Текст книги "Ветер в объятиях Воды (СИ)"
Автор книги: Ди Темида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Я знаю, что запомню эту фразу на всю свою жизнь, что бы ни произошло дальше.
Последнее он словно говорит сам себе, и я, лишь поджав губы, понимающе киваю, не в состоянии сказать что-либо о собственных чувствах, которые меня переполняют.
Но, прежде чем окончательно отойти от меня, Алисейд хитро улыбается и слишком медленно облизывает губы – пока я снова теряю правильный ритм сердцебиения из-за этого жеста, он одним движением вскидывает скрытый клинок и мучительно неспешно проводит им по украшению пояса юбки, не касаясь моего напряжённого живота. Монетки, нанизанные на прочные нитки, стройными рядами падают в его раскрытую ладонь, мирно и тихо звякнув напоследок.
– Теперь ты нас навряд ли выдашь… – он криво усмехается, абсолютно довольный собой, и выглядывает за дымоход.
Мне требуется время, чтобы прийти в себя, но его практически нет: Алисейд тянет меня за руку, тем самым показывая, что путь свободен.
Мы где-то перебежками, где-то спокойным шагом проходим по крышам ещё два квартала, сохраняя приятное молчание, но в какой-то миг с высокой башни минарета нас всё-таки замечают двое лучников…
Городские пейзажи вновь сливаются перед моими глазами, которые слезятся от ветра, пока мы стремительно бежим, пытаясь уйти от новой погони – к несущимся за нами солдатам присоединяется всё больше людей из подкрепления.
И в какой-то момент – сама не понимаю, как – мы оказываемся в той части города, где я живу.
Как и не понимаю и не осознаю до конца того, что в пылу бега коротко восклицаю Алисейду: «Сюда!» Обхитрив стражу, мы устремляемся к двери моего собственного дома…
Я ещё не знаю, что размышления насчёт долгой и тяжёлой ночи окажутся в некотором роде пророческими, правда, совершенно не в том смысле, который в них закладывала изначально…
Цепочка на теле
Алисейд
Сквозь бряцанье стальных нагрудников и мечей стражи сзади я слышу, как Сурайя что-то кричит в мою сторону.
Скорее инстинктивно, нежели действительно уловив её фразу, резко сворачиваю за ней так, что под сапогами поднимается вихрь осевшей на крышах пыли. Мы преодолеваем довольно низкую постройку и оказываемся на земле – пока лучники и воины пытаются спрыгнуть за нами, мы получаем небольшую фору.
Впереди виднеются развешанные поперек узкой улочки ковры, ткани и бельё. Только в этот момент я осознаю, что мы оказались в одном из жилых кварталов Дамаска, мирно спящем этой глубокой ночью. Сурайя, едва взглянув на меня, устремляется вперёд, скрываясь за полотнами и простынями; я тут же юркаю за ней, доверившись невесть какому выдуманному ею маршруту.
Её волосы развеваются на ветру, и кажется, вот-вот кончики прядей коснутся моего разгоряченного лица… Шейтански неприличный костюм танцовщицы так некстати при беге очерчивает изгибы её тела, что к моему явственному пламени от погони в венах примешивается вполне осознанное возбуждение.
Сурайя уверенно продвигается вперёд, я не отстаю от нее, периодически оборачиваясь; стража, неистово вопя угрозы, путается в многочисленных тканях, которые незаметно колышутся в ночном воздухе. Возможно, это ремесленный район текстильщиков, потому что я ощущаю запах красок и пряжи для ковров. По двум сторонам улочки расположены многочисленные домишки с разноцветными дверьми и немного потрёпанными стенами, но вполне себе аккуратные.
И в какой-то момент, когда снова поворачиваюсь посмотреть, нет ли в шаге настигшего нас воина, сам теряю ориентир в этом лабиринте развешенного белья и прочих ткацких изделий. Теряю из вида Сурайю…
Но меня вдруг резко дергают за руку к одной из дверей, выкрашенной в терракотовый цвет, – к своему стыду, я даже не успеваю понять, враг ли это и что произойдет дальше, как тут же оказываюсь в тёмном помещении. Выждав несколько секунд и придя в себя, я уже собираюсь вскинуть скрытый клинок, как где-то в области щеки слышу:
– Всё в порядке, мы в безопасности… Сейчас зажгу огонь…
Сквозь полностью сбитое дыхание это произносит Сурайя.
Я и сам не могу восстановить работу лёгких, но всё же расслабленно опускаю запястье с нарукавником, терпеливо ожидая у двери появление обещанного освещения.
Преследования и опасность наконец-то остались позади…
По телу медленно и тягуче растекается спокойствие, но к нему постепенно начинает примешиваться что-то ещё.
Слышатся мягкие женские шаги, уходящие немного вдаль, и, пока моя вестница-танцовщица возится со свечами или факелами, я по аромату в комнате неожиданно понимаю, что мы… у неё дома.
Здесь пахнет шафраном и ванилью. Так сладко, так приятно, так невыносимо восхитительно, что невозможно удержаться от глубоких вдохов.
Здесь пахнет ею…
Комнату через минуту наконец озаряет таинственное, тёплое пламя от нескольких свечей, и, проморгавшись, я внимательно осматриваюсь вокруг. Сурайя стоит ко мне спиной у искусного резного стола, на котором расположены медные подсвечники и кувшин с глиняной посудой; у правой стены низкая пёстрая тахта, вся усыпанная подушками с непохожими друг на друга орнаментами, а рядом дверь, ведущая, кажется, в другие покои или купальню. По левой стене идут шкафы и полки со свитками, фолиантами, а там, где стоит стол, виднеются закрытые ставни широкого окна.
На мгновение я представляю, как сквозь его дощечки пробиваются слабые лучи утреннего солнца, касаясь лица спящей среди расшитых подушек Сурайи…
– Надо же, оторвались ведь… – радостно бормочет она, переводя дух, и тянется рукой к кувшину.
Я вижу, как она наливает из него в чашу воду, всё ещё стоя ко мне спиной, и, не до конца понимая свои намерения, делаю к соблазнительно застывшей в полумраке фигуре первый шаг.
Он не слышен, в отличие от тяжелого дыхания нас обоих, правда, теперь я дышу так далеко не из-за погони…
Тот самый изголодавшийся зверь внутри неожиданно просыпается, и перед глазами проносятся пляшущими картинками всё, что было между мной и Сурайей за эти дни. Разум отступает, полностью отдавая меня во власть чувств и тела.
Она осторожно оставляет в стороне кувшин, и другой своей изящной рукой, блеснув браслетами, тянется к шее. Чуть приподнимает волнистые и густые волосы снизу, разминая мышцы. Я четко вижу, как маленькая капля пота прокладывает дорожку по позвоночнику, теряясь где-то в оранжевой ткани верха сумасбродного наряда.
Весь вечер ведь мозолила мне в нем глаза.
Ещё один шаг…
Я напоминаю себе подкрадывающегося хищника.
– Будешь воду?.. – Сурайя дружелюбно разговаривает со мной, как ни в чем не бывало, всё так же не оборачиваясь и даже не подозревая, что я уже почти настиг её. – И всё-таки, повезло, что мы оказались рядом с моим домом. Хоть успели спрятаться. Присаживайся, Алисе…
Она замолкает на полуслове, когда, наконец-то представ передо мной лицом, чуть не сталкивается кончиком аккуратного носа с моим. В ее руке плещется вода, грозящая перелиться через край. Слегка вздрогнув, Сурайя взволнованно поднимает свой взгляд – эти её дурманящие зеленые глаза в обрамлении пушистых ресниц, обещающие мне рай, каждый раз сводят с ума – и, приоткрыв рот, медленно и судорожно шепчет:
– Алисейд…
Я не помню, как перехватываю её ладонь, в которой предложенная чаша; не помню, как она, кажется, летит к нам под ноги, на ковер. И всё потому, что моё имя Сурайя договаривает не в рамках предыдущего контекста своей гостеприимной речи – она произносит его отдельно, словно заново, с такой мольбой, с таким желанием, с такой неизведанной для меня пылкостью, что всё моментально будто встаёт на свои места и окончательно определяется, перечеркнув сомнения прошедших дней и любые переживания.
Мы оба понимаем, что ни я, ни она не хотим пить. Как не хотим разговоров и обсуждений. Не хотим выдуманной нарочитой вежливости и притворства.
Нас не волнует ничего, кроме…
Я стремительным движением притягиваю лицо Сурайи к себе, обхватив её горящую от смущения и ожидания ласки щёку одной ладонью, и впечатываюсь в раскрытые губы своими так, как никогда до этого. Другой рукой я сразу же плотным кольцом запираю её тело в мертвую хватку своих объятий, как в тюрьму; от этого мы оба, пошатываясь, легонько ударяемся о край стола.
Её горячий язык покорно и в то же время страстно отвечает моему, позволяя наслаждаться собой, и я еле сдерживаюсь, чтобы вдобавок не укусить эти мягкие, податливые губы. Рано… Ещё рано…
Я не хочу пугать её своей алчностью и ненасытностью, которые на самом деле уже давно не в состоянии контролировать.
Ладони Сурайи почти сразу ложатся на мою шею, лаская кожу, и никто из нас не думает об усталости и взмокшей после погони одежде, о последствиях свершившейся миссии, о завтрашнем дне – есть только мы, здесь и сейчас.
Она проникает пальцами под мое маскарадное одеяние, и в следующую секунду синий кафтан лжекупца, пропитанный кровью Тамира, летит к чаше. Я остаюсь в мокрой от пота рубахе и вжимаю в себя тело Сурайи до, наверняка, легкой боли, но она лишь от этого еще больше тянется ко мне в ответ. Оставшиеся несколько монеток на расшитой девичьей груди немного царапают меня там, где белая ткань расшнурована. И это ощущение заставляет терять остатки адекватности.
Сминая губы Сурайи своими, я, не глядя, одним движением за её спиной выкидываю клинок из нарукавника и в мгновение ока разрезаю верхнюю часть женского костюма прямо посередине пополам – мне некогда возиться с застежками, и я хочу полностью почувствовать округлость её груди, а не какие-то там узоры.
Сурайя одновременно стонет и что-то пытается воскликнуть на этот мой жест, но я не позволяю ей этого сделать, присваивая себе из её чуть припухшего от поцелуя рта весь воздух и ласку.
Она так сладка на вкус…
Её руки стараются инстинктивно закрыть обнаженную кожу, но и этому не бывать – я тут же властно перехватываю её запястья.
И, в конце концов, Сурайя сдаётся…
Через минуту моя рубаха также летит на ковер благодаря ее тёплым ладонями, которые, высвободившись из моих, принимаются изучать мой торс. Каждая мышца под её бархатными пальцами отзывается невероятно приятным напряжением. Мы, оголённые по пояс каждый, прижимаемся друг к другу, кожа к коже, и температура в уютно обставленном помещении словно раскаляется до предела.
Я, сбивчиво дыша, оставляю губы Сурайи, но тут же, как умалишённый, приникаю ртом к шраму под её ухом. Он тянется дальше белой полоской по тонкой шее, и в какой-то момент я не осознаю, как сильно и одновременно с этим нежно начинаю обкусывать его по миллиметру, а затем медленно зализываю, будто лев свою когда-то раненную львицу.
Зато чётко слышу, как стоны Сурайи в ответ на это становятся громче, с разными оттенками чувств, и как крепко она впивается пальцами мне в лопатки. И почему-то мысль о том, что я своими действиями могу причинить ей фантомную боль, отрезвляет меня.
Знать бы, кто оставил на ней эту отметину…
Я останавливаюсь, но продолжаю обнимать Сурайю и не могу не пронзать её взглядом, получая не менее разгорячённый в ответ. Зелёный изумруд в её зрачках потемнел от вожделения, и мне кажется, что я вижу мерцание мельчайших крапинок в обрамлении. Эти блики зовут меня, как неведомые существа далёких глубин океана моряков…
– Останови меня… – в горле пересохло, и интонации в моем голосе совсем не соответствуют сказанному.
Сейчас я как никогда раньше не хочу, чтобы что-то помешало нам, но совесть словно требует какого-то дополнительного подтверждения. Наверное, я должен дать ей шанс отступить, пока это возможно, хотя… Ничем хорошим это не кончится. Я слишком долго метался в сомнениях и менял свои решения касательно Сурайи, чтобы снова сейчас упустить её.
Я возьму своё.
Её.
Она – моя, и ничья больше.
– Нет… – шепчет она заведомо призовой для нас обоих ответ и, кусая нижнюю губу, таинственно, но кротко улыбается.
– Сурайя, мы не должны… – мои губы снова движутся по её шее, когда я еле слышно произношу это.
Действия ещё никогда так не противоречили моим словам.
– Да. Мы никому ничего не должны, – несмотря на то, что не вижу её лица, я чувствую, как она с готовностью закрывает глаза, наслаждаясь моими поцелуями, и запрокидывает голову назад.
Предоставляя мне полный доступ к этому безумному запаху шафрана и ванили на её коже.
– Это безумие, милая… – руки скользят по ее талии к бёдрам, задевают цепочку, оставшуюся от костюма, и я вдруг с диким желанием понимаю, что хочу оставить её на ней вместе с браслетами на запястьях и лодыжках. И больше ничего.
– И я собираюсь испытать его с тобой, Алисейд…
Я не ожидаю того, что Сурайя вдруг обхватит мое лицо, проявив инициативу, и прервет этим ласки по своей шее. Примется сама целовать меня упоительно глубоко. Правда, её самостоятельность длится недолго – подхватываю её под ягодицы, проклиная про себя оставшиеся полупрозрачные ткани шаровар и юбки, и двигаюсь в сторону тахты с подушками. На ковре их тоже разбросано немало.
Так Сурайя становится чуть выше, инстинктивно хватает меня руками за шею в момент подъема, а ногами обвивает поясницу, и я с тихим рычанием, которое больше не в силах сдерживать, накрываю губами ее вставший навстречу аккуратный розовый сосок.
Сначала один, затем другой…
Похоть кружит мне голову настолько сильно, что я прикусываю их, наслаждаясь мягкостью и тяжестью девичьей груди. И в награду импульсами по всему моему телу, которые скапливаются и оседают в паху, получаю тихие всхлипы и протяжные стоны моей такой смелой, манящей и невероятной женщины, с первых же мгновений встречи являющейся для меня не просто вестницей.
Сурайя тянется к застежкам на нарукавнике, и скрытый клинок летит на одну из подушек. Её пальцы ловко пробираются за край и моих шаровар, и я понимаю, что ещё пара секунд и…
Я же попросту рву на ней оставшиеся нижние полупрозрачные ткани и наощупь, не глядя, опускаюсь на тахту, мягко придерживая её на себе.
Облокотившись спиной о прохладную стену, не сдерживаю нового рвущегося рыка, когда Сурайя теснее обвивает меня ногами, и тем самым трётся своими бедрами о мои, усаживаясь поудобнее.
И в этот миг мы оба, глядя друг другу в глаза, почти одновременно выдыхаем, когда долгожданно и плотно соприкасаемся – мой восставший и полностью готовый орган идеально упирается в абсолютно влажное сосредоточение её естества.
Зверь внутри ликует и бесчинствует.
А я запечатлеваю в памяти лицо Сурайи, прежде чем она скажет одно единственное слово: приоткрытые, влажные и алые губы, что так и манят меня; легкая морщинка на переносице из-за умоляющего выражения глаз, чья зелень расплавлена от желания; трепещущие крылья тонкого носика…
– Пожалуйс…
Я не даю ей его договорить.
Накидываюсь на её рот в новом обезумевшем поцелуе и одновременно впиваюсь пальцами в ягодицы, чуть приподнимая девичье тело – под синхронный долгий стон нас обоих и из-за моего резкого движения вперед, наши тела соединяются. Раздается тихий звон её браслетов.
Шейтан…
В голове мутнеет от одного только вида Сурайи, которая, не убирая рук с моей шеи, запрокидывает голову немного назад и выгибает спину, податливо приняв меня в себя в этот миг. Я не знаю, что будоражит больше: то, как каскадом вниз льются пряди её длинных каштановых волос от этого жеста, пока несколько прилипают к ключицам; то, как в ней умопомрачительно тепло и узко, так, что у самого сводит мышцы живота; или то, как развратно выглядим мы оба в этой сидячей позе, когда между нами нет ни миллиметра…
Отвергнув все лишние мысли, я в пылу чувств зарываюсь одной ладонью в ниспадающие локоны, притягивая Сурайю обратно к своему лицу, другой ласкаю её поясницу и мягкие округлости ягодиц и попросту начинаю плавно вторгаться в окутывающую меня тесноту.
Она кусает губы, сдерживая возможность отзываться на мои движения в полную силу – это доводит меня, и я, держа волосы и заставляя Сурайю смотреть мне в глаза, ласково давлю пальцем на пухлый нижний изгиб, чтобы высвободить его из её зубов. И, не прекращая восхитительного единения и мерных толчков, отрывисто шепчу:
– Не смей… Громче…
Это действует на Сурайю, как долгожданный приказ – когда я вхожу в неё особенно глубоко, её мелодичный голос затмевает перезвон украшений и уже без стеснения подтверждает мне, как ей невероятно хорошо.
Я снова приникаю к шраму, засасывая его и зализывая, пока Сурайя ощутимо, но безболезненно царапает мне плечи. Через некоторое время ослабляю свои объятия, потому что моя девочка подстроилась под наш ритм и теперь слегка приподнимается в бёдрах на каждый раз, когда я проникаю в неё.
Но терпеть долго то, как она шейтански соблазнительно извивается на мне, и не желать большего – невозможно…
Слишком сильно.
Слишком горячо.
Слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
Я каким-то одним молниеносным движением подхватываю Сурайю, не прерывая безумного контакта наших тел, опускаюсь на колени с тахты и укладываю её на спину, на ковер и подушки.
Каштановые пряди разметались вокруг её головы и выглядят, как ореол.
Она так красива…
Я нависаю над ней, видя, как испарина успела покрыть шикарное обнажённое тело; как умещающаяся в мои ладони грудь тяжело вздымается от страстного дыхания; как нательная цепочка дрожит на втянутом в ожидании животике. Покрываю поцелуями участок за участком, местами проводя дорожки языком и насыщаясь дурманящим вкусом, отчего одобрительные стоны наслаждения снова возрождаются в комнате.
Одарив Сурайю быстрым, но не менее диким, чем все предыдущие, поцелуем, я тихо произношу, не в состоянии договорить до конца:
– Позволь мне, милая…
И она в очередной раз будто понимает меня с полуслова и горячо выдыхает «да...», сама пребывая в нетерпении.
И всё же мы не просто были посланы друг другу судьбой.
Она поистине моя путеводная звезда…
Разведя расслабленные бедра Сурайи шире, я устраиваюсь на коленях между ними и наслаждаюсь видом её покрасневших от смущения и желания скул. Она раскрыта передо мной полностью, как никогда раньше и во всех смыслах. Ладони захватывают девичью талию, и, немного приподняв, я начинаю вбиваться в неё своим быстрым темпом, слыша, как все последующие «да!» Сурайя адресует моему сумасшедшему овладеванию ею.
Ещё.
И ещё.
Тугие мышцы обхватывают каменное от возбуждения достоинство настолько сильно, что стоны и прорывающийся хрип присоединяются к звукам моей девочки.
Она почти на грани.
Ещё.
Вот так.
Мои пальцы оставляют следы на бедрах Сурайи, когда она наконец выгибается и пульсирует вокруг меня, почти выкрикивая последнее «да!» и моё имя вслед.
А я, окончательно выпав из реальности и наслаждаясь лишь ею и её телом, с глухим несвязным рычанием делаю последний рывок и взрываюсь, изливаясь на живот Сурайи, которая, потянувшись, обхватывает напоследок мой орган ладонью и проводит несколько раз по его длине.
Мы обессиленно падаем в объятия друг друга, не обращая внимания на влажность наших тел из-за пота и моего семени, а я нахожу её губы, чтобы поцелуем высказать всё то, что навряд ли когда-либо смогу словами.
Тайное становится явным
Сурайя
Я вслушиваюсь в дыхание Алисейда на моей шее, пытаясь в мельчайших деталях запомнить каждую частицу каждого мига.
Сама дышу так, словно лёгкие вот-вот остановятся…
Разум не до конца осознаёт произошедшее, но всё то, что связано с подсознательным и чувствами, ликует, как в последний раз. Это для красного словца, потому что судя по намерениям усмирившего свой пульс и вдохи Алисейда, приподнявшегося на одном локте и почти плотоядно вглядывающегося в моё лицо, раз этот явно не последний.
Так и есть…
Он притягивает меня к своему лицу, лаская мою раскрасневшуюся щеку ладонью, и одаривает долгим, мучительно глубоким поцелуем, попутно вновь нависая надо мной. Я отвечаю ему со всей пылкостью, на которую способна.
Сама тянусь к его фигуре, касаясь руками горячей, покрытой испариной кожи и ощупывая перекатывающиеся мышцы плеч, спины, живота – везде мои пальцы натыкаются на многочисленные отметины жизни наёмного убийцы: шрамы, царапины, где-то неверно сросшиеся косточки и выпуклые синяки… Целая таинственная карта.
Мне так хочется спросить о каждой из них, но губы Алисейда не позволяют мне ни слова, забирая лишь очередные стоны, которые я не в силах сдержать.
И мне так хочется поцеловать каждый полученный им след…
Удивительно, как непринужденно и без лишнего гложущего чувства стыда я принимаю всё то прекрасное, что происходит между нами. Если в первые минуты, когда я ещё пыталась закрыть свою обнаженную грудь (уже чувствуя, как на самом деле сдаюсь…), в воздухе и ощущалось какое-то смущение, то сейчас и мои стоны, и звуки соприкосновения кожи наших тел, и уже чуть засохшие на моем животе следы мужского наслаждения не являются для меня ничем запретным.
Возможно, свою роль сыграло то, что я никогда не воспитывалась в чересчур набожной атмосфере – у меня попросту не было семьи, где бы строго соблюдались традиции и религиозные заветы, а то, что я видела между мужчинами и женщинами в Дамаске, не являлось для меня правилом; возможно, повлияло и то, что каждый день жизни и служения братству так или иначе был сопряжен с рисками и не было понятно, успеешь ли ты вкусить простое человеческое удовольствие.
Сейчас всё является таким абсолютно правильным и естественным, что захватывает дух.
И я знаю, что ни о чем не пожалею…
Мой хассашин ненасытен и жаден. Он одновременно и изучает меня и моё тело впервые, и будто уже давно знает его, заставляя вновь и вновь выгибаться под его собственным, принимать сумасшедшие и откровенные ласки, отвечать со всепоглощающей взаимностью.
Его губы везде.
То невесомо касаются моей шеи, уходя всё ниже, то с остервенением втягивают в себя кожу, оставляя заметные засосы, то сменяются теплым языком, очерчивающим сложнейшие узоры.
Как не потерять рассудок от всего этого…
Я прикрываю веки, в очередной раз сбиваясь с дыхания, когда меня чутко, но требовательно переворачивают на живот. Вцепляюсь ногтями в подушки вокруг, уже не удивляясь тому, как сел голос из-за вскриков и полустонов – и это не мешает продолжать ясно изъявлять вслух наслаждение, которое мне дарят его мужественные руки и слишком чувственные для хассашина губы. Тихо скулю и сама приподнимаю немного бедра, когда Алисейд почти полностью ложится на меня сверху, долгим поцелуем-укусом вонзаясь в шею и так сладко придавливая своим телом. Жмурюсь до звездочек, вновь ощущая его в себе…
Теперешние наши движения плавны и убийственно медлительны, Алисейд зарывается лицом в локоны на моем затылке и переплетает свои пальцы с моими; другой же рукой умудряется касаться меня везде, в конце концов, проникая каким-то образом в пространство между ковром и низом моего живота.
На моем теле без его пристального внимания не остается ни одного миллиметра, и я бесстыдно стону особенно долго тогда, когда его толчки становятся глубже, резче и к ним присоединяется эта вторая ладонь под пупком, которая уже развратно ласкает меня между ног, несмотря на некоторое неудобство и давление моего веса на неё.
Он просто восхитительный любовник…
В какой-то миг мне кажется, что я по-настоящему взрываюсь, распадаюсь на мельчайшие песчинки, что я больше себе не принадлежу. Что более не в силах стерпеть это удовольствие, настолько оно всеобъемлюще и покрывает меня полностью.
Но потом…
Ещё несколько долгих часов после Алисейд будто без устали доказывает мне обратное, и единственное адекватное, на что нас хватает – это короткие передышки и дрёма в объятиях друг друга перед очередным безумным слиянием.
Когда он снова и снова целует мои истерзанные, опухшие губы или приникает ртом к шее, отрывисто дыша, стараясь восстановить силы после обоюдного буйства эмоций в телах, я улыбаюсь, как ненормальная.
Я сохраняю в памяти, как подрагивает его натренированная фигура вровень с моим, в каждый новый раз, когда и он достигает своей вершины. Как тихо, с низкими вибрациями, рычит его голос в эти моменты, и как он шепчет мне на ухо бессвязные фразы, в которых я сквозь пелену желания различаю лишь лихорадочное «Сурайя…» и «Моя…». И как он крепко и хищно загребает меня в свои объятия, предоставляя какие-то жалкие полчаса спокойствия и поверхностного сна.
Я отдала Алисейду всю себя – безусловно и без оглядки – и нашла в нём покой и счастье, которые так долго искала.
***
– Я хочу знать, как это произошло.
Сквозь ставни пробивается свежесть предрассветного времени и серо-сиреневые тени сумерек, предвещающие очень ранее утро и начало нового дня.
Кончики длинных мужских пальцев вновь и вновь проводят по шраму на моей шее, очерчивая его изгиб, когда сказанное еле слышно звенит в неостывшем воздухе комнаты.
На коврах хаос, лишь несколько подушек остались рядом и под нами. Где-то в ногах валяются снятые с меня браслеты и уже давно порванная в очередном порыве страсти нательная цепочка…
Я, абсолютно обессиленная, но одурманенная близостью, сильнее прижимаюсь к боку лежащего рядом Алисейда. Не помню, в какой момент он накрыл мои ноги своей белой рубахой якобы купца – единственной оставшейся в приличном и относительно чистом состоянии вещью. Бросаю на неё мимолетный взгляд, думая о том, что ещё вчера мы были на пиршестве убитого Тамира…
Голова удобно покоится на мускулистом плече, а по коже проходят неконтролируемые мурашки, потому что пальцы Алисейда после этих умопомрачительных часов продолжают своё уже медленное путешествие по моим ключицам, лицу и шее. Изредка опускаются к груди и нежно сжимают её полушария, тем самым заставляя меня рвано выдыхать, и одновременно с этим жестом он каждый раз склоняется и властно забирает короткие, но чувственные поцелуи.
Мы будто качаемся на неведомых волнах одного моря на двоих, и сил не хватает даже на то, чтобы уснуть… Хотя, возможно, мы оба просто не желаем расставаться с явью.
– Расскажи мне, Сурайя. Об этом, – Алисейд вновь нарушает тишину шёпотом и чуть настойчивее надавливает на мою отметину, напоминая о своей предыдущей фразе.
Я сглатываю в волнении, прежде чем начать. С одной стороны, мне хочется поделиться, с другой – понятия не имею, как он отреагирует. Всё слишком… сложно.
Глубоко вздохнув и выдержав паузу, я решаюсь и тихо начинаю:
– Десять лет назад, когда мне исполнилось семнадцать, я попала в Дамаск из Фасиама и стала служить нашему братству. Поначалу поручения были мелкими и не особо важными… Думаю так, Аль-Алим через Гасана здесь проверял меня на верность и прочность. Со временем задания по добыче информации становились интереснее и сложнее, а мои навыки – всё лучше и лучше…
Я замолкаю, переводя дух, и Алисейд словно чувствует, как непросто заново погружаться в историю, о которой уже давно хочу забыть; он придвигается ко мне ещё ближе, хотя куда уж, и прижимает к себе. Я прячу лицо у него на груди и продолжаю приглушённым голосом:
– В один день я узнала, что должна сопровождать одного из наших собратьев, одного из хассашинов – Камаля – в далёкую страну шёлка на востоке. Мы должны были встретиться с представителями находящейся там ветви братства – насколько я знаю, он должен был забрать что-то, за чем был послан туда Аль-Алимом, и исполнить заказ, а мне полагалось получить определенную и очень важную информацию.
– О миссии Камаля знают многие в Фасиаме, хоть это было несколько лет назад… – Алисейд мягко перебивает меня, встрепенувшись. Он немного приподнимается, сосредоточенно вглядываясь в моё лицо. – Но я бы никогда не подумал, что и ты присутствовала при ней.
Я зябко передергиваю плечами, отвечая на адресованный мне взгляд, словно за что-то извиняясь и говоря: «Как видишь… Мир слишком тесен…». Мой хассашин коротко кивает, давая понять, что ждёт продолжения, но так и не ложится обратно, всё ещё нависая надо мной.
– Путешествие было долгим и изнурительным… С нами были ещё двое учеников Камаля – задание было для них одним из первых после обучения и показательным, – я кусаю губу, воскресшая в памяти образы юнцов, для которых всё тогда закончилось. – Мы прибыли в назначенное место… И…
– И там вас встретили не братья. Я знаю это.
– Не совсем… – ощутив подползающий к горлу страх, тихо возражаю, на что Алисейд удивлённо вскидывает брови.
Повисает молчание, в течение которого я собираюсь с силами, чтобы озвучить ему настоящую, правдивую концовку случившегося, а не то, что он и другие привыкли слышать, как официальную версию.
– В том-то и дело, что это были свои люди, последователи устава. Наши единомышленники. Как нам казалось… Которые предали нас в последнюю минуту, убив и Камаля, и одного из его учеников.
Видя, как неимоверный шок расширяет зрачки моего мужчины, я спешу договорить:
– Второй, Азим, успел сбежать. Я тоже, но, как видишь, мне повезло немного меньше…
Я машинально касаюсь пальцами своей шеи, словно заново чувствую, как меня достаёт тончайшее лезвие на кончике длинной гибкой верёвки[1]…
– Шейтан… Не говори так, Сурайя, – на лице Алисейда растерянность, которая непривычна, не идёт ему, всегда во всём уверенному и сильному. Он путается в словах, и я прекрасно понимаю его реакцию. – Азим умер, едва добравшись до Фасиама, все это помнят… Не говори о том, что тебе повезло меньше, чем ему! Но я не… Не понимаю, правда не понимаю… Это…
– Это ранение от шэнбяо. Опаснейшее и сложное в использовании оружие, которым пользуются наёмники, живущие там, в бамбуковых лесах. Именно оно подарило мне этот шрам: когда предательство стало очевидным, Камаль крикнул мне бежать и спрятаться; я бросилась вперёд, не понимая до конца, что произошло, и в этот момент ощутила кровь под ухом. Очень много крови… Шэнбяо, пущенное кем-то из тех, кого мы считали друзьями, успело меня достать, – я закрываю глаза, заново погружаясь в тот кошмарный день, и сипло произношу дальше то, что точно ввергло бы в гнев некоторых людей в Фасиаме. – Что касается всего остального, ты прав: в хаосе мы разминулись, и Азиму чудом удалось прибыть в обитель намного раньше, чем мне до родных территорий. Мы оба были ранены, оба – единственные живые свидетели, и мы не могли даже связаться друг с другом в пути. Я уверена, что перед кончиной он поведал Аль-Алиму об инциденте, ничего не скрывая, но вам – всем, кто жил тогда в обители, да и остальному братству в разных частях света – предоставили совсем иную версию…
В темно-карих глазах мелькает гнев. Алисейд тяжело вздыхает, отворачивается от меня и садится. Я могу видеть лишь его широкую оголённую спину, мышцы на которой перекатываются под кожей от напряжения, и то, как он закрывает лицо ладонями, облокотившись на согнутые колени. Подтянув к себе его рубаху, я закрываю грудь, придерживая ткань, тоже поднимаюсь и сажусь рядом.
– Наш наставник не хотел, чтобы кто-то знал о переходе собратьев на иную сторону… – стиснув зубы, молвит Альтаир, размышляя, тем самым, вслух и подтверждая то, что я и так собиралась озвучить далее. – Ха… Как же. Где это видано, чтобы хассашин, откуда бы он ни был, предал братство и устав… С Азимом всё ясно – мёртвые умеют хранить тайны. А с тобой? С тебя он взял обещание молчать?
