Текст книги "Автономия и ригидная личность"

Автор книги: Дэвид Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Если такое понимание мазохизма правильно, мазохист оказывается таким же волевым и решительным, с таким же чувством собственного достоинства, как и другие ригидные характеры, с таким же или похожим отношением к уступчивости. Но в случае мазохизма все эти черты имеют одну особенность: защитную тенденцию, которая в общем-то присутствует у любого ригидного характера, но у мазохистов она выражена очень явно и имеет специфические особенности. Именно такой является специфическая склонность к защите ригидной личности, воспринимающей себя или действительно являющейся более покорной, более слабой или подчиненной, обращается к неравенству положения или превосходству в силе. Именно такой является специфическая склонность к защите человека, самооценка которого не может выдержать то воздействие окружения, которое смогла бы выдержать самооценка другого человека. То есть это самооценка человека, который, часто испытывая горечь, полностью поглощенный совершенной по отношению к нему несправедливостью, измученный, униженный и оскорбленный и неспособный – или решивший, что он неспособен, – смириться с такими переживаниями, вынужден сам ассимилировать их.

Мазохисты ожидают или воспроизводят воздействие превосходящих сил таким образом, чтобы его ослабить^[70]. Поэтому такое поведение нельзя считать «самоуничтожающим», как его часто называют; наоборот, оно является самозащитным. Если мазохизм рассматривать только с точки зрения его субъективного содержания, характерных для него отношений, сущности соответствующих ему убеждений и паттернов присущего ему поведения, можно легко прийти к заключению, что ему свойственно самоуничтожение, капитуляция перед болью, страданиями, унижениями, неравенством и жестокостью, так как мазохист чувствует их постоянно. Но если принять во внимание установки, в которых выражаются приведенные выше факторы, можно представить не сдавшегося человека, а человека, добровольно уступившего свою территорию, – именно потому, чтобы не сдаваться.

МАЗОХИЗМ И ПАРАНОЙЯ

Результаты исследований, проведенных Баком и Бренман, наряду с другими результатами, показали, что мазохизм тесно связан с паранойей или, по крайней мере, с механизмами проекции, хотя относительно этой связи в теории есть расхождения. В результате исследования паранойи Бак^[71] предположил, что мазохизм (если его рассматривать как тенденцию либидо) при паранойе играет ключевую роль, тогда как Бренман^[72] при исследовании мазохизма выявила, что его основными элементами являются механизмы проекции. Хотя в этом отношении взгляды Бренман ближе к моим собственным и, как я полагаю, лучше объясняет суть дела, по существу, каждый конкретный случай можно рассматривать с любой точки зрения. Причина заключается в том, что и мазохизм, и паранойя – это особые разновидности проявления ригидного характера; у них есть много общих тенденций, и несомненно, что проявление одной из них может служить превалирующим контекстом для появления другой. В данном случае я прежде всего обращаю внимание на защитные установки и особую чувствительность к высшему авторитету, подавлению и т.д., которые являются основными и для мазохистского, и для паранойяльного состояния и оказываются единственно возможными – например, в форме упрямства – для навязчивого характера. Эта связь, как и связь между такой защитной чувствительностью и проекцией, прояснятся несколько позже, при рассмотрении паранойяльной ригидности.

МАЗОХИЗМ И ЖЕНЩИНЫ

Психоаналитическая идея, согласно которой мазохизм является внутренней склонностью, присущей женщинам, подвергается критическому отношению – и вполне справедливо, ибо имеет налет мужского шовинизма. Этой идее можно возразить в двух отношениях: во-первых, она предполагает, что мазохизм характеризует потребность женщины получать удовлетворение от того, что испытывает доминирующее воздействие и даже принуждение; во-вторых, в ней содержится утверждение, что такое стремление к подчинению заложено в биологии женщины. Сам факт, что данная идея становится очень удобной в обществе с приоритетом маскулинных ценностей, кажется вполне очевидным. Тем не менее клинический опыт свидетельствует не о том, что женщины вообще имеют склонность к мазохизму, а что большинство мазохистов составляют женщины. В свете только что проведенного анализа мазохизма такое положение дел не вызывает никакого удивления. Как я уже говорил, среди всех разновидностей ригидного характера мазохистам свойственно ощущать и считать себя людьми, находящимися в относительно безвластном или подчиненном положении. В основном так ощущают себя и свое положение женщины. Таким образом, определение мазохизма как женской склонности отражает не удовлетворение, которое получают женщины от своей покорности, а склонность женщин с ригидным характером защищать свою автономию и свое достоинство, проявляя псевдопокорность.

МАЗОХИЗМ И САДИЗМ

Нарисованная мной картина мазохизма и садизма отличается от обычного психоаналитического представления о соответствии между ними: от представления о садизме как об импульсе человека причинить страдания другим, и от представления о мазохизме как о внутреннем импульсе, причиняющем боль самому человеку; то есть, фактически, речь идет о двух разных направлениях одного и того же импульса. Полученная нами картина предполагает другое, более сложное сходство. Каждый характер по-своему включает защитное и в основном агрессивное утверждение воли; каждый из них связан с ощущением подчиненности, стыда или унижения; каждый из них глубоко и откровенно заинтересован в том, чтобы определить уровень и статус человека и уметь сопоставить его со своим, определить степень превосходства и подчиненности, – однако садист смотрит на ситуацию из положения превосходства, а мазохист – из положения подчиненности. Несомненно, эти два типа отличаются друг от друга и представляют собой две основные тенденции характера; существующее между ними сходство позволяет без особого труда понять типичное присутствие обеих тенденций у одного человека, их относительную «выпуклость», которая даже в какой-то мере изменяется в зависимости от обстоятельств.

Глава 6. Сексуальный садизм и мазохизм

Психоаналитический взгляд на сексуальную жестокость включает в себя два фактора. Во-первых, раннюю детскую фиксацию на садистском – то есть жестоком и агрессивном – или мазохистском компоненте инфантильной сексуальности. Во-вторых, проявление у взрослых этого крайне агрессивного влечения в сочетании с генитальной сексуальностью как гарантированного средства снижения сексуальной тревожности (связанной с кастрацией) или чувства вины^[73]. Проблема содержится именно во втором факторе. Независимо от своего отношения к теории либидо, по существу, никто не может усомниться в том, что источником сексуальных влечений взрослого человека оказываются подавленные в раннем детстве склонности, чувства и влечения: в данном случае детская агрессивность и жестокость. Проблема заключается не только в том, чтобы определить источники и составляющие проявления у взрослых такого сексуального интереса, но и понять, какое они имеют значение для уже сформировавшейся конкретной личности.

Попытка понять садомазохизм в таком ключе, то есть как сочетание сексуального возбуждения и агрессии, на мой взгляд, не дает объяснения субъективным чертам сексуальной жестокости. Так, считается, что проявление садистской агрессивности убеждает садиста в том, что он сам не является пассивной жертвой агрессии. Зато считается, что ощущение мазохиста себя жертвой реальной агрессии предвосхищает его чувство вины и снижает страх наказания^[74]. Но такое объяснение агрессии как условия выражения сексуального влечения совсем не объясняет, как и почему жестокость становится эротически привлекательной^[75]. Ибо это субъективное обстоятельство является главным: у некоторых людей жестокость не только вызывает сексуальное возбуждение или облегчает сексуальную тревогу, но и повышает сексуальное возбуждение и сама по себе становится возбуждающим фактором.

То же самое можно сказать относительно чувства власти, которое считалось составляющей частью сексуального садизма и надежным средством, снимающим сексуальную тревогу. В отношении садизма можно было услышать и прямо противоположное: то есть что сексуальные отношения открывают человеку возможность почувствовать власть. Но эти концепции оставляют открытым главный вопрос. Если присущие власти отношения: подчинение, принуждение и т.п. – являются основными составляющими сексуального садизма – а судя по всему, это именно так, – то что можно сказать об этих жестоких отношениях и вообще о проявлении жестокости, которые не только успокаивают людей или даже косвенным образом их удовлетворяют, но и существенно их возбуждают?

БОЛЬ И ЭРОТИКА

Есть все основания считать, что отношение боли к сексуальному возбуждению имеет некоторую биологическую основу. Фрейд^[76] и многие другие психологи отмечали, что некоторые виды боли, особенно болевые ощущения кожных покровов, имеют тесную связь с эротическим возбуждением и легко в него переходят. Укусы и царапины – распространенная часть любовной игры, которая, как считают Форд и Бич^[77], особенно характерна для общества, в котором дети и подростки традиционно имеют больше сексуальной свободы. Более того, известно, что ощущение боли, которую, например, причиняет укус, у многих видов животных обычно вызывает сексуальное возбуждение. Вместе с тем, результаты проведенных исследований показывают, что вряд ли стоит сомневаться в том, что «физиология любого мужчины и любой женщины такова, что небольшая боль может вызывать определенное сексуальное возбуждение»^[78].

Оказывается, что близость сексуального возбуждения к некоторым болезненным ощущениям связана с другим фундаментальным фактом: в определенной мере воздействие силы является частью сексуальной активности. То есть даже не слишком энергичный телесный контакт способствует появлению сексуального возбуждения, причем не только кожных ощущений, вызванных трением и давлением, но и более глубокими телесными ощущениями. Вполне уместно напомнить, что в определенной мере физическая сила или даже насилие способствуют получению разнообразного чувственного удовлетворения и физического удовольствия не только в сексуальных отношениях, но и во многих других случаях. Маленькие дети получают удовольствие и успокаиваются не только когда их качают, но и когда их ритмически встряхивают или подкидывают, даже когда это делается слишком энергично. Взрослые получают удовольствие от многих физических и спортивных упражнений, а также от силового массажа.

Таким образом, мы не должны слишком легко отказываться от точки зрения самой садомазохистской личности на природу ее сексуального интереса к боли и физическому насилию, считая ее тривиальной и поверхностной. В ее взгляде основным является чувственное ощущение, порождающее сексуальное возбуждение. Психологи утверждают, что садомазохист использует секс для выражения агрессии и удовлетворения стремления к власти; садомазохист утверждает обратное: он применяет силу и даже насилие, чтобы получить сексуальное удовлетворение. Психологи полагают, что боль и насилие – это условия выражения сексуального влечения; садомазохист говорит, что боль и насилие сами по себе наполнены эротикой. Психологи полагают, что его интерес к насилию и боли, по существу, является символическим; садомазохист говорит, что испытывает к ним чувственный интерес, а если где-то и присутствует символизм, то это символизм, присущий чувственности. Он утверждает, что степень эротического возбуждения и физического удовольствия пусть не полностью, но прямо связаны с напряженностью и эффективностью воздействия силы или насилия, так как боль является самой глубокой формой выражения чувственного возбуждения.

Таков, по крайней мере, взгляд самого маркиза де Сада, который был очень грамотным и целенаправленным, если не сказать принципиальным сластолюбцем. Вот что он пишет:

Самый сильный шок, вызванный насилием, легко ставит «на дыбы» всю нашу нервную систему. Теперь, когда уже не приходится сомневаться в том, что боль воздействует на нас гораздо сильнее, чем удовольствие, если ощущение боли вызвать у других людей, вся наша сущность будет испытывать еще более сильное потрясение от общего шока.^[79]

Не следует пренебрегать очевидным. Если мы возьмем за основу, что цель садомазохизма состоит в чувственном и сексуальном возбуждении или в возрастании этого возбуждения при переживании боли и насилия, то, по крайней мере, получим отправную точку и направление для постановки следующих вопросов. Почему боль и насилие оказывают такое воздействие, особенно на определенных людей? Откуда вообще возникает такой специфический интерес (по крайней мере, так иногда кажется) к повышению чувственного ощущения? Есть и другие вопросы: как понять садомазохистский интерес и возбуждение, вызванные разными видами жестокости, которые практически совсем не связаны с физической болью и насилием, а также чувственными переживаниями оскорбления и сексуального унижения? На эти вопросы нельзя ответить, принимая во внимание только садомазохистское действие и садомазохистское влечение. Это вопросы не столько о сути и содержании влечения, сколько об образе мышления и типе личности.

ОТЧУЖДЕНИЕ ПРИ САДИЗМЕ

Рассмотрим типичное представление садистов о чувственности, а в некоторых случаях, похожих на описания де Сада, даже эмпатическую защиту и публичное отстаивание чувственности, садомазохистских сексуальных установок, характерных для маркиза де Сада, которые часто кажутся в высшей степени отчужденными. Такое отчуждение заметили несколько писателей; особенно ясно его выразила Симона де Бовуар^[80], изучая труды де Сада:

Она пишет: «Никогда в его повествовании чувственное наслаждение не проявляется в самозабвении, замирании сердца или в горечи расставания»^[81]. Она говорит о де Саде как «о воле, подчиняющей плоть, но не теряющей в ней себя»^[82], а о самом половом акте в представлении де Сада как о «спектакле, который человек наблюдает на расстоянии и вместе с тем сам в нем участвует»^[83].

Так оно и есть. Персонажи маркиза де Сада – я здесь обращаюсь не только к отчужденности самого автора – весьма искусно и утонченно создают и воплощают сцены сексуального возбуждения, сосредотачивая свое внимание на создании определенных эффектов. Они, в особенности мужские персонажи, во время этого представления иногда наблюдают за собой, а иногда – за представлением в исполнении других персонажей. Они возбуждаются, глядя на боль, которую испытывает одна женщина, получая сексуальную разрядку от другой, или же, устроив представление, только его наблюдают, не участвуя в нем, а просто чувствуя возбуждение.

В отличие от собственно чувственного наслаждения, наслаждение спектаклем чувственности или интенсификация чувственного наслаждения и возбуждения с помощью одновременного и, может быть, более сильного возбуждения от его зрелища, является типичным для садомазохизма. Это наслаждение проявляется у человека в интересе к наблюдению собственных сексуальных отношений, в их фотографировании, в их описании в особенно «грязных» выражениях или во внимании к тому, как в них участвуют другие люди. Все эти средства позволяют усилить возбуждение не через эротическую чувственность, а через идею эротической чувственности. Они усиливают сексуальное возбуждение с помощью еще более возбуждающей идеи «сексапильности». Они используют реальное чувственное ощущение при создании порнографической продукции. В противоположность обычной человеческой склонности, в данном случае функция действия используется для содействия фантазии.

Садомазохистская атрибутика в чем-то очень похожа на театральную. Плети, кожаные пояса и другие принадлежности, подчеркивающие ощущение насилия и покорности, применяются исключительно для создания эротической идеи. Плети применяются не только для того, чтобы вызвать боль. Гораздо больше они предназначены для того, чтобы вызвать фантазию о боли и насилии, а также идею эротической чувственности. А потому их использование сопровождается усиленным ощущением боли. Сама боль может быть незначительной, но корчи от боли вызывают сильное чувство. Партнер – это не только объект для получения физического и чувственного наслаждения, но и (даже прежде всего) помощник, оказывающий поддержку в изображении сцены эротической чувственности. Вместе с тем садомазохистская сексуальность – это в высшей степени идеологический продукт, порожденный больше воображением, чем чувствами. Она может включать весьма незначительный физический контакт или даже не включать его вообще: и в реальном событии или даже в фантазии. Садомазохистская сексуальность возбуждается посредством идей и символов эротической чувственности, особенно в чрезвычайно концентрированном виде (кожаная атрибутика, плети, боль и т.п.). Именно это имеет в виду Бовуар, говоря «о воле, подчиняющей плоть, но не теряющей в ней себя». Это целенаправленная чувственность, волевая сексуальность, а не чувственная сексуальность, от которой отказались. Короче говоря, она в той или иной мере формирует сексуальность, присущую ригидной личности.

ТЕМА ЭРОТИКИ

Природа ригидного характера – его подчинение воле, дисциплине, авторитету, своим моральным предубеждениям – по-своему влияет на природу ее сексуальных интересов. Моральное представление о сексе как о чем-то грязном, грубом и унизительном, может вызвать не только полную или частичную утрату сексуального влечения, но и породить отношение к грязи, грубости и унижению как к особому проявлению эротического влечения. Точно так же исключение эротической чувственности из влечений, привязанностей и чувств в повседневной, «пристойной» жизни может привести к наделению особой эротичностью тех экзотических фигур или отношений, которые не вызывают сексуальных чувств. Кроме того, с точки зрения ригидной личности сексуальная восприимчивость и сексуальное возбуждение не подчиняются самоконтролю, а сексуальные отношения представляют собой подчинение одного человека другому. На эту точку зрения будут серьезно влиять идеи и образы необузданности и покорности, имеющие особый эротический смысл, например образы проститутки и раба. Те самые состояния, к которым ригидная личность испытывает отвращение, становятся крайней эротичными, а потому она не может их выносить: они воспринимаются совершенно чуждыми и вредными с точки зрения силы воли, самоконтроля и самодисциплины; они означают отказ от волевых усилий, прекращение самоконтроля, потерю самообладания, сдержанности, пристойности и чувства собственного достоинства.

Нет никаких сомнений, что идеи покорности, принуждения-подчинения, грубой силы и унизительного послушания, а также их многочисленные вариации составляют основную эротическую тему и основное представление о сексуальных отношениях в садомазохистских фантазиях. Все остальные элементы – причинение боли, борьбы с ограничениями и т.д. – являются лишь чувственными изысками или украшениями такого фундаментального представления. Идеи и образы садомазохиста, характерные для этих отношений, наполнены эротикой. Чтобы лучше это понять, полезно вспомнить, что ригидная воля, так сказать, действует на два фронта: внутренний и внешний. То есть ригидная личность сосредоточена на самоконтроле, самодисциплине и при этом не делает уступок ни себе, ни другим. Такой человек упрям, защищает свой авторитет, заносчиво чувствителен к принуждению и унижению свыше, авторитарен и с презрением относится к подчиненным. В таком представлении о сексуальных отношениях эти два вида уступки – себе в форме сексуального возбуждения и другому – особенно тесно связаны между собой и содержат оба вида покорности или утраты силы воли: один из них включает в себя другой.

Иначе говоря, для человека, волевые усилия которого направлены на то, чтобы не уступать другим или заставить других уступать себе, идея эротической чувственности и сексуального возбуждения в сексуальных отношениях становится одновременно идеей подчинения одного человека другому, уступкой одного человека сексуальному возбуждению, вызванному другим человеком, полной потерей воли одного, не позволяющей оказывать сопротивление другому, покорностью одного другому и унижением одного другим. Поэтому такие отношения становятся эротическим, «сексуально-привлекательным» прообразом сексуальных отношений. Сексуальная связь сводится к тому, что один человек «трахает» (fucks) или «имеет» (screws) другого, и именно эта идея «взять» и «поиметь» другого становится эротической. Отношение между двумя видами покорности воли содержатся во многих садомазохистских фантазиях, например, в фантазии об одинокой сексуально возбужденной женщине, которая становится униженной сексуальной рабыней возбудившего ее человека; она становится «обезумевшей от желания» и умоляет, чтобы ее удовлетворили и использовали. Известны и обратные садомазохистские фантазии: покорение жертвы, преодоление ее воли к сопротивлению, ее самообладания и человеческого достоинства, пробуждает ее собственное сексуальное влечение, которому она не в силах сопротивляться и т.п. В контексте этой идеи любой образ или представление ситуации подчинения, любое действие, предполагающее унижение одного человека другим, или действие по отношению к другому, включающее в себя презрение, высокомерное наказание или обучение «дисциплине», повышает степень эротичности сексуальных отношений.

Я снова должен сделать акцент на том, что вся эта эротика остается исключительно в области идей и фантазий, а также вызывающих их символических действий и символической атрибутики. Такая идея покорности и подчинения становится столь эротичной именно для ригидной личности, актуальность сексуального раскрепощения которой является неблагоприятной для ее силы воли, самоконтроля и самоуважения.

До сих пор мы почти не различали сексуальные влечения садиста и мазохиста; в основном все сказанное выше в равной мере относится и к тому, и к другому. Фактически, так и получается: во многих аспектах сущность этих двух разновидностей одной склонности лучше рассматривать как единую форму сексуального влечения, а не только как две комплементарные формы. Например, направления этих двух влечений оказываются не столь противоположными, как можно было предположить. Это не совсем тот случай, когда одного человека возбуждает идея покорности и унижения, а другого – идея насилия и власти. На самом деле их обоих привлекает эротическая идея и образы покорности, унижения, боли и так далее. Основной фокус обоих видов эротического влечения сосредоточен на жертве жестокого обращения: на униженном и покорном человеке, испытывающем боль, а не на том, кто ее причиняет. В этом фокусе находится основная сцена эротического действия, реального физического ощущения (как в случае бичевания плетью или связывания), эротической покорности воли, а следовательно, и эротического влечения. Давайте вернемся к мысли де Сада, которую я уже цитировал. Рассматривая эротическую ценность боли с точки зрения садиста, он говорит: «Если ощущение боли вызвать у других людей (выделено автором), вся наша сущность будет испытывать еще более сильное потрясение».

Если садизм и мазохизм имеют одну и ту же форму проявления сексуального влечения, их различия можно свести к альтернативным точкам зрения, которые порождает эта картина сексуальных и вообще человеческих отношений: положению превосходства и положению подчинения. Для более слабого или более подчиненного положения (в котором чаще, но далеко не всегда оказывается женщина) эротичной становится именно идея ее (или его) собственной безвольной покорности, капитуляции или унижения. У человека, находящегося в положении превосходства, для которого вообще характерно чрезмерное ощущение своей власти и презрительное отношение к более слабым и подчиненным, это идея презрения к другим. Каждый по-своему стремится создать образ эротического унижения, покорности и безволия подчиненного человека, и, как правило, обе эти фантазии для каждого из них в той или иной мере являются эротичными.

То, что с точки зрения садиста идея унижения и подавления другого оказывается эротичной, а с точки зрения мазохиста подобная идея просто является его собственной, может иметь дальнейшее последствия. Для некоторых ригидных характеров мазохистская фантазия может оказаться более эротичной, но вместе с тем – конфликтной и невыносимой, ибо она не удовлетворяет их садистского интереса. Вероятно, такой конфликт возникает особенно у тех ригидных мужчин, для которых может стать эротичным образ покорной женщины^[84]. Но он может существовать, например, и у некоторых ригидных, высокомерных женщин в связи с фантазиями о проституции. При садизме такой конфликт избегается. Идея сексуального унижения или подчинения другого никоим образом не является постыдной или оскорбляет гордость. Напротив, она лишь означает, что к человеку, вызывающему сексуальное влечение, относятся с презрением. По-видимому, именно такие чувства характерны для сексуальных установок многих ригидных мужчин – и даже для некоторых представлений о «маскулинности».

Глава 7. Паранойяльная ригидность

Если можно говорить о двух аспектах индивидуальной автономии: о внутреннем процессе самоуправления с одной стороны, и об отношении к внешнему авторитету с другой, то невроз навязчивой одержимости главным образом можно описать как патологию первого – внутреннего аспекта самоуправления, а паранойяльное состояние – как нарушение второго, то есть отношения к внешнему авторитету. Такое разграничение нельзя считать абсолютным, но в основном в тех случаях, когда ригидность волевого управления и контроля особенно серьезна, волевая борьба, которая при неврозе навязчивой одержимости ощущается как внутренняя, заменяется внутренней же волевой борьбой с некоторыми внешними фигурами, в особенности если они обладают авторитетом или статусом, или же с социальными институтами, в той или иной мере обладающими властью принуждения. Такие отношения становятся защитными и враждебными, и тогда начинает возрастать тревога человека, связанная с ними и с их угрозой его автономии и его личному авторитету. В этом состоит специфичная и самая характерная черта паранойяльной тревоги, хотя часто ее считают только тревогой, связанной с угрозой агрессии.

Таким образом, непсихотическая паранойяльная личность обычно все время обеспокоена тем, что ею могут помыкать или ее могут оскорбить, нарушить ее права или ущемить ее чувство собственного достоинства, а также проблемами статуса – кто является главным, а кто подчиненным и т.п. Еще острее те же проблемы выражаются в паранойяльных галлюцинациях, как, например, ощущение угрозы со стороны мощных сил зла (например, «коммунистов»), или сверхъестественных сил или устройств (например, излучения, людей-роботов, ядов или гипноза), которые могут управлять его телом или причинять ему вред, или же сил, способных управлять волей человека или ее ослабить. В то время как воля одержимо-навязчивой личности – ее нормы и правила, самодисциплина, сила воли и т.д. – направлена против нее самой – против лени, пустой траты времени и снисхождения к себе, – воля параноика, в форме предосторожности или подозрительности, направлена на защиту от внешней угрозы его авторитету.

Несомненно, паранойяльная ригидность является более серьезной. Если одержимо-навязчивая личность упряма и трудно поддается влиянию, то в еще большей степени это относится к предосторожной паранойяльной личности. Ригидность мышления, проявляющаяся в жестких предубеждениях паранойяльной подозрительности, даже если она еще не достигла уровня галлюцинации, оказывается гораздо более серьезной, менее проницаемой для объективных возражений, по сравнению, например, с простым догматизмом. Гораздо более выражены даже преднамеренность и выверенность движений паранойяльной личности (контроль за движениями тела, жестами и выражением лица).

Почему же ригидность принимает такую специфичную и более серьезную защитную форму? Почему в таких случаях ощущение внутренней угрозы автономии и индивидуальному авторитету заменяется ощущением внешней угрозы? Ответ на эти вопросы может заключаться в наличии защитного механизма проекции: защитная паранойяльная ригидность – подозрительность, предосторожность и т.п., как следует из сказанного выше, является ответной реакцией на проекцию на других людей неосознаваемых чувств, импульсов или идей, в особенности агрессивных.

Это поднимает серьезные проблемы. Механизм проекции, в упрощенном варианте просто понимаемый как «выталкивание чувств» (expulsion of feelings) на других людей, не может служить объяснением. Чуть позже мы обсудим его подробнее. Сейчас достаточно отметить, что паранойяльное ощущение угрозы – внутренний аспект отношения человека к самому себе, направление враждебных чувств (в субъективном ощущении) от внешнего объекта обратно к субъекту, не говоря уже об особой природе ощущения угрозы автономии, – в действительности не объясняется простым процессом «выталкивания» человеком на других людей своих бессознательных чувств, импульсов или идей. Кроме того, проекцию нельзя рассматривать как простейший механизм, появление которого не требует никаких дальнейших пояснений. Это сложный процесс, и в любом случае остается проблема объяснения его происхождения в психологической структуре этой категории людей и его формирования под воздействием особых, субъективных условий.

Паранойяльное ощущение, а также механизм проекции становятся более понятными, если отношение к проекции ригидности и защитной способности (defensiveness) понимать по-разному, – то есть что может быть и другое объяснение. Я попытаюсь показать, что именно внутренняя характерная черта ригидного самоуправления, достигая серьезной степени ригидности, порождает защитное и враждебное отношение к внешнему миру. В таком случае процесс проекции и природа проективных искажений сразу становятся более понятными. Тогда проективные искажения, воображение и ожидание различной внешней угрозы автономии и индивидуальному авторитету – пренебрежение, оскорбления, всевозможные попытки принуждения и т.п. – можно считать не причиной появления защитной реакции, а наоборот -ее следствием. Иными словами, встав на эту точку зрения, можно рассматривать проективную идентификацию врага в тени как следствие нервного, защитно-настороженного и подозрительного внимания. Как только паранойяльная личность выявила угрозу, против этой угрозы сразу же начинается дальнейшая мобилизация сил – повышение осторожности, подозрительности и защитной враждебности.