Текст книги "Ветер в объятиях Воды (СИ)"
Автор книги: Ди Темида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Первые порывы ветра
Прежде чем мы выдвинемся дальше, Сурайя наклоняется, чтобы поднять свой лежащий платок, и слегка морщится от не до конца прошедшей боли. Она разочарованно оглядывает порванную ткань, и в этот момент порыв ветра треплет длинные волнистые волосы, открывая ту часть её лица, которую я не успел разглядеть.
Под мочкой левого уха, далее по линии челюсти и уходя на тонкую шею, тянется белый шрам, оставленный, судя по всему, клинком и очень давно. Это увечье придаёт её чертам какой-то невообразимый шарм – оно словно и должно быть там, но одновременно с этим выглядит так неправильно на светлой коже. Еле сдерживая порыв расспросить вестницу об отметине, я лишь сильнее стискиваю зубы и отвожу взгляд. Между нами и так нарушены грани официальной коммуникации в связи с последними событиями, поэтому не стоит торопиться и, возможно, когда-нибудь она расскажет обо всём сама.
Игнорируя прилипшую к телу из-за пота и крови мантию, делаю первый шаг по поверхности крыши, чтобы вновь скрыться из виду потенциальных врагов. Вокруг всё тихо.
Сурайя незамедлительно следует за мной, пытаясь на ходу совладать с копной рассыпавшихся волос и завязать их испорченной куфиёй. Я чувствую тонкий аромат шафрана в переплетении с ванилью резче обычного и не могу совладать с тем, чтобы не вдыхать его полной грудью. Лишь стараюсь делать это незаметно…
– За всеми этими приключениями я совсем забыла поблагодарить тебя, – раздаётся за спиной мелодичный голос, который всё ещё немного дрожит. – Спасибо, Алисейд.
Я поворачиваю голову, сталкиваясь с внимательным взглядом кошачьих глаз, и тут же отворачиваюсь, вздыхая.
– На самом деле я не должен был подвергать тебя опасности. Было крайне глупо сворачивать в тот переулок, но во время погони думаешь не совсем о том, куда именно бежишь…
Сурайя равняется со мной, всё так же осматривая меня – ощущаю это чутьем. Расстояние между нашими плечами минимально.
Существо внутри довольно мурлычет, и это начинает раздражать и приводить в несвойственное мне смятение.
– Но ты хотя бы нашёл то, что искал?.. – в волнении задает она вопрос, на который не сразу решается.
– Со всеми четырьмя точками я разобрался, как и предполагал, так что не беспокойся насчёт этих торговцев. Они больше никому не навредят, – старательно пытаюсь не отвечать на её внимание, и, прежде чем продолжить, перепрыгиваю на соседнее здание, соединённое небольшим выступом с предыдущим. – А вот с обыском стражи не всё так просто. У первых троих я не нашёл ни намека на схемы дворца, а последнего попросту не успел обшарить…
Сурайя стойко преодолевает препятствие вслед за мной, правда, ей на это требуется чуть больше времени, и пока она занята этим, я всё же решаюсь вновь посмотреть на уже не скрытый ничем образ. Аристократично тонкий нос, открытый лоб, очаровательные линии скул. Все те же тёмно-зелёные глаза, которые я сравниваю про себя с таинственными драгоценными камнями, в обрамлении темно-каштановых, под цвет волос, ресниц. И очерченные, словно кистью, чувственные губы, при одном взгляде на которые моё воображение отправляется в не самое целомудренное путешествие.
Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, я поправляю капюшон.
Те эмоции, что вызывает во мне эта девушка, неправильны, неуместны, не должны быть внутри. Но, шейтан, как же не хочется от них избавляться…
– Тогда придется менять план, – отряхнув руки, говорит Сурайя и оказывается на земле, прямо напротив меня.
Нет.
Так не пойдет.
Я не могу так долго избегать её взгляда, и самое главное – не хочу.
Наши взоры скрещиваются, как клинки. Молчание приятно щекочет слух, благодатно окутывая незримой теплой атмосферой. Сурайя смотрит на меня изучающе и решительно; я же в ответ – проницательно, не мигая, словно пытаюсь пробраться под её кожу. Какие-то оставшиеся крупицы самоконтроля медленно растворяются, как соль в воде.
В какой-то миг я ощущаю странное давление, будто неведомая сила тянет нас друг к другу, чтобы сократить оставшуюся небольшую дистанцию. И уверен – она чувствует то же самое. Сурайя делает небольшой шаг, чуть приоткрыв губы – от этого мой разум и принципы тут же скатываются в бездну…
Но волшебство мгновения исчезает так же, как и появляется, и всё из-за чужеродного звука шагов где-то рядом.
Я резким движением хватаю Сурайю в охапку, прижимая к себе спиной. Она едва успевает издать хоть звук, потому что ладонь перекрывает её рот. Мои пальцы обжигаются сдавленным дыханием, и я наклоняюсь к тому уху, где шрам, стараясь не обращать внимания, насколько сильно пряди её волос и их завлекающий запах щекочут кончик носа:
– Тихо.
Тело вестницы в моих руках немного расслабляется после этого короткого слова, и она медленно кивает мне, давая понять, что тоже слышит шум.
– Они за теми ящиками за нами, – продолжаю шептать Сурайе, на что она, совсем некстати для моего взбудораженного её присутствием тела, вжимается в меня еще крепче. – Осторожно и неслышно идём к краю крыши…
Моя вестница послушно кивает еще раз, и я чуть ослабляю хватку, чтобы оглянуться и убедиться, что врагами мы пока не замечены. Ладонью я на всякий случай легким жестом ощупываю рану на плече Сурайи: кровь течет не так сильно, и мы должны успеть добраться до дарты, пока она совсем не ослабнет.
Аккуратно двигаясь вперед, Сурайя невольно ведет меня за собой. Мы бесшумно ступаем в объятиях до тех пор, пока не достигаем конца крыши, и здесь я разворачиваюсь так, что оказываюсь спиной к краю. Взглянув вниз и оценив расстояние в несколько этажей, я подмечаю на земле огромный стог сена, который еще не успели убрать.
Для меня этот прыжок – нечто повседневное и рядовое, а вот для Сурайи…
– Повернись ко мне, – прошу я её, и в следующую секунду она, не выходя из объятий, уже стоит ко мне лицом. Максимально близко. – Скорее всего, это снова лучники. Бой мы им дать не сможем, не будем рисковать. Нужно прыгать вниз.
Сурайя тщательно пытается скрыть замешательство на лице, храбрится, пока осторожно выглядывает за моё плечо, но голос её выдает:
– Вниз? На землю? Мы не разобьемся?..
– Нет, если сделаешь всё, как я скажу, – твердо отвечаю я, мимолетно озирая пространство за ней. Пока никого. – В этом сене можно скрыться, а там буквально два строения до дарты.
Я ловлю выражение глаз напротив, понимая, что в этот раз со страхом Сурайе совладать гораздо труднее. Но у нас, увы, нет времени на задушевные успокаивающие беседы.
– Доверься мне, хорошо? – тихо проговариваю я, увидев, как поджимаются её губы.
– Попытаюсь, – стряхнув оцепенение, отвечает Сурайя.
– Как бы странно это ни звучало, – чуть лукаво улыбаюсь я ей в ответ, уже предвкушая дальнейшее, хоть и недолгое касание. – Но тебе нужно залезть на меня.
Девичье лицо стремительно краснеет, тут же оставив в стороне уверенность, решимость, страх и иные эмоции, бывшие на нём еще минутами ранее. Моя улыбка становится шире и наглее, и я повелительно опускаю свои ладони намного ниже талии Сурайи, чтобы этим движением заставить её подпрыгнуть и обхватить мою поясницу ногами.
– Мне… Знаешь ли… Уж слишком неловко, – с удовольствием отмечаю, как её дыхание сбилось, когда она оказалась прижата ко мне еще сильнее и всем телом, сцепив голени за спиной.
– Увы, так нужно, – уже откровенно забавляюсь я, одновременно с этим направляя все усилия на то, чтобы игнорировать реакции собственного тела на нее. – Береги голову и руки. И постарайся не кричать. Ах да… Прости, но я должен держать тебя иначе.
Ладони опускаются на ткань, которая тщательно скрывает округлые ягодицы, и что-то внутри меня натягивается от наслаждения. Сурайя задерживает дыхание и шумно выдыхает мне в область ключиц, пряча лицо.
Когда вернусь в Фасиам, нужно будет поработать над своей сдержанностью, потому что это гибкое тело и вздохи будут сниться мне ещё не одну ночь.
Я отгоняю любые навязчивые мысли о том, чтобы впиться в ткань пальцами сильнее, и делаю шаг назад, спиной в пустоту. Ветер привычно свистит в ушах, перед глазами мелькает небо и край здания, с которого мы упали, а спина через пару секунд встречается со свежескошенным сеном, которое, слегка отпружинив, приветливо закрывает переплетение наших тел от посторонних глаз.
***
Оставшуюся часть пути до дарты хассашинов мы преодолеваем без происшествий.
Правда, в томительном и неловком молчании.
Сурайя избегает любого лишнего телесного контакта и отказывается от помощи, когда я протягиваю ей руку на сетчатой крыше нашего укрытия. Чтобы как-то разрядить обстановку, я задаю ей вопрос, стараясь сохранять лишь профессиональное спокойствие в голосе:
– Я видел не так много вестников, которые носят с собой оружие и могут неплохо лазить по зданиям. Гасан рассказывал, что ты росла в Фасиаме. Ты там этому научилась?
Она выдерживает паузу, когда спускается вниз за мной, в прохладный первый зал дарты, где раскинуты подушки и курятся благовония. На её лице отражается внутренняя борьба, будто Сурайя пытается на что-то решиться, и мое чутье подсказывает, что вызвано это отнюдь не вопросом – отвечает она на него искренне и прямо, – а нашими недавними, отчасти невольными прикосновениями.
– Верно, но у меня не было того обучения, которое обычно бывает у мужчин в Фасиаме. Я жила при обители хассашинов; став постарше, стала тайно наблюдать за вашими тренировками во дворе, а дальше пробовать те же движения сзади школы. Кое-как смастерила себе старый лук и попросила знакомого плотника сделать деревянные ножи, мало-мальски похожие на настоящие.
– Но тебе потребовалось больше времени на освоение навыков, не так ли? – я снимаю с себя оружие, бросаю его на ковер под ногами и морщусь от легкой боли в спине и в предплечье. Гасана пока нигде не видно и не слышно.
Прежде чем пройти дальше, в зал со стеллажами и стойкой, где обычно бывает распорядитель дарты, Сурайя тоже решает перевести дух, присев на одну из бархатных подушек. Она часто прячет взгляд, но я вижу, что в нем есть затаенный интерес к упавшему мечу и остальной экипировке.
– Да. Из-за отсутствия системности и постоянного наставника. Зато мне повезло окончить школу, что недоступно ни девочкам, ни в принципе детям моего сословия. И изучить некоторые науки.
– Что не так с твоим сословием? – вскидываю я брови и снимаю капюшон.
Наконец-то она посмотрела на меня. Долгим, изучающим взглядом, прежде чем отвести его вновь и прислониться спиной к стене.
Сегодня и впрямь день открытий: Сурайя впервые видит меня без капюшона, а я её – без привычных тканей на голове и лице.
– Не думаю, что мой род берет начало среди богачей. Если бы это было так, скорее всего, меня не оставили бы на пороге обители.
«И мы бы не встретились…» – мелькает в моей голове, но я спешу перевести эту не самую приятную для неё тему и возвращаюсь к обучению.
– Что интересного ты узнала и получила в школе?
Пока Сурайя думает над ответом, я отхожу к одному из маленьких ларцов у другой стены, чтобы найти все необходимое для обработки ран. Обычно Гасан оставляет их здесь, чтобы при тяжелых ранениях, прежде чем добраться до покоев, любой хассашин смог остановить кровь.
– Мне было любопытно всё. И, кстати, доводилось изучать и Библию, и Коран, – чуть нахмурившись, произносит Сурайя и берет из моих рук свежую ткань и две склянки. – Спасибо.
– И что же… тебе ближе? – если с моей верой и с верой собратьев всё было ясно, то по поводу Сурайи у меня были вопросы. Женщины ведь довольно набожные существа…
Она разглядывает белую повязку в руках, перебирает её тонкими пальцами и не торопится что-либо сказать. Воспользовавшись её молчанием, я указываю на стеклянные емкости и объясняю:
– Промоешь прозрачной жидкостью рану и перевяжешь. А вот эта, светло-красная, – настойка дурмана. На случай, если боль вернется. Только аккуратнее с дозой – пары капель будет достаточно, чтобы развести в воде и выпить. Надеюсь, Гасан скоро вернется и зашьет твою рану. Он в этом довольно неплох.
«Как и я…» – проносится в мыслях, но я прекрасно понимаю, что сегодня с нас достаточно любого близкого контакта. Мои действия, погоня, вынужденные объятия – всё это явно взволновало мою молодую вестницу, которая, скорее всего, никогда не сталкивалась с подобными вещами прежде.
Сурайя твердо кивает и осторожно поднимается с места. Мы проходим в зал со стеллажами, где мирно на своих местах покоятся вазы. И только тогда она отвечает на ранее заданный мною вопрос:
– Думаю, мне ближе моя собственная мораль, разум и сердце.
Я поворачиваю голову и сталкиваюсь с зелеными омутами совсем рядом. В них сейчас удивительная смесь нерешительности и едва различимой провокации. Это забавляет меня и вновь сбивает с толку.
Я не могу разгадать Сурайю до конца. Многие её ответы и реакции нечитаемы и скрытны, как клинок в моем рукаве.
Чувствую острую потребность остаться наедине с самим собой, чтобы разобраться в начинающемся внутри хаосе, который возглавляет неведомый мне доселе зверь.
– Пойдем, – коротко вздыхаю, указывая на коридор рядом. – Уверен, здесь найдется для тебя комната. Сейчас опасно возвращаться домой. Нужно отдохнуть, а завтра я продолжу дело, связанное с Тамиром.
Она молча следует за мной, когда мы оказываемся в полумраке из-за почти затухших факелов на стенах. И лишь у деревянной двери в покои напротив моих Сурайя тихо, но твердо произносит, вновь внося между нами приятное, покалывающее напряжение:
– Ты ведь далеко не ярый блюститель устава, Алисейд.
Как долго, интересно, она собиралась с думами, чтобы сказать мне это?..
– Некоторые законы существуют, чтобы их нарушать, так ведь? – я усмехаюсь, услышав этот неожиданный выпад, который не раз касался моего слуха от других людей, и скрещиваю руки на груди.
Мы стоим друг напротив друга, оба прислонившись к дверям.
Не сводя друг с друга глаз.
И на её привлекательном лице больше нет выражения борьбы – лишь непоколебимость одним лишь высшим силам известно какого принятого решения.
– Я последовала твоему совету и приблизилась к уровню отличного вестника – многое узнала о тебе, пока было время, – Сурайя впервые за долгие часы улыбается мне. Загадочно, но так искренне.
– И что можешь сказать после этих открывшихся истин? – не могу удержаться и поддерживаю её провоцирующие меня нотки. Вопрос выходит почти шепотом, отчего на её шее выступают мурашки.
Рябь на девичьей коже и её последующий ответ раззадоривают существо внутри меня настолько сильно, что от яростного поцелуя в эти манящие меня губы Сурайю бережет лишь тихо закрывшаяся за ней после сказанной фразы дверь:
– Что ты намного хуже, чем я себе могла представить. И что это устраивает меня намного больше, чем прежде.
Первые капли воды
Пробуждение даётся нелегко после событий вчерашнего дня. Мышцы в теле пульсируют от усталости и ведут себя, как растаявший на солнце шербет.
Потянувшись, я еле разлепляю веки и абсолютно не ощущаю бодрости. Память-предатель услужливо подкидывает отрывки воспоминаний, среди которых главный – то, как я касаюсь Сурайи, обхватываю её и заключаю в объятия. И эти её слова напоследок…
Интересно, проснулась ли она? Пришёл ли вчера Гасан и успела ли она обратиться к нему за помощью, прежде чем отойти ко сну? Пережить ночь с такой раной точно не следовало бы.
Решив, что стоит всё-таки выйти и всё разузнать самому, а не предаваться вопросам без ответа, я медленно поднимаюсь с тахты и иду к стоящему в углу медному тазу и кувшину с холодной водой. Осмотрев наскоро перевязанную царапину на предплечье и отметив, что кровь засохла и больше не идёт, аккуратно промываю рану и затягиваю её снова чистой тканью. Торс усеян синяками и ссадинами, но мне не привыкать.
В покоях довольно душно, и, судя по положению солнца, которое я вижу сквозь сетчатые ставни, впервые за долгие годы я проспал всё утро – день близился к полудню.
Грязную одежду, скорее всего, забрали слуги, поэтому, закончив умывание, я остаюсь лишь в свежих белых шароварах, не натянув рубахи.
В коридоре вовсю пылают вновь зажжённые факелы, нагревая жаркий воздух ещё больше. На мгновение-другое задерживаю взгляд на двери напротив, понимая, что навряд ли могу постучать. Это слишком… вне принятых приличий. Хотя, когда они меня в принципе волновали?
Стерев проступившие капельки пота со лба, вхожу в главный зал дарты, где застаю распорядителя – он привычно колдует над своими глиняными сосудами. Мимолётно взглянув на меня, Гасан хитро усмехается:
– Ну и шуму ты наделал вчера в городе, Алисейд. Завидую твоему спокойному и долгому сну после подобного.
– С чего ты взял, что он был спокойным? – закинув в рот виноградину, оторванную от грозди на вазе у стены, я подхожу к нему ближе.
Гасан округляет губы в нарочитом удивлении и с ленцой растягивает дальнейшие слова:
– О. Тогда это тем более интересно. Уж не наша ли вестница, которой я давеча зашивал плечо, стала нарушителем твоего равновесия и снов?
Я устало вздыхаю, окидывая его тяжёлым взглядом исподлобья.
– По-моему, ты перегибаешь палку, – холодно проговариваю и, когда он миролюбиво поднимает руки в извиняющемся жесте, добавляю максимально безразличным тоном: – Кстати, где она? Проснулась?
– Ушла, – пожимает плечами мой собеседник и демонстративно берёт другую кисть для украшения глины в руки. – Но обещала скоро вернуться.
Я прислоняюсь плечом к деревянному столбику, соединяющий столешницу и верхний каркас стойки, и в задумчивости отвожу взгляд от распорядителя дарты.
Кроме боли в спине из-за попавшего в неё вчера камня, которая отдаётся в грудину, ощущаю в области ребер странное щемящее чувство. С трудом могу назвать его чем-то физическим, явственным; скорее, это нечто душевное, терзающее нутро непонятными для меня вибрациями. Мифический зверь, не дающий мне покоя, застывает в ожидании, будто принюхиваясь к воздуху. Он ищет знакомый запах шафрана и ванили…
Пора бы уже признаться самому себе, что Сурайя действует на меня. Я думаю о ней слишком много, слишком часто. Когда её нет, я чувствую тягу к очередной встрече. Когда она рядом – непреодолимое притяжение к ней самой. И чем больше отрицаю существование магнетизма между нами, чем больше я пытаюсь вычеркнуть из памяти любые воспоминания и не желать её, тем сильнее зверь внутри жаждет заполучить эту девушку.
Мне хочется касаться её.
Постоянно. Больше. Сильнее.
Хочется заявить на неё свои права. Украсть поцелуи.
Объятия. Вздохи. Стоны…
– Сумасшествие какое-то… – тихо шепчу я себе, закрыв лицо ладонями и отвернувшись Гасана. Благо, он меня не услышал.
Устав не позволяет нам, хассашинам, думать о заведении семьи. О каких-либо серьёзных отношениях. Даже наличие легкомысленных, о которых я упоминал, лишь ещё одно исключение из жёстких правил, и собратья этим вдоволь пользуются. Провёл ночь с доступной девицей – выпустил пар и забыл об этом на следующий день. Главное – не выдать себя, чтобы пикантные вести не дошли до наставника.
Даже в этом вопросе нам приходится быть скрытными…
И сейчас я чётко понимаю, что у меня есть всего лишь два пути. Первый – самый верный и соответствующий законам братства: вырубить и вытащить с корнем зарождающиеся чувства к Сурайе, пока они не стали моим окончательным наваждением. «Уже стали…» – с сарказмом цедит животное внутри, облизываясь, на что я с раздражением, но неубедительно отмахиваюсь.
Второй путь… Самый трудный… Самый желанный… Самый правильный для сердца и тела.
– Так что у вас вчера произошло? – я вздрагиваю от голоса Гасана за спиной и медленно выныриваю из своих тяготящих душу мыслей. – А то я довольствовался лишь слухами и сплетнями в городской толпе.
Встаю к нему вполоборота и бесцветным голосом вкратце обрисовываю детали, утаивая слишком личные моменты погони.
– М-да… – тянет распорядитель дарты и выходит из-за стойки. – Думаю, Тамир это так просто не оставит.
– Знаю, – решительно отвечаю я. – В этом и был посыл. Я хотел его разозлить, выбить из колеи, чтобы он пребывал в дурном расположении духа, когда мы встретимся.
– Это тебя и отличает от других наёмных убийц, Алисейд, – Гасан иронично качает головой и двигается в сторону дворика с подушками и маленьким фонтаном, где находится вход в дарту. – Они получают заказ и исполняют его – быстро, чётко и без лишних нюансов. Тебе же подавай изощрённости и зрелищ.
– Зато даже через много лет я всё так же получаю удовольствие от своей работы, в отличие от тех, кто выполняет её механически, лишь бы пустить жертве кровь, – твёрдо парирую я, следуя за ним. – Тебе этого не понять, Гасан.
Мы никогда не были с распорядителем дарты добрыми друзьями; скорее, наоборот – каждый пытался при встрече задеть другого словами да побольнее. Этот «бой» остался за мной: я вижу, как меняется его лицо, и понимаю, что попал в цель. Не каждому члену братства, кто не имеет прямого отношения к убийствам и ранг хассашина, приятно слышать о том, что нами им уже никогда не стать. В гильдии существует чёткая иерархия и положение вещей: если ты распорядитель дарты или вестник, изменить свою позицию и перевоплотиться в наёмника ты уже не сможешь. Хассашины же – некий привилегированный слой братства, и на старости лет, если повезёт к тому моменту остаться в живых, ты волен выбирать себе более спокойную участь.
Гасан изначально был назначен на эту должность в Дамаске, так что мои слова и намёк в них явно ранили его, но мне было плевать. Это не тот человек, о чьих чувствах я должен заботиться во время беседы.
– Ты вчера крайне неосмотрительно оставил здесь своё оружие, – холодно молвит он, указывая на аккуратно разложенные и вычищенные до блеска меч, ножи и скрытый клинок, который сейчас призывно торчит из нарукавника. – В следующий раз слуги попросту выкинут их.
Я прекрасно понимаю, что это чушь, и говорит он так лишь из-за обиды на меня, но благоразумно молчу, чтобы не распалять конфликт ещё сильнее. Сухо киваю распорядителю и уже мягче говорю в ответ:
– Я обязательно при первой же возможности поблагодарю их за труд.
Гасан надменно вздёргивает подбородок и удаляется, оставив меня одного во дворике. Провожаю его взглядом и возвращаюсь к своей экипировке. Нацепив на запястье скрытый клинок, проверяю, на всякий случай, работоспособность механизма, и в тот момент, когда сталь со звоном входит внутрь нарукавника, я слышу лёгкий шелест и плавное приземление ступней на ковёр. Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто прибыл в дарту: гостью выдаёт её кружащий голову аромат…
– Мира тебе, Алисейд, – мелодичным голосом приветствует меня Сурайя, и я успеваю подметить плохо скрываемое в нём волнение.
Всё же повернувшись, тут же встречаюсь с прямым взглядом малахитовых глаз. Пытаюсь найти в нём сожаление о последних сказанных вчера словах, в которых был явный подтекст в отношении меня, но нет. Он скользит по моему лицу и осторожно, словно совершает нечто противозаконное, заинтересованно опускается ниже на шею, а далее на мой оголённый торс. Сурайя одета сегодня не в привычные черные ткани, а в тёмно-зелёные – этот цвет несказанно ей идёт. Из-под наскоро завязанной куфии выбиваются каштановые пряди, обрамляя пока скрытое лицо. Но она почти сразу отцепляет от виска ткань, и я вновь могу насладиться этими манящими чертами.
Не могу сдержать дерзкую и довольную усмешку, заметив её ощупывающий взгляд, и спешу ответить ей:
– И тебе мирного дня, Сурайя. Как ты себя чувствуешь?
– Рана немного ноет, но я в порядке, – она смущенно улыбается, но не отводит глаз. – Надеюсь, ты тоже в добром здравии?
Вестница незаметно кивает на моё предплечье, указывая на повязку.
– Да, как и думал, это просто несерьёзная царапина, – осматриваю свою руку и вновь возвращаю внимание к Сурайе. Вопрос, который я задаю ей после, выходит нетерпеливым и с лёгким упрёком, будто она была обязана встретить меня утром в дарте. – Где ты была?
Она проходит вглубь дворика и немного нервно заламывает тонкие пальцы. Девичий взор падает на всё ещё лежащие за мной меч и ножи, а я снова замечаю в них любопытство и заинтересованность.
– Мне нужно было домой, да и стоило разведать обстановку в Дамаске, пока доблестные хассашины предаются сну, – в голосе мелькают сначала задорные нотки, но они сменяются на те самые деловые, которые были при нашей первой встрече, когда она рассказывала мне имеющуюся информацию об объекте будущего убийства. – Город взбудоражен. И мои источники сообщили, что Тамир решил перенести свой пир с сегодняшнего дня на завтра. Он собирается усилить охрану дворца, и ему требуется ещё один день, чтобы стянуть дополнительное количество солдат на празднество. Думаю, он, мягко говоря, недоволен случившимся с прилавками.
Я хмурю брови, слушая её, и пропускаю мимо первый шутливый укол, обдумывая полученные новые данные. Миссия усложняется, хоть и ненамного – большое число стражи никогда меня не пугало, – но теперь, возможно, придётся действовать ещё более аккуратно, медленно и скрытно, чем раньше, чтобы добраться до хозяина пира.
– Что-нибудь ещё?.. – помолчав, вопрошаю я, заметив нерешительность в лице Сурайи, и она, тряхнув головой, отвечает:
– Да… На всех площадях, главных дорогах и улицах развешаны наши с тобой примерные портреты и ориентиры. Стража ищет убийцу в белом одеянии и его подельника в чёрном.
Она вдруг задорно улыбается, словно речь идёт лишь о новой программе увеселений на базаре, и разводит в стороны руки:
– Именно поэтому сегодня я решила изменить себе.
Несмотря на всю сложность ситуации и объявлением нас в розыск, чего я почти всегда избегал в различных иных заданиях до этого, невольно улыбаюсь ей в ответ и задаю вопрос невпопад, сворачивая с темы:
– Кстати, об этом. Почему ты всегда носишь чёрное?
– Помнишь, я рассказывала о том, что часто ищу информацию ночью? – Сурайя одновременно со сказанным достаёт один из своих метательных ножей и на глаз сравнивает его с лежащим моим. Увидев мой кивок, она продолжает. – Во тьме легко прятаться, когда ты в чёрной или коричневой робе. К тому же, многие люди в Дамаске носят эти цвета, так что и днём сливаться с толпой становится проще.
Я молчу, проницательно озирая её лицо вблизи. Выражение в нём становится задумчивым и опечаленным, когда Сурайя, не сводя взгляда с покоящегося меча, убирает своё оружие обратно.
– И я должна чем-то от вас отличаться… Это некое напоминание для меня самой, что, несмотря на принадлежность к братству, в первую очередь я случайно оказавшаяся в нём женщина, которой никогда не надеть белую мантию, чтобы стать хассашином.
Она поднимает на меня глаза и расстроено закусывает нижнюю губу – я стараюсь не смотреть на это. Слишком привлекательным кажется этот невинный жест…
И слишком многого она не понимает, говоря такое. Образ наёмного убийцы таинственен, романтичен и кружит голову молодым людям, которые ни на секунду не представляют, какие моря и реки крови стоят за всем этим, преследуя хассашина постоянным невыносимым металлическим запахом всю жизнь.
– Тебе не стоит знать, каково это – убивать по заказу, Сурайя… – поучительно отвечаю я и замечаю, что налёт сожаления никак не хочет сходить с красивого лица.
Тёмно-зелёные омуты надолго останавливаются на моём нарукавнике и горят невероятным желанием познать то, что в нём скрыто.
Я обречённо вздыхаю и осознаю, что навряд ли могу переубедить Сурайю и заставить не думать о несбыточных мечтах стать хассашином, но мне почему-то важно как-то приободрить её и утешить хотя бы на время.
Недолго думая, предлагаю ей следующую безобидную, на первый взгляд, идею, когда молчание затягивается.
– Хорошо, давай так, – наклоняюсь и беру первую попавшуюся бархатную подушку. Зажимаю её в обеих руках и пристально смотрю Сурайе в глаза, в которых печаль моментально сменяется вспыхнувшим огоньком ожидания. – Раз нам сегодня не суждено выбраться в город в связи с объявленной за наши головы наградой и придётся остаться здесь, и раз ты так сильно хочешь опробовать себя в роли хассашина, покажи мне для начала, как ты умеешь метать свои ножи. А затем я подумаю над тем, дать ли тебе в руки меч.
– С чего ты взял, что я так сильно хочу этого? – с вызовом отвечает мне она и, улыбаясь, отходит на несколько шагов назад, готовя ножи.
– Я ловлю каждый твой взгляд на моё оружие, – с дерзкой усмешкой растягиваю слова и наблюдаю за её подготовкой. Чтобы смутить и распалить Сурайю ещё сильнее, добавляю, оставив на её попечение угадывать скрытый смысл. – Каждый.
Цель достигнута: нежная кожа щёк заливается краской, и она старательно прячет взгляд вниз, якобы направив его на осмотр всех клинков.
– Что, если я случайно попаду в тебя?
– Не попадешь, – выставляю подушку вперед и с безобидной иронией приподнимаю брови. – Ты же так долго следила за тренировками наших собратьев… Давай, покажи мне, на что способен отличный вестник.
– Но всё же?.. – смущенно и тихо переспрашивает Сурайя, уже занеся одну ладонь с ножом.
Я специально облизываю губы, провоцируя её ещё больше, и хрипло проговариваю:
– Если ты заденешь меня, поверь, я придумаю стоящее наказание.
Слышу короткий вздох, в котором ощущается смятение и волнение, и через мгновение первая сталь озаряет меня блеском и с мягким звуком входит в подушку. Сурайя незаметно подпрыгивает на месте от радости, но я спешу вновь спустить её с небес на землю и раззадорить:
– И это всё? Совершенно обычный бросок…
Пока она, смешно насупившись, вновь опускает взгляд и перекатывает в пальцах следующий нож, прячу довольную усмешку. Этот клинок выброшен вперёд иной техникой метания, в которой я узнаю почерк одного из учителей обители: нож описывает витиеватый узор в воздухе и вонзается в ткань под углом. Идеальный способ ближнего метания, но я не собираюсь перехваливать свою ученицу, ведь вся сладость ситуации в том, что она ждёт моего одобрения.
– Уже лучше, – лениво проговариваю я, отчего Сурайя медленно начинает злиться, но всё так же молчит.
Она набирает в грудь воздуха и отходит ещё на несколько шагов, насколько это позволяет дворик дарты. Щуря глаза от яркого солнечного света, проникающего сквозь сетку крыши, Сурайя несколько раз глубоко выдыхает и вдруг резким движением подпрыгивает, переворачиваясь в воздухе, и выпускает новый клинок; я же в этот момент совершенно не ожидаю броска в свою сторону.
Этот третий нож входит в подушку настолько глубоко, что его кончик пробивает противоположную бархатную сторону, едва не задевая мою обнажённую грудную клетку. Сурайя уже давно опустилась обратно на землю, присев на корточки, и, тяжело дыша, с уже довольным видом оценивает полученный результат. Надо признать – она удивила меня, и я уже не скрываю своего восхищения. Но есть кое-что, в чём я очень хочу слукавить.
