Автономия и ригидная личность

Текст добавлен: 1 июля 2025, 20:44

Текст книги "Автономия и ригидная личность"

Автор книги: Дэвид Шапиро

Жанр:

Психология

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Назад к карточке книги

Annotation

В книге подробно рассмотрены общая психология автономии человека и развитие патологии ригидной личности. Рассматривается характерологическая шкала невротической ригидности: навязчивая одержимость, садизм и мазохизм и паранойяльная ригидность. Особый интерес вызывает блестящая критика автором известной концепции Фрейда о существующей связи гомосексуализма и паранойи, созданной на основе известного клинического случая Шребера.

Дэвид Шапиро

Введение

Глава 1. Проблема индивидуальной автономии

Глава 2. Развитие автономии

Глава 3. Ригидная личность

Глава 4. Одержимо-навязчивая ригидность

Глава 5. Садизм и мазохизм: общие тенденции

Глава 6. Сексуальный садизм и мазохизм

Глава 7. Паранойяльная ригидность

notes

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

Дэвид Шапиро

Автономия и ригидная личность

Шапиро Д.

Ш 23 Автономия и ригидная личность / пер. с англ. В. Мершавки, А. Телицыной. М.: Независимая фирма «Класс», 2009. – 160 с. – (Библиотека психологии и психотерапии). ISBN 978-5-86375-158-0

Главный редактор и издатель серии Л.М. Кроль

Научный консультант серии ЕЛ. Михайлова

ISBN 978-5-86375-158-0

Посвящается Джулии и Бенджамину

Я хочу выразить благодарность своему другу Джозефу О. Чесселю из Стокбриджа, штат Массачусетс, за его внимательное чтение рукописи и за многочисленные полезные замечания и предложения. Кроме того, я хочу поблагодарить Фёбе Хосс и Джо-Анн Миллер (издательство Basic Books) за их исключительно ценную помощь в редактировании книги при подготовке ее к изданию. Я нахожусь в неоплатном долгу перед Маргарет Томпсон за ее искусную, вдумчивую работу секретаря. Мой друг, доктор медицины Вейкко Тэхкэ из Куопио, Финляндия, также оказал мне неоценимую помощь, и я приношу ему свою искреннюю благодарность. И наконец, я благодарен своей жене Джерри за ее критические замечания по самым разным вопросам в процессе написания этой книги.

Введение

В этой книге мы сосредоточим свое внимание на двух основных проблемах, причем одна из них следует из другой. Одна проблема – это общая психология автономии, или самоуправления, человека: в первой главе мы рассмотрим проблему автономии с теоретических позиций – так, как она рассматривается в психиатрии, а во второй главе рассмотрим развитие автономии. Другой проблеме – развитию патологии автономии ригидного характера – посвящена оставшаяся часть книги.

Изначальный интерес к невротическим стилям (стилю мышления, сознательным установкам и особенностям действия, характерным для разных невротических состояний) вызвал у меня интерес к автономии личности, ее субъективному ощущению и ее патологии. Мне думается, при введении понятия автономии полезно сказать несколько слов о ее связи с невротическими стилями, которые заинтересовали меня с самого начала.

По существу, эта связь прямая и совсем простая. Постепенно становится ясно, что взгляд на симптоматическое поведение человека как на отражение характерного для него образа мышления и восприятия не только во многом отличается, а даже прямо противоположен традиционному динамическому представлению. Возможность понимать специфическую форму симптоматического поведения (например, постоянное сомнение, беспокойство или сожаление, присущие людям, страдающим одержимостью^[1] как следствие характерного стиля и образа мышления позволяет раскрыть некие фундаментальные аспекты природы такого поведения, и, так сказать, связанную с ним ответственность. Тогда оказывается, что между симптоматическим и несимптоматическим волевым поведением нет резких различий; что даже симптоматическим поведением управляют не только внутренние силы и потребности в соответствии со своими «целями» – как считается в традиционной теории психодинамики. Ими управляет сама невротическая личность в соответствии со своими целями, своим образом мышления и своей точкой зрения. И каким бы странным ни казалось поведение невротической личности ни нам, ни даже ей самой, это поведение в каком-то смысле должно казаться ей естественным. То, что невротичные люди (а тем более люди, страдающие шизофренией) могут ощущать свои действия менее автономными – не как действия, которые они совершают по своему желанию или выбору, а скорее как результат воздействия «навязчивости» или неуправляемого внутреннего импульса, не меняет эту общую картину, а только усложняет ее и делает ее еще более интересной. Действительно, это обстоятельство указывает на существование целой области психопатологии – патологии автономии.

Разумеется, представление о человеческой личности, включая невротическую личность, как о волевой, самоуправляемой и в этом смысле автономной совершенно не ново; при этом оно никогда не было включено в психиатрию. Психоанализ исторически был связан с теорией поведения, обусловленного влечением (need-driven conception of behavior), в особенности – симптоматического поведения. Это значит, что вообще не было большой потребности в развитии теории процесса действия, и в психоанализе такой теории практически не было, что повредило и развитию самой психоаналитической теории, и психоаналитической терапии. Только совсем недавно динамическая концепция поведения – поведения, обусловленного влечениями, – стала предметом тщательного критического рассмотрения с точки зрения психоанализа, о чем я вкратце расскажу.

Только признав существование процесса автономного, или волевого, управления поведением, можно выявить его нарушения и его приспособления (compromises) в психопатологии. Я попытаюсь показать, что ослабление автономии присуще любой психопатологии. Любое психопатологическое состояние характеризуется определенными типами действия, которые так или иначе вступают в компромисс с нормальными волевыми процессами или искажают их.

С моей точки зрения, самые поразительные искажения этих процессов и субъективного ощущения автономии происходят при ригидном самоуправлении поведением одержимо-навязчивых (obsessive compulsive) и паранойяльных личностей. Здесь я употребляю понятие «ригидный характер» в особом смысле. По причинам (о которых я скажу позже) искажения процесса и субъективного ощущения автономии являются главными для понимания симптоматики людей, страдающих такими неврозами, и близко связанной с ней симптоматикой садизма и мазохизма. Действительно, есть веская причина рассматривать такие состояния ригидной личности прежде всего как патологию автономии и предположить, что некоторые тенденции в самом развитии автономии являются главными для их этиологии.

Наверное, вполне очевидно, что в случае невроза навязчивой одержимости главным является нарушение автономии, то есть ригидность самоуправления человека. Я покажу, что и форма паранойяльных симптомов, включая паранойяльное стремление к защите и паранойяльную проекцию, является прямым следствием ригидности, но в данном случае в более серьезной форме. Думается, такое понимание паранойи поможет прояснить открытую Фрейдом поразительную связь между паранойяльными симптомами и бессознательной мужской гомосексуальностью. (Почему отвержение гомосексуальности принимает особую форму паранойи? Для начала – а почему у таких людей может возникать такое отвержение гомосексуальности?) В этой связи мы под совершенно иным углом зрения рассмотрим известный случай паранойяльного шизофреника Шребера, записи которого о его «нервной болезни» использовал Фрейд для развития своей теории. Эти записи остаются до сих пор ценным документом.

В пятой и шестой главах мы увидим, как можно в садизме и мазохизме (и в сексуальной, и в несексуальной форме) увидеть проявление ригидного характера. В психологии автономии существует интересная концепция, крайне важная для понимания как паранойяльного состояния, так и садизма и мазохизма. Она заключается в том, что ригидная личность часто придает особое значение отношениям между человеком более высокого социального статуса и человеком более низкого статуса – в таких состояниях отношения доминирования-подчинения имеют особую важность. Садизм и мазохизм я буду обсуждать между главой, посвященной ригидной навязчивой одержимости, и главой, посвященной паранойяльной ригидности: так будет легче понять эту книгу, поэтому я рекомендую читать ее последовательно.

Глава 1. Проблема индивидуальной автономии

Проблему, которую мы рассмотрим в этой книге, с уверенностью можно назвать одной из главных в психиатрии. Она проявляется при объяснении человеческого поведения (в особенности симптоматического поведения невротической личности) на языке «динамики» традиционного психоанализа – то есть с точки зрения действующих внутренних сил, влечений и их производных, защитных механизмов и т.п. Как я уже отмечал во введении к этой книге, эта проблема связана с созданием концепции человеческого действия, которое вызывается внутренним побуждением и управляется внутренними силами согласно заложенным в них тенденциям, их интенсивности и их «целям», – в отличие от действия, которым человек управляет в соответствии со своими целями и намерениями, своим свободным выбором, своей точкой зрения и образом мышления. В частности, эту проблему можно показать на конкретном примере, спросив, кого следует называть алкоголиком – того человека, который не может перестать употреблять алкоголь в больших количествах или который не может захотеть бросить пить в той мере, в которой, по его мнению, он должен это сделать.

В последнее время некоторые психоаналитики и психологи, включая меня самого, занимались разными аспектами этой основной проблемы. Одни психологи, склоняющиеся к психоанализу, занимались ее базовой теорией мотивации, ее концепцией влечения как некой внутренней силы, связанными с ней проблемами, а также создаваемым ею представлением о личности как в сущности пассивной психической структуры. Эта структура получает энергию при воздействии импульса, обусловленного влечениями или их производными^[2]. Другие психологи полагали, что источник проблемы связан с психоаналитическим разделением личности на отдельные психологические области^[3] или с отсутствием четкого представления об индивидуальной воле^[4]. С моей точки зрения, для решения этой проблемы прежде всего необходима приемлемая концепция волевого действия, сознательного самоуправления и индивидуальной автономии человека^[5].

Эта проблема в корне меняет наше представление о личности, но особенно остро – наше понимание симптоматического поведения. В психиатрии существует множество идей и концепций симптоматического поведения, в которых, несмотря на их широкое применение, содержится много неоднозначных или даже просто неоправданных допущений о природе и механизме человеческого действия. В частности, существует представление об «импульсивном невротике» как о человеке, управляемом непреодолимыми влечениями или импульсами или неспособном «контролировать» свои импульсы; понятие «отыгрывания», концепция навязчивого поведения как навязчивых ритуальных действий, совершаемых под воздействием сил Супер-Эго; концепция навязчивых повторений или возобновления навязчивых воспоминаний и, по существу, общая концепция бессознательно мотивированного поведения (объясняющая симптоматическое поведение), – все эти понятия, идеи, теории и концепции, по крайней мере, на поверхностном уровне подразумевают наличие особых импульсов или бессознательных сил, создающих достаточно сильное побуждение и управляющих действием – в тех случаях, когда их энергии хватает, чтобы вызвать это действие. Безусловно, психоанализ никогда не забывал о требованиях сознания. Считалось, что в конечном счете движение зависит от сознания, за исключением кратковременных или особых пауз. Управляемое импульсом действие в основном считалось «эго-синтонным», а в присущем неврозу симптоматическом поведении находили по крайней мере некую внешнюю оболочку осознанной цели, созданную рационализациями, символическими и метафорическими представлениями и т.п. Тем не менее, с точки зрения динамической концепции, сознанию в симптоматическом поведении отводится весьма мягкая и безобидная роль, поэтому такое поведение в психиатрии часто называется иррациональным или неуместным, и такая роль сознания не дает возможности получить истинную картину действия взрослого человека.

У взрослого человека даже сильные импульсы могут вызывать сильные побуждения; сами по себе не вызывающие действие. Действие включает в себя более сложные процессы. Людям присуще воображение и образное мышление, а потому они не могут действовать без сознательного (пусть неполного) предвидения и намерения. Любое отдельное чувство или побуждение не может вызвать действие произвольной интенсивности, а может лишь породить осознание возможностей действия и дать начало развитию некой форме осознанного намерения. Таким образом, действие будет в себя включать сознательные установки, характерные точки зрения и способы мышления, формирующие внутренний мир человека. В этом смысле именно эта форма ощущения мотивации и значения любого предполагаемого действия в конечном счете и определяют действие. Если действие считать результатом не только воздействия импульсов, но и способов мышления, точек зрения, установок сознания, то, как я попытаюсь показать далее, даже симптоматическое поведение перестанет казаться иррациональным или неуместным. Такое поведение станет понятным не только с точки зрения прошлого, но и с точки зрения актуальных потребностей субъекта. По существу, оно станет понятным, даже если сам человек лишь смутно осознает свои собственные установки и взгляды, не признавая их результатами своих желаний и намерений.

Согласно традиционной динамической концепции, поведение человека не управляется воздействием побуждающего импульса, имеющего свои собственные «цели», а является самоуправляемым, и даже в случае симптоматического поведения оно не ощущается таковым в полной мере. В этом проявляется серьезный недостаток динамической концепции – в той мере, в которой она касается психотерапии. Снижая роль сознательных установок и процессов мышления, которые в конечном счете определяют действие, традиционное динамическое представление оставляет неясным сам факт и природу авторства человека в формировании своих действии, тогда как, по существу, цель психотерапии заключается в осознании человеком этого авторства и в усилении у него ощущения этого авторства^[6]. (Подобный пробел в динамической теории не позволяет, опираясь на нее, полностью понять специфическую форму невротических симптомов, т.е. так называемую проблему «выбора невроза». Понять предрасположенность человека к определенным симптомам можно, лишь поняв его реальные сознательные установки и способы мышления.)

Динамическая концепция возникла в результате исследований Фрейдом психических процессов, которые можно было бы считать симптоматическим поведением, в особенности его разновидности, не обусловленной четко сформулированными «рациональными» намерениями или «желаниями». В этом смысле данная концепция стала результатом отношения Фрейда к мельчайшим и очень специфичным иррациональным проявлениям этих симптомов и его постоянной убежденности в их важности. Фрейд раскрыл причины этих симптомов в непонятных ранее бессознательных процессах: сначала – в вытесненных аффектах, несколько позже – во влечениях и связанных с ними внутренних конфликтах, проявлявшихся в симптомах и принимавших самые разнообразные замаскированные и вторичные, деривативные (derivative) формы. Цель Фрейда заключалась в поиске скрытых причин человеческого поведения: сначала – в его замаскированном проявлении в симптомах, затем – в подтверждении наличия этих причин как общих человеческих склонностей в разных сферах жизни. Такая программа исследований оказалась очень успешной. Но сам ее успех в выявлении таких скрытых процессов, а в особенности их проявлений в очень кратковременных или очень специфичных поведенческих эпизодах, вызвал некоторое пренебрежение и недооценку других аспектов личности, исказив общую концепцию поведения. При анализе причин поведения не применялось ни одной теории действия.

До сих пор нет ни одной приемлемой теории действия, прежде всего – симптоматического или бессознательно мотивированного действия. Конечно, психоанализу присуща далеко не простая теория поведения, обусловленного влечениями (driven-activated behavior); уже после Фрейда были разработаны концепции регуляции и адаптации («приручения») влечений^[7]. Но этих концепций оказалось недостаточно для объяснения проблемы волевого действия, пока не определили, что представляет собой побуждающий импульс – влечение или потребность, «прирученная» или нет, в особенности бессознательное влечение или бессознательная потребность^[8]. По существу, эти концепции мало повлияли на динамическое представление о сущности симптоматического действия.

Не приходится сомневаться, что психологию действия, то есть психологию волевого поведения, настойчиво стремились исследовать в контексте ряда философских и логических проблем. Прежде всего речь идет о виталистистической концепции воли, трансцендентной психологической причине, объяснению и предсказуемости, а также о старой философской проблеме противопоставления свободной воли детерминизму – то есть проблеме согласования волевого ощущения с предположением о закономерной, понятной и предсказуемой вселенной. Психологи, включая Фрейда, предполагали, что феномены субъективного ощущения в конечном счете следует объяснять несубъективными (или, по крайней мере не только субъективными) процессами. А потому было принято считать, что это предположение, в свою очередь, требует, чтобы субъективное ощущение волевого акта объяснялось только субъективным воздействием какого-то несубъективного побуждения, например влечения. Тогда остается выбор: либо принять это объяснение, либо встать на позицию витализма и принять его идею – концепцию свободной воли. Но данное предположение, как и противопоставление детерминизма свободной воле, сталкивает нас с ложными альтернативами. Оно отождествляет требования, предъявляемые к научному объяснению, с требованиями к тому, что, по существу, можно назвать только специфической формой научного объяснения. Это такое научное объяснение, которое фактически не может объяснить субъективное ощущение волевого акта или свободного выбора, ибо не признает реальных внутренних волевых процессов, которые лежат в их основе^[9].

По-моему, динамическое осознание поведения или осознание поведения, вызываемое побуждением, нельзя считать волевым ощущением или заключающим в себе волевое действие, главным образом, потому, что оно недооценивает мотивационное значение человеческого воображения. Такое понимание признает только инструментальную функцию предвидения и воображения, их функцию в поиске источника удовлетворения первичной потребности или побуждения, тогда как фактически воображение или предвидение определяют конечную форму и даже наличие воздействующего импульса. К такому же выводу пришли психологи-психоаналитики, предложившие заменить понятие желания понятием влечения^[10]. Желание – это мотивация, которая может включать в себя предвидение действия и которая формируется из воображаемого воздействия человека на внешний мир. Но, наверное, следует пойти дальше простой замены одного понятия другим. Если мотивация человека включает в себя предвидение действия и представление о нем, то ее вид будет зависеть от природы его когнитивного отношения к миру, а это значит, что следует говорить о разных формах мотивации. Например, нельзя всерьез говорить о желании есть голодного новорожденного ребенка. Более того, недостаточно объяснять ощущение волевого акта только наличием желания. (В особенности понятие бессознательного желания так и не дает никакого решения проблемы симптоматического поведения, пока отношение такого желания к сознательному намерению остается неоднозначным.) Поэтому нам требуется более полная и подробная картина процесса воображения такого действия, то есть картина, в которой эти процессы послужили бы контекстом для ощущения желания, потребности и, может быть, даже влечения. Короче говоря, это должно быть представление не только о природе мотиваций, а прежде всего о процессах, которые содержатся в человеческом действии^[11].

Такие понятия, как «воля» и «волевой акт», имеют неоднозначный смысл; пока лучше просто говорить о самоуправлении человека своим поведением. Нет никаких причин считать такое самоуправление внутренне противоречивым или философски неубедительным. Мы признаем существование разных форм саморегуляции – не только в живых организмах и биологических системах, но и в некоторых сложных механизмах, организациях и даже в политических партиях. Например, функции организма или жизнедеятельность организма в целом регулируются процессами, протекающими у него внутри. Эти процессы обладают определенной степенью автономии, независимостью от внешних условий и окружающей среды, формируя у организма определенный уровень адаптивности. При этом мы рассматриваем эту самоорганизацию, не опираясь на витализм, не используя ни одной категории, относящейся к свободной воле, и не делая никаких исключений в действии законов природы или в отношении предопределенности^[12]. Чем более организм автономен и независим от того, что в данный момент его окружает, и чем больше диапазон и уровень его адаптивности, тем, наверное, сложнее предсказать его поведение.

Вероятно, следует отличать саморегуляцию от ее особой и развитой формы, которую можно было бы назвать «самоуправлением», хотя вряд ли это отличие может быть слишком явным. Например, инстинктивное поведение животных обусловливает некоторую форму саморегуляции и некоторый уровень автономии. Животное, которое испытывает жажду, ищет воду и на нее реагирует; дефицит или дисбаланс воды в организме, обращенном к окружающей среде, устраняется в результате сложного процесса активного поиска животным воды вследствие этого дисбаланса или доступности объекта, удовлетворяющего потребность. Но ограничения такой автономии и ограниченный смысл, в котором такое поведение можно назвать самоуправляемым (если можно назвать вообще), становятся очевидными по сравнению с возможностью человека предвидеть и планировать поддержание своей жизни и удовлетворение своих потребностей. Инстинктивное самосохранение животного определяется внутренними биологическими процессами. При этом нельзя с уверенностью сказать, что животное управляет этим процессом; напротив, можно сказать обратное, как и о животном, которое испытывает жажду.

Инстинктивное поведение грудных младенцев в какой-то степени можно сравнить с поведением животного. Элементарные потребности или ощущение дискомфорта вызывают определенные виды действий: плач, поиск материнской груди, сосательные движения, которые служат сигналом окружению, что младенцу требуется внимание и забота. Нет никаких сомнений, что в таком поведении младенца, как и вообще в природе, есть элементы, которые могут показаться намеренными или целенаправленными, но по существу являются только рефлекторными или инстинктивными реакциями на определенные ощущения.

Но в процессе развития ребенка диапазон и разнообразие паттернов поведения стремительно возрастает, и достигается новый уровень автономии. Развивается самоосознание и осознание (способность к воображению) возможностей воздействия на внешний мир, имеющие громадные последствия в отношении ребенка к внешнему миру. Это отношение быстро становится все более и более активным. Поведение, которое раньше было только реактивным, сменяется намеренными действиями. Все реже и реже поведение вызывается какими-то отдельными потребностями и все меньше и меньше определяется инстинктивными склонностями или склонностями, свойственными этим потребностям. Поведение становится детерминированным благодаря гораздо более сложным интегративным процессам, включающим в себя воображение и замещающим воздействие отдельных сиюминутных потребностей или воздействие окружающей среды. Появляется новый вид саморегуляции в виде все больше и больше формулируемых осознанных целей, а вместе с ними – и новый тип поведения: намеренного, планируемого действия – самоуправляемого действия в полном смысле слова.

Различие между инстинктивным поведением и действием, обусловленным осознанной целью, можно сравнить с разницей между социальным движением в толпе или в обществе, у которого нет ни сознательного плана организации, ни плана социальных изменений. В обществе, в котором отсутствует такой план, происходят и социальные изменения, и социальные движения, но общество в целом изменяется вследствие деятельности отдельных групп или отдельных людей, преследующих собственные цели. Нельзя с уверенностью сказать, что общество в целом имеет свои цели или что оно является самоуправляемым, хотя определенно могут присутствовать некоторые тенденции в направлении его развития и даже явно выраженная целенаправленность. В плановом, организованном обществе такие локальные напряжения заменяются другой, по-видимому, интегральной динамикой, которая в целом не зависит от каждой из этих групп и моментально не реагирует на каждое внутреннее воздействие, но может иметь план развития всего общества в целом. (Такое историческое развитие было мечтой марксистов. В наступлении социализма Маркс видел не только появление другой, более прогрессивной стадии общественного развития, но и новую веху в развитии человеческой автономии, социальной автономии, при которой общество уже не будет слепо следовать экономическим тенденциям, а станет целенаправленно развиваться в соответствии с общечеловеческими ценностями. Тогда, по выражению Маркса, будет происходить движение общества из «царства необходимости в царство свободы».)

В поведении взрослого человека ни одно внешнее действие не является простой неотложной реакцией на какую-то конкретную потребность или возможность. Практически все действия в той или иной мере являются запланированными и самоуправляемыми. Взрослый человек не может действовать немедленно и неосмотрительно, даже если очень захочет, не представляя и в той или иной мере не осознавая самого действия, разве что за исключением очень серьезных патологических случаев. Потребности, интересы, желания, возможности вместо «включения» реакций порождают заинтересованность в возможности действовать, как это происходит у младенца. В более осознанных ситуациях представление о возможностях действия развивается в решительное желание действовать или в намерение делать выбор или принимать решение. Этот процесс, который происходит быстро, непрерывно и в основном остается незамеченным, по существу, и приводит к действию; его результат, побуждение к действию, появляется, только если процесс развивается в намерение. Намерение становится побуждением к действию. Это не побуждение, вызванное потребностями или влечениями к объекту; это побуждение к действию человека, осознающего возможности действия, который видит эти возможности через призму своих установок, способов мышления и прочих своих интересов. Именно поэтому качество действия (импульсивного или непроизвольного) будет характерным для данного человека в той мере, в которой оно станет отражением интенсивности его определенной потребности или конкретного желания.

Именно такие действия мы называем «волевыми»; именно такое сознательное намерение в его самой непроизвольной форме, когда оно оказывается столь сильным, что позволяет преодолеть препятствия или более произвольные влечения, мы называем «волей». Способность к такому действию является основой не просто относительной независимости от непосредственного окружения, но и активного владения ситуацией. Она также становится основой для ощущения человеком своей автономии. Ощущение процесса воображения, исследования возможностей с кульминацией в побуждении к действию, в намерении – это ощущение ситуации выбора, свободы действия и состояние человека, который является хозяином самому себе.

Сказать, что человеческое действие всегда в какой-то степени является волевым и определяется осознанными целями, – не значит утверждать, что все действия совершаются абсолютно намеренно или что каждый фрагмент поведения является запланированным и осознанно целенаправленным. Это не значит, что цели действия обязательно полностью и четко сформулированы или самостоятельны. Намеренность и способность к волевым действиям развивается постепенно, проходя некоторую последовательность стадий развития и в детстве, и во взрослом возрасте, принимая множество самых разнообразных форм. У разных людей есть разные характерные склонности и способности в формулировке цели, в степени намеренности и в стиле действия и соответствующие различия в ощущении волевого акта.

Две невротические разновидности волевого действия могут послужить примерами многочисленных форм осознанного самоуправления: с одной стороны, действия истерических, импульсивных и некоторых пассивных, «слабых» людей, а с другой – действия ригидных людей. В первом случае зачастую замыслы и цели оказываются слишком смутными, а намерения – с трудом сформулированными и не полностью осознанными. Такой человек может чувствовать, что практически не имеет собственных целей, что его все действия полностью зависят от внешних обстоятельств, от ожиданий других людей и что они представляют собой рефлекторную реакцию на внешнюю ситуацию, которой они не могут сопротивляться. Такой человек может сказать: «Я ничего не имел в виду, а делал это просто так» или «Я этого не хотел, но он (она, они) меня попросили». Такие отказы от осознанных намерений не вызывают полного доверия, но не стоит сомневаться, что в данном случае степень осознания намерения, взвешенность и преднамеренность сведены к минимуму; вместе с тем существует тенденция к быстрому и относительно ситуативному действию^[13]. С другой стороны, для ригидного характера характерен слишком высокий уровень формулирования и осознания замыслов и целей, мучительное осознание выбора и принятия решения и высокая степень преднамеренности действия.

Назад к карточке книги "Автономия и ригидная личность"