Текст книги "День проклятия"

Автор книги: Дэвид Герролд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

КАК СТАТЬ ОБЕЗЬЯНОЙ

Ненормальными нас делает прямо-таки психопатическое стремление к здравому смыслу.

Соломон Краткий

Почти всю неделю Флетчер тренировала меня. В первый день, утром, она объяснила мне, как надо слушать.

– Ты как бы внимаешь всей душой… – начала она.

– Да, и так пристально, – подхватил я, – что постепенно становишься тем, кому внимаешь.

Флетчер удивленно посмотрела на меня.

– Кто вам это рассказал?

– Один телепат.

– Ну, так он, или она, был прав.

В тот же день, после обеда, она дала определение дерьма:

– Вы часто произносите это слово, Джеймс, но вряд ли знаете, что оно обозначает. Дерьмо – просто расхожее выражение. Люди пользуются им, когда чтото не ладится. Это слово служит уловкой, извинением, оправданием, объяснением, призывом к разуму и так далее. Дерьмо – и все тут. Его используют, когда хотят оправдать свое нежелание нести ответственность за что-либо. Так вот, с этого момента каждый раз, когда у вас возникнут трудности и с ваших уст сорвется слово «дерьмо», я буду шлепать вас по губам, договорились?

На следующее утро Флетчер объяснила, как слушать еще глубже:

– Закройте глаза и постарайтесь по-настоящему прислушаться к своим чувствам, к мыслям, к телу. Следите, какие воспоминания всплывают в мозгу. Выберите какую-нибудь ситуацию из прошлого или придумайте новую, присмотритесь к ней. Обратите внимание на свой организм: что вы испытываете, какие действия совершает ваше тело. Задумайтесь над ассоциациями…

Этому мы посвятили все утро.

После обеда разговор пошел о справедливости:

– Известно ли вам, что большинство людей, беседуя, просто-напросто обманывают вас? Потом они осознают это и стараются объясниться или оправдаться, чтобы в конечном счете доказать свою правоту. Учтите, такая правота – злейший враг. Вы только запутываетесь еще больше. Надо стремиться не к правоте, а к справедливости.

Если вы правы, значит, не прав кто-то другой – и он автоматически становится вашим врагом. Иного выхода для него просто не существует. Так и вы не имеете права входить в круг кроликособак, считая себя заранее правым только потому, что вы человек. Вы должны оставить свои печали, боль и озлобленность за чертой этого круга. Кроликособаки ждут от нас обмена информацией, а не кабацких плясок. Вы не можете позволить себе роскошь приобрести врагов в этом круге, Джеймс, – нам нужны партнеры.

Утром третьего дня Флетчер объяснила, как центрировать чувство собственного «я»:

– Ваш друг-телепат рассказывал о личности? Я кивнул.

– Тогда вам известно, что вы не то, что вы думаете. Вы человек, который слышит мысли. Весь вопрос в том, действительно ли вы их слушаете. Знаете ли вы, что существует три уровня слушания? Первый – когда вы слышите звук. Второй – когда слышите его значение. И третий – когда слышите кроющийся в этом значении смысл. Если не слышишь сразу на всех трех уровнях, центрировать себя невозможно…

– Я теряю нить.

– Понимаю. Многое из того, о чем я говорю, взято из курса подготовки телепатов, а еще больше – из модулирующей тренировки. Все это не укладывается в вашу реальность – тот мир, который вы сами себе создали и из которого не можете выйти. Единственное, что вам остается, – разобраться, как он функционирует. Это главное. Метод основан на результатах наблюдений за людьми, познающими те или иные вещи, и их реакцией на них. Можете назвать это технологией жизни. До сих пор вы управляли механизмом, даже не прочитав инструкцию…

Вторая половина дня была посвящена понятиям.

– Вы называете предмет стулом. Но это не стул, а сгущение молекул, находящееся в данный момент в центре вашего внимания. Вы используете предмет для сидения, но это его качество существует только у вас в мозгу. Вот типичный пример понятия.

Наш предмет является стулом лишь в той степени, в какой он удовлетворяет данному понятию. Если вы замерзнете, он перестанет быть стулом и превратится в дрова, пусть даже это будет другой стул. Вы следите за ходом мысли? Вы считаете, что связь между физическим миром и вашими понятиями о нем имеет смысл. Оказывается, это не так – конкретный смысл существует-только в вашем воображении. Допустим, вы считаете Землю плоской. Но разве она от этого станет плоской?

А теперь – более сложный вопрос. Если вы считаете Землю круглой, то является ли она таковой? Не торопитесь… Правильно: ваши представления не имеют никакого значения. Земля – сплющенный у полюсов шар, что бы вы о ней ни думали. В отношении физической Вселенной у вас нет права голоса. Она – то, что она есть, независимо от вашего мнения о ней. Единственное, на что вы можете как-то влиять, – ваши поступки относительно реально существующего мира…

Утром четвертого дня мы обсуждали творение:

– Творение – не создание чего-то из ничего. Нельзя создать Вселенную. Самое большее, что можно сделать, – изменить в ней порядок молекул. Нет, истинное творение происходит только здесь. – Флетчер постучала по моему лбу. – Творение – акт дискриминации. Отделив одно от другого, вы создаете между ними пространство. Но вместе с тем творение – акт объединения. Соединив одно с другим, вы создаете новую сущность или новое взаимоотношение. Чтобы осуществить акт творения, надо провести линию, и ничего более. Линия либо соединяет, либо разделяет, либо окружает, причем проводите ее вы сами. Вопрос только в том, что вы хотите создать, какую линию выбираете. Хотите свести в один круг людей и кроликособак? Или хотите провести черту между людьми и червями? Прежде чем войти в круг, вы должны быть уверены, что нарисовали его правильно.

Потом мы творили:

– Вы готовы к последнему занятию, Джеймс?

– Да.

– У меня для вас плохие новости.

– Постараюсь выдержать.

– Ну смотрите. Так вот, вы – обезьяна. – Что?

– Я вам докажу. Ваши прапрапрапрадедушка и пра-прапрапрабабушка лазали голыми по деревьям и питались бананами и кокосами. Вы – их прапрапраправнук. Вы живете в доме, но по-прежнему любите бананы и кокосы. Если вас раздеть и посадить на дерево, никто не заметит разницы. Понимаете?

– Не уверен. В чем соль?

– Соль в том, что вы обезьяна. Вы – представитель господствующего на планете вида, по крайней мере, вы так считаете, может быть чересчур самонадеянно. Но это к делу не относится. Можете считать себя кем угодно, потому что вы все равно остаетесь обезьяной. Разве вы – эталон? Большая часть человечества даже не знает о вашем существовании, а если бы узнала, то, возможно, не захотела бы видеть вас в роли типичного представителя.

– Отличный способ унизить меня.

– Послушайте, вам придется работать в реальном мире. Там будет лишь круг, а в нем несколько кроликособак и вы – обезьяна. Голая обезьяна, встретившая кроликособак. И говорить от лица какой-либо другой обезьяны с этой планеты вы не можете. Понятно?

– Да, кажется, понятно.

– Хорошо. – Флетчер взглянула на меня в упор. – Итак, кто вы?

– Обезьяна. – Я почесал под мышкой, издавая нечленораздельные звуки.

Флетчер улыбнулась.

– Случка с самкой и бананы – на большее обезьяна не рассчитывает. Запомните это хорошенько, Джеймс.

– Так что же мне делать: лопать кроликособак или трахать их?

– Это уж как вы захотите. Вы должны четко представлять себе поведение обезьяны. Что происходит, когда она сталкивается с чем-нибудь новым? Какова ее первая реакция?

– М-м… Она вскрикивает. Я вскрикиваю.

– Верно: испуг. То же самое испытало человечество при хторранском вторжении. И мечется в испуге до сих пор. Ладно, что следует за испугом?

– Страх. Это очевидно.

– М-гм. Хорошо. Но это ваше мнение. У обезьяны есть только две реакции: страх и любопытство. Все остальное – лишь разновидности. На Земле нет ни одного животного, у которого этот основной механизм не был бы намертво запечатлен в коре головного мозга. Та же система и у нас – мы не можем не реагировать либо страхом, либо любопытством, причем по большей части страхом, просто чтобы держаться начеку. Девяносто пять процентов жизни мы держим руку на рычаге испуга. И не важно, сколько интеллекта накладывается на это, Джеймс. Интеллект всего лишь служит живой машине. Разум только поднимает порог внешнего проявления страха. Тот же механизм управляет и кроликособаками, независимо от того, как они устроены, к какой цивилизации принадлежат, кем себя считают. Тот же или аналогичный. Иначе их бы здесь не было. Я имею в виду основной механизм выживания. Без страха нельзя выжить. Эволюция автоматически вырабатывает его, поэтому вы должны знать, что эти существа будут бояться вас так же, как вы их.

Я кивнул.

Флетчер спросила:

– Что следует за страхом? Я немного подумал.

– Бегство?

– Давайте представим, что вам некуда убежать от того, чего вы боитесь. Что происходит?

– М-м… Я начинаю злиться?

– Вы спрашиваете или отвечаете? Какое чувство вы начинаете испытывать, когда испугавший вас не уходит?

– Гнев.

– Верно. На смену страху приходит гнев. Как он проявляется?

Я оскалился и зарычал. Флетчер улыбнулась:

– Правильно. Вы начинаете пугать в свою очередь. Сначала ощериваетесь, рычите и строите страшные гримасы. Если это не помогает, начинаете кричать и визжать. А если и этого недостаточно, швыряете кокосовые орехи. Иными словами, разыгрываете целый спектакль. Так ведут себя все обезьяны. Вы поступаете так, когда возникает угроза вашему существованию или чему-либо, что вы отождествляете со своей личностью или считаете частью своей личности. Таковы составные части этого механизма. Если вам удалось испугать противника и он уходит – значит, механизм сработал. Вы остались живы. В самом худшем случае придется вступить в драку, но, как правило, хорошей вспышки гнева вполне достаточно, чтобы предотвратить стычку. Вот такие дела. Я рассказала достаточно, чтобы теперь вы могли разбираться в современной международной обстановке.

Она дала мне время оценить шутку, потом продолжила:

– Все это прекрасно получается у обезьян, Джеймс. Может, даже сработает и в человеческом обществе, хотя я сомневаюсь. Но уж точно не выйдет с червями, запомните. Некоторые из нас, преодолев страх, начинают демонстрировать хторрам свою ярость, что приводит к фатальным последствиям. Когда убежать нельзя, наступает следующая стадия – ярость.

– Я знаю. Видел это…

– Не отвлекайтесь. Скажите, что такое ярость?

– Ярость – спусковой механизм драки.

– Правильно. Но мы знаем, что драться с червями нельзя, не так ли? Они доказали, что победить их невозможно. Что тогда происходит?

– Э-э…

– Что приходит на смену ярости, Джеймс?.

– Не знаю…

– Ну, шевелите мозгами. Что почувствует человек, если заставить его заниматься целую неделю одним и тем же?

– Не знаю, как вы, а я смертельно устану.

– Верно. Наступает безразличие. – Флетчер удовлетворенно кивнула. – Представьте, что вы неистовствовали и израсходовали все силы, однако то, чего вы сначала испугались, а потом начали пугать, сидит как ни в чем не бывало, скалит зубы и ухмыляется. Вот тогда приходит усталость. Мы называем это фрустрацией. Но теперь, когда ярость растрачена, у вас появляется возможность по-настоящему заинтересоваться, что это за штука так вас напугала. Вот как работает механизм: пока вас не отпустит страх, места для любопытства нет, правильно?

– Правильно.

– Этим механизмом можно управлять, Джеймс, но остановить его никто не в силах. Ну а теперь скажите, зачем, по-вашему, я рассказала об этом?

– Чтобы я мог… э-э… Ну, ведь речь идет об установлении контакта, и нельзя, чтобы обезьяньи реакции испортили все дело. Я не ошибся?

Я ухмыльнулся, зная, что угадал.

– Нет, – улыбнулась в ответ Флетчер. – Я хочу, чтобы вы оставили страх, ярость и равнодушие за границами круга. Но что в таком случае вы будете делать?

Я пожал плечами:

– Ничего, наверное.

– Не ленитесь думать. Что вы можете сделать, избавившись от обезьяньих реакций?

Я снова пожал плечами:

– Начну развлекаться.

– Абсолютно верно. Когда обезьянам ничто не мешает, им остается только это. И начинаются игры: бизнес, женитьба, заседание Конгресса – что угодно. Сложные игры сложно устроенных обезьян. Итак… Теперь вы понимаете, что должны сделать, оказавшись там?

– Придумать игру для обезьян и кроликособак.

– Значит, поняли. Это, и только это. Если вам понравится играть вместе, то контакт возникнет сам собой.

– Да, я понимаю. Честное слово, понимаю. – Меня восхитило, что все оказалось так просто. – Я должен оставить дома ружье, армейские замашки и даже исследовательский интерес. Должен пойти туда просто-напросто как обезьяна, которой хочется поиграть, так?

– Примите мои поздравления. – Флетчер просияла и пожала мне руку. – Как главный медицинский эксперт операции признаю вас годным к выполнению задания. Вы – лучший шимпанзе армии Соединенных Штатов.

Она вручила мне банан.

– Только банан? – изумился я. – А как насчет самки?

– Это, Джеймс, проходят на старших курсах.

В. Как хторране называют человека, принимающего ванну?

О. Бульон с фрикаделькой.

ЛИЗАРД

Каждая новая любовь – всегда первая.

Соломон Краткий

Завершающее собрание членов экспедиции началось в 18.00.

Полковник Тирелли, доктор Флетчер, доктор Ларсон, еще три научных сотрудника, которых я не знал, две женщины из съемочной группы, пять наблюдателей, три эксперта, непосредственно участвующие в операции, шесть пилотов, два программиста, два оператора «пауков» и команда огневой поддержки. Целая толпа!

Дел было немного – даже доктор Флетчер согласилась с этим. Мы познакомились с прогнозом погоды, сузили круг мест возможной высадки – окончательный выбор сделаем завтра утром, – а потом всем предложили задавать вопросы. Вопросов тоже было мало.

После этого полковник Тирелли спросила, не раздумал ли кто-нибудь участвовать в операции. Все строго добровольно, и, если кто-то желает выйти из игры, он должен сделать это либо прямо сейчас, либо конфиденциально обратиться к Тирелли после совещания.

– У вас есть время, – она взглянула на часы, – до 21.00. Заверяю вас, что люди в запасе есть, поэтому не считайте себя обязанными участвовать в операции. Будет опасно. Хорошенько все взвесьте. Если я ничего не услышу до девяти часов, значит, вы решили окончательно и бесповоротно. Всем понятно?

Все закивали.

– Ну, тогда, похоже, все. Хотите что-нибудь добавить? Никто не хотел.

– Отлично. Спасибо и спокойной ночи! Плотно пообедайте, пораньше ложитесь и хорошенько выспитесь!

Большинство направились к выходу, а я подошел к председательскому столу. Полковник Тирелли о чем-то тихо беседовала с двумя пилотами. Как воспитанный человек, я отошел в сторонку и подождал. Закончив, Лиз подняла голову и увидела меня.

– Что у вас, Маккарти?

– Могу я поговорить с вами конфиденциально? Ее глаза затуманились.

– Вы решили отказаться?

– Нет! Просто мне…

– Если это не касается завтрашней операции…

– Это касается того, что может повлиять на завтрашнюю операцию.

Я изо всех сил старался придать тону многозначительность.

– Гм. Подождите минутку. – Она передала блокнот одному из адъютантов и провела меня в пустой кабинет. Закрыв дверь, она оперлась о стол, сохранив между нами довольно большую дистанцию.

– Ну, что у вас? – спросила она с вежливым, но чертовски холодным выражением лица.

Я почувствовал, что краснею.

– Мне… Я по личному делу, но для меня оно действительно важно. Что происходит?

Она удивленно заморгала, не сообразив, о чем я говорю.

– Я вас не понимаю.

– Мы назначили встречу, помните? Вы, я и самый большой омар Западного побережья. Я про разговор там, в вертушке… И теперь я не знаю, говорили вы серьезно или… у вас случайно вырвалось?

Лиз заметила чернильное пятнышко на руке и стерла его большим пальцем. Не глядя на меня, она процедила:

– Что я люблю, так это конкретные вопросы. – Она сунула руки в карманы и посмотрела на меня. – Послушайте, Маккарти, все, что я сказала в вертушке, – правда. Вы очень милы и, вероятно, хороши в постели. К тому же вы лейтенант, а у лейтенантов, насколько мне известно, постоянная эрекция. Иногда это удобно, но в основном – нет. Ваша беда в том, что вы думаете не тем органом. Пожалуйста, не надо. Он создан для другого.

Мне захотелось спросить: «Кто вы на самом деле и что вы сделали с Лизард Тирелли?» Но вместо этого я просто сказал:

– Означает ли это, что?..

– Означает. – Она взглянула на часы. – Разве у вас не назначено еще одно совещание сегодня вечером?

– Да, запланированы какие-то консультации…

– Ну, так и отправляйтесь.

Ее лицо было совершенно бесстрастным.

Растерявшись, я все-таки сумел сообразить, что дальнейший разговор – лишь пустая трата времени. Покачав головой, я прошел мимо нее и обернулся на пороге.

– Ничего не понимаю. И уж точно это не прибавит мне завтра уверенности.

– Простите меня, Маккарти, но все получилось так, как должно было быть.

– Да, конечно. – Я закрыл дверь.

Одно слово – полковники! Никогда их не понимал. Флетчер я нашел в конференц-зале.

– Послушайте, что касается этих консультаций… Она покачала головой:

– Я не ваш консультант, Джеймс, и ничего общего с этими консультациями не имею.

– Я хочу сбежать с них. Нет настроения… Лицо Флетчер напряглось.

– Вы пойдете на них, и прямо сейчас! – Она повернулась к своему ассистенту. – Джерри, проводи лейтенанта Маккарти вниз и проследи, чтобы он попал куда следует.

Я помнил Джерри Ларсона еще по Денверу. Сейчас он немного похудел и подстригся, приобретя более интеллигентный вид.

Мы спустились на три лестничных марша (пешком было быстрее), миновали вольеры (четыре червя), прошли через отдел несистематизированных образцов и попали в оранжерею. Воздух в ней был приторно-сладким. За толстым стеклом росли рядами пурпурные и красные растения.

– Видели такое создание? – Ларсон показал на бесформенный черный куст, в рост человека, с рваными волосатыми листьями, напоминающий кучу грязного белья. – Он может передвигаться, правда очень медленно. Мы называем его волочащимся кустом. Питается падалью. Не думаю, что он опасен, но на всякий случай мы его изолировали.

– А это что?

Я указал на противоположную сторону. На полках над столом стояли яркожелтые и красные цветы.

– О! – воскликнул Ларсон. – Их мы назвали цветочной мандалой. Вам надо взглянуть поближе. Видите эти соцветия? Каждое состоит из сотен, а может, тысяч миниатюрных цветков.

– Они великолепны!

Даже сквозь стекло растения производили потрясающее впечатление. Соцветия в основном были розовыми, алыми и пурпурными, но среди них встречались мелкие желтые, оранжевые и белые пятнышки.

– Вот здесь лучше видно. – Ларсон показал на небольшую ветку, прижатую к стеклу.

Мельчайшие лепестки образовывали маленькие цветки неповторимо яркого цвета. Те, что побледнее, располагались в центре, более сочные – ближе к краям.

Мелкие соцветия, увеличиваясь в размерах, собирались вокруг центрального, самого крупного.

– Теперь понятно, почему вы его так назвали, – сказал я с улыбкой.

Цветы были прекрасны. Соцветия, состоящие, в свою очередь, из других соцветий, складывались в удивительную по красоте мандалу. Можно было даже проследить узор.

– Какого размера они достигают? Ларсон пожал плечами.

– Не знаю. У нас нет места, чтобы дать им возможность разрастись. Одно скажу: пчел они положительно сводят с ума.

– В этом их главная опасность?

– Пока неизвестно. Мы продолжаем наблюдать. Правда, они великолепны?

– Безусловно.

– Вам надо их понюхать. Их запах напоминает сразу обо всех хороших вещах на свете: жимолости, свежем хлебе, новеньком автомобиле – и для каждого они пахнут по-своему.

Вслед за Ларсоном я прошел через два тамбура с двойными дверями из ботанического отдела в зоологический. Мы попали в просторный ангар, забитый клетками и террариумами. В воздухе стояли специфические запахи, но ни один из них я не узнал.

– Мы обнаружили довольно интересную особенность мипов, – сказал Ларсон.

– Мипы – это напоминающие ласок существа красно-коричневого цвета?

– Нет, вы путаете их с зародышами червей. Мипы – розовые меховые комочки, похожие на мышей. Вот, смотрите: там зародыши червей.

Я заглянул в большое стеклянное окно. Зародыши червей походили на маленьких безобидных хторран размером с крота, только не имели глаз, рук и были одеты в великолепные шубки из оранжевого пуха. В террариуме находились четыре особи.

– Они закапываются, – пояснил Ларсон. – Питаются мелкими грызунами: крысами, мышами, бурундуками, кроликами и мипами. Сюда, пожалуйста. Вот и мипы.

Он показал на ряд клеток.

– Да, правильно. Мы видели несколько мипов на обтекателе вертушки. Довольно симпатичные. Что вам известно? Держу пари, что они плодятся как сумасшедшие, верно?

Ларсон пожал плечами.

– Пока не знаем. Я хотел показать вам вот что. Мы поместили трех в клетку с крольчихой и ее крольчатами. Мамаша тут же отказалась от своих детенышей и стала выкармливать мипов.

– Шутите!

– Какие тут шутки! То же самое повторилось с дюжиной других крольчих. Если крольчата были совсем маленькими, мипы пожирали их, но предпочитали просто сосать мать-крольчиху.

Я подавил приступ тошноты.

– Лучше бы вы этого не говорили.

– О, самое плохое вы еще не слышали. Эти мипы высасывали крольчиху до смерти. Похоже, она не возражала, – добавил он мрачно, – и умирала счастливой.

Из зверинца мы попали на склад и пошли мимо бесконечных мешков с разнообразными кормами для животных. Воздух здесь был чище.

Я остановился.

– Послушайте, я хочу извиниться, что поломал ваш план. Наверное, я был чересчур резок…

– Хотите выслушать мои соображения насчет кроли-кособак? – спросил Ларсон, глядя мне в глаза. – Я считаю их мипами для людей. Они настолько очаровательны, что не умилиться невозможно. Когда их впервые покажут по телевизору, все дружно скажут: «Ах!» – особенно женщины – и сразу захотят иметь такого крольчонка дома. Держу пари, что любая женщина забудет собственного младенца, нянча кроликособаку. Завтра вы сами убедитесь, как ласковы эти зверьки…

Я поспешил перебить:

– Спасибо. Дальше я найду дорогу сам.

– Идите вон туда, – показал Ларсон. – За стальными дверями вы увидите на полу красную полосу, ведущую в секретный отдел.

– Секретный?

– Да, изолированный блок, подвешенный на пружинах для защиты от землетрясений и полной автономности. Оттуда мы контролируем операции; там же хранятся все архивы. Проникнуть туда труднее, чем в пещеру Али-Бабы. Помещение оснащено независимой системой вентиляции и энергоснабжения, имеет полугодовой запас провольствия. Стены защищены шумовым экраном и непроницаемы для любых волн электромагнитного спектра, включая лазеры, мазеры, ксазеры, всех видов радиации и так далее. Ни внутрь, ни наружу никто не попадет без специального разрешения. Кстати, вам придется пройти обеззараживание.

Я взглянул на Ларсона.

– По-моему, для обычных консультаций это чересчур. Джерри пожал плечами.

– Для уединения вы не найдете лучшего места во всем мире, – сказал он и отправился обратно.

Я последовал инструкциям Ларсона. Миновал стальную дверь с контрольными сканерами, камеру обеззараживания, контрольный коридор, тройной воздухонепроницаемый тамбур, второй контрольный коридор и, наконец, просвечивающий турникет.

Робот за конторкой указал мне на жилой отсек.

– Комната номер четырнадцать, пожалуйста. Я вежливо постучался.

– – Входите, открыто, – отозвался женский голос.

Я толкнул дверь. Первое, что меня поразило, – запах сирени.

А потом из кухни, смущенно улыбаясь, вышла полковник Тирелли в переднике.

– Проходи, Джим.

В. Какая разница между хторранином и Вьетнамом?

О. Хторранин иногда отрыгивает добычу.