Текст книги "Чмоки"

Автор книги: Дэвид Хаггинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Чао, Клэр! – воскликнул он, заключая ее в объятия. Клер без воодушевления восприняла этот жест.

Мы вышли на свежий воздух, попав под первые капли начинающегося дождя. Алан обернулся к Клэр:

– Подвезти тебя домой?

– Это было бы здорово!

Если ее и огорчила перспектива провести вечер в одиночестве, она ничем этого не показала. Алан повез нас в Кенсингтон. Дамы сидели сзади. Через какое-то время мы въехали на короткую гравийную дорожку, полукругом ведущую к большому дому, стоявшему особняком в стороне от шоссе. У крыльца рядышком пристроились маленький голубой «Мини» и «Мерседес-190». На первом этаже в окнах горел свет.

Клэр выбралась из машины, помахала нам с крыльца и исчезла за дверью. Мы поехали обратно.

– Интересная девушка, – сказал я. – Как ты с ней познакомился?

– Через ее брата, – рассеянно отозвался Алан. – …Да, интересная.

– А ты для нее не староват? – подпустила ему в спину добрая Лиз.

– У нас совсем другие отношения! – Алан засмеялся и прибавил громкость на магнитофоне.

Через какое-то время мы подъехали к его дому, где нас дожидался мой «Сегун». Алан предложил нам зайти выпить чего-нибудь, и я так быстро согласился, что Лиз не успела открыть рот.

Алан организовал для Лиз диетическую колу, а для меня – брэнди. Когда он склонился над моим бокалом, жена прострелила меня совершенно убийственным взглядом. В конце концов мне стало ее жалко, и я по-быстрому расправился с коньяком и принялся хором с ней благодарить Алана за ужин и желать ему спокойной ночи. Лиз сказала, что поведет, и я залез в ее «Пунто», естественно, полагая, что завтра утром перед работой она подбросит меня сюда, чтобы я забрал «Сегун».

– А неплохо было, да? – заметил я, пристегиваясь.

Лиз молча отъехала от дома, и, взглянув на ее окаменелый профиль, я понял, что грядет порядочная разборка.

– Господи, ты что, тупой совсем, что ли? – прошипела она, наконец выруливая на дорогу. – Неужели непонятно, что человек из вежливости пригласил? Нет, тебе пить нельзя, определенно, – у тебя в голове помутнение делается.

– Ты чего?! – завопил я. – Хорошо же было! И пил я не больше других.

– Ну да! А как ты на эту сикушку распонтованную пялился?! Когда она жакет сняла, я думала, тебя удар хватит.

– Что за бред! И кстати, понтов я у нее никаких не заметил…

– Еще бы! Ты вообще, кроме ее сисек, ничего не заметил. Ты что думаешь, я не вижу?

– Ну отцепись уже. – Я поглубже погрузил свою тушку в изгибы кресла и стал смотреть, как дождь покрывает боковое стекло мелкой дрызготней. На какое-то время воцарилась тишина. Мерзкое настроение жены я списал на то, что вечер кончился, и она опять вынуждена терпеть мое общество.

– А Алану она, по-моему, нравится, – заметил я.

– Клэр? Нет. Просто не мог же он ее открытым текстом послать. Ему, конечно, приятно, что она молоденькая, но вообще-то она его раздражает, это видно. Хотя, конечно, не всем: ты-то у нас все больше по выпивке…

– Ну, раздражает – не раздражает, а планы твои насчет Мэри накрылись медным тазом. Они встречаются, это точно.

– Глупости только не говори! – презрительно отрезала Лиз, промахивая на желтый на Кромвелл-роуд. – Он ей в отцы годится. Ему уже тридцать три.

– Подвезешь меня завтра утром машину забрать?

– Завтра?! Ты что? Завтра я с Мэри встречаюсь, у нас сумки.

– Ч-черт! Тогда разворачивай, лучше уж я ее сейчас заберу.

– Спятил? Я тебя в таком виде за руль не пущу!

– Да я на двойной желтой встал, меня же заблокируют!

– А раньше ты чем думал?

Тут мы сцепились, поскольку выяснилось, что я алкоголик. Лиз повернуть отказалась и в конце концов высадила меня на развязке. Там я поймал такси и поехал обратно вызволять «Сегун».

В ту же ночь, только ближе к утру, я маялся в постели под боком у спящей жены и воображал себе всякие ужасы с участием Алана и Клэр, причем раз от раза все гуще и забористее. В конце концов не выдержал, сполз вниз и еще раз позвонил Алану. На втором звонке он снял трубку:

– Алло… алло! Говорите!

Голос был нормальный, совершенно не сонный и прозвучал как будто совсем не в трубке, а где-то рядом.

Я опешил и, не найдя что сказать, молча повесил трубку. На часах было почти четыре.

Solpadeine

Каждая шипучая таблетка содержит

Paracetamol Ph. Eur. 500 mg.

Codeine Phosphate Ph. Eur. 30 mg.

Caffeine Ph. Eur. 30 mg.

На специальной шипучей основе, содержащей сорбидол.

Хранить при t не выше 25 °C.

SOLPADEINE © Sterling Health

– Дррянь! Дррянь! Дррянь! Дррянь! – недовольно заверещал электронный будильник, констатируя собственное невысокое качество, ровно в семь часов утра. Где-то рядом стонала Лиз. Я кое-как вывалился из кровати, причем голова в процессе отстала, потом метнулась догонять и закружилась. Кошмар. Такое ощущение, как будто на ночь снотворного выпил. Щиколотка, естественно, тут же напомнила о вчерашних полетах напротив Аланова дома. Я похромал в ванную, чтобы счистить с зубов болезнетворные бактерии с помощью абразивной пасты для курильщиков. На полочке дожидался мой «Жиллетт сенсор» с плавающей головкой и белой увлажняющей полоской «Лубрастрии». С рассветом мои страхи немного улеглись, и, учитывая литраж выпитого и бессонную ночь, я был на удивление свеженький. Но вылезший под утро кротовиной гнойничок на щеке все-таки проглядел и двойным лезвием обезглавил. Быстрая красная струйка смешалась с белой пеной. Я зажал это безобразие пальцем, полез в шкафчик за кровоотстанавливающим карандашом и ткнул в ранку ангидридной палочкой. Боль кольнула электрической иголкой, и кровь остановилась. Я доковылял до кухни, съел кучку волокнистой овсянки и прочел Лизин «Дейли мейл» – тоже, кстати, слабительное хоть куда.

Выглянув в сад сквозь решетчатый переплет окна в освинцованной раме, уперся взором в пустой бассейн. Недели две назад помпа полетела – теперь вот менять придется. За бассейном, над полем для гольфа, в которое упираются наши владения, встало солнце. Оно было похоже на огромный золотой мяч, установленный на верхушке кедра. Скоро боженька размахнется и клюшкой номер восемь отправит его через все небо на запад.

По радио диджей готовился попотчевать народ зажигательными хитами топ-сороковки овсяночного утреннего формата, попутно заигрывая с эфирной напарницей и прерываясь, чтобы передать кому-то в Патни приветы-поздравления от нелюбящих родственников. Я заварил Лиз чай и отнес ей наверх. Она еще спала, и я, зализывая вчерашнее, оставил чашку на тумбочке. Вот какой я благородный.

Я отъехал от крыльца, проехал метров триста, огибая поле для гольфа, и вырулил на шоссе. В сторону центра машин было мало, и я бодро пилил себе в «Сегуне», на две головы возвышаясь над большинством водителей. Я ехал на Шафтсбери-авеню: надо же было сказать Тони, что Алан собрался его уволить. Я припарковался в Сохо и вскоре уже навалился на кнопочку звонка, и давил, пока Тони меня не впустил.

Ну и видок у него, однако. Какой-то усохший, потрепанный после ночи, кутается в линялый лиловый халат.

– Господи, Стив, чего тебе в такую рань? – простонал он. – Ты меня разбудил… Сколько сейчас времени?

– Четверть девятого. Просыпайся, поговорить надо.

За ночь мешочки у него под глазами вздулись в бурые дорожные чемоданы от Луи Вуиттона.

– Не могу, не могу сейчас! – взмолился Тони. – Погоди, мне надо в себя прийти. Слушай, будь другом, а? Сходи молока купи или еще там чего. А я пока чайник поставлю.

Я спустился вниз, купил молока в пакете «Тетрапак» и подсохшие круассаны в деликатесах. Когда я вернулся, Тони, уже одетый, валялся в маленькой гостиной на просиженном рыжем диване. Он чуть приоткрыл запухший глаз и слабо мигнул в сторону маленькой кухоньки, где на столе бурлил кофейник. Я налил себе кофе, вбухал туда сахара и долил полструйки воды из-под крана, чтобы не обварить язык.

– Ну как, повеселились вчера? – Тони все еще злился, что Алан его не позвал.

– Местами. Ты не много потерял. А ты чем тут занимался?

Впрочем, вопрос был излишним, поскольку события прошлой ночи отпечатались у Тони на физиономии красными готическими буквами.

– Да принял малость после работы, бампер вот помял. Чуть-чуть, правда, ничего страшного. Я машину у «Пуффы» оставил. – Тони мелкими глоточками тянул из шипящей кружки солпадеин – обезболивающее аптечное шампанское. Выглядел он плохо.

На улице светофор дирижировал оркестром стертых тормозных колодок и оторванных глушителей. Симфония СО ₂-СН. Я закрыл окно. Если Тони открыл его в надежде глотнуть свежего воздуха, значит, дела его еще хуже, чем я думал. Тони потянулся к телефону.

– Ты кому?

– Да вчера познакомился…

– Господи, у тебя что, проблем мало?

Опять двадцать пять. После развода Тони как с цепи сорвался.

– Ты не понимаешь. Мне сейчас надо, пока он на работу не ушел. Слушай, этот парень – это просто что-то.

– Вот как? А ты хоть помнишь, как он выглядит?

Я проглотил кофе и пошел в туалет. Ванная у Тони была прямо из фильма «Сталкер». В ярком свете, пробивавшемся сквозь матовое стекло окна, на кафеле проступали пятна бурой сырости. Окно выходило на бывшие конюшни. Там убили официанта из ресторана на Геррард-стрит. Порубили арбузными тесаками. Один сел ему на живот, а остальные поотрубали ему руки и ноги. Потом ушли, а его оставили. Так и трепыхался, пока не умер. Прежний жилец как выглянул в это самое окошко в воскресенье рано утречком, как увидел все это дело, так в тот же день и съехал. А квартиру пересдал Тони – три комнаты очень даже дешево. Так у Тони впервые после развода появилось гнездо, ибо на суде адвокат его дорогой Лауры весьма профессионально ободрал его догола, то есть под ноль. Насмотревшись на эти фокусы, я утвердился во мнении, что надо все-таки попробовать наладить наши с Лиз отношения, и вскоре отправился с ней на психотренинг по проблемам семьи и брака.

Когда я вернулся в гостиную, Тони по-прежнему прижимал к уху трубку, стараясь не двигать головой без особой надобности. На столике перед ним стояла прислоненная к чему-то открытая записная книжка. Внезапно Тони оживился, если, конечно, этот термин применим к его клиническому состоянию.

– Алле, здравствуйте. Будьте добры Джима, пожалуйста. Да-да. Спасибо…

Тони говорил своим «телефонным» голосом, неудачно подстраивая собственный ливерпульский прононс под выговор кого-то из приближенных прелестника Джима.

Тони любит молоденьких. Не удивлюсь, если этот его Джим еще с папой-мамой живет. Я перехватил его мутный взгляд и постучал пальцем по циферблату спортивных часов. Тони кивнул и пригладил ладонью сухие редеющие волосы в направлении хвостика. Этот хвостик он завел себе недавно, надеясь как-то компенсировать обезлесение передней части головы. Пока что он доходил только до начала спины и был похож на плоскую черную запятую, припечатанную к воротнику.

Не по росту носатый и глазастый, Тони всю жизнь был зациклен на своей внешности. Сегодня он облачился в просторную клетчатую рубаху, застегнутую на горле и расходившуюся вниз широкими складками. В общем, выглядело это так, будто Тони вздел на свои тщедушные плечи индейский вигвам. В этом наряде он был похож на мумию рэйвера. Рэйвер – очередное, пока что последнее из его перевоплощений, которых я перевидал множество с тех пор, как мы с ним открыли ларек на Кенсингтонском рынке в середине восьмидесятых. В те времена он увлекался переходным неопанком и ежедневно совершал путешествие во времени на 31-м автобусе из богемного Челси на пижонскую Кенсингтон-хай. Кенсингтонский вещевой рынок рядом с универмагом Баркера – модная барахолка, сто клетушек на трех этажах. Не дай бог пожар – все, братская могила. Ребятки из соседних палаток выглядели как мертвые героинщики с поучительных плакатов о вреде наркотиков. Мы с Тони заняли денег у его папаши, сняли там павильончик, открыли свою первую точку и назвали ее «Рот Фронт». Тони сочинял костюмы в тонкую полоску в стиле тридцатых годов, а я организовывал пошив в Ист-Энде. И хотя номинально мы еще учились в худучилище, большую часть времени мы крутились на рынке и прикидывали, как бы нам разбогатеть. Тэтчеровская революция была как раз на пике, и на нее повелись все, кроме ребят из «Красного клина». [6]6
  «Красный клин» – Red Wedge – группа музыкантов, выступавших против политики кабинета консерваторов.


[Закрыть]

Наш «Фронт» был метра два в длину и три в ширину – оазис высокой моды, сдавленный с одной стороны пропахшей пачулями наркоманской лавочкой с трубками, амулетами и хозяином-датчанином по имени Тор, а с другой – магазином кожаной одежды некоего Навина. В противоположность Торовым благовониям, косухи от Навина в полной мере сохраняли острую вонь дубильного состава, и потому наш магазинчик был вечным полем ароматической битвы, которую двое торговцев вели еще с семидесятых годов. Если по прибытии особенно пахучей партии клешей или жилеток Навину удавалось на некоторое время подавить противника, мстительный Тор тотчас же воскурял целый пучок индийских палочек, после чего все, кто был на этаже, включая и продавцов, в едином порыве бросались к выходу.

По счастью, товар наш расходился хорошо, и вскоре мы переехали в помещение побольше: как раз напротив, через дорогу был там такой крутой новый универмаг под названием «Гипер-Гипер». На этот раз назвались «Ротогравюра». Это Тони придумал, чтобы ассоциировалось сразу и с техно, и с gravitas (по-нашему, то бишь с устойчивостью). Тогда это было концептуально.

И, надо сказать, сработало. В первый же день к нам зашел графдизайнер из журнала «Новый образ» и купил рубашку с воротником поло. При этом не выказал никаких чувств и вообще был похож скорей на робота, чем на человека. Поглядев на него, я понял, что с имечком мы угадали.

Все восьмидесятые мы росли и расширялись, сдирая идеи у известных дизайнеров, а в качестве побочного направления контейнерами возили ношеную джинсу из Штатов – очень, кстати, выгодное было дело. Заработали порядочно, большую часть вложили в развитие. А потом грянул спад. Еще через пять лет мы – теперь уже «Пуффа груп» – еле-еле тянули со своей сетью в Лондоне и оптовой фирмой по продаже спецодежды и рэйверских тряпок.

…Вообще, мне это нравится: компания того и гляди обанкротится, а этому деятелю все до лампочки. Замер на краешке дивана и ждет, пока его ненаглядный возьмет трубку.

– Алле… Что? Да. Друг… А его нет?… Понятно… То есть Джим Форбс тут не…. Козел, – прошипел Тони, услышав, как на том конце повесили трубку.

– Не туда попал, что ли?

– Да он мне телефон написал на бумажке, а я бумажку потерял. Вот хочу попробовать так дозвониться, по справочнику. Хорошо хоть, что он не Смит какой-нибудь.

– Ага. И не Маколей Калкин. Бросай фигней страдать, поговорить нужно.

– Ну еще один. – Тони лихорадочно вколачивал в кнопочки номер очередного Форбса.

Это у него не столько либидо, сколько чисто эмоциональная потребность. После развода началось. Понятно: сколько лет он в себе все это подавлял, пока не проявился!

Я подошел к окну и выглянул наружу. Цепочка скандинавских школьников пролагала себе извилистый путь по тротуару на той стороне Шафтсбери-авеню, напрочь заблокировав поход к аптеке. Их джемпера и кенгурухи яркими пятнышками светились в пыльном летнем воздухе. Мимо прогрохал здоровенный грузовик. Зазвенели стекла. Длинноволосый парень лет пятнадцати перешел улицу и вошел в аптеку. На нем была наша кожаная куртка, модель прошлого года, сто шестьдесят фунтов штука. Хорошо, кстати, по фигуре обмялась. Тони набрал еще один номер.

– Слушай, да брось ты все это. Ну что ты ерундой занимаешься, смотреть противно… Мне с тобой поговорить надо.

При мысли об Алане нервы мои натянулись еще на пару оборотов колка.

– Я хочу его до работы застать. И вообще, раз он мне телефон дал, значит, я ему нравлюсь.

– Не значит. Что за телефон-то? Он тебе небось набор цифр дал, чтобы ты от него отвязался. И вообще, тебе бриться пора и идти. Могли бы до Алана приехать хоть раз-то в жизни. Чтоб он хоть видел, что тебе не наплевать.

– Да кто он такой, этот Алан? Вот Салли – это серьезно.

– Между прочим, она к нему прислушивается.

– Брось! Ты знаешь, что этот гад обо мне думает. Хочет меня выгнать – пусть выгоняет. Переживу… Нет, ты серьезно, что ли, думаешь, что, если я к нему сейчас подмажусь, он меня не тронет? Чем я, по-твоему, два месяца занимался?

– Чем ты занимался? Споить его пытался раза три. Только ведь он не пьет почти…

– Не пьет, зараза, – вздохнул Тони. – Нам когда к Салли?

– К четырем. Ты что, забыл? – Я понемногу начал звереть.

– А сейчас сколько?

– Без двадцати девять.

– Ты на платной встал?

– Нет.

– Так тебе небось уже блок давно поставили, – глупо хихикнув, заявил он.

– Ч-черт! – Я явственно увидел мой «Сегун» с жуткой желтой колодой на колесе и пришел в ужас. Опять я на двойную желтую…

– Вставай, пошли. – От кофе я стал какой-то дерганый.

– Иди один. Мне еще надо душ принять, побриться, освежиться…

– Делай что хочешь! – В этот момент мне уже было наплевать, выгонят его или нет.

Я дохромал до нижнего вестибюля и выбрался на Шафтсбери-авеню. Пробираясь в толпе и пропуская встречных, я обо что-то споткнулся и здорово приложился об асфальт. Оказалось, что какой-то парень в спальном мешке пристроился спать прямо на пороге одежного магазинчика. Об его ноги я и зацепился.

– Прости, друг, – сказал я.

Из кокона высунулась голова.

– Мелочью не поможете? – просипел парень, выхаркнув похожий на устрицу комок туберкулезной мокроты.

Я сделал вид, что роюсь в кармане, отдышался за это время и ответил:

– Нету ничего, извини.

Голова втянулась обратно, и кокон замкнулся. Мальчишка, уличная личинка, не желающая выходить из парапетной фазы. Я доковылял до Уордор-стрит, наполняя легкие выдохами миллиона машин. «Сегун», слава богу, не стреножен. Пронесло. Под «дворником», как и следовало ожидать, торчал штрафной талон. Я с наслаждением порвал его в клочья.

Был замечательный летний день, я катил на север по Тоттенем Корт-роуд, бодро виляя из ряда в ряд, а небо голубым веером раскрывалось мне навстречу. От кофе мысли мелькали слишком быстро, но, в общем, мне было хорошо. Я чувствовал себя хозяином жизни и был готов к боям и свершениям. Я достал из кармана старого шевиньоновского блузона мобильный телефон и позвонил домой. Мне отозвался мой собственный занудный бубнеж с выраженным южнобританским акцентом. Непривычно было слушать свой голос, на пленке он звучал как-то напряженно и подавленно:

«Здравствуйте, мы сейчас не можем подойти к телефону. Пожалуйста, перезвоните позже или оставьте сообщение… п-и-и-и-и-к».

– Привет, это я! Хотел тебя проведать. Я еще перезвоню с работы. Я тебя люблю. Честно. Пока.

Мой развеселый тон показался мне не вполне убедительным.

У обочины стоял зеленый «Форд Орион», и полицейский отчитывал за что-то растамана средних лет. Где-то я его видел, этого полицейского. Я поехал помедленнее, чтобы его рассмотреть. Ух ты! Да это же я! Еще бы пивное пузо – и был бы я на сто процентов.

Я остановился на красном на Юстон-роуд и, задрав голову, уставился на зависшую над перекрестком непомерную махину юстонской высотки.

Тут-то оно и началось. Я ничего не делал, просто смотрел себе на стеклянно-стальной фасад здания – и вдруг идеально ровные, как по клеточкам вычерченные панели стали плавиться и расползаться словно под давлением какой-то внутренней силы. Я не верил своим глазам: средняя часть здания вздувалась пузырем, как на оп-артовской картине. Я в ужасе подался вперед и осмотрел ветровое стекло в поисках изъяна, который мог бы дать такой эффект. Изъяна не было. Когда я снова глянул вверх, здание уже вернулось в стабильное состояние.

Сзади загудели, я подскочил и очнулся. Уже зеленый. Я переехал Юстон-роуд, свернул на Драммонд-стрит и вкатил на отведенное мне место на стоянке, как раз там, куда указывала длинная тень от юстонского небоскреба. Галлюцинация меня здорово прошибла. Я глубоко вдохнул, чтобы немного прийти в себя. Остановил мотор и стал убеждать себя, что это просто стресс, психологический «звоночек»: мол, пора сбавить темп. Но в глубине души мне было страшно. Страшно знать, что твоя собственная голова может выкинуть такую штуку… А если это после того случая? В 84-м я так подогрелся, что чуть в психушку не загремел. Неужели с тех могло пор остаться?

Я заставил себя выйти из машины. На соседнем пятачке стоял «Порше» Тони с развороченным бампером. Ничего себе «помял немного»! Искалеченная фара висит на проводах, как глаз у побитого боксера, от номера PUF 4 А – красы и гордости моего друга – осталась только половина. Аланово место пока пустовало. Хорошо, хоть оклемаюсь немножко до его прихода. Штаб «Пуффы Груп» располагался на четвертом этаже большого викторианского склада. Мы просто сняли шестьсот квадратных метров дешевой площади и разгородили ее на офисы.

В приемной на штукатуренном кирпиче красовались гигантских размеров цветные постеры с нашими вещами из прошлогодней коллекции, а в рядок окон в металлических рамах по одной стене затесалось одно с матовым стеклом. Под большим резным логотипом «Пуффы» – мишелиновским человечком с дредами, оседлавшим скейтборд, – сидела Гудрун. Она была, что называется, при исполнении. Гудрун говорила по своему новому телефону: наушник плюс микрофон, чтобы можно было одновременно печатать. Он был до того незаметный, что можно было подумать, что патлатая Гудрун сошла с ума и болтает сама с собой. Я сел и стал слушать.

– Алана нет пока. Сказать, чтоб перезвонил?.. Не проблема, я передам… да… ну все, чмоки.

Гудрун обернулась ко мне. От избытка туши вокруг глаз у нее были черные круги, как у крошки-енота.

– Стив, приветики! Как посидели вчера, нормально?

– Ничего. Ну, какие новости?

Гудрун сделала грустное лицо и сообщила мне, что партию ковбойской одежды из Парагвая задержали в Хитроу и отправили на склад неоплаченных пошлиной. Ковбойские вещи у нас одна из самых популярных оптовых линий, а с поставкой и так уже опоздали на три недели. Я все бросил и поехал на склад, где выяснилось, что деятели из таможни и акцизного управления повскрывали все контейнеры. На разборки ушел весь день.

Вырваться удалось только после семи. По дороге домой на трассе М4 попал в мертвую пробку. Зажатый со всех сторон тоннами железа, я час смотрел в хвост бензовозу, с метрономной частотой испускавшему канцерогенные облачка, похожие на соцветия брокколи. Эти его испускания только чуть-чуть выбивались из ритма поворотной фары «Форда Мондео», мигавшего в среднем ряду. Эффект получался совершенно гипнотический: я впал в транс и просидел так, пока танкер не продвинулся вперед, чтобы не дать «Форду» влезть перед ним.