Текст книги "Целитель, или Любовь с первого вдоха (СИ)"
Автор книги: Диана Билык
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 7
Давид. Наши дни
– Что ты хочешь этим сказать?
На мягком стуле словно гвозди насыпаны, неудобно и твердо. После заданного вопроса встаю и отхожу к распахнутому окну. Соколов – жаркий парень, ему осень нипочем, в кабинете натуральный дубарь, но моему урагану в штанах – это даже на пользу.
– А то и хочу, – Данька отклоняется на спинку стула и закидывает ноги на стол. – Не существует такой. Арина Ласточкина, видимо, живет по подделанным документам.
– Вот-те раз…
– Угу, – друг тянется к телефону и показывает мне «минуточку». – Яна, пробей еще двоих. – Данька прикрывает ладонью трубку и спрашивает у меня: – Малышню, как звать?
– Миша и Юля, но… если имя не настоящее у мамы, то…
Соколов хитро улыбается.
– Детей-то она все равно как-то регистрировала. Они же в школу ходят?
– Должны. Я не знаю.
Поднимаюсь. Стул достал – намял бедра, теперь все внизу горит и тянет. Лучше постою.
Пока Данька передает информацию помощнице, я смотрю на город. Райончик здесь гиблый – серый и зашмыганный, чем-то напоминает двор, где Ласточкина живет.
Что-то с этой женщиной не так. И мне до того интересно все узнать, что я лишаюсь сна на несколько дней, но в одиночку, в сети, ничего о ней не могу найти. Она будто призрак пришедший из сумеречной реальности. И такой желанный призрак, что я даже сейчас, вскользь думая о Ласточке, не могу сдержать либидо. Встряхнувшись, оборачиваюсь к Даньке через плечо.
– У тебя есть выпить чего-нить?
– Ты же не пьешь.
– Скоро начну, жопой чувствую.
– Баба довела? Та самая, Ласточка?
Отмахиваюсь. Мол, все-то ты понимаешь, а Данька понимает как никто лучше.
– Она моя пациентка. И занята…
– Сомневаюсь, что тебя это остановит, – Соколов перекладывает бумаги, что я привез из больницы. Скудная информация о девушке и ее детях. Очень все лаконично, правильно и кратко, будто искусственно прописано.
– Кстати, она перевела деньги на клинику. Можно как-то пробить счет? – интересуюсь.
– А смысл? Имя ведь тоже самое. Чистенькая анкета, будто девчонка лет десять назад только на свет родилась.
– Да только ей почти тридцать.
– Вот в чем вопрос, – подняв вверх указательный палец, Данька усмехается. – Что девица вытворяла и где была первые двадцать лет своей жизни?
– Дань, скажи… – чувствуя, что возбуждение немного отпустило, возвращаюсь к столу. Недовольно таращусь на сидушку стула, вроде все ок, что ж так жмет меня со всех сторон? Словно под затертый дерматин камней напихали.
– Давай уже, любвеобильный наш, жги, – Соколов потягивается в кресле, хрустит пальцами и разминает плечи, после все-таки тянется к столу и выставляет наверх бутылку коньяка и две стопки.
– Может, зря я лезу к ней, а, Дань?
– А сам, что чувствуешь?
– Та пиздец! – одним махом выпиваю предложенный напиток и киваю, чтобы налил еще. – Давно меня так не штормило.
– Да вы влюбились, Доктор-не-болит.
– Если бы, – шепчу и выпиваю еще. – Она замужем. А у меня пунктик…
– Пф… – Даня наблюдает за моей рукой, улыбается, когда я снова тянусь к стакану, и отставляет бутылку на полку, не наливая добавки. Жадина. – Ты же говорил, что мужа и следов мужика в квартире нет.
– Так и есть. Да там, – в голове взрываются пузырьки алкоголя, ноги ведет. Все-таки сажусь на твердый стул и растекаюсь по спинке. – Там просто ужас. Она в такой бедности живет… с двумя малявками. Можно подумать, что бухает по-черному и водит алкашей, но нет же! Я ведь сутки с ее детьми возился – они такие… такие чудные и умненькие. А она… до того измученная, будто тянется из последних сил. Нет, здесь что-то не так. Меня будто прокрутили через жернова, когда встретился с ней взглядом. Данька, я ее… сука, придурок полный, не удержался… поцеловал, когда уходил. Пиздец! Вот скажи, чем я думал? Башку от ее запаха свернуло напрочь.
Данька молча смотрит на меня и хитро лыбится.
Пьяно веду рукой, отмахиваясь от взгляда Соколова, будто от назойливых мошек.
– Все. Молчи тоска! Молчи зеленая!
– Аверин, круто ты попал на любовь, – друг еще сильнее скашивает улыбку, сверкает разноцветными радужками, словно его мои переживания потешают. – За это стоит выпить, – и догоняет меня стопкой коньяка.
– И что делать?
– Добиваться, – хлопает перевернутой стопочкой по столу, заставляя меня дрогнуть. – Если так вштырило, однозначно стоит попробовать.
Оглядываюсь в окно. Никогда не добивался женщин. Они вешались на шею, как пиявки, отдавались без вопросов и обязательств, а если я сталкивался с преградой, шел к следующей.
– Дань, с моей особенностью…
– В жопу, Давид. Эта особенность прогрессирует, потому что у тебя нормальной бабы нет. Горячей, такой, чтобы мозг плавился, а в штанах остывало хоть изредка.
– Да вдруг и эта не горячая?! Откуда мне знать? Первое впечатление может быть ошибочным, я не верю в любовь с первого взгляда.
– А с первого вдоха не хочешь? – ну прямо, как в воду смотрит проницательный наш Соколов.
Вспоминаю, как Арина дышала, когда меня увидела впервые, как дрожала, когда я ее осматривал, а потом, как жадно трахалась с моим языком в подъезде. Это ли не доказательство, что она мне подходит?
– Можно только проверить, – подхватывает мои мысли Данил, продирает русые волосы пятерней. – Вообще, я тебе даже завидую. Найти цель в жизни – это ли не круто.
– Круто, да. Ошизеть, как круто. Я скоро истекать этой крутостью буду, как парным молоком, если ее не трахну.
– Эм… Так в чем проблема? Давид, я тебя не узнаю. Ты что не знаешь, как бабу на кровати разложить? Тебе инструкцию выписать?
– Она не такая, Данька. Я прямо чувствую, – тру кулаком ноющую грудь.
– Главное, что чувствуешь здесь, – показывает на солнечное сплетение, – а не задним местом. Это уже чего-то да стоит.
– Бля, поговорили о бабах. Я же теперь, пока не нагну Ласточку, не успокоюсь, – встаю и переваливаюсь корпусом через окно. Холодный воздух влетающий в грудь помогает прийти в себя. Я даже сейчас, просто говоря о девушке, жажду ее, как чумной. Одержимость какая-то. – А знаешь, что самое хреновое?
– Блесни, – Данька тоже встает, подходит ближе, прячет руки в карманах брюк и прислоняется плечом к стене возле окна.
– Вчера Крис приезжала… я впервые отказался от секса. У меня на нее не встал. Бляха, что за хрень?!
– Любовь не терпит измен, запомни это Давид. Если решишься добиваться, терпи. Лопайся, но терпи.
– Но оно не терпится. Лучше бы я импотентом был, серьезно.
– Ты просто нашел ее…
– Кого? – приподнимаю бровь и смотрю на профиль друга.
– Ту самую, что утолит голод, – отвечает Данька загадочно и неотрывно смотрит на горизонт. С этой стороны у него глаз голубой, пронзительно синий, а с другой – штормовое серое небо. Волшебство в действии.
– Ощущение, что у меня осложнение из-за этой встречи, и дальше станет только хуже. Я же сорвусь. Сорвусь, Даня. Как тогда…
– Веснушку вспоминаешь? Но она же замуж вышла и тебе не сказала, уехала в другую страну. Там любой бы сорвался. Забудь. Столько времени прошло.
– Ты прав, – повернувшись спиной к окну, присаживаюсь на подоконник. – За эти годы впервые чувствую себя живым, и если Ласточка – моя женщина, я ее добьюсь.
– А теперь иди к ней, – Данька хлопает меня по плечу и указывает подбородком на дверь. – Пора работать. Как только что-то узнаю – наберу тебя.
Сегодня я не за рулем, вызвал Меркулова в частном порядке. У него давно свои клиенты, а со мной так – по старой дружбе. Изредка возит, когда выпиваю.
Егор, как и я – одинокая птица, только разве что не бросается из огня да в полымя, то есть, из одной кровати в другую. У него что-то типа аскетической жизни без секса и отношений. После Агаты, клиентки, что запала в душу, он сказал, что не хочет даже смотреть на женщин, и я его в чем-то и понимаю – сам на Миронову заглядывался, но там Коршунов крепко когтями вцепился в мышку. (Примечание от автора: история Агаты и Коршуна – «Нелегкое дело укротить миллионера»)
С другом какое-то время едем молча, после беседы с Данькой у меня настоящий фарш из мыслей в голове, а когда сворачиваем по указанному адресу, Егор поворачивает голову и приподнимает бровь.
– Давид, ты адресом не ошибся? Райончик – жуть.
– Если бы… – смотрю в окно, на качающиеся ветки рябины, и с трудом сдерживаю дрожь. Что я Арине скажу? Почему пришел? Да она же выгонит меня, не разбираясь.
– Колись уже, – Меркулов всегда был проницательным и наблюдательным, недаром один из лучших телохранителей в городе, хотя после Коршунова так и не взялся за работу, только на разовые выезды и соглашается.
– Я тебе позже расскажу, сейчас мысли в другом направлении работают.
– Женщина, значит, – понимает Меркулов. Качнув головой, быстрым движением продирает ежик волос на виске и снова крепко вцепляется в руль и ведет авто в сторону моей Ласточки. Я весь дрожу от нетерпения ее увидеть, кажется, вечность прошла после нашего знакомства.
– Она самая.
Остановившись под золотым кленом в нужном дворе, мы долго молчим. Я таращусь на окна Ласточки, а Егор медленно курит, выпуская едкий дым в окно. Не помню, когда он начал, вроде раньше не замечал за ним плохих привычек, но последние события очень подрубили ему стержень. Меркулов по-настоящему осунулся и стал еще мрачнее, чем был.
– Тоже нервы? – показываю на сигарету, зажатую в его пальцах. Тяжелый подбородок друга опускается, а на лице проскальзывает неприятная гримаса боли.
– Я ухожу от дел, Давид. Не могу больше.
– Из-за Агаты?
– Ага, из-за нее… Да и много чего еще, – отворачивается, молчит несколько затяжек, а потом с хрипотцой выдает: – Видимо, семья – это не мое. Я вечно не тех выбираю, вляпываюсь в безответные чувства, а потом тяжело от этого всего отхожу.
Хмыкаю.
– Как и не мое, – и вновь бросаю жадный взгляд на окна Арины. Сейчас еще светло, хотя день и завернул на вечер, и я вижу лишь отблески закатных лучей на стекле, а так хочется туда, внутрь, побыть рядом, узнать девушку поближе, разобраться в себе. Я, наверное, слишком пьян после похорон отца и встречи с Данькой, вот и мучаюсь. Обычно веду смелее и настойчивей, а сейчас, как мальчишка, трясусь от ужаса перед неизвестностью. Я не приму ее «нет», буду все равно пытаться.
– Тебя подождать? – спрашивает Егор, отправляя сигарету в полет через открытое окно.
– Я еще не уверен, что пойду.
– Говоришь загадками, Аверин, а я слишком стар, чтобы их разгадывать.
Я кратко пересказываю другу события последних дней, стараясь не слишком приукрашивать, а Меркулов после услышанного долго сидит прямо и смотрит перед собой.
– Ты сейчас, как факел, – говорит он, окидывая меня прищуром. Таким только он смотрит, будто до косточек пробирает. – А яркое пламя всегда отдает много тепла, но также быстро сгорает. Не лез бы ты к ней.
– Данька советовал напротив, добиваться, – усмехаюсь.
– Да это всегда можно, – друг трет гладковыбритый тяжелый подбородок и снова оценивает меня взглядом. – Но ты уверен, что выдержишь? Она из бедного района, явно не простая и не будет цепляться за твои богатства, замужем, с детьми. Ты готов разрушить чью-то жизнь из-за своей прихоти ее трахнуть?
– Не готов, потому и не иду туда, – киваю на подъезд.
Из двери вихрем выбегают знакомые дети: Юла и Мишка. Узнаю их с первого взгляда, и сердце заходится в груди.
Егор заводит авто.
– Тогда выход такой. Заедем в клуб, набухаемся, найдем тебе девочку на вечерок, выдохнешь и будешь жить дальше.
– Один, – подытоживаю.
– Все ведь относительно, – поворачивает руль и выезжает на дорогу. – Если и одному неплохо, то чего страдать?
– А если плохо? – смотрю на ребят, а сердце продолжает замирать в груди.
– Тогда иди к ней. Все просто. Погонит – хотя бы будешь знать, что пытался. Я попытался с Агатой – не вышло, зато понимаю, что сделал все, что мог.
– Да она по уши была влюблена в Коршунова, там тебе никогда не светило, – выдаю, а потом понимаю, что прошелся по больному. – Прости, Егор.
Мы пропускаем малышню к детской площадке, а я торможу Меркулова за руку и показываю на детей взглядом.
Он долго оценивает их, смотрит на меня загадочно, будто сверяет, а потом, когда рослый мальчишка замирает напротив нашего окна, вдруг качает головой и выдыхает:
– Иди к ним. К ней.
– Давид! – заметив меня в окне, верещит малая и машет рукой. Спешит, перебирая ножками, к машине и застывает у окна. Приопускаю стекло, позволяя ей почти влезть в салон. Легкий запах персика и ванили влетает следом за девчонкой. – Ты к нам в гости плиехал?
– Пустите? – слова как-то вязнут в горле, с трудом выталкиваются. Мне до ужаса страшно поднять попу с кресла и решиться на этот шаг. Дети – это одно, они примут, а вот их мама… После того поцелуя и дикого взгляда Арины меня еще долго трясло.
– Миса, Давид к нам в гости плиехал! – девчушка делится радостью с притихшим пацаном, а он хмуро смотрит мне в глаза, и отчего-то хочется спрятаться.
– Мама вызывала вас? – его фраза выбивает из равновесия. Я оглядываюсь на Меркулова, а он все еще не отводит взгляда от пацана, хмурится и, наклонив голову, сканирует.
– Нет, я сам приехал проверить.
– У нас все хорошо. Зря приезжали.
Парень напряжен – это видно по вытянутой позе, по и опущенным рукам и сжатым кулакам. Наверное, он прекрасно осознает, сколько матери пришлось заплатить за вызов частного врача. Подозреваю, что Миша злится, что я взял те деньги, только ведь не брал – она сама их буквально в рожу кинула. Да и я не ожидал другого. Такие, как Ласточка, гордые и независимые, не принимают подачки.
Приходится выйти из авто, замереть между детьми: застывшим солдатиком Мишкой и юркой девчонкой.
Она тут же налетает на меня, будто мы и правда родные, обнимает за бедра и, перехватывая ладонь, тянет к подъезду. Я лишь беспомощно оглядываюсь на машину, показывая Егору, что в багажнике продукты и подарки.
Мы поднимаемся все вместе. В лифте малышка тараторит о том, что кашель у нее уже прошел, и завтра она идет в школу.
– А Мишка не любит учисся! – задорно морща носик, делится малявка.
Пацан стягивает узел рук на груди сильнее и отворачивается от нас, очередной раз фыркнув на сестру.
– Много ты знаешь, – шепчет он зло. – Лучше бы поменьше болтала.
– Он всегда такой, Дутик, – смеется Юла, а Мишка бросает в нее цепкий синий взгляд, но тут же сникает и прячет кулаки в карманы куртки.
– Скажи спасибо, что мы не одни, а то я бы тебе уши намылил.
– Девосек бить нельзя, – сероглазка вскидывает подбородок, а Меркулов вдруг растягивает на лице теплую улыбку. Он редко улыбается, профдеформация, а сейчас он будто преобразился.
– Вот вы, девочки, этим и пользуетесь, – недовольно бурчит Миша, вываливаясь первым из лифта.
Дверь в квартиру уже открыта, и меня обдает горячей волной предчувствия. Не плохого, нет, а стягивающего нутро желанием. Я словно иду на казнь, добровольно соглашаюсь на каторгу и пытку.
Скрещиваемся с Ариной взглядами. Она не замечает рядом детей, не видит Егора.
На меня смотрит. Как стрелой – прямо в душу.
Меркулов незаметно передает мне пакеты и сам растворяется в темноте подъезда, спускается по ступенькам со словами «жду в машине».
Дети ныряют под рукой Ласточки в квартиру, а я не дышу. Боюсь спугнуть хрупкий миг нашего единения.
И не шевелюсь.
– Зачем вы приехали? – она первая отмирает, прикрывает пунцовые щеки ладошкой, кусает губы.
Молчу. Смотрю на нее и не знаю, что сказать. И шутки неуместны, и правду никто не поймет.
Она тоже смотрит на меня, сверлит будто осколком стекла. И молчит.
Роняю голову и, шумно вдохнув, проговариваю без особой надежды:
– Отца похоронил. Не знаю, куда пойти, – осторожно поднимаю взгляд и снова задыхаюсь. В ноздри влетает ее, особенный, запах. – Не стоило приезжать, вы правы. Это, – протягиваю ей пакеты, – помяните…
Девушка какое-то время не двигается, заламывает руки перед грудью, но вдруг протягивает их ко мне и, неловко прикоснувшись к ладони, обжигая кожу, забирает покупки, а сама отступает в глубину коридора.
– Заходите.
Глава 8
Ласточка. Ранее
– Возьми, – охранник протягивает мне несколько крупных купюр, когда мы молча доходим до ворот. Он хороший парень. Хоть и работает у отца недавно, но я почему-то доверяю ему. – На пару дней хватит. И еще… вот адрес, ехать, правда, далековато, но там хорошее место, тепло и солнце. Одна моя знакомая искала помощницу по дому. Вдруг устроишься. Я ее предупрежу, что ты приедешь. Там с проживанием и пропитанием.
– Я не могу это принять, Егор, – мотаю головой, пытаясь отдать деньги, но парень, высокий и квадратноголовый, с тяжелым подбородком и мощными плечами вдруг наклоняется и шепчет:
– На улице пропадешь. Я не могу взять тебя к себе. Бери деньги и скорее уезжай, ты все правильно сделала.
– Но…
– Вот, – он лезет в карман кожаной куртки и протягивает мне затертый смартфон. – Бери. Это мой старый, на днях новый приобрел. Только симку купи и набери меня – номер в телефонной книге найдешь.
Купюры неприятно хрустят, когда я нелепо сжимаю пальцы. Оглянувшись на дом, все еще не верю, что это происходит. Там же книги, тетради… мои стихи и рассказы. Все осталось. Одежда, украшения, обувь. Я же вышла, как была, в шелковом халате на голое тело и в комнатных тапочках.
– Егор, – я неловко переступаю с ноги на ногу, смущаюсь и смотрю вниз. – Можно тебя попросить? В моем письменном столе есть тетради и флешки. Прошу тебя, забери все. Только не читай! – кусаю губы. – Если папа найдет их, он все сожжет. Пожалуйста… Там же вся моя жизнь.
– А что там? – серьезно спрашивает охранник, пытливо разглядывая мое лицо.
Я заливаюсь огненной краской стыда и какое-то время не знаю, что сказать. Когда отец узнал, что хочу на филологическое поступить, разорался и выбросил тетрадь с десятком моих рассказов. Он планировал мне другую судьбу, теперь я это понимаю даже слишком хорошо.
«Зачем ты читаешь эти сопливые романы? Лучше приведи себя в порядок, женщина должна вызывать у мужчин восторг, вот тогда будет успех. А любовные сопли – это для бедняков. Не вздумай еще и писать такое – позорище».
– Ты слышишь? Что там, в тетрадях?
– Мои книги, – роняю голову. Если Егор откажется помочь, я, наверное, пойму.
– Сделаю, – вдруг отвечает охранник и быстро кивает на дорогу. – Такси уже здесь, уезжай. Я оплатил дорогу до нужного города. Обязательно набери Альбине Витальевне, когда будешь подъезжать – она встретит.
– Как я могу тебя отблагодарить?
– Не пропади. И не бросай писать.
Улыбка трогает его крупные губы, только сейчас замечаю несколько полосочек шрамов, и я думаю, что невесте очень повезло с таким мужчиной, а главным героем следующей книги у меня обязательно будет Егор. Такой же мужественный красавчик, готовый прийти девушке на помощь.
– Я серьезно, – оглядываясь, затягиваю потуже пояс халата. – Не хочу быть должной. Если ты не скажешь сейчас, чем смогу потом отблагодарить, я никуда не поеду и ничего не возьму. Пойду пешком и без денег.
– Ладно, грозная девчонка, – охранник проводит большой ладонью по гладковыбритой щеке и протягивает мне мобилку. – Подаришь бумажную книгу твоего авторства и выполнишь одну мою просьбу.
– Какую? – на вставку о книге не реагирую. С этими легкими наивными историями я один на один, даже не выкладываю нигде. Не верю, что с ними можно добиться успеха. Да и пишу не ради этого, а так – для души.
– Не знаю еще, – Егор пожимает крупными плечами, – вдруг что-то в будущем появится. Я обязательно придумаю.
– Ничего криминального? – с надеждой усмехаюсь.
– Клянусь, – охранник выставляет ладонь вверх и скрещивает пальцы. – Все в рамках закона.
– И спать ни с кем не придется?
– Смеешься? – густая бровь подскакивает, а Егор качает головой.
– После предложения папы – выйти за старика, я уже ничему не удивляюсь.
Егор натянуто усмехается, выравнивается во весь двухметровый рост и прячет руки в карманы брюк.
– За пару сотен бумажных и твое спасенное творчество такое точно просить не буду. Ты только не исчезай, чтобы я мог долг-то забрать.
– Я позвоню, – показываю на телефон и ныряю в салон такси.
– Буду ждать, – Егор улыбается на прощание, а я пытаюсь запомнить его лицо, чтобы в будущем обязательно его найти и сказать «спасибо».
Дверь хлопает, будто разрезает мою жизнь на «до» и «после». Я прилипаю к окну, не в силах сдержать слез, и полностью отдаюсь чувствам. Отпускаю обиды, гнев… и начинаю жизнь с нового листа.
* * *
Ласточка. Наши дни
Не знаю, чем я думала, когда впустила его в дом. Наверное, разбитый вид и печальный взгляд Аверина сыграли свою роль. Или воспоминания, которые последние дни нахлынули на меня, лишив сна.
Или я слишком вымоталась и хотела банального внимания.
Или просто хотела…
Кошмар, о чем я думаю?
Давид идет следом, чувствую между лопатками жжение от его взгляда. Все тело протестует, покрывается мурашками, и я уверена, что мужчина замечает мою реакцию.
Его шумный выдох пролетает над ухом, когда мы вместе попадаем в коридор.
– Мама, – сложив на груди руки, сын стоит на пороге комнаты и хмуро поглядывает на гостя.
Как же они похожи… И разлет бровей, и синь глаз, и даже губы. Нечестно это. За столько лет я как-то свыклась с ходячей копией моей личной драмы, но вот так – впустить добровольно в свой дом опять – это только я, дурочка, умудрилась.
– Все в порядке, Миша, – подхожу ближе и кошусь через плечо, не заметил ли Давид, как мальчик на него похож.
– Мы не больны уже, я, – сын кивает на Аверина, – еще на улице объяснил.
Моего внимательного мальчика невозможно обмануть. Он знает, как сложно последние месяцы с деньгами, и визит врача – это новый удар для нас.
Нежно говорю, чтобы успокоить:
– Давид Рустамович зашел на несколько минут, узнать, как ваше здоровье. Чаем угостим его?
– Как хочешь, – отвечает холодно Миша и, пожимая плечом, бросает в Давида цепкий взгляд. – Только он, кажется, пьян.
– Каюсь, – включается мужчина, подняв к потолку два скрещенных пальца, – выпил пару стопок за упокой.
– Иди к себе, Миша, – прошу сына, показывая взглядом, что его придирчивость сейчас не уместна. – Можете занять с Юлей мой ноут.
– Малая, – сын оборачивается, – поиграть хочешь?
– Мне кусать охота, – Юляшка тут же выглядывает из-под руки брата и с надеждой смотрит на меня, а потом на гостя.
Зыркаю на притихшего за мной Аверина. Он уже скинул туфли, остался в белых-белых носках, как раз для нашего затертого пола, расстегнул пальто и через приоткрытые полы выглядывает белоснежная рубашка. Стоит так близко, что я кожей чувствую его жар, и нос втягивает терпкий аромат парфюма.
– Мы сейчас все устроим, – Давид, поймав мой взгляд, ловко оттесняет меня к другой стене, забирает пакеты из рук и наклоняется к малой. – Любишь тирамису?
– А… – дочка широко улыбается, кивает активно, но вдруг теряется и прячется за братом, обнимая его за пояс. – Миса, – шепчет она со спины сына, – а что такое тиламисю?
– Идем, – Мишка уводит ее в комнату, и я слышу, как пытается рассказать сестре о том, чего она никогда не ела. В этот миг охота от стыда провалиться под пол.
Давид поворачивается ко мне, припирает еще больше к стене своим ростом и заглядывает пытливо в глаза.
– Арина… – его голос изломан хрипом, глаза прищурены и ноздри раздуваются, когда он глубоко вдыхает.
Я делаю вдох следом, потому что не могу больше сдерживаться.
– Давид…
– На кухню? – Аверин делает шаг назад. С трудом, но делает. Поднимает пакеты, напоминая, зачем пришел.
Хотя я прекрасно знаю, зачем он явился…
Меня ошпаривает краской, прячу взгляд и спешу на кухню. Хорошо, прибраться сегодня успела, хоть на что-то я сегодня была способна.
Стол пустой. Фрукты и сладости, что Давид купил в прошлый раз, малыши съели сразу, мясо и сыр я растянула на пару дней, но и они уже закончились. На молоко, чтобы манную кашу сварить, сегодня денег не хватило, пришлось пюре и голым супом довольствоваться.
Но сейчас, когда у важного, пусть и в прошлом, для меня человека, горе – я не могу думать о долгах и пробелах в финансах. Подумаю об этом позже.
– Есть бокалы? – вдруг спрашивает Давид и, остановившись у стола, первой из пакета достает высокую бутылку вина.
– Только чашки, – отворачиваюсь. Чтобы занять дрожащие руки, включаю воду, набираю чайник и ставлю его на плиту.
Зажечь спичку получается с третьей штуки. Бракованные попались, брала самые дешевые. Какие-то вспыхивают слишком, какие-то чиркаешь-чиркаешь, а толку нет.
Но и третья гаснет от потока воздуха за спиной. Я замираю, чувствуя рядом обжигающее мужское тепло, слыша над ухом дыхание.
– Что вы себе…
– Я помогу, – он мягко протягивает руки вперед, почти обнимая меня за талию, едва касаясь кожей кожи, одной ладонью прячет мою кисть с коробочкой, второй переплетает пальцы, в которых я зажала новую спичку.
Завороженно слежу за движениями мужчины, жадно рассматриваю скульптурные руки, объемные вены, что темнеют под светлой кожей, и не дышу. Только чувствую, как сердце прыгает между ребер, пытаясь вылететь через спину и ударить Давида в грудь.
Он стал другим. Сильным и мощным, как Аполлон. На руках появилась какая-то грубость и рубленность. Раньше его длинные пальцы были очень нежными и очень теплыми. А сейчас они близко, но я не смею прикоснуться.
Я бешено хочу, чтобы он ушел, но совесть не позволяет. И что-то еще…
Мне некуда отступить, и не могу сбежать, потому не сопротивляюсь. Казалось бы, чего бояться и возмущаться, ведь Аверин ничего не делает. Стоит за мной, склонился и молчит.
– Не нужно, – тихий писк вылетает из горла. – Я сама.
– Это всего лишь спичка, – шепчет и, сильнее прислонившись ко мне, проводит зеленой головешкой по боковушке коробки. Деревяшка вспыхивает… и я следом – слишком давно у меня никого не было, а писать откровенные книги – это каждый раз ходить по тлеющим углям. Завести себе партнера для секса при живом муже – у меня не хватило наглости.
Еле сдерживаю стон, когда Давид наклоняется и будто невзначай касается губами моих волос. Газ вспыхивает от огня, и Аверин, вытянув руки, при этот небрежно огладив мою талию ладонями, уходит к столу.
Я долго не могу прийти в себя. Меня ведет. Нужно гнать его, а не могу.
– Что с отцом… – прокашливаюсь и не поворачиваюсь. Так и стою к нему спиной и делаю вид, что занята тарелками и чашками. Недоговоренность повисает в воздухе, Аверин молчит, и мне приходится выглянуть через плечо.
Стоит ко мне спиной, ссутулился, уперся ладонями в стол и смотрит на полки с цветами и кулинарными книгами.
Ощущение, что он сейчас рухнет между столом и стульями, как бревно. Наверное, срабатывает материнское сердце, все-таки он отец моего сына, я бросаю посуду и подбегаю с одной стороны мужчины, опрометчиво вцепляюсь пальцами в его руку.
– Ты… вы в порядке?
Его взгляд, брошенный, как стрела, из-под черной густой челки, проникает в поры, обжигает кожу.
– Нет. Я. Не. В порядке… – повернувшись, тянется ко мне, но я отступаю к окну.
– Пожалуйста, не нужно, – шепчу неуверенно.
– Что именно? – наклон головы и взгляд, направленный на мои губы.
– Этого… – смотрю в его пьяные от возбуждения глаза и понимаю, что сама впустила зверя в дом. Я знаю, каким он может быть искусным совратителем.
– Мам, все в порядке? – в дверях появляется Миша.
Я отскакиваю к мойке, а Давид спокойно, будто ничего не происходит, тянется к форточке и приоткрывает на проветривание.
– Еще пять минут. Чайник закипит, – говорю сыну. – Я позову.
– Ага, – сын бросает на Давида странный, долгий взгляд, рассматривает его спину, а потом, изогнув губы в неровную линию, уходит в коридор.
Повисшее напряжение давит и угрожает взорваться снопом искр, меня всю колотит и трясет. Чашки цокают друг о дружку, ложки выпадают из рук, и я не могу собраться. Он слишком близко.
– Все хорошо, Арина, – тихий шепот ложится на плечо, вбивая в позвоночник железный прут. Вытягиваюсь по струнке, боясь выдать свои эмоции. – Я не страшный. Доверься.
– Вам стоит держаться на расстоянии, – опускаю голову и понимаю, что слишком давлю кулаки и изогнула одну из ложек.
– Почему? – низко, тихо, рокочуще, слегка касаясь моего плеча кончиками пальцев, перемещая волосы на одну сторону.
– Я замужем.
Смеется. Не шумно, а сдавленно. Прыскает и целует меня в висок, разгоняя жар по всему телу.
– Вы пьяны.
– Пьян, – кивает, от этого его губы соскальзывают на мою щеку, а рука, что до этого нависала над плечом, вдруг фиксирует голову и заставляет повернуться к нему лицом. – Тобой пьян, Арина, и не соображу почему.
– Убери… те… руки.
– Неа, – еще немного подвигает меня к себе, не разворачивая, а лишь заставляя смотреть ему в глаза.
– Я вас выгоню, – шепотом.
– Хм. Сама-то в это веришь? – на его губах играет лукавая улыбка.
– Полицию вызову… – сипло.
– И что ты им скажешь?
– Что вы пристаете…
– Как страшно. А хотя, – он склоняется к губам, неизбежно, неотвратимо, вдыхает жадно, словно наслаждается моим запахом, – вызывай. После похорон отца и трех дней бессонницы, может, меня поколотят, и я, наконец, усну.
– Вы больны.
– Смертельно…
Нас разделяет свист чайника. Аверин все-таки отпускает меня, оставляя на губах неслучившийся поцелуй. И я ненавижу себя за слабость, что хочу этого, вопреки здравому смыслу и гордости. Каждая пора тянется к нему, горит по нему, трепещет, и я заставляю себя противиться через силу. Он ведь предатель, вспомни, Арина. Вспомни!
Справившись с чашками, переношу их по одной к столу и замечаю, что Давид куда-то ушел.
Нарезаю торт, убираю вино в холодильник, к остальным пакетам не притрагиваюсь – неудобно копаться в чужих вещах.
Не хватает нескольких долгих минут, чтобы успокоиться, все еще дрожу, будто у меня лихорадка, но все равно спешу в комнату, чтобы позвать малышей к столу, заодно и проверить, куда делся наш горячий доктор. Понимаю, что Давида и здесь нет.
Неужели ушел?
