Текст книги "Спи, моя радость (СИ)"

Автор книги: Диана Билык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Спи, моя радость
Диана Билык
Цикл: Сказки для души

1

Шаг вперед, шаг назад, и снова заплетать стоны в звуки ночи, выгнув спину, выкрикнуть в воздух и услышать родное: «Хочешь?».

Звенят лампочки на елке, из окна золотой фонарь щедро поливает смуглую кожу янтарем и отражается в незнакомых глазах блестками-боке.

– Ярина-а-а, – ласково шепчет он, наклоняясь. Я пытаюсь запомнить его облик, цвет волос, рост и фигуру, но отпечатываются только нежные прикосновения на коже и сияние его светлых радужек. И голос: немного печальный, надежно– властный и очень волнующий. Мой лучший мужчина. Мой мираж и мечта.

Куранты грохочут из соседней квартиры, слышатся поздравления «С Новым Годом!», а у нас играет Ханс Зиммер, раскрываясь в широкой палитре звуков. Но еще шире наше сплетенное дыхание, одно на двоих. И страсть разрастается, будто веточки хмеля, усыпанные лохматыми цветами. И счастье цепляется за каждое движение навстречу, размеренный стук кровати о стену, вынужденные паузы, чтобы наполнить грудь воздухом. Мое призрачное счастье. Дрожь колко спешит по спине и влечет меня за его рукой. Вниз, вверх, в сторону. Ловко, необратимо, жестоко. Я в его власти, но не знаю, кто он, и почему пришел. Отдаюсь всецело, потому что нет слаще его губ, нет жарче его рук и поцелуев, вытягивающих из меня протяжные стоны.

Языки переплетаются в неистовом танце, тела изгибаюсь, покрываясь серебристыми бусинами пота. Жгучая, но приятная нега льется по венам. Травит или излечивает, я не знаю, но готова пить без конца и края, наслаждаясь последними минутами этой сказки.

Кричу, когда волна экстаза прошибает позвоночник, и распахиваю глаза…

Каждый раз одно и тоже. Упираюсь мутным от слез взглядом в стену и ищу в знакомых тенях успокоение. Пламя все еще бурлит в крови и колючками обжигает кожу крутит нервы. Ног не чувствую, но сладко-горькое послевкусие сна заставляет меня привстать. В пустой квартире не слышно голосов, на улице тихо-тихо завывает метелица. Хлопья мокрого снега залепляют стекло и раскрашивают золотой свет фонаря в нежно-голубой. Или это от слез так искажается свет?

Плачу, потому что устала от бесконечных бессмысленных снов. Хочу просто жить. А они не дают. Каждый декабрь одно и то же. И с каждым годом все тяжелее и тяжелее их ждать. И отпускать.

2

Раз – и рывки мощнее, сильнее,

Два – и помчится по крови пламя,

Три – заплетаются вены хмелем,

А на четыре мы ввысь улетаем.

– Не ори на меня! – взрываюсь и с грохотом ставлю чашку на стол. Мама испуганно смотрит и поджимает губы. – Я не буду жить по твоему уставу, как ты не поймешь?!

Она поднимает ладони и отходит к мойке.

– Останешься одна, – не предполагает, а ставит клеймо. – Это всего лишь сбор пар на вальс, не обременительная встреча. Не понравится, не будешь участвовать. Чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь, – слова тонут на дне пустой чашки, а вместе с ними и мое уважение к себе. – Я просто не хочу. Сколько раз повторять?

– В двадцать четыре «не хочу»? – ее голос набирает оборотов и свистит на верхних нотах, но плеск воды внезапно перекрывает звуки и дарит мне немного желанного покоя.

– Извини, я не хочу говорить об этом! Мне пора на работу, – встаю, переношу чашку к другому столу и направляюсь в коридор. – Когда загляну, не знаю. На следующей неделе у меня сдача журнала, буду очень занята.

– Когда сможешь, – отвечает мама поникшим голосом.

За дверью меня ждет пустой и холодный подъезд, как и моя жизнь. Спускаюсь по ступенькам в надежде, что морозный воздух выбьет из моей груди тяжесть. Знала бы мама, как она бьет по больному, когда заговаривает о моем одиночестве. Но не скажу же я ей, что мой суженный приходит раз в год и мучает меня эротическими снами? Глупо.

– Хоть на праздники появишься? – летит голос мамы в спину и порождает во мне больной и немыслимый трепет. Новогодняя ночь последняя, после боя курантов мой призрачный суженный исчезнет до следующего декабря. Разве могу я предать его и не прийти в сон? Ненавижу и люблю его. Не представляю какой, а все равно хочу. Знаю, что давно сошла с ума, но пусть хоть родные об этом не знают.

– Мама, я же говорила, что с друзьями отмечаю, – стараюсь улыбаться открыто, поправляю шарф и натягиваю перчатки.

– Друзья… Да, конечно. С наступающим тебя, – в голосе мамы звенит печаль. Она догадывается, что из года в год я праздную в пустой квартире, но она не представляет, как мне в предновогодний вечер плохо.

Возвращаюсь и целую ее в щеку.

– Взаимно. Я позвоню, – отхожу и понимаю, что лицо горит от нервов. – Прости, что крикнула. Последний номер, очень большая нагрузка. Устала. Понимаешь?

– Яр, у тебя все в порядке? – говорит она, кивая и туго стягивая края вязанной кофты.

– Все прекрасно! – добавляю в голос тепла и веселья. – Не волнуйся. Папе привет!

– касаюсь ее плеча и быстро убираюсь прочь, потому что слезы сейчас сами собой брызнут из глаз, и тогда я не смогу ничего объяснить.

Вылетаю из подъезда и заглатываю летящие навстречу снежинки. Они колют щеки, врезаются в ресницы и проливаются слезами по коже. Ненавижу зиму. Ненавижу снег. Ненавижу себя за то, что люблю призрака из сна.

3

Не рядом. Не вместе. Навсегда. Просто-непросто, но нужно так.

Ты где-то там, а я здесь. Не беда. Каждый по-своему счастлив. Да?

В офисе мрачно, как всегда. Журналисты распивают чай возле окна и бурно обсуждают любовный скандал известного местного музыканта, даже имени его не помню. Белобрысый такой, накачанный мешок без мозгов. Вечно улыбается в камеру, как идиот.

– Яр, ты с ума сошла? – навстречу вылетает взъерошенная Ксюша – верстальщик.

Я холодно отодвигаю ее и, натянув спину, захожу в кабинет. Мой компьютер раскурочен, а на рабочем столе творится изысканный беспорядок. Я непонимающе оборачиваюсь.

– Что происходит?

Дверь, не успев закрыться, распахивается, и красное лицо главного редактора выпячивает на меня светло-карие глаза с паутиной капилляр. Да, весь офис перед сдачей номера не высыпается.

– Быстро ко мне! – говорит он напряженно. Мерзкий холодок забирается под кожу, смахиваю его, пожимая плечами. Что я уже не так сделала? Сетку журнала перепутала или не тот снимок «звязды» взяла? Не первый раз же, но до старта есть время подправить. Чего кипятиться?

Молча ставлю сумку на забросанный бумажками стол и иду следом.

В коридоре холодно, пробирает до костей, а в кабинете начальника плюс тридцать. Пот мигом выступает на висках и скатывается по щекам, а плечи сковывает изморозью, будто у меня жар.

– Что произошло в моем кабинете? Валерий Саныч, что-то с макетом?

– Я расскажу, что не так, – он погружается в кресло и сплетает перед собой пальцы. Смотрит разочарованно и говорит злобно. – Ты чью иллюстрацию использовала для прошлого номера?

– На обложке?

Начальник отвечает кивком, и кривизна рта посылает в меня пренебрежение.

– Мой, – говорю, но сердце екает.

– Правда? – он протягивает мне белоснежный лист, и я понимаю, что моей карьере пришел конец. Судебный иск кричит обвинениями в плагиате и воровстве. Кто будет разбираться, что друг подарил идею, помог с наброском, а потом передумал… И я даже знаю причину.

– Но… – холодный металл предчувствия раздвигает ребра и заставляет меня сделать лишний вдох.

– Пиши заявление об уходе по собственному желанию, – категорично отрезает редактор и еще глубже вонзает острие невидимого ножа.

– Но это же я рисовала, – пытаюсь защититься, но понимаю, что бессмысленно. Кабинет становится тесным, темным, мне хочется убежать и спрятаться. Опускаю голову и шепчу: – Мы рисовали вместе.

– Ты должна была указать его авторство! Это ведь не детские игры, Новикова!

– Я знаю. Он сам просил остаться в тени.

– Плевать, что просил! Значит, должна была взять, – подчеркивает, – письменный отказ от авторских прав, а не подставлять журнал! Иди, можешь не отрабатывать. Все равно праздники на носу. Возьмешь расчет, и будь здорова, – он отмахивается от меня, как от назойливой букашки, а мне совсем дурно становится. – Рекомендаций не будет, извини.

– А как же номер? – сиплый голос совсем не похож на мой. Нервы колючим ежом расползаются по телу и замирают в груди. Все кончено. Из-за моего отказа, Вова решил меня утопить. А ведь я ему верила, делилась сокровенным. Зря. Влюбленные не знают пощады. А любящие и подавно.

И четыре года моего изнурительного труда дизайнером сожглись одним обвинением, покрылись пеплом, разбили надежды и оставили меня наедине с призрачной любовью. Только один человек знал о моей тайне. И он предал меня.

4

Стоны вновь кажутся не моими, Будто бы я провалилась в безвестность.

Я никогда по тебе не остыну, И наша любовь, как слова из песни…

Двадцать восьмого декабря засыпаю под утро. Я не хочу этой встречи, но бренное тело отключается, когда серое молоко рассвета просачивается сквозь тюль.

Мой любимый призрак улыбается, а в глазах горят жадные огоньки.

– Ярина, ты задержалась, – говорит лукаво, с порывистым шепотом, а я не могу уловить его тембр, запомнить голос. Он каждый раз другой: неведомый, незнакомый. Стою посреди комнаты и жадно хватаю воздух. Мне рядом с ним всегда всего мало. Воздуха, тепла, света, страсти…

– Отпусти меня. Не мучай, – говорю, а сама тянусь к его щеке. Пытаюсь рассмотреть знакомые черты, родинки, морщинки, хоть что-то, за что можно зацепиться в реальной жизни. А вижу только глаза. Золотые, невозможно глубокие, с черными зрачками и отражением моего испуганного лица. Сон размывает образ Призрака и уничтожает меня. Еще два дня, и любимый снова растает на целый год.

– Ты сама меня держишь, – отсекает разговоры и оказывается ближе. Я слышу слабый запах чайного дерева. Невесомый, как и его облик.

– Скажи, кто ты? – тысячу раз заданный вопрос остается без ответа. Теплая рука приподнимает ночную сорочку и скользит по груди, сжимает, не спрашивая разрешения. Торможу его, перехватив пальцы. – Имя скажи! Умоляю…

– Нет, – он усмехается и наклоняет голову. Волосы щекочут ключицу, но я не могу рассмотреть их цвет. Призрак касается губами соска и водит языком по кругу ареолы. Нежно кусает, а затем резко отталкивает меня на кровать.

– Прошу… Четвертый год я, как в бреду. Или явись мне, или уходи, – говорю едва слышно и выгибаюсь, чтобы усилить его прикосновения, чтобы запомнить их. Призрак прижимает меня сильней к постели и не позволяет мне раскрепоститься, владеет мной, будто не он в моем сне, а я в его.

– Всему свое время, – говорит и второй рукой немного раздвигает мои бедра. Водит пальцами по коже и шумно дышит. – Скажи, ты будешь меня ждать? – ласкает и смотрит. Будто прожигает насквозь. Мучает. Испепеляет.

– Не-е-ет, – шепчу. – Я не хочу больше тебя ждать. Ты извел меня, я начну строить новую жизнь.

В пламени его радужек загорается ревность.

– С другом, который тебя предал?

– Не твое дело! Ты – призрак, тебя вообще в моей жизни нет, – пытаюсь оттолкнуться, но он сильнее напирает и проникает пальцами глубже, заставляя вскрикнуть.

– Будешь ждать, я сказал. Я не отпускаю тебя. И никогда не отпущу.

– Бессовестный, – еле выговариваю. Надломленным вожделением голос не хочет слушаться. Ловлю мерцание елочных гирлянд за крепкими плечами моего мучителя. Я никогда не отмечаю, в моем доме тихо и пусто в предновогоднюю ночь, потому что этот праздник наполнен болью и тоской разлуки. Шиплю, когда темп его движений во мне ускоряется: – Ненавижу.

– Любишь… – тянет он и наклоняется к губам. Толкается языком настойчиво, прошибая трещинами мои ограждения. Шарит по телу горячими ладонями, распаляет так, что я не могу дышать и беспомощно тяну его на себя. Призрак всегда приходит без одежды: но и цвет кожи не различим в иллюзии сна. Я представляю его себе смуглым, как крепкое кофе. Хочу до безумия: то ли прогнать, то ли сделать своим навсегда.

– Можно я во сне с тобой останусь? Не хочу возвращаться во мрак реальности.

– Уверена, что ты спишь, когда со мной? Или, что бодрствуешь, когда просыпаешься? – отодвигает руку, разрешая мне секунду передохнуть, и забрасывает мои ноги себе за спину.

Приятное тепло наполняет меня. Жесткие губы накрывают рот, не разрешая говорить. Да и я и не смогла бы: стон рвется наружу, цепляется за его язык, переплетается с шумным дыханием. Его или моим. Неважно.

– Ты отравил меня, – жалобно шепчу, когда он отрывается, чтобы перевернуть меня. Дерзкий, сильный и мой. Хватаюсь за спинку кровати и принимаю его жар. Плачу от распирающей приятной боли, что стянула низ живота и поясницу, и наклоняюсь ниже, на локти. Сильные ладони оглаживают мои бедра и тянут рывком на себя.

– Только посмей… перечить мне, – толкаясь, рычит Призрак. – Только моя, поняла? Узнаю, – хрипит, – что спуталась с кем-то, убью обоих.

Хочу сказать «еще как посмею», но оргазм настигает быстрее, чем я ожидала. Падаю и не могу удержаться. Хватаюсь за спинку кровати, а она пролетает сквозь пальцы…

Звон впивается в уши, и я понимаю, что проснулась. Это хорошо. Я знаю, что буду делать дальше.

5

Оторви ты меня от души. Я – заблудшее тленное марево.

Растворятся мысли в тиши, мое сердце запустится заново.

Телефон зудит и кричит «I Believe» голосом Litesound, через секунду слетает со стола и замолкает. Я тяжело приподнимаюсь, но падаю назад. Ноги сводит от колючих импульсов, что взрываются в животе яркими спазмами. И как тут не поверить в существование моего Призрака, когда так приятно после его объятий? Разве что наша связь не может закончится беременностью. Не может принести мне бесконечную радость быть рядом, обнимать любимого после жаркого секса, ведь меня выбивает каждый раз после оргазма, а еще не позволяет мне проснуться утром в ласковых лучах его золотистого взгляда.

Когда немного отпускает и приятное тепло разливается по мышцам, я заползаю под стол и нахожу там мобильный. Непринятый от мамы и неизвестный. Набираю первый.

Когда зуммер обрывается, я говорю уверено:

– Я согласна. Когда сбор и куда прийти?

– Ярина, как я рада! Тебе обязательно понравится, – лепечет мама, затихает на несколько секунд. – Клуб «Тайное желание» знаешь?

– Где собираются фанатики, что верят в сказки? Знаю, – настроение пытается сорваться в грусть, но я натягиваю улыбку и заставляю себя начать жить с нуля. Пусть придется сделать дерзкий шаг, но что мне остается? Все это нужно прекратить.

– Да, приходи в малый зал на шесть вечера, – отвечает мама. – Прости, пора. Работа не ждет. У тебя все в порядке?

– Да, – приходится соврать. – Я буду.

После звонка размышляю, что лучше надеть и не могу решить: выбрать синее или красное платье. Может, черное? Нет, обойдусь без мрака. Если начинать жизнь сначала, так с ярких и чистых цветов.

Тонкий трикотаж скользит под пальцами и, отражая в волокнах свет лампочки, оставляет на моих щеках заметный румянец. Волосы большими волнами укладываются на плечи. Зеркало отвечает мне кивком ярко-рыжей головы и натянутой улыбкой. Сойдет. Нужно просто попытаться.

Шаг из квартиры, словно рывок сердца из души. Я решила, что следующим в моей постели будет другой мужчина. Не Призрак. Не тот, кто только мучает своей страстью и любовью, а тот, кто сможет ценить меня в реальности. Все равно какой он будет: худой, толстый, косой, лысый, лишь бы вызволил мою душу из сумрачного плена снов. Вдруг поможет? Смогу ли? Я буду стараться, потому что… Я уже не могу.

Теплый пуховик украшен натуральным мехом, что щекочет и лезет в рот. Отмахиваюсь, оцениваю макияж и прическу: как кукла, ей Богу. Подол платья задорно выглядывает из-под куртки и обвивает мои колени при каждом шаге. Сапоги высокие, туфли для танца взяла с собой. Вот бы партнер попался симпатичный. Или хотя бы добрый. Хотя уже все равно. Буду хвататься за любого, только бы не женатый был.

Щипает глаза, когда выбираюсь из подъезда на улицу. Будто веревочкой тянет назад, домой: выпить какао с молоком, слопать топленого печенья и снова уснуть. Нетушки! Здесь, в моем мире, ты властвовать надо мной не будешь! Вычеркну, разомну, рассею и забуду. Хватит!

До клуба добираюсь на такси. Мысли роятся, как шмели. Думаю о Призраке. Елки– палки, работу потеряла, друг предал, а мне сдался этот властный иллюзорный мужчина. Может, не в клуб нужно, а прямо к врачу, на дурку?

Пока авто несет меня через окутанный ласковой теменью город, я вспоминаю, как все началось…

6

И пусть ни завтра, ни где-то в будущем нас не найти в мире верных, любящих.

Среди толпы много лиц, а в памяти не остывает твой образ, знаешь ли.

Снег решает, что ему мало: падает на дорогу плотным ковром и припудривает воздух хлопьями. Летая мимо лампочек и гирлянд, снежинки кажутся разноцветными бабочками. Так и хочется загадать самое заветное желание! Но рано: до Нового года целый месяц еще.

Возле афиши с изображением известной группы я неловко поскальзываюсь и ударяюсь плечом в стекло. Хоть не головой, и на том спасибо. Отступаю и вижу, как на крошечную сгорбленную бабушку неконтролируемо летит трамвай. Не знаю, чем я думаю, но бросаюсь к ней и отталкиваю в сугроб.

Трещат тормоза, звенит звонок над головой, и в висок больно упирается бордюр.

– Жива? – жестко говорит старушка и наклоняется надо мной. Я трогаю измокшую от крови шапку и киваю, не вставая. – Вот и славно, – бабушка поправляет шерстяной платок, разворачивается и уходит, ловко минуя редких людей.

– Вот и благодарность, – ворчу и принимаю вертикальное положение, но на ноги еще боюсь подняться – вдруг упаду от головокружения. Кто-то руку подает, но я отпихиваюсь. Мне бы вещи свои найти.

– Это ты мне? – сухое и сморщенное лицо спасенной бабки проливает на меня свет черных глаз, меня аж откидывает назад. Болезненно морщусь и моргаю, сбрасывая непрошенные слезы.

– Я вам жизнь спасла, хоть бы «спасибо» сказали.

– Будет тебе «спасибо», да такое, что надолго меня запомнишь, – бросает яростно старая, обрызгав меня дурно пахнущей слюной. Люди на миг отворачиваются, или мне чудится, а растопыренная костлявая ладонь летит мне в лицо.

– Что иллюзия, что реальность – все спутается, перекрутится. Будешь жить во сне, а спать в жизни. Пока не сломаешься! – последнее иголкой впивается мне в шею, туда где опустились скрюченные пальцы, отчего получается только всхпипнуть. Бабушка наконец отстраняется, улыбается ехидно и ласково-ласково говорит: – Спасибо.

– Не за что! – выдавливаю и ошарашенно смотрю, как старая, прихрамывая на левую ногу, переходит второй перекресток. Там ее быстро поглощает толпа. Очнувшись от задумчивости, пытаюсь найти сумку. Ни денег, ни телефона. Кто-то успел в суматохе стащить. Не удивлюсь, если бабка: корявые пальчики растопырила, и будь здоров. Бывают же люди!

Придерживая ушиб испорченной окровавленной перчаткой, плетусь назад в офис. А что делать? Нужно хоть как-то домой добраться. На проходной охранник разрешает воспользоваться телефоном и приносит мне салфетки и перекись, пока я суматошно вспоминаю хоть один номер из записной книги.

С Вовой учимся вместе в универе, понимаю, что и в страшном сне вспомню его мобильный. Он, когда познакомились, на лбу себе маркером написал и сидел всю ленту в протест мне и на потеху одногруппникам. Я ведь его визитку вчера не взяла, сказала, что мне хватит с ним встреч на уроках. Ох, мы смеялись, когда в туалете отмывали его вредное и упертое лобище.

– Вов, выручи, – смеюсь в трубку.

– Что у тебя, горюшко-Яринка?

– Череп немного проломила, сумку слегка украли… Заберешь меня из офиса?

– Тебя что на остренькое потянуло? – взрывается хохотом Вовка и добавляет: – Минут через сорок приеду, не раньше. Жди и ничего не вытвори больше. А то я тебя знаю!

Знает, как же. Два года общаемся, не разлей вода. Да так крепко, что иногда мне кажется, что он больше подружка мне, а не друг.

7

Что там за дверью? Темно и холодно.

Тикает время. Тук да тук.

Мне без тебя одиноко в городе и без тебя все валится с рук.

Первый месяц практики в журнале становится адом и перезагрузкой моего понимания работы в целом. Тысячи изображений, сотни сообщений и знакомств. Лица мелькают, меняются, краснеют-бледнеют, я их не запоминаю, киваю, что-то отвечаю. Каждый день с учебы лечу на четыре рабочих часа, чтобы в будущем заслужить хотя бы место верстальщика в престижном журнале. Просто тружусь и не обращаю внимания на дергающихся в предпраздничных судорогах работников.

Нужно было за испытательный срок вникнуть в работу и не оплошать, а для этого у меня остается слишком мало времени. Еще приходится с учебой совмещать. Оказалось, все, что нам рассказывали на лентах, было довольно отдаленно схоже с реальностью. И училась заново, и практиковалась в придачу.

Родители осенью купили мне однушку, как подарок и билет во взрослую жизнь. Не знали они насколько близки к правде. В ноябре я частично вещи перевезла, но еще не все обустроила. Хотела ремонт косметический сделать, потому и оставалась жить у родителей. Поворотным днем стало первое декабря…

Он приходит первый раз и обнаженный замирает у моей постели. Сон же… Я позволяю ему любоваться и сама разглядываю крепкое тело, но не могу отпечатать его образ в памяти: будто дым, касаешься его, и он расходится в стороны и растворяется в воздухе.

Я смущаюсь, потому что для меня это впервые. Думаете, до этого мне не снились эротические сны? Еще как снились. Но они были туманными, неразборчивыми, после них я просыпалась разбитая, с синяками под глазами и пучком колючек в паху, потому что оргазм не снимал напряжение, не наступал, как я не старалась отпустить себя. Без толку. Не освобождалась энергия. Впервые случился у меня секс во сне, и был он реальней всего на свете.

От мужчины искрит, будто он состоит из молний. Я слышу его тонкий запах, но не знаю ему названия, я чувствую, будто наяву. Только разглядеть лицо гостя не получается, но я и не беспокоюсь об этом. Это же морок. Просто сладкий сон.

– Ярина… нежная, моя… – шепчет мужчина и, притянув к себе, стаскивает белоснежную рубашку с моего разгоряченного тела. – Не бойся. Не дрожи. Не плачь. Я буду охранять тебя, буду беречь.

– Я не боюсь и не плачу, – говорю, а сама качаюсь от трепета, как последний осенний лист. Как приятно в его руках, словно в облаках.

Где-то куранты бьют, гость усмехается, в золотых глазах дрожит восторг и радость. Что он там заметил, на моем лице?

– Ты будешь ждать меня завтра? – шепчет, изучая угол моего плеча, срываясь на талию и поднимаясь к груди. Я задерживаю дыхание. Еще никто не касался меня так… по-особенному.

– Буду, – наивно отвечаю я. – Кто ты?

Лукавые глаза с золотым блеском оказываются ближе, ниже… Шершавый язык касается оголенной кожи. Нежный укус выстреливает колючками куда-то под лопатки, я непроизвольно выгибаюсь, но не падаю – крепкие руки держат меня и тянут назад. Для меня ощущения новые, неизведанные, не могу сдержать стон и хрип.

Мужчина не останавливается, шарит ладонями по животу, комкает соски и нежно выкручивает их, и быстро поднимается выше. Я в предвкушении закусываю губу и замираю.

– У тебя ведь никого не было?

– Ты первый, – шепчу и прикрываю глаза.

Мужчина на миг отстраняется, и на голую кожу опускается декабрьская прохлада, а горячая рука оказывается у меня между ног. Лишь миг сопротивляюсь, но потом раскрываюсь для него и принимаю ласки. Тягучие, как патока, и сладкие, как майский мед. Не сдерживаюсь и выгибаюсь, с каждым движением выше и выше, будто взлетаю.

Жарко. Мокро. Меня переполняют эмоции, по венам мчится кипяток, и я не знаю еще, что скоро он превратится в яд.

Его губы оказываются на моем лице. Они спешат, изучают каждый изгиб, кружат вокруг рта, но не целуют. Мечусь в попытке их догнать и притянуть к себе, но мой любовник прижимает меня властно к кровати. Я повинуюсь и даже не сопротивляюсь, когда он запрокидывает мои руки за голову и стискивает своей ладонью. Вторая сжимает подбородок. Большой палец цепляет нижнюю губу, отчего я выдыхаю скопившийся жар. Мужчина рычит, наклоняется и влетает языком мне в рот, выбивая воздух. Неистово треплет мои губы, мнет грудь и, отпуская мои руки, направляется ближе.

Он горячий и каменный. Тело отзывается непривычным томлением, раскрываясь ему навстречу еще больше. И когда он толкается, я чувствую слабое жжение и тупую боль. Вместе с букетом эмоций и лавиной адреналина приходит первый в моей жизни оргазм.

Лопаются струны вожделения, и я взрываюсь сладостным криком. Бесстыдным и свободным. А когда надо мной вдруг появляется испуганное лицо мамы, я понимаю, что побывала в реалистичной иллюзии и хочу туда вернуться.