Текст книги "Дорога ярости"

Автор книги: Дэвид Хофмейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Чуть поодаль, в открытом металлическом шкафу – различные ветро– и влагонепроницаемые куртки, а за ним – вешалки с гоночными костюмами. Адам замечает, что все они не новые, поношенные. Большинство порвано, истерто, некоторые в темных пятнах, происхождение которых не вызывает сомнений. Это засохшая кровь.

– Выбирай, – предлагает Сэди. – Это все, что осталось.

Адам рассматривает снаряжение. Он знает, что по условиям гонки любой ездок может бесплатно брать все, что считает нужным. А поскольку гонками ведает Полковник и мастерская Сэди принадлежит тоже ему, она получает свою долю, чтобы покрыть убытки.

Адам косится на «лонгторн», внезапно вспоминает о Фрэнке и каменеет от боли. Поднимает глаза на вентилятор под потолком, стискивает зубы.

Сэди пристально смотрит на Адама, а потом мягко произносит:

– Тебе нужно что-то еще? «Кодекс ездока»? Вроде бы у меня оставалось несколько.

«Кодекс ездока». Пособие для участников водденовых гонок. Некоторые утверждают, будто его написали эксперты. Чемпионы по стрельбе из рогаток, победители гонок, владельцы мотомастерских. Другие говорят, что автор не кто иной, как сам лорд Колбен Водден. Тот, кто придумал гонки. Адам вспоминает старый, весь заляпанный «Кодекс ездока», который хранился у них на ферме. Фрэнк читал ему вслух. Технические рекомендации: как залатать колесо, отрегулировать звездочку цепной передачи, какую лучше выбрать переднюю вилку. Сравнительный анализ различных видов мотоциклов, их преимущества, их история. Справочник гонок. Целая глава про рогатки.

– Эй! Земля вызывает Адама! Так тебе нужно что-то еще? – повторяет Сэди.

– Да, – отвечает Адам. – Рогатка.

Сэди впивается в него взглядом.

– А я думала, оружие – не твое.

Адам ничего не отвечает. Сэди пожимает плечами и направляется к стене, завешанной полками от пола до потолка. На каждой из них – маленькие кожаные сумки. Сэди выбирает одну, но потом кладет на место и берет другую. Поворачивается к Адаму и вынимает что-то из сумки. Это заплетенный косичкой жгут рогатки.

Сэди протягивает рогатку Адаму.

– Она из пеньки с водденитом. Удар получается невероятной силы. В умелых руках творит чудеса.

Адам берет у Сэди рогатку. Проводит пальцем по двум переплетенным половинкам жгута – одна темная, другая светлая. По тугим узлам, прохладным на ощупь.

Сэди наблюдает за ним.

– Я бы на твоем месте была поосторожнее с этим твоим дружком. Знаю я таких.

Адам раздраженно вертит рогатку в руках. Даже когда он наедине с Сэди, рядом маячит этот загадочный и опасный Кейн.

Адам цепляет рогатку к ремню, притворяясь, будто ему это не впервой, но получается неубедительно.

– Никакой он мне не друг.

– Но ты же с ним едешь, разве нет? – спрашивает Сэди. – Есть кому тебе помочь?

– Я еду один.

Сэди смотрит на Адама, и свет отражается в стеклах ее очков. На мгновение ему кажется, что Сэди съежилась, словно от боли, но это ощущение быстро проходит. Девушка выпрямляется.

– Бери, что хочешь. – Она кивает на клетку с принадлежностями. – Скажи им, что тебе надо, и через два часа можешь забирать. Байк тоже будет готов вовремя.

И, не говоря ни слова, увозит его мотоцикл прочь. Шины «лонгторна» жалобно скрипят по бетонном полу.

У Адама екает сердце и горят щеки. Он входит в клетку, чувствуя себя полным идиотом. Ему стыдно за то, что он ляпнул, что едет один. Но сказанного не воротишь. Надо как-то с этим жить.

Ему стоит огромных усилий не броситься вслед за Сэди, чтобы просить у нее прощения. Поблагодарить за вчерашнее. Спросить, как она себя чувствует. И откуда синяк. Но вместо этого он молча идет к полкам. Тем более что Адаму прекрасно известно: в такой семейке, как у Сэди, синяки – дело житейское.

Ему жилось бы куда проще, не будь она самой красивой девушкой в Блэкуотере. Но беда даже не в том, что Сэди красавица. Проблема в ее родне.

Она сестра Леви Блада.

И, что еще хуже, дочь Полковника Блада.

10
Суббота, 2-е число, 12:10–19 часов

– Это больно? – спрашивает Адам.

Врач смотрит на него.

– Зачем спрашиваешь, когда сам знаешь ответ?

Клиника подключений – это пустая комната в здании мэрии. Адам сидит в ней, пристегнутый к металлическому стулу. Лицо стоящего перед ним доктора словно высечено из камня. Впалые щеки и длинный подбородок. Глаза темно-синие, почти черные. На нем хирургическая маска и резиновые перчатки. В правом кулаке зажат электроскальпель, подсоединенный к пищащему аппарату. Белый халат заляпан бурой кровью.

– Каждый здесь задает один и тот же вопрос, – продолжает доктор. – При том что знает ответ.

Адам непроизвольно вздрагивает. В комнате холодно. Он обрит налысо. Еще одно условие гонки. Все бреют головы. Даже девушки.

– Ты из какой группировки? – спрашивает доктор и, склонив голову набок, разглядывает Адама с любопытством маньяка. Взгляд у него пристальный. – Явно не Мертвец. Не такой бледный. Пес-воин? Ворон?

Адам качает головой и смотрит в сторону. Замечает стеклянную банку, заполненную желтой жидкостью, и узнает свернувшуюся в ней кольцом тварь. Это змея. Красная, жирная, в формалине. Адам резко отворачивается.

Док оглядывается на банку.

– Змей?

– Нет.

– Значит, одиночка. Ни разу не видел, чтобы одиночка выиграл гонку Блэкуотера.

– Все когда-то бывает в первый раз, – замечает Адам.

Док указывает на шею Адама зажатым в кулаке скальпелем.

– Я быстро сделаю надрез. Ты сперва даже ничего не почувствуешь. Больно будет потом.

Так частенько говаривал папа. Повторял эту вот фразу. Адам ушибет ногу или упадет, а папа улыбнется и скажет: «Больно будет потом». Непонятно, почему столько всего забываешь, а это помнишь.

Адам следит за дыханием и старается не думать о металлических оковах на запястьях и щиколотках. Врач замечает его страх и кладет руку Адаму на бедро, чтобы тот успокоился, однако этот жест оказывает обратное действие. По ноге Адама от ужаса пробегает холодок. Парень чувствует, как его руки начинают дрожать.

– Больно, когда подключаешь, – поясняет доктор. – А не когда режешь.

– Пожалуйста, давайте уже быстрее.

Взгляд врача темнеет.

– Расслабься, парень. Я знаю, что делаю. Не впервой.

Он убирает руку с бедра Адама и кладет ему ладонь на голову. Поворачивает череп, так что Адам вынужден смотреть на змею в банке. Он догадывается, что док это нарочно: специально положил змею в банку, чтобы попугать гонщиков. Это обряд посвящения, то бишь Подключения. Это придумано не для удовольствия и не должно быть легким. Это должно внушать страх. Его нужно прочувствовать на собственной шкуре.

Раздается визг. Док включает аппарат.

– Скольких ребят ни подключал, все ревели, – сообщает он Адаму, перекрикивая шум. – Как бы ни старались держаться.

Он с силой наклоняет голову Адама, и тот зажмуривается.

Подумаешь, ерунда. Обычная боль. Что я, боли не видал?

Врач протирает кожу Адама ниже кости за левым ухом. Пахнет эфиром и каким-то обезболивающим. Вдруг что-то царапает и жжет кожу Адама. Это скальпель. Адам стискивает зубы, сжимает кулаки, дышит часто и неглубоко.

В левом кулаке у него запачканный кровью камень. Адам чувствует его гладкость и приятную тяжесть в руке.

Мне не больно.

Мне не больно.

Мне не больно.

Но это ложь. Еще как больно! Так, словно с него заживо сдирают кожу. Боль нарастает, заставляя тело корчиться. Она сдавливает его, как голодный удав. Адам щелкает языком, хватает воздух ртом. Запрокидывает голову. Налитые кровью глаза вылезают из орбит. Боль не отступает. Перед глазами все расплывается, как на большой скорости. Адам скалит зубы, как умалишенный. Сознание заволакивает белой горячей пеленой. Боль клубится вокруг него, выкручивает кости до хруста. Он кричит про себя. Молит, чтобы это скорее кончилось, но пытка длится и длится, пока, наконец, его не обступает чернота. Он разжимает руки и с облегчением проваливается в пучину забытья.

* * *

Адам ошеломленно ковыляет через улицу в мотомастерскую. Дрожащей рукой щупает затылок, касается торчащей за левым ухом металлической трубки, колючего шва на коже. У него кружится голова. Он с трудом соображает, что происходит. Все нутро переворачивается, словно в кишках засел огромный червь.

В глубокой задумчивости Адам поднимается по лестнице мастерской, стараясь успокоиться, как вдруг из дверей, пошатываясь, вываливается какой-то тип. Пыльный и грязный, он, ругаясь, задевает Адама плечом, и, когда тот ухитряется отскочить, тип то ли бежит, то ли катится по лестнице и приземляется нелепой кучей, раскинув руки и ноги.

Адам смотрит на лежащего на земле, замечает у подножия лестницы серебристый мотоцикл, и его охватывает ярость.

Кейн!

Кейн облизывает губы и моргает. Изо рта и носа у него сочится кровь. Он поднимает голову и мутными глазами смотрит на Адама. Его рубашка насквозь пропиталась по́том, а изо рта несет так, что Адаму слышно с верхней ступеньки. Кейн пьян, или под кайфом, или и то, и другое.

Адам качает головой.

– Где ты был? – спрашивает он.

Кейн не отвечает. Встает на колени, опирается на локти, пошатывается, рыгает. Адам наблюдает за ним. Но не двигается с места, чтобы помочь.

Мимо проезжают какие-то парни. Один из них что-то неразборчиво кричит, остальные смеются. Парни сплевывают на ходу и катят дальше.

Кейн вытирает рот тыльной стороной ладони, размазывая кровь по подбородку. Так и не поднявшись с колен, он глядит на Адама. Его желтые глаза остекленели. Кейн открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но не издает ни звука. Поднимает руку, машет Адаму и, не удержавшись, валится на землю. Перекатывается на плечо, шлепается на спину и снова рыгает.

– Дерьмо ты собачье, – бросает в сердцах Адам.

Кейн поворачивает голову набок и смотрит на него. Моргает, сплевывает кровь.

– Дошло наконец, – хрипит он.

Адам разворачивается и скрывается в полуденном сумраке мотомастерской.

Он старается не думать ни о чем, кроме одного: забрать «лонгторн» и снаряжение, найти ночлег… а там уже и гонка.

11
Суббота, 2-е число, 18:15–13 часов

Сумерки. Адам едет по Внутреннему кольцу Блэкуотера. Его серый гоночный костюм оборудован защитой жизненно важных органов и спинным корсетом. Он выбрал его вместо экзоскелета с максимальной защитой. Перегруженное снаряжение ограничивает свободу движений, в особенности если костюм старый, и добавляет вес. Фрэнк учил его ездить налегке. Стараться не брать лишнего.

Легкость обеспечивает скорость и маневренность.

Даже его хромированный шлем легкий. Он идеально подходит Адаму по размеру и плотно обхватывает голову. Его золотистый визор, жужжа, уезжает вверх, стоит только нажать на кнопку. Адам едет с опущенным визором: не хочет, чтобы его узнали. Обычный гонщик мчится по улице.

Выбор места для ночлега у него большой. Огромные, многоэтажные бетонные коробки: когда-то в них кипела жизнь, люди занимались повседневными делами. Но сейчас здесь ни души. Все это было давным-давно, до того, как все, у кого были деньги или связи, собрали чемоданы и перебрались на Небесную базу.

Он находит старое заброшенное здание, заметно потрепанное ветром и временем.

Адам распахивает дверь и входит в безлюдный убогий подъезд. Гулкое эхо отражается от стен. Где-то шуршат крысы. Он оставляет «лонгторн» у дверей, прекрасно зная, что никто его не возьмет, однако все же в тени, подальше от любопытных глаз. Не хочет привлекать внимания к своему убежищу.

Он пробирается через камни и мусор: пластиковая кукла с одним глазом, осыпавшаяся со стен штукатурка, куски цемента размером с булыжник. Зажимает нос, чтобы не слышать запаха гнили и плесени.

Первый этаж пуст. Все окна заколочены досками. Адам поднимается по скрипящей лестнице и находит комнату с мало-мальски целыми половицами. Разжимает нос и делает вдох. Здесь тоже пахнет сыростью и табачным дымом, но не так сильно, как на первом этаже. Пойдет. Он выбился из сил, ему надо отдохнуть.

Адам оглядывает свой новый приют. Воры вынесли из комнаты все, что можно, но хотя бы окна – по крайней мере то, что от них осталось, – не забиты. Единственный предмет мебели – трехногий стул с торчащей из продавленного драного сиденья набивкой. У разбитого окна виднеется камин с прогоревшими дровами, запорошенными серым пеплом. Адам подходит поближе и рассматривает золу. Кто-то разводил в этой комнате огонь. В горле першит от едкого запаха дыма. Адам наклоняется и щупает поленья.

Не так давно. Может, даже вчера.

Он быстро выпрямляется, отступает к стене – в тень – и вжимается спиной в крошащийся бетон. Замирает и прислушивается. Темно и холодно. Пугающая пустота. Ни звука, только ветер воет снаружи.

Адам ждет. Пять минут. Десять. Вслушивается, не раздастся ли шорох шагов. Ему не привыкать ждать и сидеть тихо. Он входит в состояние, похожее на транс – как тогда, когда едет на мотоцикле. Смотрит прямо перед собой, а боковым зрением отслеживает все, что происходит в комнате. Сердце колотится у него в груди. Слух настороженно ловит каждый скрип.

Наконец он кивает себе. Удовлетворенно вздыхает и отходит от стены.

* * *

Адам располагается на ночлег прямо посреди этого запустения, на пыльном полу, кутаясь в только что выданный спальник. Ему холодно. К коже прилип песок. Адам натягивает одеяло до подбородка, устраивается поудобнее и лежит, не смыкая глаз, слушая, как на улице воет ветер, а в золе шуршат тараканы.

Он вспоминает о дубе. И костях в земле.

Он думает о Кейне, о Леви, о Фрэнке.

Сон не идет.

Ночь будет долгой. Полной свиста камней и шума в голове. Последняя ночь перед гонкой. Ночь перед началом новой жизни.

От волнения у него сводит живот. Адам целый день ничего не ел. Он вглядывается в темноту широко раскрытыми глазами. Потолок в потеках цвета сепии похож на старинную карту. Пар клубится у губ Адама.

Он старается не думать ни о чем. Чтобы голова была ясной.

Что-то прошуршало по полу. Адам в мгновение ока вскакивает и, опершись на локоть, вглядывается в темноту. Лысая крыса. Заметил краем глаза. Большая, розовая, страшная, как смертный грех. Замерла у разбитого окна в лучах лунного света. Таращится на Адама, шевелит усами. Потом несется прочь вдоль стены. В углу сворачивает, шмыгает под дверь и скрывается из виду.

Адам содрогается от отвращения, поплотнее укутывается в одеяло и снова ложится.

И тут замечает над собой два глаза. Яркие, белые, они таращатся на него сверху сквозь щель в полу.

– ЭЙ! – кричит Адам и вскакивает на ноги. Отшвыривает одеяло и бежит к двери. Наверху скрипят половицы, хлопает дверь, и кто-то с топотом мчится по лестнице.

Адам захлопывает дверь, и петли вылетают из стены, вырывая куски гнилой рамы. Дверь со свистом вываливается наружу и с грохотом рушится на пол, подняв облако пыли и обломков. Адам отпрыгивает назад и кашляет. Сердце бешено колотится. В ушах гудит.

Думай, Адам!

Двери больше нет. Теперь между ним и лестницей нет никаких преград.

Снова слышится топот. Адам, щурясь, вглядывается в полумрак. В коридоре что-то падает с глухим стуком. Адам хватает трехногий стул, заносит его над головой и ждет. Сперва держит стул за ножки, но потом перехватывает и берется за спинку, чтобы он не сразу развалился от удара.

Снаружи доносится шорох шагов.

– ТЫ КТО? – кричит Адам, и голос его дрожит.

Ни слова в ответ. Гробовая тишина. Лишь темнота и тень. Адам слышит собственное дыхание.

Наконец из темного коридора доносится высокий голосок:

– А ты кто?

Адам снова прячется в тень.

– Я не отвечу, пока тебя не увижу.

Раздается шарканье, и из мрака вырисовывается силуэт. Мальчишка, закутанный во что-то темное. Глаза у него сверкают. В руке нож: лезвие блестит в лунном свете.

– Вали отсюда, это мое место, – сплевывает пацан.

Ему от силы лет тринадцать. Бритая голова, как у всех ездоков перед гонкой. Веснушки. Светлая кожа. Мальчишка перекидывает нож из руки в руку. Глаза у него горят. Наверняка долго тренировался, чтобы запугивать врагов. Что ж, это действует.

– Ловко у тебя с ножом получается, – замечает Адам, разглядывая парнишку.

– А ты думал, – прикидываясь крутым, бросает тот.

Адам опускает стул. Ладонью стирает со спинки пыль.

– Все равно же ты не станешь его использовать. Это запрещено.

Мальчишка ничего не отвечает, по-прежнему сжимая нож в руке. Ногти у него обгрызены до мяса.

– Ты же знаешь Законы? – допытывается Адам.

– Еще бы, конечно. Плевать я на них хотел.

– Кто бы сомневался.

Парнишка неуверенно смотрит на Адама, словно не может решить, как быть, потом, легонько тряхнув головой, прячет нож в карман.

Адам улыбается.

– Меня Адам зовут. Можно я тут переночую? Мне некуда идти. Больше.

Мальчишка с невозмутимым видом отвечает:

– Натаниель Скай. Зови меня Натом.

– Нат. Извини за дверь.

Паренек пожимает плечами и смотрит на Адама большими и круглыми, как луна, глазами.

Снаружи в заколоченное окно первого этажа ветер стучит голой веткой дерева, и Нат оборачивается, будто ждет, что сейчас в комнату ворвется новый враг.

Адам смотрит на трубку под левым ухом Ната.

– Едешь завтра?

Нат окидывает его взглядом.

– Как видишь.

– Сколько же тебе лет?

– Двенадцать.

– Двенадцать! Да ты еще салага.

Нат пожимает плечами.

– Тебя не пустят с ножом, – продолжает Адам.

Нат прикрывает рукой карман.

– Мне его папа подарил. Перед смертью. Он тоже когда-то был гонщиком. Сказал, пригодится. Всадишь, мол, по самую рукоятку.

– Бред какой-то.

– По-твоему, мой отец говорил бред?

– Нет. Я лишь хочу сказать, что если Полковник узнает… Тебя отключат!

Нат качает головой.

Адам смотрит на него.

– Ты же знаешь, что это значит, верно?

– Ну а то. Чокнешься. Если вообще не помрешь.

– И ты не боишься?

Нет ответа.

– А как же остальные гонщики? Если они увидят у тебя нож… вряд ли им это понравится.

– Папа говорил, плевать на них. Есть кое-что пострашнее других гонщиков. Такие уроды, с которыми лучше не встречаться. Вот для них и нужен нож.

– И кто же это?

– Бандиты, волки… и все такое прочее. Или даже накода.

Адам слышал о них. Кто же не знает накода. В детстве Фрэнк рассказывал ему страшные истории про дьявола, демонов… и накода, которые едят человечину. Адам потом не мог заснуть. Но сам Фрэнк никогда их не видел. Ни разу.

– Говорят, они хуже бандитов, – добавляет Нат. – Если пустыня тебя не убьет, то прикончат накода.

Адам смотрит на мальчишку.

– Я слышал, они людоеды.

– Точно. Воины накода сожрут твое сердце. Вырвут из груди.

Адам качает головой и указывает подбородком на камин.

– Ты разводил огонь?

– Может, и я.

– Ну так давай снова его разожжем и согреемся.

* * *

Адам и юный Нат располагаются на ночлег в пыльной комнате. Лежат, слушают дыхание друг друга и кашляют от дыма. Смотрят на тлеющие угли, стараясь заглушить боль одиночества. Адам вспоминает, как они с Фрэнком болтали ночи напролет, пока дрова не превращались в угли, а потом в золу.

Адам поглядывает на Ната и с удивлением понимает, что чувствует ответственность за него. Он ворочается в своей жесткой постели, раздосадованный тем, что никак не может заснуть, а значит, завтра на гонке он будет как выжатый лимон, и эта мысль окончательно прогоняет сон. Адам знает, что завтра он должен быть сильным, чтобы справиться с любыми трудностями, которые принесет этот день.

Он подносит руку к голове и ощупывает холодный голый металл.

– А где ты взял деньги, – спрашивает он Ната, – на гонку?

Нат не смотрит на него. Они лежат на спине и таращатся в потолок.

– Когда папа умер, он оставил все, что у него было, мне и моей старшей сестре.

– Так у тебя есть сестра?

– Она живет в Провиденсе. Я сам оттуда. Ненавижу этот городишко. Никогда в него не вернусь.

– А как же сестра?

– Ты ее не знаешь. Ей моя помощь не нужна. Я буду участвовать в гонке. И я выиграю! И попаду на Небесную базу.

Адам переворачивается на плечо.

– Не боишься?

– Я ничего не боюсь, – шипит Нат.

Больше Адам не расспрашивает его о родне. К чему задавать вопросы, если тебя не интересует ответ? Нат – обычный мальчишка. Ему бы быть дома с мамой и папой. Лежать в кровати. И спать. Но вместо этого он здесь.

– А что? – шепотом спрашивает Нат.

– Ты о чем?

– Почему ты спросил, боюсь ли я?

– Нипочему. Просто так.

Молчание. Дыхание. Вой ветра.

– Ты когда-нибудь участвовал в гонках? – интересуется Нат.

– Не-а.

– Как думаешь, очень трудно будет?

Адам пожимает плечами.

– Да нормально. Ничего страшного.

И снова чувствует, как его тягостная ложь повисает в воздухе.

– Хочешь, расскажу секрет? – спрашивает Нат. – Про нож.

– Ну? И чего он?

– Я не боюсь, что его увидят, потому что он керамический. Им никого не порежешь.

Адам кивает.

– А ты мне нравишься.

Нат улыбается. Его зубы белеют во тьме. Потом улыбка исчезает.

– Папа говорил… что не надо дружить с другими гонщиками.

– Да? Это еще почему?

– Потому что это ненадолго.