постоянно читала. А наш отец – твой дедушка – постоянно отнимал у нее книги. Я никогда не мог понять, как он отыскивал их.
– Я должна подумать, кто будет играть ее в детстве. И нам надо найти кого-нибудь, кто играл бы и тебя. – Она подумала, кому она могла бы поручить роль Кайла, ребенка и взрослого. До вчерашней ночи она не представляла, насколько значительной будет его роль.
– Я бы не возражал, если бы меня взрослого сыграл Роберт Редфорд.
Лу рассмеялась.
– Он недостаточно порывист для этого, Кайл. Иден подняла брови.
– Кайл? Порывист?
– Ты недостаточно хорошо знаешь своего дядю, дорогая, – сказала Лу.
– Мне не ясно, с какого возраста Кэйт играть ее буду я. Я уже на пять лет старше, чем ей было, когда она умерла.
Зазвонил телефон. Кайл встал, чтобы ответить, но повернулся к Иден, прежде чем снять трубку.
– Ты можешь сойти за восемнадцатилетнюю, милочка!
Он поговорил по телефону несколько секунд, а затем прикрыл трубку рукой.
– Это тебя, Иден. Твой друг Майкл Кэри. Можешь поговорить с ним в комнате, если хочешь.
Она села на удобное место в комнате и ждала, пока Кайл повесит трубку, прежде чем произнести:
– Майкл?
– Доброе утро! – Он говорил, как в полусне. – Я звоню тебе из своей постели. – Он зевнул. – Хотел бы, чтобы ты была в ней со мной.
Она никогда не была в его постели, а он в ее. Хотя она и могла бы себе это представить. Темные волнистые волосы на ее подушке, оттененные длинными ресницами карие глаза, которые сводили женщин с ума.
– Розы были прекрасны, – сказала она.
– Я не могу работать без тебя, Иден, – произнес он голосом, тягучим со сна. – Ходил на вечеринку к Софи вчера и ушел в одиннадцать. В одиннадцать! Женщины были прекрасны, и я не мог казаться равнодушным. Не хотелось и напиваться. Все говорили, что я был, как выжатая тряпка. Ты разрушила меня.
Она улыбнулась.
– Я упустила тебя.
– Ладно. Ты всерьез говоришь это?
Она услышала его движение и оживление, и ей захотелось взять свои слова обратно. Это не был реальный Майкл, которого она упустила, это было его отражение, роль, которую он играл с ней.
– Не знаю. Что бы я теперь ни говорила, ты лучше не придавай этому большого значения. – Она покосилась на кухонную дверь и тихо сказала в трубку, – Я попала в ловушку благодеяний двух человек, от которых, мне казалось, я убежала годы тому назад.
– Эй, это все к лучшему! Держи свою цель в уме, крошка. И как только у меня будет перерыв, я приеду к тебе, о'кей?
Они обсудили это, не вынеся никакого решения. Он будет помогать ей, сказал он. Он может провести какие-либо изыскания, касающиеся самого Мэтью Райли. Но она не могла представить его здесь. Она должна была бы балансировать между ним и Лу с Кайлом.
– Не знаю, Майкл. Давай договорим об этом снова через несколько дней, о'кей? Она свернула разговор на вечеринку Софи и вновь ощутила почву под ногами. Это был мир, который она хорошо знала, мир, который был к ней дружелюбен и уважал ее статус. Она обосновалась там без чьей-либо помощи и не могла позволить себе потерять его. Без этого нельзя было быть уверенной в своих последующих шагах.
Дорожка через лес была более узкой и первобытной, чем ей помнилось. Она представила себе испуганную Кэйт, идущую по ней босиком. Дорога казалась бесконечной. Иден начала уже думать, что неправильно повернула, когда, наконец, достигла крутой лесистой насыпи, ведущей в пещеру. Там оказалась свежая тропа, которая зигзагообразно спускалась по склону холма. Это было чем-то новым. Придется прикрывать ее, когда будет сниматься фильм. Когда она была маленькой, она буквально соскальзывала и скатывалась в пещеру и на поле внизу. Но Кайлу с его артритом подобное путешествие теперь было бы ни к чему.
Она миновала запечатанный вход в пещеру и вышла из леса в поле. Оно простиралось между насыпями и мимо Ручья Ферри, протянувшись от грунтовой дороги до подножия холмов Блю Ридж, примерно на расстояние в милю.
Участок поля прямо перед пещерой представлял собой археологические раскопки, начатые очень давно еще ее матерью. Теперь там было три котлована, каждый около пяти футов шириной и десяти длиной, находящихся на разных расстояниях от пещеры. Слава богу, что прошлой ночью она не упала в темноте в какой-нибудь из них.
Раскопки вызвали у нее мрачноватое ощущение. Она не знала, что субсидия истечет в декабре. Сколько она помнила, Кайл говорил о возобновлении этих раскопок после его возвращения с тем, чтобы провести остаток жизни, с удобством изучая свои находки после интенсивной работы в Южной Америке. Лишение субсидий положит конец его мечте.
Уже остановленные, вскрытые котлованы выглядели заброшенными.
Медленно проходя мимо первого котлована, она заметила, что раскопки не совсем прекратились. У дальнего угла на коленях стоял человек, занимаясь чем-то в земле. Он находился спиной к ней, и видела она его не более минуты. У него были наушники, подключенные к плэйеру, укрепленному на поясе, и работа кипела под музыку. Его волосы были светло-каштановыми с золотом – цвет Кэсси – и сзади, пожалуй, слишком длинными. Он был в синей тенниске и джинсах. Ноги босые, а сандалии стояли рядом на примятой траве. Иден заметила белый грузовой пикап, который был припаркован в тени вяза возле залива.
Это, очевидно, напарник, о котором говорил Кайл. Она ожидала увидеть кого-нибудь более близкого Кайлу по возрасту, удовлетворенного перспективой провести свои последние активные годы на маленьких таких раскопках. Она остановилась в нескольких ярдах от котлована, уставившись на бледное, снежно-белое пятно пота на спине его тенниски, на блеклую джинсовку, покрывающую бедра. Даже на этом расстоянии она почувствовала что-то тягостное, одновременно вызывающее и опасное.
Не думать об этом! Она вздернула подбородок и пошла к котловану, полагаясь на все окружение, как на старую, привычную броню.
– Вы Бен? – спросила она, подойдя к краю котлована.
Он вскочил на ноги, стащил наушники с головы и уставился на нее.
– Извините, я испугала вас, – сказала она.
– Ничего… неважно. – Он смотрел на нее, его светло-серые глаза отражали солнечный свет, и она позволила ему некоторое время спокойно разглядывать себя. Это было забавно. Она была окружена привлекательными мужчинами в Лос-Анджелесе и ничего не чувствовала. А тут встретила этого потного гривастого парня в дыре, в земле и…
– Садитесь, – сказал он.
Она спустилась на край котлована, так что ее колени оказались на уровне его плеч. Он не глядел на нее, регулируя плэйер на своем поясе, и она чувствовала его замешательство. Она воспользовалась этим. Люди часто смущались при знакомстве с ней. Она протянула руку.
– Я Иден, племянница Кайла.
– Я знаю. – Он вытер руку о джинсы. Но она все же ощутила своей кожей теплый слой почвы, когда он пожал ее ладонь.
– Вы собираете материал о Кэтрин Свифт для фильма.
– Да. Кайл сказал, что вы можете показать мне окрестности. – Он кивнул.
– Мы можем начать прямо здесь. – Он пододвинул приставленную лестницу, и она спустилась в котлован, чувствуя, как он снизу наблюдает за ней.
– Я здесь на уровне четвертого тысячелетия. – Бен опустился на колени там, где она его впервые увидела, и показал на площадку размером в фут, вырытую на дне пещеры.
– Около двух тысяч лет до Рождества Христова. Здесь есть черепки посуды. – Он тронул несколько комков грязи, лежащих на куске газеты.
– Это они? – Она опустилась на колени рядом с ним.
– Никакой фантазии. Они тогда не делали ничего вычурного, только функциональное. Это выглядит сейчас как грязь, но будет совсем другое дело, когда вы вымоете их. Вот увидите.
Он показал ей, как счищать землю с глиняных черепков. Он, казалось, избегал работы, которая могла бы их сблизить. Возможно, застенчивый. Эти ученые часто бывают застенчивыми. Она задавала ему вопросы, надеясь завоевать его доверие и поймать его взгляд. Она хотела снова ощутить притяжение его глаз. Но он отвечал, опустив глаза в землю.
– Можете работать здесь, а я начну с заднего угла котлована, – сказал Бен.
В течение следующего часа никто из них не проронил ни слова. Сначала Иден была зачарована своими руками, воображая как камера следит за их движениями, за тем, как мелко растертая земля начинает покрывать ее пальцы. Но плечи стали закостеневать, когда она слой за слоем разгребала землю, ничего не находя. – И она начала понимать, почему эти маленькие комки глины кажутся такими драгоценными.
– Вам повезло? – наконец обратилась она к нему с вопросом.
Он рассмеялся, но не обернулся.
– Уже заскучали?
– А это естественно? Я имею в виду – ничего не находить?
– Думайте об этом, как об изучении пространства, тогда факт, что вы ничего не найдете окажется таким же важным, как если бы вы что-нибудь нашли. – Теперь он повернулся и улыбнулся ей. – Вы первая, кто касается этой грязи за четыре тысячи лет. Это помогает?
Она рассмеялась.
– Не очень.
Бен снова сел на край котлована.
– Ваша мать никогда не спускалась так глубоко. Она была бы восхищена тем, что мы теперь нашли.
– Где все ее находки?
– Большей частью в музее в Колбруке, а остаток коллекции у Кайла. Он держит его в старом летнем домике. – Внезапно он усмехнулся и покачал головой.
– Не могу поверить. Я копаюсь в грязи с Иден Райли. Выглядите, как обыкновенная личность. Не думаю, что узнал бы вас на улице.
– Это хорошо. Я хотела бы быть здесь инкогнито так долго, как мне это удастся.
Бен поднял комок земли и изучал его какое-то время, прежде чем раскрошить между пальцев. Он посмотрел на нее.
– Что вам говорил обо мне Кайл?
Она пожала плечами, удивленная вопросом. – Только то, что вы – его партнер.
– Партнер? Вот как он назвал меня?
– Да. А разве это не так? Бен покачал головой.
– Иисусе, он удивителен! Я его наемный работник. Я был его студентом, и мы вместе работали в Южной Америке. И это все.
Это сразу поставило все на свои места. Она вспомнила письма и разговоры о нем. И вспомнила ревность, которую не имела права чувствовать.
– Вы парень, о котором мне обычно писали Лу и Кайл, – сказала она. – Давно вы их знаете?
– Я познакомился с Кайлом вскоре после того, как вы… оставили их.
Иден улыбнулась.
– Я уверена, что он не называл этим словом мой отъезд в Калифорнию.
– Он сказал, что вы убежали. Но вам было девятнадцать, верно? Достаточный возраст, чтобы принимать собственные решения.
– Я думаю, да. – Она стряхнула пыль с шорт и снова взглянула на него. – Бен Александер. Я теперь вспомнила. Он писал о вас все время. Я ревновала. Я полагала, мне хотелось, чтобы они горевали после моего отъезда, а вместо этого они, кажется, предпочли вас. Вы заменили меня.
Он покачал головой:
– Это было невозможно. Они обожали вас. И горевали, все верно. Если бы вы приехали хоть раз, вы бы знали.
Она почувствовала, что щеки заливаются румянцем, и потому снова повернулась к земляному квадрату. Ладно, я лучше опять поработаю над этой старой грязью, подумала она. Нет сомнения, на чьей стороне был этот малый.
Она знала, что прошла минута, прежде чем он отвернулся.
Мягкая щетина ее кисти наткнулась на что-то. Она снова и снова очищала это от земли, и под кистью стал образовываться маленький твердый холмик размером около дюйма.
– Бен? Здесь что-то есть!
Он сел на землю рядом с ней и смотрел, как она очищает землю с предмета.
– Теперь поосторожней, – сказал он. – Вы ведь не хотите утратить ничего из того, что вокруг этого?
– Может быть, лучше вам сделать это, – она протянула ему кисть.
– Нет-нет, это ваше. Вы сделаете аккуратно.
Он был так близко, что она ощутила, как от его кожи пахнет солнцем. Она отодвинулась ближе к холодной земляной стенке котлована. Она не знала таких мужчин, как он. Все ее знакомые мужчины были актеры, узнаваемые в ролях, которые они играли. Это были или веселые головорезы, или сильные и ловкие любовники, совершенным представителем которых был Майкл, а другие его только копировали. Они были, как персонажи комиксов.
Что может быть безобидней, чем бумажный человечек?
Когда она думала о мужчинах в своей жизни, она даже не причисляла к ним Уэйна. Он не рассматривался как мужчина. Извини, Уэйн, но это так. Это было одной из причин, почему она обратила на него внимание. Его асексуальность. Его безобидность. Она была тогда почти ребенком, искавшим кого-нибудь надежного, чтобы опереться. Но человек, находящийся теперь рядом с ней, казался всем, чем угодно, только не асексуальным, всем, чем угодно, только не надежным.
Он казался сотворенным из ртути – в первую минуту, и из бронзы – в последующую. Она наблюдала, как его пальцы бегали в земле. Он был мужчиной другого типа, чем Уэйн или Майкл. Совсем другого.
Холмик был теперь размером с серебряный доллар.
– Это керамика? – спросила она.
– Да, и, похоже, это будет самый большой обломок, который я когда-нибудь видел в этом котловане.
Она бросила на него извиняющийся взгляд.
– Я сожалею.
– Не будьте глупой. – Он жестом указал ей продолжать.
Холмик рос, пока ее кисть, наконец, не наткнулась на основание. К этому моменту круглый кусок глины был больше ее руки.
– Счастье новичка, – сказал Бен. Он встал, чтобы взять планшет с края котлована и нанести находку на карту. Затем осторожно подвел под нее пальцы и поднял. Он поднес ее Иден.
– Это часть чаши. Почти десять дюймов в диаметре. – Он провел пальцем по выпуклой поверхности керамики. – В это время они начали смешивать глину с растительными волокнами. Чем глубже мы пойдем, тем меньше будем находить керамики. Она будет заменяться каменными чашами. – Он завернул находку в кусок газеты и положил на край котлована.
Было около полудня. Она хотела посетить архивы в Винчестере, прежде чем они закроются.
– Я приду сюда утром, если у вас все будет в порядке, – сказала она. Работа в котловане дает ей время усвоить то, что она прочтет в дневнике.
– Останьтесь на ланч, – сказал Бен. – У меня есть два сэндвича.
– Я не хочу отнимать у вас ланч. Он погладил свой пустой желудок.
– Мне и в самом деле нужны два сэндвича.
Они взобрались в кузов пикапа и сели под тенью вяза. Под ними плескался Ручей Ферри, и Иден был слышен скрип подвесного моста, который перекрывал всю ширину Ручья.
Она играла на этом мосту ребенком. Кэсси будет, наверно, любить его.
Он бросил ей пиво из холодильника и протянул сэндвич с сыром. Она усмотрела внутри два оранжевых ломтика американского сыра, айсберг салата – латука, майонез, кетчуп и прикусила губу.
– Это из-за кетчупа, да? – спросил он. Она кивнула.
– Немного необычно.
Он протянул ей простой кусок хлеба из собственного сэндвича.
– Хотите музыку? – Он включил плэйер, все еще прикрепленный к ремню. Музыка была быстрой, полной аккордов. Слова звучали на французском. Она посмотрела на него вопросительно. – Это счастливая музыка. Я понятия не имею, о чем они поют, но мне приятно. Вы не говорите по-французски? – Он смотрел настороженно, пока она не покачала головой. – Ладно. Это все нарушило бы, если бы я узнал, что они говорят. Так я могу воображать, что они поют о том, чего я хочу. Заставляю следовать моему настроению.
Она улыбнулась, могла ли она подумать еще несколько часов назад, чтобы он стал ей близок? Он отклонился к стенке грузовичка.
– Я прочитал большую часть книг вашей матери, когда был ребенком. Они полны приключений.
– Боюсь, что все приключения моей матери совершались только в ее мозгу.
– Я пытался прочесть одну из них моей дочери, но она больше любит смотреть кино. Типичный ребенок, я полагаю. Она ваша большая поклонница.
Так, он женат. Она не могла сказать с уверенностью, испытала она облегчение или разочарование.
– Я говорил ей, что некоторым образом знаком с вами, – сказал он.
– Теперь можете сказать ей, что мы действительно знакомы. Я была бы счастлива познакомиться с ней, если вы не возражаете.
– Ну, я не вижу ее так часто. Она живет с моей женой.
– О, а где живет ваша жена?
– В Аннаполисе. – Он вытянул нож перед собой.
– Ваша дочь примерно того же возраста, что и моя Кэсси, верно? Вам, вероятно, рассказывали о ней Лу и Кайл?
– Кэсси. Всякий знает о ней, разве нет? Включая все интимные детали, как долго вы старались забеременеть, как вы провели три последних месяца беременности на постельном режиме, и т. д.
Она сделала мину. Уэйн говорил, что ему надоели люди, обсуждающие интимные детали их жизни, стоя в бакалейных лавках.
– Как вы переносите такое вмешательство в частную жизнь? – спросил Бен.
– Иногда мне не удается быть к этому терпимой. – После «Сердца зимы» ее лицо было на стольких журнальных обложках, что она потеряла им счет. Это было хорошо, пока Уэйн не ушел. Тогда ей хотелось совсем исчезнуть с глаз публики.
– Итак, о чем вы собирались писать сценарий?
– Сначала надо разобраться. Я думаю, надо покопаться в мозгу Кайла, поскольку он единственный из тех, кто еще жив, хорошо знал Кэйт. Но вчера вечером он сказал мне, что она вела дневник. Это очень облегчает мою работу, хотя там двенадцать тетрадей, и Кайл планирует давать их мне по одной.
Улыбка медленно тронула лицо Бена.
– Он хочет задержать вас здесь, насколько это ему удастся. Он был так возбужден, когда вы приехали.
– Не знаю почему. Я не дала ему самых приятных лет в жизни. Так или иначе – не хочется буквально воспроизвести дневник, тем более, у меня есть свой замысел, как ее представить. – Она посмотрела на него. – А что вы думаете о ней? Я имею в виду, как один из тех, кто знает о ней только из средств информации?
Он откусил кусочек сэндвича.
– Как об одиночке, – сказал он. – Женщина, которая ставила одиночество превыше всего. Мне трудно понять это. Что касается меня, то я скорее брошусь под поезд, чем проведу жизнь один.
– Вот именно, – сказала Иден. – Никто не понимает ее из-за того, в каком свете ее представляли прежде. Я же хочу представить ее нормальной. Хочу, чтобы люди, посмотрев этот фильм, могли относиться к ней так, чтобы не думать о том, что тут снова наплодила Кэтрин Свифт.
– Сколько ей было лет, когда она начала вести дневник?
– Тринадцать.
– О чем может писать тринадцатилетняя?
– О личном. Она была живая и импульсивная. И одинокая. Другие дети не любили ее. Она ввязывалась во множество неприятностей. Когда у нее первый раз случились месячные, ее мать – моя бабушка – была настолько безумной, что отрезала у Кэйт все волосы. Так что она убежала. Вот тогда-то она и нашла пещеру.
