Текст книги "Сон № 9"

Автор книги: Дэвид Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

В семь сорок я вдруг понимаю, где нахожусь. Омэ-кайдо. Этот цирконитовый небоскреб – «Паноптикум». Прохожу еще немного по направлению к Синдзюку и оказываюсь на перекрестке с Кита-дори. Кафе «Юпитер». Утро уже раскочегарилось. Смотрю, сколько у меня денег. Если пройтись пешочком к Уэно, то хватит на подлодку до Кита-Сэндзю и на легкий завтрак. Такой легкий, что улетит, если чихнуть.

Кондиционер наполняет кафе «Юпитер» влажной прохладой. Я покупаю кофе и маффин с ананасом, сажусь у окна и рассматриваю свое призрачное отражение в стекле: двадцатилетний Эйдзи Миякэ – волосы свалялись от пота, весь провонял коноплей и креветочным сексом, а на кадыке – о ужас! – засос размером с Африку. Островной загар на лице завершил превращение в трутневые белила. Официантка с прекрасной шеей этим утром не работает – попадись я ей на глаза в таком виде, я бы взвыл, мгновенно состарился веков на девять, иссох и осыпался горкой перхоти и ногтей. Единственный, кроме меня, посетитель – женщина, изучающая модный журнал с арсеналом косметических средств. Я даю себе клятву больше никогда не прикасаться к женщинам, даже в мыслях. С удовольствием уминаю маффин и разглядываю телеэкран на здании Эн-эйч-кей. С пусковой установки стартует ракета, города охвачены огнем. Новая модель мобильника «Нокия». Министр иностранных дел заявляет, что мнимые зверства в Нанкине^[74] во время Второй мировой – это измышления левых с целью подорвать патриотизм. Зиззи Хикару моет голову шампунем «Жемчужная река». Облепленные мухами скелеты подкрадываются к какому-то африканскому городу. «Нинтендо» с гордостью представляет «Универсальных солдат». Подросток, который угнал междугородный автобус и перерезал горло трем пассажирам, говорит, что сделал это, чтобы выделиться. Смотрю на несущийся мимо поток машин и вдруг слышу знакомое покашливание. Я и не заметил, как появился Лао-цзы. Он достает пачку «Парламента», но зажигалку, по всей видимости, потерял.

– Приветствую вас, Капитан.

Я протягиваю ему зажигалку.

– Доброе утро.

Он замечает мой засос, но ничего не говорит. Перед ним откидной экран для видеоигр величиной с книгу, по дизайну – явно из двадцать третьего века.

– Новенький «видбой-три» – картинка с разрешением десять тысяч по горизонтали и столько же по вертикали, четыре гигабайта, объемное звучание, чип с искусственным интеллектом «Сократ». Программное обеспечение выпустили только на прошлой неделе: «Виртуа сапиенс». Подарок моей невестки. – Лао-цзы ерзает на табуретке. – По совету докторов, чтобы я не впал в маразм.

Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:

– Очень мило с ее стороны.

Лао-цзы стряхивает пепел.

– По-твоему, уговорить моего дебильного сына продать мои рисовые поля владельцу супермаркета – это мило? Где он, тот сыновий долг? Я переписал землю на этого недоумка, чтобы после моей смерти его не загрызли волки из налоговой, и на тебе! – Он тычет в машину. – Вот чем мне отплатили. Пойду продую шланг – в моем возрасте начинаешь страдать недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?

Он придвигает «видбой-3» ко мне и отправляется в туалет. Я снимаю бейсболку, подключаюсь и нажимаю «ПУСК». Экран загорается.

Добро пожаловать в «Виртуа сапиенс»!

[все права защищены]

Я вижу, вы новый пользователь. Ваше онлайновое имя?

> эйдзи миякэ

Поздравляем с регистрацией в «Виртуа сапиенс», Эйдзи Миякэ. Вы уже никогда не будете одиноки. Пожалуйста, выберете категорию отношений. Друг, Враг, Незнакомец, Любовница, Родственник.

> родственник

О’кей, Эйдзи. С каким родственником вы хотите сегодня встретиться?

> с отцом, конечно же

Прошу прощения. Пожалуйста, не двигайтесь в течение трех секунд, я оцифрую ваше лицо.

Значок на экране мигает, и микрообъектив, вмонтированный в рамку экрана, вспыхивает красным.

О’кей.  А теперь замрите. Я регистрирую изображение вашей сетчатки.

Появляются стена, пол и потолок. Растровое изображение ковра стремительно затягивает пол. По стенам разворачиваются полосатые обои. Возникает окно с видом на цветущие сливы, трепещущие под весенней грозой. Дождевая завеса туманит стекло. Слышно, как тихо-тихо падают капли. В комнате полумрак. Слева появляется лампа, и от нее разливается уютный желтый свет. Под окном возникает прозрачный диван. Его закрашивают зигзагообразные штрихи. На диване сидит отец, закинув ступню правой ноги на левое колено, что смотрится круто, но вряд ли удобно. Программа наделила его моим носом и ртом, но челюсть сделала массивнее, а волосы – реже. Глаза у него – как у сумасшедшего ученого, который вот-вот откроет секрет господства над миром. Симметричные морщины. Он одет в черный домашний халат и сияет, будто только что принял ванну. Отец наклоняется в правую сторону экрана, где возникает ведерко для вина, вытаскивает из него бутылку и читает этикетку: «Шабли, 1993 год». Бодрый, отчетливый, ровный голос, как у диктора, который читает прогноз погоды. Он наливает себе бокал вина, картинно наслаждается букетом и вроде бы цедит сквозь сомкнутые губы. Подмигивает. Сверкает белозубой улыбкой:

– Добро пожаловать домой, сынок. А напомни-ка, сколько мы уже не виделись?

> на самом деле никогда

Его брови взлетают вверх.

– Так долго? Время летит стрелой! Сколько же новостей у нас накопилось, чтобы рассказать друг другу. Но мы с тобой отлично поладим. Расскажи, как у тебя со школой, сынок.

> я уже закончил школу. мне двадцать лет

Он потягивает вино, перекатывает его по языку, проводит рукой по волосам:

– Неужели, сынок? – Он наклоняется к разделяющему нас экрану.

Потрясающее разрешение! Я даже отшатываюсь от неожиданности.

– Значит, ты сейчас, должно быть, в университете. Где это ты – в кафетерии?

> я не стал подавать документы. нет ни денег, ни родителей, чтобы платить

Отец откидывается назад и ленивым жестом кладет руку на спинку дивана:

– Неужели, сынок? Какая жалость. Образование – прекрасная вещь. Так как же ты проводишь время?

> я рок-звезда

Его брови взлетают вверх.

– Правда, сынок? Рассказывай. Ты добился успеха, славы и богатства или ты просто один из миллионов, которые все еще ждут счастливого случая?

> и славы, и успеха. во всем мире

Он подмигивает и сверкает белозубой улыбкой:

– Я знаю, повстречать своего старика после стольких лет не очень-то просто, сын, но нет ничего лучше честности. Если ты такая звезда шоу-бизнеса, почему я ни разу не читал о тебе в журнале «Тайм»?

> я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь

Он залпом выпивает остатки вина.

– Не то чтобы я тебе не верил, сын, но не назовешь ли ты свой псевдоним? Я хочу похвастаться своим знаменитым сыном перед приятелями – и перед управляющим банка!

> Джон Леннон

Отец хлопает себя по колену:

– Настоящего Джона Леннона застрелил Марк Чепмен в тысяча девятьсот восьмидесятом году, так что ты вешаешь мне лапшу на уши.

> может, сменим тему?

Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону:

– Отцу с сыном пришло время поговорить по душам? Не надо бояться своих чувств. Скажи, что тебя тревожит?

> кто вы такой на самом деле?

– Твой отец, сынок!

> но как человек кто вы?

Отец снова наполняет бокал. Небеса плавятся от молний, цветущие ветки сливы царапают оконное стекло, пурпур на сером фоне превращается в черный на титаново-белом. Похоже, программе требуется время, чтобы реагировать на нестандартные или общие вопросы. Отец издает смешок и ставит ноги вместе:

– Сынок, это слишком большой вопрос. С чего, по-твоему, мне следует начать?

> что вы за человек?

Отец закидывает левую ступню на правое колено:

– Дай подумать. Я – японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По профессии я актер. Хобби – подводное плавание с маской и хорошее вино. Но не бойся – все эти подробности обнаружатся, когда мы станем ближе друг другу, а я надеюсь, что ты снова придешь. Я хотел бы тебя кое-кому представить. Что скажешь?

> о’кей

Изображение на экране ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то женщина – лет сорока? – сидит на полу, курит, между затяжками напевая отрывки из «Norwegian Wood»^[75]. На ней свободная мужская рубашка, стройные ноги обтянуты черными легинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии. Глаза у нее как у меня.

– Привет, Эйдзи. – В ее голосе звучит нежность; она рада меня видеть. – Догадываешься, кто я?

> белоснежка?

Она улыбается моему отцу и гасит сигарету:

– Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я – твоя мать.

> дорогая мамочка, вы с папой не виделись уже семнадцать лет

Программа переваривает неожиданную информацию: гроза бодает окно. Мама закуривает новую сигарету:

– Ну, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас мы отлично ладим.

> значит, на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь вытягивать деньги?

– Мне больно это слышать, Эйдзи. – Моя виртуальная мать отворачивается и всхлипывает, до ужаса похоже на мою настоящую мать, с такой же сухой, скрытой дрожью в голосе.

Я набираю извинение, но отец опережает меня. Он говорит медленно, зловеще, будто трагический актер:

– Это дом, молодой человек, а не гостиница! Если ты не в состоянии держать себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!

Ну и постаралась же программа, создавая мне виртуальных родителей! А они думают, что постаралась реальность, создавая им виртуального сына. Цветы сливы страдают от погоды, не соответствующей сезону.

– Эй! Подъем! Есть тут кто-нибудь? – орет какой-то посетитель кафе «Юпитер», заглушая шум виртуального ливня. – Детка, ты меня обсчитала!

Я отключаюсь и оборачиваюсь посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень ростом с гризли, в замызганной рубашке, рычит на девушку с самой прекрасной шеей на свете – и когда она успела прийти? Она смотрит на него с удивлением, но спокойно. Ослица моет посуду, от греха подальше, а моя девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным хряком.

– Вы дали мне банкноту в пять тысяч иен.

– Послушай, детка, я дал тебе банкноту в десять тысяч иен. Не пять! Десять!

– Господин, я абсолютно уверена…

Он буквально встает на дыбы:

– По-твоему, я вру?

– Нет, по-моему, вы ошибаетесь.

– Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?

Очередь тревожно шевелится, но все молчат.

– Я…

– Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро.

Она открывает кассу:

– Здесь даже нет десятитысячной банкноты.

Хряк брызжет слюной и скалит клыки:

– Ага! Ты прикарманиваешь деньги из кассы!

То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли «Виртуа сапиенс» притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому типу и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Хряк еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, придется атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах вспыхивают искорки рождественских гирлянд, а Хряк отступает с протяжным булькающим «ааааааааа». Зажимает расквашенный нос, кровь течет по пальцам. Я возвращаюсь в исходное положение, нащупываю, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо:

– Пошел вон, сейчас же, не то искрошу тебе долбаные зубы в долбаный порошок, – смотрю, что у меня в руке, – вот этой пепельницей!

Должно быть, я убедительно изображаю безумца – прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Хряк ретируется. Посетители смотрят ему вслед. Лао-цзы хлопает меня по плечу:

– Чистая работа, Капитан.

Ослица подходит к своей коллеге, полная участия:

– С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит…

Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и гневно глядит на меня:

– Я и сама бы с ним справилась.

– Знаю, – отвечаю я.

Рождественские гирлянды зловеще мигают.

– Но все равно спасибо.

Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки рождественских гирлянд начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от боли. Сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.

Интересно, бывала ли моя мать в кафе «Юпитер», когда жила в Токио? Может быть – после того как родились мы с Андзю, – она сидела на этом самом месте, ожидая, когда с ней свяжется Акико Като. Трутни из «Паноптикума» работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца в Токио я так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в дурацкую игру.

– Привет. – Официантка с самой прекрасной шеей на свете держит в руках кофейник. – Налить?

– Боюсь, у меня больше нет денег.

– За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.

– Тогда с удовольствием. Спасибо.

Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:

– Как ваша голова?

Опираюсь на локоть, прикрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.

– Прекрасно.

– Еще что-нибудь?

– Что – что-нибудь?

– Еще один маффин? За мой счет.

– Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против, – боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог, – так это узнать, как вас зовут.

Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.

– Аи Имадзё.

Классное имя.

– А вас?

– Эйдзи Миякэ.

Не такое классное.

– Эйдзи Миякэ, – произносит Аи Имадзё, и я чувствую себя намного, намного лучше. Она изучает шишку у меня на лбу. – Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой.

– Нет, если умеешь это делать. Как выяснилось.

– Значит, у вас нет привычки каждый день кого-нибудь бодать?

– Это был мой первый удар головой.

– Историческое событие.

На перекрестке загорается зеленый, и рой машин с жужжанием устремляется в туманную дымку.

– Я вас уже где-то видела, Эйдзи Миякэ.

– Да, в тот день, когда была гроза. Две недели назад. Вы решили, что я – ну, в общем, так оно и было – подслушиваю ваш телефонный разговор. В конце вашей смены. Я просидел здесь часа два.

– Ага, – кивает Аи Имадзё, – теперь вспомнила.

– Проклятые биоборги! – костерит Лао-цзы «видбой-3».

– У меня перерыв. Не возражаете, если я присяду?

Не возражаю ли я?

– Конечно нет.

И к моей радости и смущению – я еще не могу прийти в себя от ночи, проведенной с незнакомкой в отеле любви, – девушка с самой прекрасной шеей во всей вселенной садится рядом со мной.

– И как же прошла ваша встреча? – спрашивает она.

– С кем?

– С тем, кого вы ждали в день, когда была гроза.

– Нет, встреча не состоялась.

– С подругой?

Я останавливаюсь на сокращенной версии и перепрыгиваю через Акико Като.

– С родственником.

– И давно вы его ищете?

– Три недели.

– Три недели? С тех пор, как приехали в Токио?

– Откуда вы знаете?

Ее щеки надуваются мячиками, а глаза превращаются в два маленьких полумесяца. Мне нравятся такие улыбки.

– Ваш акцент. Через полгода вы его потеряете. Откуда вы родом?

– Вы, наверное, о таком месте даже не слышали.

– А давайте проверим.

– Якусима. Остров близ…

– …южного побережья Кюсю, где растут кедры Дзёмон, древнейшие обитатели восточного полушария. Итак, как вам Токио, этот непростой город?

«Токио, этот непростой город». Классное выражение.

– Полон сюрпризов. Иногда здесь одиноко. По большей части странно. Не получается ходить по прямой – я постоянно на кого-нибудь налетаю.

– Перестаньте думать о том, как вы ходите. Это все равно что подносить ложку ко рту: задумаешься, как это сделать, – промахнешься. Откуда вы знаете, что ваш родственник проходит мимо этого места?

– На самом деле я не знаю. Я даже не знаю, как он выглядит.

– Это дальний родственник?

– Ох, вам будет скучно слушать.

– А почему вы решили, что мне будет скучно? Вы смотрели в телефонном справочнике?

– Я даже не знаю, как его зовут.

Аи Имадзё недоуменно морщит лоб:

– А он знает, как вас зовут?

– Да.

– Дайте сообщение в колонки личных объявлений: «Родственников Эйдзи Миякэ просят написать на такой-то абонентский ящик». Ну, как-нибудь так. Большинство токийцев читают одни и те же три-четыре газеты. Если ваш родственник и не заметит объявления, то его увидит кто-нибудь другой и ему скажет. Что, не верится?

Я лихорадочно размышляю.

Аи Имадзё пристально на меня смотрит:

– Что?

Ах, как мне нравится, когда Аи Имадзё так на меня смотрит!

– Понятия не имею.

Снова эта улыбка, с долей замешательства.

– О чем?

– Понятия не имею, почему я так глуп, что не подумал об этом раньше. А в какие газеты?

– О, дикарь с Кюсю^[76]! – встречает меня Бунтаро в «Падающей звезде». – Твои глаза как проталины от мочи на снегу.

Мой домовладелец ест черничное мороженое на палочке. На экране телевизора кто-то в черном костюме бредет по пустыне. Звуки слайд-гитары кружат вместе с перекати-полем. Черному костюму неплохо бы отправиться в чистку, а человеку – побриться и принять душ.

– Доброе утро. Что за фильм?

– «Париж, Техас» Вима Вендерса.

Бунтаро проглатывает остатки мороженого, стараясь, чтобы оно не сорвалось с палочки. Смотрю фильм. В Париже, штат Техас, не особо много происходит.

– Какой-то медленный фильм, правда?

Бунтаро облизывает руку.

– Это, парень, экзистенциалистская классика. Человек, которому отшибло память, встречает женщину с огромными титьками. Ну, рассказывай. Как ночка? Отшибло память или огромные титьки? Меня не обманешь, так и знай. Я тоже когда-то был молод. А ты парень не промах, скажу я тебе. Две недели в большом городе, а уже ухлестываешь за благоуханным полом.

– Я просто встретил друзей.

– Ну-ну. Кстати, о друзьях. Я тут сегодня видел огромного таракана.

– Все претензии – к домовладельцу.

– Нет, серьезно. Сперва я решил, что это облезлая крыса. А он как зашевелит своими рогами… Ну, я попытался его пришлепнуть, но он взлетел, пронесся над лестницей и исчез под твоей дверью с такой скоростью, что я даже не успел ахнуть. Может, его схрумкала твоя голодная кошка. А может, это он схрумкал твою голодную кошку.

– Я накормил свою голодную кошку перед тем, как уйти.

Отлично! Бунтаро привыкает к мысли, что Кошка живет в моей капсуле.

– Ага! Значит, свидание было запланировано.

Голова гудит.

– Оставьте меня в покое, – умоляю я. – Пожалуйста.

– А я к тебе приставал? Опустоши то, что переполнено, наполни то, что пусто, почеши там, где чешется, – вот три ключа к гармонии. А откуда у тебя на горле это странное красное пятно?

Лучшая защита – нападение.

– У вас ширинка расстегнута.

– И что с того? Дохлая птичка из гнезда не вылетит.

– Ваша птичка не такая уж и дохлая. Посмотрите на свою жену.

– Птичка сдохла. Посмотри на мою жену.

– Чего-чего?

– Однажды, мой мальчик, ты поймешь, что я имею в виду.

Я уже собираюсь подняться наверх, когда входят трое подростков. Тот, кто у них за главного, обращается ко мне:

– У вас есть «Виртуа сапиенс»?

– Никогда не слышал, – отвечает Бунтаро. – Это сиквел «Гомо»?

– Чего-чего?

– Это видеоигра, – объясняю я. – Вышла на прошлой неделе.

Приспешник главаря не обращает на меня внимания.

– А «Меч Зикворума» есть?

– Софта нет. Только видео.

– Чё я вам говорил! – восклицает главарь, и они удаляются.

– Всегда пожалуйста, ребята. – Бунтаро смотрит, как они уходят. – Знаешь, Миякэ, из одного авторитетного источника – не что-нибудь там, а «Ребенок и вы» – я узнал, что среднестатистический японский отец проводит со своим отпрыском семнадцать минут в день. А с видеоиграми среднестатистический школьник проводит девяносто пять минут в день. Новое поколение с электронными папашами. Когда родится Кодаи, сказки на ночь ему будут рассказывать родители, а не больные на голову программисты-извращенцы. Я уже готовлю свое большое громкое «нет», на случай если Кодаи прибежит ко мне выпрашивать игровую приставку.

– А если он прибежит в слезах, когда одноклассники перестанут с ним разговаривать, потому что его папочка из вредности отказывается купить ему игровую систему?

– Я… – Бунтаро морщит лоб. – Об этом я не подумал. А как поступал твой отец в таких случаях?

– Он был далеко.

– А мама?

Одна маленькая ложь влечет за собой другую.

– Я играл в футбольной команде. Так или иначе, мне нужно, э-э, освежиться.

Поднимаюсь в капсулу, принимаю душ, вытираюсь, обливаясь потом так, что впору снова ополоснуться, – и разворачиваю футон. Сон не идет. Перед глазами всплывает образ Аи Имадзё. Ее гибкая шея, ее улыбка. Аи Имадзё называет меня по имени. Встаю, беру аккорды на гитаре, но пальцы не слушаются. Проверяю тараканий мотель. Там только один постоялец, младенческого возраста. Таракан раззвонил по всему миру о гостеприимстве моего мотеля. Возвращается Кошка, досуха опустошает миску с водой. Я наливаю еще, и она снова выпивает все до капли.

Позже я выхожу купить вечерний выпуск «Токио симбун». Еду на подлодке до Уэно и, выбрав в парке тихое местечко, заполняю бланк объявления. Несколько раз начинаю заново – крайне важно не написать ничего такого, что может разозлить мачеху или создать впечатление, что мне нужны деньги. В конце концов я доволен планом «В»: простое, короткое сообщение. Отправлю его завтра, в обеденный перерыв. Сосу шипучий леденец. В парке Уэно полно семей с детишками, парочек, стариков, иностранцев – бразильцев, китайцев, – у каждого народа свой кусочек территории. Любители ходить по музеям, любители фотографировать, скейтбордисты. Цикады на деревьях, младенцы под деревьями, парк аттракционов среди деревьев. Масляные голуби. По периметру, как по велосидрому, носятся мотоциклы. Пахнет сахарной ватой, благовониями, зоопарком и такояки^[77]. Я направляюсь к пруду Синобадзу, посмотреть, как кормят уток. Укладываюсь под деревом и вставляю в «Дискмен» «Mind Games»^[78]. Сегодня самый жаркий день за всю историю сентябрей. Смотрю на облака. Вот идет Дама с фотографиями, споря с невидимым собеседником. Интересно, соберусь ли я когда-нибудь с духом пригласить Аи Имадзё на свидание? Молодая женщина с бумажным пакетиком кормит уток хлебными корочками. Рядом с ней на скамейке лежит стопка библиотечных книг. Меня клонит в сон. Женщина подводит ко мне велосипед, будто хочет что-то сказать. Изучает мое лицо. Я нажимаю «Стоп», и парковый гомон снова льется в уши.

– Нет, – наконец говорит она. – Это не просто совпадение.

– Простите?

Она с недоверчивым отвращением качает головой:

– Даймон за мной шпионит.

Я подскакиваю:

– Кто вы?

Ее лицо суровеет.

– Не надо мне этого дерьма.

Чего-чего?

Она шипит, тыча в меня пальцем:

– Да пошел он на хрен! Так ему и передай. Пусть охмуряет сопливых школьниц своими фантазиями насчет побега! Передай ему, что он ничтожество! Передай ему, что моя родина перестала быть японской колонией в конце прошлой войны! Передай, что, если он будет звонить, я поменяю номер телефона! А если сунется ко мне домой, получит в рожу вилкой. Передай Юдзу Даймону, чтобы катился куда подальше! Чтоб он сдох! Все это относится и к тебе тоже.

Утки крякают.

И вдруг меня осеняет. Эта женщина – Мириам, хостесса из «Пиковой дамы». Та, что вчера не пришла на свидание к Юдзу Даймону в игровой центр. А я помог Юдзу Даймону с ней поквитаться. Ужас!

– Честное слово, – начинаю я. – Я… я не знал… я вовсе за вами не шпионю, я… – (Утки пролетают мимо, хлопая крыльями.) – Я и не думал… то есть это ошибка, я и понятия не имел, что вы будете здесь… откуда мне знать? Ну, мы с Даймоном почти не знакомы…

Первое: платан игольчато мерцает. Второе: до меня доходит, что она сильно и точно саданула меня ногой по яйцам. Третье: я корчусь от боли под градом горошин агонии. Четвертое: слышу ледяной голос, способный заморозить весь пруд:

– Я точно знаю, кто ты такой, Эйдзи Миякэ. Ты – пиявка-вымогатель, который живет ложью. Так же как твой отец.

Она идет к велосипеду. Превозмогая боль, повторяю про себя ее последние слова.

– Подождите!

Она уезжает.

Пошатываясь, встаю на ноги.

– Подождите!

Она крутит педали – прочь по дамбе между утиным прудом и озером, по которому катаются на лодках. Бросаюсь бегом, но от боли перехватывает дыхание.

– Мириам! Подождите!

Мамаши с колясками оборачиваются, подростки на мотоциклах глазеют и смеются. Даже утки смеются.

– Мириам!

Опускаюсь на корточки, признав свое поражение, и смотрю, как она исчезает в миражах и брызгах фонтанов. Она знает моего отца! Хочется радоваться забрезжившей надежде и в то же время выть от бессилия. Нетвердой походкой я возвращаюсь к своим пожиткам и в пыли между корнями платана замечаю кое-что еще. Библиотечная книга выпала, когда Мириам меня саданула. Что за книга? Не могу прочитать ни слова – она на корейском.

В закоулках Сибуя я теряю счет времени. Кажется, что между «вчера» и «сегодня» несколько недель. Лабиринт узких улочек с резкими тенями и вчерашний розовый квартал – два разных города. Среди отбросов снуют кошки и вороны. Фургоны пивоваренной компании задним ходом въезжают в переулки. Из водосточных желобов брызжет вода. Ночная часть Сибуя дремлет, словно дряхлый комедиант между выступлениями. Глаза разбегаются от обилия вывесок: «Дикая орхидея», «Ямато-надэсико»^[79], «У Мака», «Диккенс», «У Юми-тян». Даже если «Пиковая дама» где-то здесь, я так устану от поисков, что ее не увижу. Я вышел из «Падающей звезды» без часов и не представляю, сколько осталось до вечера. Ноги гудят, во рту привкус пыли. Ну и жара. Я обмахиваюсь бейсболкой. Лучше не становится. Какая-то пожилая мама-сан поливает бархатцы на подоконнике третьего этажа. Я оглядываюсь на нее, а она рассеянно смотрит мне вслед.

В телефонной будке – порносафари и вонь нестираных брюк. В Токио незачем покупать секс-мангу – достаточно найти ближайший телефон-автомат. Мы с двоюродными братьями сэкономили бы целое состояние. Здесь все формы и размеры, какие только можно представить, и много еще чего. Втроем, вчетвером, садо-мазо, школьное обозрение, «серебряные» услуги для восьмидесятилетних^[80].

– Справочная, – отвечает женский голос. – Назовите город, пожалуйста.

– Токио.

– Район?

– Сибуя.

– Имя?

Мисс Манила Санрайз надувает губки над парой надувных мячей. Нет, конечно же…

– Имя, пожалуйста…

…не может быть, чтобы настоящие…

– Имя, пожалуйста!

– Э-э, простите. Я ищу клуб «Пиковая дама».

– «Пиковая дама»… секундочку…

Стук клавиатуры.

Мисс Взбитые Сливки слизывает пену с каблучков-шпилек.

Стук клавиатуры.

– «Пиковый интерес»… «Пикник втроем»… Извините, такого нет.

– Вы уверены? Я был там вчера вечером. Может, у них новый номер?

Миссис Венник на помеле, рядом пузырь со словами: «Вперед! Назад! И весело тряхнем!»^[81]

– Новые номера добавляются в компьютер по мере регистрации.

– Значит, номера «Пиковой дамы» у вас в компьютере нет…

– Должно быть, он не указан в справочнике.

Странно.

– Что же это за клуб такой, если он скрывает свой телефонный номер?

– Должно быть, очень эксклюзивный клуб. Извините, ничем не могу вам помочь.

– Да, конечно. Спасибо.

Вешаю трубку. Большая карточка исписана детским почерком. Телефонного номера нет. «Если хочешь секса со мной, я снаружи». Оглядываюсь. Она смотрит сквозь стекло прямо на меня. Шестнадцать? Пятнадцать? Четырнадцать? У нее больной взгляд. Она медленно прижимает губы к стеклу. Я удираю быстрее, чем Таракан.

Дверь в полицейский участок открывается туго. Толкаю изо всех сил, и она со скрипом подается. Выцветшие плакаты «В розыске» с фотографиями последователей «Аум Синрикё»^[82], «Набери 110», «Вступи в полицию и служи Японии». Спасибо, обойдусь. Картотечные шкафы. Черно-белые настенные часы с бегущей секундной стрелкой, такие висят во всех государственных учреждениях. Календарь с логотипом «Сити-банка», шелестящий под дуновением вентилятора. Полицейский, откинувшись назад и заложив руки за голову, медитирует. Он приоткрывает глаз:

– Чего тебе, сынок?

– Извините, я ищу клуб.

– Ты ищешь клуб? – Слова сочатся из уголка губ.

– Да.

– Любой подойдет? Или какой-то конкретный клуб?

– Я ищу конкретный клуб.

– Ты ищешь конкретный клуб.

– Да.

Вдох, долгий, как конец света. Поднимается второе веко. Два налитых кровью глаза. Молчание затягивается. Он наклоняется вперед – стул скрипит – и разворачивает на столе карту^[83]. Вверх ногами.

– Как звать?

– Эйдзи Миякэ.

Долгий пристальный взгляд.

– Да не тебя, гений. Клуб как называется?

– Э-э, простите. «Пиковая дама».

Полицейский мрачнеет:

– Ты член этого клуба?

Я сглатываю:

– Не совсем. Я там был. Вчера.

Он хмурится, как будто я что-то скрываю:

– По приглашению?

Я киваю:

– Да.

Он рассматривает меня под другим углом:

– И ты снова хочешь туда пойти? Зачем?

– Мне нужно поговорить с одним… знакомым, который там работает.

– Тебе нужно поговорить с одним знакомым, который там работает. Сколько, говоришь, тебе лет?

– Я, э-э, этого не говорил.

– Ясно, что не говорил, гений. Поэтому я и спросил. Сколько тебе лет?

Это еще зачем?

– Двадцать.

– Документы.

Нервничая, открываю бумажник и протягиваю ему водительские права. Полицейский скрупулезно их изучает:

– Эйдзи Миякэ, житель префектуры Кагосима. Приехал в Токио найти работу?

Я киваю. Он читает дальше:

– Дата рождения – девятое сентября. Двадцать тебе исполнилось вчера, так?

– Так.

– Значит, во время посещения вышеупомянутого клуба ты еще не достиг возраста, когда разрешается распитие спиртных напитков? Так?

– Я был в «Пиковой даме» вчера. В свой день рождения.

– Ты был в вышеупомянутом клубе вчера. В свой день рождения.

– Все, что мне нужно, – это адрес клуба.

Он изучает мое лицо, будто ищет разгадку. В конце концов возвращает мне права.

– Все, что я могу тебе посоветовать, – это получить вышеупомянутый адрес, позвонив вышеупомянутому другу. «Пиковая дама» не значится ни на одной из моих карт.

Конец. Я кланяюсь и ухожу, с трудом закрывая дверь, а он все запоминает мое лицо.

Признаю свое поражение. Ноги вот-вот отвалятся. Обхожу все улицы и переулки в Сибуя по крайней мере дважды, но «Пиковой дамы» нигде нет. Покупаю банку «Калпис»^[84] и пачку «Севен старз», присаживаюсь на какую-то ступеньку. Может, Даймон в бильярдном зале? Вряд ли. Теперь он наверняка будет меня избегать и еще долго туда не сунется. Ну почему Мириам вчера вечером не сказала, что знает моего отца?! Кстати, откуда она узнала, как меня зовут? Ну да, Даймон несколько раз обращался ко мне по имени. Но «Миякэ» – распространенное имя. А еще Даймон сделал запись в книге посетителей, и она, должно быть, заметила необычные иероглифы для «Эйдзи». Отец наверняка говорил обо мне. Я делаю большой глоток из банки и закуриваю сигарету. Отец посещает эксклюзивные клубы – еще один штрих к тому, что мне о нем известно. Он богат. Представляю, как дым клубится в легких, будто пыль в залитых солнцем шахтах. Столкнуться с Мириам у пруда Синобадзу – не такая уж и неожиданность. Она любит кормить уток – много ли в Токио мест, где можно кормить уток? Пристраиваю сигарету на край банки и пролистываю выроненную Мириам библиотечную книгу. Вот это здорово! Получить по яйцам от женщины, которая обслуживает моего отца. Нет. Тут что-то не так. Странно. Слишком много совпадений. Ну и что? Надо найти им объяснение – вот вам и план «Г». Интересно, отец – такой же бабник, как отец Даймона? Я-то думал, что он изменяет супруге, но верен любовнице. В принципе, я просто хочу с ним встретиться, а не осуждать. Сигарета скатывается с банки, которая вдруг сама по себе дрожит, раскачивается и…