Текст книги "Череп колдуна"

Автор книги: Дэвид Мэйсон (Мейсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Оуэн содрогнулся всем телом и опустился на землю, спрятав лицо в ладони. Зельза положила ему на плечо руку, и так они замерли на некоторое время. Одетые в шкуры люди постепенно вернулись к своим местам у огня, где они сидели и тихо переговаривались, не сводя с пришельцев испуганных заячьих глаз.

Кайтай двинулся было к ним, но они тут же отпрянули. Он начал жестикулировать, улыбаясь и кивая, будто пугливым детям.

– Похоже, у них есть еда, – не оборачиваясь, сообщил он Оуэну и Зельзе. Оуэн не шелохнулся.

– Золото, – говорил Кайтай, вынув из-за пояса монету, – очень красиво. – Он поднял монету так, что она засверкала в отблесках костра. Самый старший из кучки людей взглянул на монету и хмыкнул что-то, как показалось, неодобрительное.

– Очень отсталый народ, – сказал Кайтай, – не интересуются золотом. Интересно, чем же они заинтересуются...

Широко улыбаясь, он с дружеским видом присел рядом со старшим из мужчин. Затем он взял прутик и стал рисовать на пыли каменного пола.

Сначала он начертил трех человечков, показав, что они пришли издалека. Затем пририсовал фигурки поменьше. Он указал на себя, Оуэна, Зельзу, затем на рисунок.

– Друзья, – сказал он. – Люди. Понимаешь?

– А, – произнес тот. Он ударил себя в грудь: – Фепп – затем, указывая на каждого из членов группы в отдельности: – Фепп-хуу.

– Фепп-хуу, – повторил Кайтай и дотронулся до своей груди: – Кайтай. Потом показал на товарищей: – Оуэн, Зельза.

Теперь, когда контакт был установлен, племя Феппа стало более чем разговорчивым, и Кайтаю приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы хоть как-то сдерживать их словоохотливость. Наблюдая эту сцену, Оуэн впервые улыбнулся.

– А дружелюбные они, однако, – заметил он наконец. Голый ребятенок подполз к его ногам и поглядел снизу вверх своими большими глазами. Оуэн посмотрел на него и расхохотался, а ребенок засмеялся в ответ.

– Определенно, они пастухи. Пасут, наверное, овец или коз, – заключил Кайтай. – Здесь все племя целиком. Похоже, они не слыхали ни о каких других племенах в округе. Они кочуют тут в окрестностях, спят в развалинах или пещерах. По-моему, это очень доброжелательный и безобидный народ.

– Точно, – подтвердил. Оуэн, снова улыбнулся и вздохнул. – Зельза, я очень благодарен тебе. Но... что я могу поделать? Это безумие... оно накатывало уже там, в этом чертовом лесу. Я был как опоенный, и странность в том, что я не был Оуэном из Маррдейла. Если так и дальше пойдет...

– Я видела, как это начиналось, – сказала Зельза, – не забывай, я умею прозревать события.

– Ты как-то обмолвилась, что можешь помочь, – просительно заговорил Оуэн, – если я снова окажусь в том сне...

– Но если я покажу тебе, что твой сон приходит из давнего и уже не существующего прошлого, ты возненавидишь меня, – отвечала цыганка. – Скажи, ты все-таки веришь, что в этом сне ты видел жизнь, которая где-то еще есть?

– Я... я не знаю. – Он неотрывно смотрел в огонь. – Так тяжко, когда тебя заставляют отказаться от того, к чему стремился, тем более от того, что было там. Если бы ты только видела...

– Я увижу, – ответила она, – если ты позволишь. Дай согласие – и я отправлюсь туда с тобой и сама все увижу.

– Посмотрим, – хмуро отозвался он, – должен же я сделать что-нибудь, чтобы избежать следующего... наваждения. А не то проснусь и узнаю, что натворил еще что-нибудь, похуже прежнего.

– Кажется, мне удалось разъяснить им понятие "еда", – торжествующе крикнул Кайтай со своего места по другую сторону костра. Одна из женщин достала кусок мяса и с застенчивыми смешками и ухмылками насаживала его на длинный зеленый прут. Мужчина нырнул в темноту и появился с кожаным бурдюком, в котором, как оказалось, было что-то, напоминавшее напиток из перебродившего молока. Кайтай попробовал, и лицо его озарилось такой широкой улыбкой, какой Оуэн прежде никогда у него не видел.

– Это почти то же, что я пил ребенком на равнинах, – объявил он. Хорошие, очень милые люди. Ах... еще?

Пузырящееся над огнем мясо издавало аромат, противиться которому Оуэн был не в силах. Он уселся у костра, обняв колени и неотрывно глядя в яркое пламя. Спустя некоторое время он залез в свой мешок и отыскал там маленькую арфу; пристроив ее на одном колене, он начал подтягивать струны.

Увидев арфу, Феппово племя стало оживленно переговариваться, а один из них приблизился и с опаской дотронулся до нее. Оуэн улыбнулся ему и тронут струну – человечек в ужасе отпрыгнул.

– Не бойся, друг, – сказал Оуэн. Затем попробовал другую струну. – Я припоминаю песню из того мира, что был в моем сне... Вот послушай.

Он заиграл, и полилась незнакомая, звучавшая еще слегка неуверенно, мелодия, которая, казалось, металась от веселых аккордов до самых трагических. Кайтаю никогда еще не приходилось слышать, чтобы Оуэн играл что-либо подобное, и музыка эта почему-то беспокоила.

– Кажется, у нее есть и слова, – сказал Оуэн, не снимая пальцев со струн, – но я их забыл.

Народ Феппов, казалось, был потрясен. Та женщина, что держала ребенка, попятилась от огня, а другая прикрыла свой рот каким-то странным, словно ритуальным, жестом. Молодой мужчина подался вперед, широко и без выражения раскрыв глаза, будто в опьянении. Он ритмично покачивался и вдруг запел под звуки арфы.

– Он знает слова! – вскрикнул Оуэн, глядя на него во все глаза.

Одетый в шкуру человек пел негромкую, чарующую песнь, слова которой ничем не походили на тот язык, на котором только что говорил его народ. Оуэн аккомпанировал ему, перебирая струны.

– Кии-са, номапи, аб-мен, ахсвела хои, – пел человечек. А Оуэн, продолжая играть, стал подпевать по-другому:

– Где вечная весна, нет зимы, мы идем под знойным солнцем, без конца, вдоль замерзшей реки... где стоят деревья из камня...

Вдруг старейшина племени что-то коротко и хрипло крикнул и ладонью прикрыл поющему рот. Певец вздрогнул и остановился. Он казался очень испуганным.

Оуэн снял руку со струн и тоже прекратил игру.

– Похоже, я чем-то напугал наших маленьких друзей, – сказал он задумчиво. – Как ты думаешь, Кайтай, в чем дело? Чего они так испугались?

– Думаю, они где-то слышали нечто подобное, и... а может, их тоже посещают видения, – отозвался Кайтай. – Где ты узнал эти слова?

– Я вспомнил их, когда он запел, – отвечал Оуэн. – Ах... ну, довольно, довольно. Не можем же мы все время пугать этот замечательный народец, тем более когда над огнем такой чудный кусок мяса. Спрячу-ка я пока что арфу.

Он приподнял клапан дорожного мешка и стал укладывать туда арфу, но тут черная шкатулка скользнула вперед, и уголок ее высунулся из мешка. Заметив это, Оуэн поспешно спрятал его, но люди маленького племени тоже заметили этот уголок и глядели на него с таким выражением, которое не было похоже на простое любопытство.

– Там лежит всего лишь старая кость, – ободряюще заговорил Оуэн. Понятно? Просто ящичек. Ах, мясо, похоже, уже готово. – Он потянулся вперед, указывая ножиком на мясо, и выразительно облизнулся, подтверждая, что он очень голоден.

Человечки засмеялись, забыв свои страхи, и стали резать мясо, передавая куски гостям.

– Я не стану спрашивать, что это за мясо, – говорил с набитым ртом Оуэн, – а может даже, кто это был. – Он со смехом отрезал еще ломоть для Зельзы.

– Похоже, тебе стало лучше, рыжебородый, – сказала цыганка. Не сводя черных глаз с Оуэна, она вцепилась белыми зубами в мясо.

– Это та пища, которой мне не хватало, – весело отозвался он. – Кусок жареного мяса мигом устранит все видения иных миров. Спроси Кайтая – он то и дело постится, чтобы разговаривать со своим небесным медведем. А потом целую неделю сам ходит хмурый, как медведь. А я создан для еды, моя девочка, не для видений. Такая пища просто бесподобна. К ней не хватает только вина.

– И женщин, – добавил Кайтай.

– Не слушай этого желтолицего аскета, детка, – запротестовал Оуэн, он интересуется не женщинами, а одной только мудростью.

– Ведь могут же быть на свете и мудрые женщины, так что можно получить двойное удовольствие, – обиженно откликнулся Кайтай. – Хотя, по правде сказать, мне такие редко попадались...

– Вот перед тобой мудрая женщина, – сказал Оуэн.

[Рис.3]

– Но она не моя, – отвечал Кайтай. – Цыганка может принадлежать одному или никому. Верно, Зельза?

Зельза в ответ только улыбнулась.

– Даже сейчас, – продолжал Кайтай, – эта царица табора ткет новое колдовство. Ей не нужно произносить заклинаний, как другим колдунам, никаких выкриков, взмахов ножами... она молчит, а молчание женщины уже само по себе большая сила. Но ее ворожба действует изнутри. Я уже чую чары цыганской колдуньи.

– У тебя слишком острое чутье, желтолицый, – огрызнулась Зельза, – но ты прав. Мне не нужно произносить вслух заклинания.

– Что же это тогда за ворожба? – заинтересовался Оуэн.

– Ты хочешь отправиться со мной искать ту землю? – спросила Зельза.

– Когда захочешь, – отозвался он.– Но я больше не стану есть те черные ягоды, которые давал мне Кайтай. Они не помогают во второй раз. Я знаю, я пробовал. А какой способ знаешь ты, чтобы попасть туда?

– Увидишь, – отвечала она. – Очень скоро.

– Я же сказал, – проговорил Оуэн, потирая тыльной стороной ладони бороду, – когда захочешь.

Голый ребенок появился вновь – ковыляя, он пошел к Оуэну. Тот подвинулся к нему и дал ему палец, который ребенок с торжеством ухватил. Это был мальчонка, большеглазый и подвижный, как все дети его возраста. Он обследовал одежду Оуэна, топор, лежавший рядом, и особенно был очарован рыжей бородой.

Ребенок подполз, потянулся к бороде, но промахнулся и упал. Падение не особенно огорчило его: он просто переместил свой интерес на дорожный мешок, который тут же раскрыл и засунул в него свои крошечные ручонки.

– Эй, нет, приятель, это ты не трогай, – сказал Оуэн, оттаскивая малыша. Но тот уже обнаружил черную шкатулку и крепко вцепился в нее.

– Ма! – произнесло дитя, не желая выпускать свою добычу. Незаметно его пальчики сдвинули крючок и освободили крышку. В ту же секунду он засунул вовнутрь палец, но тут же с воплем выдернул руку. Оуэн мгновенно накинул крючок и бросил шкатулку в мешок. Мальчишка уполз к матери, и та теперь утешала его.

– По-моему, это укус, – тихо сказал Оуэн Кайтаю.

– Я думаю, ты прав. – Кайтай незаметно подвинулся ближе к ребенку и кинул на него взгляд. – Да, небольшой укус, на руке.

– Будь проклят этот ящик! – выругался Оуэн. – Может, наши дела пойдут лучше, если мы зароем его?

– Ведь ты же сам заключил сделку, – вразумляюще сказал ему Кайтай. – И потом, я не думаю, что на этом закончится власть Мирдина Велиса. Такие договоры надо выполнять.

Один из Феппов подошел посмотреть на шкатулку, и его брови поднялись в изумлении. Он прижал ее ручкой грубого кремневого ножа, с помощью которого он только что ел, и с вопросительным восклицанием взглянул вверх, на Оуэна.

Оуэн хладнокровно пожал плечами.

– Надеюсь, он решил, что ребенок поранил палец о гвоздь, – пробормотал Оуэн, при этом приветливо улыбаясь человечку.

Тот снова наклонился над шкатулкой, водя пальцем по ее странным резным узорам. Вдруг он закричал что-то на своем языке. К нему подошел другой мужчина, а затем и старейшина. Все трое склонились над шкатулкой и обсуждали ее, гортанно переговариваясь.

– Похоже, она им не понравилась, Оуэн, – предупредил Кайтай, – будь осторожен.

Один из мужчин медленно отошел и заговорил с женщинами. Все племя собралось в конце зала, у двери, а вождь его, Фепп, старейший из них, встал немного впереди, как бы защищая свой народ.

Он торжественно поднял вверх руку.

Он говорил долго, раскатистыми фразами, которые ясно выражали гнев, страх и отказ в гостеприимстве. В голосе его зазвучали необычные нотки как у священника, изгоняющего бесов. Затем, медленно продвигаясь, вся группа ушла в темноту, мужчины впереди, женщины позади, причем, удаляясь, они ни на мгновение не спускали глаз с пришельцев. Они двигались спиной вперед, в темноту, и вскоре совсем исчезли из виду.

– Им не понравилась наша компания, – сказал Оуэн, глядя им вслед. – А может, его компания. – Он поглядел на шкатулку. – Чем бы ты ни был, а от друзей ты нас освобождаешь с потрясающей быстротой. Сперва команда, теперь этот жалкий народишко. – Оуэн крепко стукнул костяшками пальцев по крышке. – И все же не хотел бы я повстречаться с тобой как-нибудь темной ночью.

Шкатулка не отвечала. Зельза холодно рассмеялась шутке.

– Череп колдуна не разговаривает ни с кем, – заметила она. – Я сомневаюсь, что он сказал бы тебе что-нибудь приятное, даже если бы и заговорил.

– Тогда ступай назад в мешок, – проговорил Оуэн. – Ну что ж, не думаю, что наши маленькие друзья попытаются зарезать нас в темноте, но лучше я подложу в огонь еще полено. Зельза... ты говорила, что можешь помочь мне попасть в мой сон. Расскажи мне об этом. Как и когда мы попадем туда?

– Если хочешь, можно сейчас, – отвечала она. – А как? У меня есть ключ. Тебе незачем в это вникать.

– Что я должен делать?

– Сядь напротив, вот так. Прими удобную позу. Я возьму тебя за руки, желтолицый, ты будешь сидеть у входа и охранять нас: мы как будто погрузимся в сон на время. Но стоит тебе громко позвать нас, и мы тут же проснемся. Говоря все это, Зельза не отрываясь смотрела Оуэну в глаза. Ее руки сильно сжимали его запястья, большие пальцы лежали на пульсе.

– Тебе покажется, что мы пропутешествуем долго, очень долго, но бывают разные виды времени... здесь пройдет не больше нескольких минут. – Оуэн, глядя в черный омут ее глаз, слышал слова очень неясно, как бы издалека. Мы отправляемся туда, и мы сможем увидеть..

10

"Ты солгала, цыганка" – Оуэн выговорил эти слова и не услышал их звучания, однако понял, что слова просто каким-то образом были.

"Я не солгала. Это город, который ты видел во сне, но ты еще не затянут в него, как муха в паутину, ты можешь передвигаться по нему свободно, как захочешь. Иди же и смотри".

Оуэн увидел удивительный пейзаж из своего сна: деревья, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни, больше напоминавшие изумруды, чем живую зелень. Между деревьями белые строения, стены и дорожки, как в саду. Неподалеку река, настолько спокойная, что казалась стеклом, неподвижно лежащим под ослепительно ярким солнцем. Свет исходил как бы отовсюду и ниоткуда: Оуэн нигде не видел солнца.

По дорожкам двигались фигуры – мужчины и женщины, красивые, в мантиях, – и тихо улыбались. Они ступали неслышно и ни с кем не разговаривали, проходя по своим делам.

В прошлый раз Оуэн был одним из них. Он тоже проходил здесь в своем сне. Тогда у него было другое имя, но теперь он не помнил его. И она тогда тоже была здесь, – этого он не забыл. И сейчас она здесь, где-то среди белых строений.

Голос Зельзы беззвучно шептал ему. "Иди, смотри..." Он двинулся, плывя среди деревьев... каменных деревьев, как он теперь понял, тех, о которых пелось в песне. А впереди он увидел себя. Он знал человека, шедшего сейчас по дорожке, – это был он сам в первом его сне. Впереди показались белые ворота: человек подошел к ним и вошел внутрь.

Внутри была огромная комната с высоким потолком, тоже наполненная идущим непонятно откуда горячим светом. Внезапно Оуэн вздрогнул, пораженный: узор на полу был тот же, что и непонятный, спиральный, извитой орнамент в доме Мирдина Велиса. Сама комната тоже чем-то напоминала тот зал.

Он увидел низкое ложе из блестящего черного камня. На нем возлежала женщина в белом одеянии. Когда мужчина приблизился, она села и протянула к нему руки в жесте радостного привета. Но оба не произнесли ни звука. Женщина встала, и Оуэн уже знал ее имя.

"Ринель", – мысленно услышал, он.

"А твое имя было Айн".

Он уже не мог отличить свои слова от слов Зельзы. Все в этот раз было по-другому, не так, как раньше. Сейчас он просто наблюдал, но тогда... тогда он был Айном. Он помнил странную радость, будто темный огонь в крови, который охватывал его тогда или охватывал Айна... если он сам не был Айном. Сейчас эти люди двигались и говорили так же, но он уже не ощущал того, что они чувствовали. Только в памяти...

В памяти. Находиться там в тот раз для него было все равно что носить в себе постоянное пламя, которое пело внутри и светилось снаружи. Эта радость... он не смог бы описать ее ни Кайтаю, ни Зельзе, ни кому-либо другому, кто ни разу ее не испытал.

Проплывая теперь здесь, он и Зельза представляли единую волю – они слились в одну двухголосую личность. Оуэн подумал, что хотя это и не похоже на огненную радость бытия там, но все же – хорошо. И услышал мысленный отклик: "Хорошо".

"Посмотри на Ринель и Айна. В тот раз ты не понял. Сейчас ты все поймешь".

Двое, мужчина и женщина, двигались по освещенной белесым светом комнате, следуя странным, извивающимся узорам, нарисованным на полу, будто исполняли сложный танец или шли, сверяясь с картой.

Затем и сама комната, казалось, изменилась: пропали контуры стен и колоннады, остался только свет, яркий и резкий, и две фигуры, плывущие по лабиринту пола, хотя самого пола Оуэн уже не видел.

Теперь вокруг них формировались очертания улицы: широкая мостовая, кругом высокие дома и масса растений, прорастающих на уступах зданий. По обе стороны улицы были сводчатые двери и каменные стены с резьбой; просматривалась и перспектива: с обоих концов дорога выводила на одинаковые площади с фонтанами.

Две фигуры – Айн и Ринель – стояли неподвижно посреди улицы, а вокруг разливался яркий горячий свет. И хотя вся улица была заполнена светом, он, казалось, был сосредоточен вокруг этих двоих. И тут Оуэн заметил нечто странное.

Первое: нигде не было видно людей, хотя улица просматривалась в обе стороны. В таком большом городе, как этот... и ни души.

Второе, что поразило его, было усыпанное звездами черное небо, простиравшееся над городом. Улицу заливал яркий свет... но над ней было ночное небо.

Это ночь. Поэтому никого и нет на улицах этого города. Шепот Зельзы вновь достиг его мысленного слуха.

"Ночь и солнечный свет", – подумал он.

"Не думаю, что свет этот солнечный, – сказала Зельза. – Смотри, кто-то подходит".

Вдали на улице показалась фигура, темная по контрасту с двумя другими, одетыми в белое, которые стояли и ждали. Видимо, человек вышел из какой-то двери. Он двигался медленно, одной рукой ощупывая стены, как слепой. В другой руке он держал толстый дымящийся предмет.

Он подошел ближе, и Оуэн разглядел предмет и изумился: это был горящий факел. Огонь факела выглядел почти что темным пятном в странном белесом свете, но человек, казалось, все-таки нуждался в этом освещении.

Это был маленький темноволосый мужчина, чисто выбритый. Он продолжал неуверенно идти, и тут Оуэн понял, что для него улица совершенно темна, а факел – единственный источник света. На его лице Оуэн ясно прочел ужас. Человеку было страшно, и не просто страшно. Он шел и бормотал что-то вроде заклинания, и лоб его блестел от пота.

"Я знал его, – подумал Оуэн. – Его зовут Вайя. Я когда-то хорошо знал его... кажется, он писец или стряпчий".

Две безмолвные фигуры, Айн и Ринель, повернулись, как танцоры при исполнении фигуры, и, оказавшись по обе стороны от человека по имени Вайя, пошли с ним рядом. А тот их не видел!

Но он все же почувствовал их присутствие. Он замер, оглянулся, затем порывисто двинулся вперед. Дотронулся рукой до груди, где у него висел тяжелый золотой амулет.

Две безмолвные фигуры подошли к нему вплотную: они с двух сторон коснулись его. Он замер, пошатнулся, выронил факел, который тут же погас, и затем упал на камни мостовой.

Белые фигуры склонились над ним и так замерли на мгновение, будто изображая какую-то пародию на сострадание упавшему. Но они и не думали помогать ему.

Затем эти двое вновь выпрямились, теперь необычный свет засветил еще ярче, и Оуэн мысленно уловил ликование. Но человек по имени Вайя был мертв.

Айн и Ринель понеслись дальше, словно два небольших вихря, и мысленный взор Оуэна следовал за ними, как притянутый магнитом. Они достигли запертых железных ворот в высокой стене и каким-то чудом просочились сквозь них. Затем они пронеслись темным переулком между домами, узкой аллеей и наконец попали на улицу. Это была мрачная кривая улочка: просто замощенная щель между домами, которые, по всем признакам, заселяла беднота. Почти на всех дверях мелом были нарисованы какие-то знаки, висели пучки трав и амулеты из камня или металла; окна первых этажей были зарешечены железными прутьями и наглухо закрыты деревянными ставнями.

Однако ни Айн, ни его подруга нисколько не боялись того, что должно было служить защитными чарами против них. Безмолвно они проскользнули сквозь дверь с магической надписью, и на губах Ринели был беззвучный смех над этой бесполезной попыткой защититься. И опять беспощадная сила заставила Оуэна мысленно последовать за ними, в неосвещенную ночную комнату, где, прижавшись друг к дружке, спали трое детей. Смертоносное прикосновение повторилось.

"Они умерли, они тоже умерли, – пронеслась мысль Зельзы. – Теперь ты понимаешь?"

"Не понимаю, – отвечал Оуэн. – Во мне – и Айн, и я сам одновременно. Тогда, во сне, – я жил здесь, в этом городе, и Ринель была со мной. То, что мы видели сейчас, не может быть правдой. Это ложь".

"Ладно, оставим это пока", – сказала Зельза.

Тут же две белые фигуры пропали, исчезла из виду и старинная трущоба. Большой город проснулся и жил теперь в настоящем свете дня, а не в том непостижимом белесом свете, который был там. Перед Оуэном мелькали оживленные улицы, торговцы, рабочие люди и воины, за городскими стенами засверкало море и показались мачты и паруса кораблей. И вот он снова увидел Айна: теперь он был не в белом, а в алой мантии, и толстая золотая цепь сверкала у него на шее. За ним шли воины в шлемах с белыми перьями, будто королевская гвардия.

Теперь Айн шел как живой человек, а не как дух, и лицо его стало чуть моложе. Странное безмолвное выражение на нем сменилось маской жизненной силы и воли. Оуэн увидел, что позади, на террасе, стояла женщина – Ринель и смотрела вслед Айну. Она тоже казалась помолодевшей и изменившейся.

Айн стоял на каменной пристани, глядя на водную рябь, и, казалось, говорил там с кем-то, так как смотревшее на него из воды человеческое лицо отвечало ему.

Эта сцена потускнела и пропала, и теперь Айн прогуливался по залу с колоннами и беседовал с каким-то стариком в темных одеждах, а позади них шел юноша и улыбался. У него была очень нехорошая улыбка. И это гладкое, юное, нестареющее лицо с беспощадной улыбкой принадлежало Мирдину Велису.

Затем видения стали более запутанными: места и события сливались безо всякой видимой связи и смысла. Оуэн понял, что это был великий город и Айн был аристократом и кем-то вроде правителя. Ринель тоже принадлежала к высшим слоям общества. Но город постепенно вымирал, а почему – этого Оуэн не мог понять. Он видел, как это происходило: на его глазах разрушились и пали в руинах дома, улицы заросли сорняками, а дорога, ведущая от города, сначала наполнилась беженцами, а после совершенно опустела.

Под конец в городе оставалось всего несколько человек – оборванные и жалкие. Они в страхе прокрадывались среди древних построек. За то время, пока Оуэн смотрел, город стал неизмеримо старше.

Затем он оказался вдали от города и наблюдал его как бы с вершины горы. Была ночь, и в звездном свете различались лишь сверкание моря да черные контуры городских стен и зданий. И вдруг вспыхнул свет... все то же горячее, льющееся ниоткуда и отовсюду сияние, которое было там, – солнечный свет без солнца. Он появился над руинами зданий, и город лихорадочно засверкал. Похоже было, что он охвачен пожаром, но ничто не исчезало в пламени.

И наконец, Оуэн мысленно вновь оказался там, и все стало опять как прежде. Каменные деревья и белые дома снова стояли над стеклянной рекой, безмолвные люди по-прежнему тихо двигались по дорожкам, идя по своим нескончаемым делам. Были там Айн и Ринель: ничуть не изменившиеся, они шли вдвоем.

И вдруг он услышал новый голос: отчетливый, он загремел, как колокольный набат в мозгу Оуэна.

"Вот мой дом, – сказал голос. – Смотри и хорошо запомни его".

Белый дом, озаренный вечным светом, а в нем зеленый камень с человеческий рост, не отбрасывающий тени на гладкий пол... сверкающую зелеными искрами колонну – увидел Оуэн и понял, что это и есть то место, которое он должен найти. Дом Мирдина Велиса...

"А теперь идите, жалкие ничтожества, исполняйте мою волю... – вновь раздался голос чародея. – Идите и никогда не пытайтесь вмешиваться в мои дела..."

11

Оуэн обнаружил, что сидит все в той же позе, напротив Зельзы. В ее дико вытаращенных глазах он увидел смертельный ужас, лицо ее побелело, и капельки пота выступили на лбу.

– Он, – срывающимся шепотом произнесла она, все еще не сводя с Оуэна глаз. – Он нас видел! Oн там тоже был!

– Мирдин Велис, – подтвердил Оуэн, отчаянно моргая. У него так болели глаза, будто он смотрел на солнце. Продолжая тереть глаза, он встал, пошатываясь. – Этот чертов ведьмак – далеко не просто мертвая кость. Что ты так уставился, Кайтай? Я долго отсутствовал?

– Отсутствовал? – Кайтай сконфуженно хмыкнул. – Ты просидел не моргая не более одного-двух мгновений. А что случилось?

– Зельза, ты все видела? – резко спросил Оуэн.

Она молча кивнула и закрыла лицо руками.

– Мы видели место, где я был в первый раз во сне, – начал рассказывать Оуэн Кайтаю, – но все непостижимо изменилось. Я не смог бы объяснить тебе, что там было. Раньше все там приводило меня... я ощущал, что не найти в земной жизни радости, сравнимой с этим. Ну как тебе объяснить? И вправду не найти, ни тогда, ни теперь. Но сейчас я увидел больше. Даже слишком много, пожалуй. Кайтай, есть место, где люди, кажется, живут, высасывая жизненные соки из других людей... они там, похоже, и привидения, и живые одновременно... убивают детей. Зачем-то убивают детей. Кайтай, я не понимаю, что это!

– Кайтай, – Зельза подняла голову, – ты что-нибудь слыхал о вриколах?

Кайтай резко дернулся и страшно побледнел.

– Даже у нас на востоке слыхали о них.

– Мы, цыгане, тоже знаем о них. Наше мысленное путешествие... то, что видел Оуэн, было полустертым воспоминанием о прошлой жизни, много веков назад, среди народа, жившего далеко на западе. Я не могла предположить... Мы, цыгане, храним кое-какие сказания древности о людях: откуда они появились... и историю древнейших царств, как они расцветали и исчезали. А мы... мы были всегда. И всегда сами по себе, потому что мы не смешивались с ними.

Кайтай закивал:

– Я как-то видел кое-что о них, в древних книгах.

– Говорят, что когда-то давным-давно жил жестокий народ, который назывался вриколы. Из-за их характера и черной магии, которой они занимались, другие племена и народы бежали от них и находили себе пристанище дальше к востоку. Легенда говорит, что это происходило тысячелетия назад и что все вриколы уже давно вымерли... хотя им обычно удавалось прожить дольше, чем они того заслуживали.

– В нашем народе, – подхватил Кайтай, – людей, одержимых определенным недугом, называют врикол-акка – укушенный вриколом. Иногда человек может стать вриколом, и, если жрец племени узнает об этом, врикола тут же уничтожают – сожжением.

– А как вы узнаете, что он – как это... врикол? – спросил Оуэн с любопытством, к которому примешивался какой-то знакомый ему трепет. Ему показалось, что он раньше уже где-то слышал это слово.

Кайтай с жалким видом уставился на него:

– Оуэн... друг мой... если человек грезит наяву... видит места... такие, как ты описал сейчас... Когда он начинает искать пищу, названия которой он не знает, и видения, которых он не в силах никому объяснить... Если о нем известно, что он видит в темноте... вот признаки, которые знакомы жрецам равнин. Меня учили, что кровь вриколов погибла не окончательно, и что иногда она возрождается, и что врикол может родиться среди любого народа... и что их надо уничтожать.

Оуэн уставился на него, начиная наконец понимать странные взгляды Зельзы и Кайтая.

– А-а, вы думаете... вы думаете, я... – Он резко и громко захохотал, однако смех звучал нерадостно. – Ну что ж! Вы – мои друзья, вы оба были бы готовы зажарить меня, как цыпленка, если бы я вдруг оказался этим страшилищем из сказок, вриколом?

– Твои сны, – ответил Кайтай. – Похоже, что в том, первом сне ты был вриколом.

– Но во второй раз, – прервала его Зельза, – я была с ним. Он не был тем, кого он видел в том сне, Айном. Он слышал мысли Айна, но не более.

– Он, наверное, был этим Айном в прошлой жизни, – размышлял Кайтай. Если хоть в одной жизни человек был вриколом, ему уже не освободиться от этого никогда.

– Ну хватит! – прервал его Оуэн. – Мы прошли с тобой вместе полмира, желтая ты обезьяна! И если я чудовище, убивающее людей по ночам, почему же я давным-давно не высосал кровь из твоего иссохшего тельца?

– Нет, нет, – вмешалась Зельза. – Кайтай, скажи, что ты так не думаешь. Оуэн не может быть... этим. Но где-то есть врикол, живой врикол, если, конечно, такое возможно, который говорит с Оуэном в его видениях. Что-то зовет его... может быть, им нужна его помощь.

– Один Лука знает, чем это я могу помочь твари, прокрадывающейся по ночам, и зачем она посылает мне видения рая, в котором я не могу оказаться, – сказал, глядя в землю, Оуэн. Он застонал. – Теперь мне стало хуже прежнего. Я так мечтал увидеть ту страну... а оказалось, это всего лишь наваждение, и ничего подобного наверняка нет на свете.

– Теперь я думаю, что страна, которую ты видел, и вправду существует, – возразила ему Зельза. – Дайте подумать... Кайтай, прекрати на минутку перебирать свои магические четки. Представь: Мирдин Велис был там, в нашем видении, – как один из тех, кого мы наблюдали, – и, кроме того, он говорил с нами. А то место, куда мы должны доставить его череп, – оно тоже там.

– Колонна из зеленого камня... – начал Оуэн.

– Колдун вполне мог сам создать все видение, чтобы вернее заставить Оуэна послужить ему. Или он скрывает за этим что-то более важное. Сейчас нам этого не узнать. Но, во всяком случае, я не верю, что Оуэн... что-то иное, чем Оуэн.

– Я тоже, – сконфуженно отозвался Кайтай. – Я... прости, друг. Все потому, что страх перед вриколами у меня в крови.

– Я могу сказать, что выхода нет, – мрачно заключил Оуэн. – У нас только один путь. Выбора не дано. Придется идти вперед, пока мы не насадим череп проклятого колдуна на шест, на котором он желает торчать. Он обещал мне – Лука их знает, эти клятвы чародеев, – освободить меня от видений. Однако, Зельза, кажется, ты это уже сделала. Я не чувствую прежней тяги к тому месту... А ведь Мирдин Велис пообещал мне, что так и будет. Послушайте: я дал слово волшебнику, а он – мне. И я не боюсь его... – Тут губы Оуэна тронула усмешка. – Нет, все-таки боюсь, но я не нарушу слова. Выполню то, что обещал. Я поставлю череп, куда он просит.