Текст книги "Фонтан"

Автор книги: Дэвид Скотт Хэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Дэвид Скотт Хэй
Фонтан

The Fountain

David Scott Hay

События целиком и полностью вымышлены, даже если каждое слово – правда. Имена, персонажи, места и происшествия являются плодом воображения автора, и их не следует смешивать с вашими представлениями о реальности. Сходство с реальными людьми, живыми или умершими, событиями и местами, скорее всего, случайны.

Предисловие к «Фонтану»

Перво-наперво: роман, который вы собираетесь прочесть, чрезвычайно приятный. В нем рассматриваются такие важные темы, как искусство, оригинальность и вкус, а также явления, придающие жизни смысл; а еще в ней есть определенное количество похоти, крови и насилия (которое, возможно, кого-то удивит) – но все же эта книга поистине увлекательна и смешна. Подлинный юмор должен очень цениться в литературе. Наша культура стала бы лучше, если бы наши серьезные писатели научились писать смешнее.

Дэвид Скотт Хэй действительно очень остроумен. Кто, кроме человека с неудержимым стремлением к едкому смеху, с этаким странноватым черным юмором в духе Курта Воннегута и Филипа Дика, смог бы придумать волшебный фонтан в художественном музее, который ненадолго дарует огромный талант? И что этот исполняющий желания волшебный фонтан возвестит о смерти самого искусства, что за магический дар придется расплачиваться унижением, агонией и смертью – и что все это в конце концов окажется довольно забавно? Эта книжка заставляет меня прыскать со смеху, когда (внимание, спойлер, но на самом деле он ничего не испортит) сбивают маленького мальчика. Весьма ловкий трюк.

Центральный тезис книги – «мы все умрем, окруженные неописуемо прекрасными произведениями» – все-таки довольно тревожен: откровение, апокалипсис; а эта история – апокалиптического, эпического масштаба. За избыточной абсурдностью романа кроется нечто большее, чем толика ветхозаветной серьезности. В романе Хэя много леденящих кровь эпизодов разного рода, эпизодов, которые шокировали меня, и они все еще живы в моей памяти. «Он ласково и нежно проводит по волосам Би когтистой рукой матери Гренделя». Я люблю подобные моменты за их жуткую природу и за частые отсылки к великим древним историям. Главный секрет литературного успеха – мудрое использование аллюзий, а здесь хороших, умных аллюзий немало.

У Дэвида Скотта Хэя кинематографическое чувство времени и ритма. Одна из его сильных сторон – умение мощно, чрезвычайно убедительно двигать повествование вперед. Эта убедительность – необычайный дар, качество, которое мы ценим в повествовании превыше всего. И писатель должен обладать им по умолчанию, ибо приобрести его нельзя: оно бесценно. В книге может произойти почти все, почти в любом виде, без ограничений, пока автор берет ответственность на себя. У Хэя это отлично получается, он без усилий усваивает точку зрения разных персонажей и идет дальше, становясь всеведущим, но при этом предвзятым, ироничным рассказчиком.

Вообще повествовательная стратегия романа очень напоминает свободно перемещающуюся камеру, которая ловко пользуется свободой и убедительностью писателя. Изощренные обороты вроде «Большой Тим смотрит на Дакворта, ожидая указаний, потому что, да ладно, это же гребаный клоун» вызывают у меня восхищение и зависть. Это по-настоящему смешно, а стиль по-настоящему прекрасен, он требует от читателя внимания и проницательности и является столь непосредственным следствием целостности автора, что это предложение заставило бы меня полюбить любой роман, в котором я его вычитал, даже если бы до этого я был уже не расположен к нему.

Эта книга оставляет ощущение произведения, созданного по вдохновению, а затем отточенного и облагороженного рукой огранщика драгоценных камней. Все связи между многочисленными персонажами на удивление прочны. Замысловато переплетенные сюжетные линии разработаны чрезвычайно умело; говоря «умело», я имею в виду не «тщательно», а «захватывающе», точно так же захватывающ механизм дорогих часов или любого хитроумного устройства. Я высоко ценю восторг узнавания, который испытал, когда встретил в одной главе персонажей, которых уже знал по другой, и понял, кто они и какова их роль в данном эпизоде повествования. Хэй – мастер сюжетной разработки, мне часто хотелось кричать «ура», наблюдая, как ловко он все устроил.

Главный вопрос, который ставит роман: что есть халтура и что есть подлинное искусство. Для исследования этой темы автор «Фонтана» намеренно обращается к несерьезной прозе, и это толковая уловка: он просит читателя решить, можно ли критически и язвительно писать о халтурщиках, когда ты сам используешь их орудия: саркастичное остроумие, прилизанную манеру письма, быстро перемещающуюся камеру, гиперактивный сюжет (поскольку настоящие художники, к сожалению, не столь интересны и отталкивающи, как эти люди).

Обычно при обсуждении проблем искусства усваивают скучный и мрачный тон, призванный подчеркнуть серьезность задаваемых вопросов и предлагаемых ответов. Хэй избрал противоположную, гораздо более оригинальную тактику: он создал произведение, которое выглядит как халтура в глазах неподготовленного или незаинтересованного читателя, чтобы исследовать проблему халтуры, мошенничества и имитации. Эта книга – вдохновенное исследование главных загадок нашего вида деятельности, отличающаяся звучным и объемным ars poetica. Я снимаю шляпу перед Дэвидом Скоттом Хэем за тот ошеломляющий успех, которого ему удалось добиться, взявшись за очень трудную задачу.

Пинкни Бенедикт

2020

Пинкни Бенедикт вырос на семейной молочной ферме в округе Гринбрайер, Западная Вирджиния. Он посещал Принстонский университет и Семинар писателей Айовы. Опубликовал роман «Псы Господни» и три сборника рассказов, последний из которых – «Чудо-мальчик и другие рассказы». Его работы, среди прочего, выходили в журналах «Эсквайр», «Зоитроп: ол-стори» и антологиях лауреатов премии О. Генри, премии «Пушкарт», «Новые рассказы Юга», «Апокалипсис сегодня: стихи и проза конца времен», «Антология современного американского рассказа Экко», «Оксфордская книга американских рассказов» под редакцией Джойс Кэрол Оутс. Бенедикт – лауреат литературной стипендии Национального фонда искусств, гранта Ил-линойсского художественного фонда по направлению «Художественная литература», двух премий Платтнера от журнала «Эпалэйчиэн херитидж», литературной стипендии Комиссии по делам искусства Западной Вирджинии и премии Нельсона Олгрена «Чикаго трибьюн». Бенедикт преподавал на литературных факультетах Оберлинского колледжа, Принстонского университета, Колледжа Дэвидсона и Университета Холлинса; в настоящее время является профессором Южноиллинойсского университета Карбондейл и Университета Куинс в Шарлотте, Северная Каролина.

Эллисон

Мэтью

Мин-Мин

Кавайной девочке

Стивену

Папе + маме

ИСКУССТВО, – а (сущ.). 1. Творческое воспроизведение действительности в художественных образах; творческая художественная деятельность. 2. Отрасль творческой художественной деятельности.

Толковый онлайн-словарь

Гребаное искусство.

Харриет Уокер по прозвищу Кувалда

ЧАСТЬ 1. РАЗРУШЕНИЕ

Выставка

Через шесть минут все изменится.

Эту бомбу соорудил в Музее современного искусства десятилетний мальчик. Она не из покупной шрапнели, запихнутой в кухонный прибор, а из пластилина и разных материалов для детских поделок. Ни одна натасканная на бомбы собака ее не обнаружит. Однако у искусствоведа уже подергивается нос и текут слюнки. Он в состоянии полной боевой. Пока мальчик возится с бомбой, взрослые разговаривают.

– Возрождение, – заявляет критик.

– Возможно, – откликается фотограф.

– Инновация, – говорит критик.

– Может, изобретение? – уточняет фотограф.

– Переизобретение, – поправляет критик, поправляя галстук-бабочку.

Бомба эта метафорическая, но тем не менее бомба. Которая взорвется здесь, в Чикаго, в четверг днем[1]1
  По счастливой случайности классическая эмбиент-запись Брайана Ино «В четверг днем» звучит 61 минуту.
  (Здесь и далее звездочками отмечены примечания автора, а цифрами – примечания переводчика, расположенные в конце книги, на с. 442–446. —Ред.)


[Закрыть].

Двое мужчин тихонько переговариваются; оба наклоняются, чтобы получше рассмотреть новоиспеченное произведение искусства. Их шепот разносится по тихому помещению, отражаясь от белых стен (выкрашенных краской «Гардения АФ-10») выставки «Быть художником™» Музея современного искусства в Чикаго, штат Иллинойс. Ее задвинули на второй этаж, подальше от основных экспонатов. Подальше от превознесенного, изученного, прозаичного. Музей – это прославление нового образа мыслей, экспериментов, грез и лет, потраченных на поиски голоса, который бросит вызов существующему статус-кво.

Однако за подношение в размере десяти долларов вы можете войти в эту комнатушку на отшибе и стать художником. В вашем распоряжении ведра и лотки с красками и пластиковыми детальками. А еще вас сфотографируют, и снимок повесят на стену. Или выложат на сайте МСИ[2]2
  С репродукциями немного неясно. Бюджетный дефицит – неизбежное зло.


[Закрыть].

– Разве это не возрождение? Формы, структуры? – вопрошает, ни к кому конкретно не обращаясь, Джаспер П. Дакворт. Он – младший арт-критик местной газеты «Чикаго Шолдерс»^{1}. Выполняет «позитивное» задание. Вытянув самую короткую соломинку. – Я сошел с ума?[3]3
  Поначалу Дакворт выпускает эту работу из вида. Надо ли вообще присматриваться к этой детской поделке? Сперва он видит дракона или змею, обвившуюся вокруг моста. Или мост – это дракон? Затем замечает частично видимую голову воина. Молодое страдальческое лицо с глазами где-то между пафосом и этосом, между рекой и лодкой. Миг между сознательным и бессознательным. Между неведением и наслаждением. Момент, предшествующий оцепенению и прострации. Он изучал фотографии великой войны своего отца. И войны отца отца. Потрескавшиеся, выцветшие снимки; Дакворт узнает само мгновение, но не то, что оно означает, скажем, в современном или художественном контексте. Так начинается причитание Дакворта.


[Закрыть]

– Возможно, – нерешительно произносит фотограф. Его техасский акцент почти неразличим. Он – дежурный фотограф выставки. И теперь осознает, что этот проект не стоит его пуристской этики и винтажного оборудования.

– Он юное дарование, – говорит Дакворт – почитатель таланта, разламывая карандаш пополам и швыряя его в знак капитуляции. Одна из половинок попадает в фотографа. Вторая – на стол. – Я не могу это описать, – говорит Дакворт-критик. – У меня нет слов.

Зато у него есть легкий акцент. Возможно, британский. А еще – смутная мысль: «У меня есть эксклюзив».

Вторая половинка сломанного карандаша катится к краю стола. Стандартного прямоугольного пластикового стола с металлическими ножками, который можно сложить одним пинком. Мальчик на другом конце стола берет обломок.

– Возьми камеру, – велит Дакворт фотографу с камерой. Он не сводит глаз со скульптуры мальчика. – Мы должны это сфотографировать.

Ꝏ

Пока мальчик, заплативший свои десять долларов, созерцает острый обломок карандаша, фотограф-скептик Уэйлон подходит к художественному произведению мальчика сбоку, переключая линзы на своем орудии труда. Внезапно фотограф чувствует, что он уже не наблюдатель. И уже не в безопасности. Глаза скульптуры следят за ним. На него взирает бездна. Уэйлон чувствует, как она следит за ним, даже когда он встает позади скульптуры. Затем наступает кризис веры. Камера тяжелеет в его руках[4]4
  Уэйлон созерцает скульптуру: огромная раненая саблезубая кошка все еще рассматривает свою загнанную в угол добычу, обостренной интуицией ощущая неминуемую опасность извне. Возможно, ожидая астероида, ожидая конца веры.
  Вознесу ли я над ней свое жестокое первобытное копье или смирюсь с участью жертвы в брюхе хищника? Что я сделаю в последний миг, когда всему этому придет конец? Кто запечатлеет этот момент, сохранит для истории наше наследие? Наш завет. Возлюби или убий. Такие уж мы есть.
  По большей части мысли Уэйлона минималистичны, но порой он позволяет себе эти внезапные глубокие раздумья.


[Закрыть].

Может, на самом деле я охотник?

Ꝏ

Мальчика зовут Тим. «Тимоти» – выведено на картонном бейджике старательным неторопливым почерком десятилетки. На мальчике белая с фиолетовым футболка и пластиковый шлем викинга с желтыми шерстяными косами, ниспадающими на костлявые плечи.

– Охренительно, – произносит мальчик и вонзает сломанный карандаш в свое пластилиновое творение, только что ставшее центром внимания.

Ꝏ

«Что ты наделал, Тимми? – думает Дакворт. – Ты разрушил шедевр и превратил его в укор журналистам, повинным в войнах, геноциде и бездомности». Дакворт, пошатываясь, делает шаг-другой.

Теперь он ясно это видит. Повинны журналисты. Он застывает на месте и прижимает ладонь ко рту. Проглатывает подступившую к горлу отрыжку. Ему стыдно – он чувствует себя обвиняемым, но у него в голове мелькает: «У меня есть эксклюзив».

Ꝏ

В уголке, притихшая и нерешительная, сидит учительница Тимми. Застегнутая на все пуговицы моложавая особа в каком-то идиотском голландском фольклорном платье. Ее зовут то ли Эрма, то ли Эмили, то ли Эмма, как-то так (официально не представили). Она тоже сосредоточена на творении мальчика. Ей здесь, по-видимому, немного неуютно и неинтересно, но своим ясным взором она уже мысленно видит смотрящие на нее глаза гигантского^{2} зверя[5]5
  Это остров Мертвая Голова, сотрясаемый невольным экстазом Фэй Рэй. Первобытный зов гигантской гориллы, увлекающий в первобытный век, где только охотятся, едят, спят и занимаются сексом. Женщина чувствует, как в спину ей впиваются ногти, разрывая одежду, обнажая плоть. Солнце палит, ветер свеж. Ее берут. Она мысленно доходит до того места, когда тело и инстинкт изгоняют стыд и исторгают из горла рефлекторный стон. До того места, где рождаются языческие боги.


[Закрыть].

Ꝏ

А рядом с учительницей, чуть в сторонке, отдыхает от созерцания энной выставки видеоарта, не имеющей никакого вразумительного посыла, арт-критик «Лос-Анджелес таймс». Он отворачивается, украдкой вытаскивает из глаза контактную линзу и щелчком стряхивает ее. Но вы пока что не обращайте на него внимания: судя по виду, ему скучно и он выше всего этого[6]6
  Серьезно. Не обращайте на него внимания.


[Закрыть].

Ꝏ

Итак, вся честная компания: Дакворт (если бы этот список редактировал Дакворт, было бы так: Дакворт; в остальных ролях… потому что главная роль, ясное дело, у Дакворта[7]7
  Как раз наоборот. См. главу «Би».


[Закрыть]), фотограф, критик из другого города, женщина из маленького домика в прериях, чье имя начинается с буквы «Э». И гвоздь программы – Тимми.

Они уставились в конец длинного стола. На столе лежат разнообразные художественные материалы: пластилин, перья и тушь, бумага, конструктор Tinkertoy®, бечевка, пробковые дощечки, уголь, мел, акварель и конструктор LEGO®. Для всех видов «творчества».

Ꝏ

Тимоти О’Доннелл подпрыгивает на месте и причмокивает, довольный новой деталью – карандашом. Мальчик рад и удовлетворен своей работой, он, если угодно, купается в спокойствии, зная, что перед ним – оптимальный гибрид Tinkertoy® и Play-Doh®, его собственная версия радужного моста, ведущего в Асгард. Взрослые тоже довольны. Это понятно по их шепоту, хотя один человек, бросивший карандаш, озадачивает мальчугана – но лишь на долю секунды, после чего Тимми понимает, что только сломанный карандаш (так называемый найденный объект, как его будут именовать позднее в газетных и журнальных статьях) может служить идеальным завершающим штрихом в его проекте «Валгалла».

Само собой, он получит отличную отметку. Да уж, и впрямь охренительно.

И хотя Тимми сейчас этого не знает, но в своей коротенькой жизни он уже никогда больше не будет так удовлетворен.

Ꝏ

Дакворт развязывает свой фирменный галстук-бабочку в шотландскую клетку. Так легче дышать. Быть может, на карандаше остался отпечаток пальца, который навсегда физически связал бы Джаспера П. Дакворта с этим карандашом – и этим Произведением Искусства. Несмотря на промелькнувшую грешную мыслишку, колени у него дрожат и подгибаются от благоговейного смирения. Никто ему не помешает – ни коллеги, ни эти богемные пижоны[8]8
  «Богемные пижоны» – термин, заимствованный Даквортом у «мертвых молочников» в период непродолжительного, но судьбоносного увлечения панком и группой «Дэд милкмен». Теперь-то он прячет выцветшую татуировку с черным флагом, а когда-то она служила надежным оправданием для нападок на первокурсников.


[Закрыть] из колледжа с их стильными стрижками и презрительно-невозмутимыми физиономиями, которые клюют носом на его лекциях и вечерних занятиях.

Искусство Тимми очень важно.

Оно спасет его от коротких соломинок.

Мысли масштабнее.

Но осмелится ли он произнести слово на букву «Ш»?

А какое тут еще годится?

Лос-анджелесский критик, зевая до слез, отмахивается от работы Тимми. Лос-анджелесский критик ни шиша не смыслит в покере.

Я открыл талант поколения. Я шел к этому всю свою профессиональную жизнь. Я смогу направлять его.

И Дакворт идет ва-банк:

– Это шедевр.

Небесное и земное

О боже, а вдруг Тимоти… Как его назвать, Тим или Тимоти? Нужно ли использовать второе имя или инициал? Никаких инициалов. (Они претенциозны, Дакворту это известно, но необходимы для поиска в «Гугле», чтобы отличать вас от тезок. В конце концов, в мире шесть с лишним миллиардов человек.) Пожалуй, Тимми. Но тогда он навечно останется Тимми. Разве справедливо, если взрослому Тиму придется соперничать с призраком своего детства? Нет… остановимся на официальном варианте. Полное первое имя и фамилия.

Дакворт проверяет, как это звучит, бормоча под нос:

– Тимоти О’Доннелл.

Художник.

Да, все стало на свои места. Книги, лекции, доклады на международных конференциях, карьера, посвященная изучению этого творения. Возможно, штатная должность университетского профессора – в каком-нибудь другом мегаполисе. Но сначала Джаспер П. Дакворт проведет большую историческую конференцию в… скажем, в Швеции. Он будет страстно анализировать, разбирать, декон-струировать только для того, чтобы прямо у всех на глазах встроить это эпохальное произведение искусства в историю эпохальных произведений. Он откажется от мечты стать драматургом (самой давней своей мечты) ради этого особого предначертания. Он сожжет лежащее в кармане пиджака, у сердца, письмо от организаторов Конкурса драматургов имени Джули Харрис. В нем – три читательских отзыва на представленную им пьесу (под названием «Пьеса»).

1. «Немотивированное насилие. И почему мужчина говорил с акцентом?» Оценка 30 из 100. (Акцент был поддельный. Вы вообще читали «Пьесу»?)

2. «Характер главного героя не прописан и неприятен». 60 из 100. (Его цель – противостоять ужасам окружающего мира. Он – американский герой. Вы читали?)

3. «Читать можно. Честолюбие намного перевешивает талант. Ничего особенного». 71 из 100. (Мне сорок девять, ничего особенного.)

Да, позже, возможно годы спустя, они скажут: «Я там был.

Я был на Даквортовской конференции.

И юный Тимоти О’Доннелл там тоже был.

Они явно были близки.

Как отец и сын.

Связь между ними была прямо-таки осязаемой».

«Дакворт, – будут думать они, – да, странное имя для человека, который был богом в постели», и взгляды их будут туманить упоительные воспоминания о невероятных оргазмах, омрачаемые острой болью в сердце, оттого что Дакворт с Тимми и «Без названия № 9» уехали в далекие края.

«Не „Без названия". „Без наклона", – возможно, настоит Тимоти. – Как в пинболе».

Таково будет желание Тимми, в конце концов, он же Художник. Пойдут вечеринки с дресс-кодом. Все будут бредить Даквортом и Тимми. Бесконечные папарацци, фотовспышки, предложения сняться для обложки, но Дакворт воображает, что скоро устанет от этого. Их пути разойдутся. Задушевный прощальный разговор на набережной Темзы, потом дружеские объятия с похлопыванием по спине – и Дакворт заставит себя не оглядываться, даже когда услышит, что шаги Тимми на мгновение затихли. О, Дакворта будут осаждать другие художники, чтобы узнать его мнение, получить благословение. Но он сделается затворником. Исчезнет. Появятся десятки статей, будут выдвинуты десятки гипотез о том, где он может сейчас находиться.

Расцветут пышным цветом сплетни.

Слухи.

Он пишет картины в какой-то хижине в Монтане. Сочиняет новую пьесу.

Его видели в Тибете. В Японии. На юге Франции. В Стокгольме.

Он поселится с двумя шведками. Близняшками Ингой и Гретхен.

И выкинет из своего имени инициал.

Дакворт задается вопросом, не вручить ли сейчас Тимми наградную розетку. Или сертификат. С золотой печатью, сделанной из настоящей фольги. Который позволит приставать к маме с просьбой вставить работу в рамку. Может, даже в специальную раму с этим, как его, антибликовым стеклом. Тимми, наверное, чувствует ее, думает Дакворт, эту победу.

Тимми пукает и говорит:

– Есть у вас в этой дурацкой конторе какая-нибудь жрачка? Хотя бы тосты с сыром?

Фотограф Уэйлон хлопает Дакворта по плечу.

– Паренек интересуется, можешь ли ты заказать сюда тосты с сыром из соседнего ресторана.

– Тимми, – говорит Дакворт. – Тосты скоро получишь. Но сначала скажи, как ты назовешь свой шедевр… э-э… арт-объект?

– «Рагнарёк», – сообщает Тимми. Он залпом выдувает полчашки воды из фонтанчика наверху, остальное выплескивает себе на лицо, поднимает свой арт-объект над головой, как Кубок Стэнли, орет: – «Рагнарёк-н-ролл»! – и устремляется прочь из комнаты прямо в музейный зал, а его желтые косы полощутся, как химиотрассы низко летящего реактивного самолета[9]9
  Или как фальшивые косы, прикрепленные к фальшивому шлему викинга. На голове у бегущего мальчика.


[Закрыть].

Дакворт, не склонный ни к импульсам, ни к действию, не может уразуметь, о чем орет Тимми, но понимает, что мальчик покинул комнату и вынес свое Искусство на просторы, заполненные глазеющими туристами, а потому бросается в погоню, зовя за собой своего подчиненного – фотографа:

– Уэйлон![10]10
  Если вы обращали внимание, фотографы делятся на два типа. Первый – технический: футболка (фланелевая рубашка), джинсы, шорты карго, мини-фонарик, многофункциональный складной нож. Его подтип – фотографы в жилетах с пугающим количеством карманов. Эти, как правило, снимают военные действия или спортивные соревнования. И то, и другое требует привлечения скорых и медиков. Обычно это приземленные такие ребята, похожие на рабочих. Минималисты.
  Второй тип – стильные личности в черном, чаще всего с изысканными «немодными» прическами. Жутко похожие на парикмахеров, которые, кажется, нарочито игнорируют те самые приемы и модные тренды, которые сами же рекомендуют и продвигают. И обязательно в эффектных очках, о которых вы втайне мечтаете, но знаете, что ваши родные и близкие никогда вам их не простят. Им дозволяется эксцентричное, если не сомнительное поведение.
  Уэйлон принадлежит к первому типу.


[Закрыть]

Ꝏ

Уэйлон прекращает рефлексировать и издает нечто похожее на истеричный смешок. Но тут из зала, где исчезли Дакворт и Тимми, до него доносится восклицание Тимми:

– Человек за бортом!

Фотограф соображает: эти двое сейчас на третьем этаже, на балконе, нависающем над вестибюлем. До него доходит, что он НЕ СНЯЛ произведение Тимми и, если не как человек, то как профессионал, он тоже обязан броситься в погоню.

Ꝏ

Тимми шныряет среди туристов и сотрудников музея; все они объяты апатией сторонних наблюдателей. Все, кроме детей, тычущих пальцем в него, и подростков, тычущих пальцем в смартфоны.

– Стой, Тимми! Стой! – вопит Дакворт. – Из любви к Искусству! Прошу, остановись!

Тимми несется вперед, его лицо овевают воздушные струи, он на ходу скидывает ботинки и переобувается в коньки. Теперь он хоккеист американской университетской команды. Они только что разгромили русского медведя, и теперь Тимми ищет на трибунах отца, вздымая над головой свой самодельный олимпийский Кубок Стэнли. (Воздержимся от критики спортивных познаний Тимми, это не наше дело.)

Ꝏ

Уэйлон легко обгоняет Дакворта: такое ощущение, что толпа расступается перед ним, тогда как Дакворту, похоже, по пути достается немало тычков. Уэйлон щелкает автоматическим затвором и увеличивает масштаб, а ведь такая съемка, как известно любому фотографу и первого, и второго типа, требует особенной устойчивости.

Тимми останавливается, на мгновение замирает на месте, оборачивается и демонстрирует свой трофей. Тимми, как вы видите, больше интересуют трофеи, а не медали.

– США! США! США!

Уэйлон опускается на колено.

Делает восемь снимков.

Не в фокусе. Передержка.

Уэйлон настраивается. Делает еще два снимка. Тут Тимми опять разворачивается и срывается с места.

Мимо Уэйлона пробегает Дакворт.

– Тимми, пожалуйста, остановись! У Тимми только пятки сверкают.

– Вы верите в чудеса? – орет он.

Уэйлон снова щелкает. Точнее, щелкает его колено. Теперь он не может бежать, только хромает. А Дакворт блокирует сектор обстрела, и Тимми как раз поднимает свой шедевр над головой.

Наконец-то четкий снимок.

И вдруг наступает ТЕМНОТА.

– В музее нельзя снимать, сэр.

Какой-то парень-латинос с высоким армейским ежиком, в мешковатых брюках и плохо сидящей футболке поло закрывает объектив рукой. А другая рука по-гангстерски размахивает перед Уэйлоном рацией. На бейджике у парня значится: «Эктор».

Фотограф улыбается:

– Конечно, без проблем.

Он поднимает камеру над головой, включает автоматическую съемку. Огибает Эктора и с риском для жизни героически съезжает по перилам лестницы. Соскакивает и скользит на коленях, словно Элвис (с его «помпадуром»^{3} и всем прочим), направляет объектив вверх, фокусируясь на ограждении. Он не может упустить этот кадр.

Тимми останавливается у ограждения. Опирается на него. Игра поменялась, и Тимми орет:

– Уга-чака, уга-чака! Принесем в жертву девственницу!

– Нет, Тимми, – кричит Дакворт. – Лучше меня!

Но Тимми, ребенок, отнюдь не сидящий на риталине, переключает каналы со скоростью пулемета. Он достает сигарную зажигалку и поджигает карандаш. Запал загорается.

В этот момент Дакворт догоняет паренька, перегибается через перила, чтобы поймать шедевр, а Тимми О’Доннелл из Лейк-Фореста, штат Иллинойс, становится внебрачным сыном Томаса Фериби и Роберта Оппенгеймера^{4}. Его арт-объект называется «Маленький мальчик». С его помощью можно летать.

– Выпустить бомбы, суки!

Через свой объектив Уэйлон наблюдает, как она устремляется вниз, эта смерть с небес.

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

И удар в лицо Уэйлону Нагасаки.

Один-единственный крошечный ядерный удар. Радиоактивные осадки достигнут Марса[11]11
  Да. Марса.


[Закрыть].