Текст книги "Рыцари темного леса"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

12

Лемфада лежал в теплом углу хижины, укрытый толстым шерстяным одеялом, с вышитой подушкой под головой. Под тихий разговор Элодана и Гвидиона он вошел в Желтый Цвет. Ему не терпелось увидеть цвет своей жизни. Кем он будет: целителем, чародеем, провидцем или мастером: Лемфада закрыл глаза и ощутил тепло Желтого. Тело его утратило вес: он точно купался в теплом море, поднимаясь в то же время вверх. В Желтом он плавал уже много раз, но теперь его влекло все выше и выше. Желтый постепенно превратился в Золотой. Лемфада широко раскрыл глаза. Небо переливалось всеми цветами – Красным, Зеленым, Белым, Синим, Черным, Фиолетовым – и Золотым. Они мерцали, сплетались, и Лемфада плыл по волшебной реке высоко над лесом. Сначала он испугался и хотел вернуться, но Золотой вселил в него покой, и юноша доверился ему.

Из какого-то темного закутка памяти явилось сознание, что он однажды уже соприкасался с Золотым. Ему тогда было девять лет, и он горевал по умершей матери. Он вспомнил человека в плаще с капюшоном, поющего на вершине холма, и понял, что это был Руад Ро-фесса, волшебник Оллатаир. Там был еще и другой человек, который вернул испуганного мальчика домой, но его имени Лемфада вспомнить не мог.

На краю леса он замедлил свой головокружительный полет. Взглянув на себя, Лемфада увидел, что он наг и ноги его упираются в золотой диск. Далеко внизу простирались деревья, и по холму бежал олень, преследуемый волками. Лемфада испугался, что сейчас упадет с плоского, без бортов, диска. Тогда диск превратился в полусферу, и юноша опустился на высокое сиденье.

Это превосходило все, о чем он мог мечтать.

Олень на холме обернулся к стае передом и нагнул голову. Первый волк отлетел, отброшенный рогами, но второй, а за ним и третий обошли оленя сзади, вцепились в него и повалили. Из перекушенного горла животного хлынула кровь. Лемфада ощутил великую печаль, и его золотая лодка опустилась на землю. Волки, напуганные светом, разбежались. Лемфада подошел к оленю – старому, с поседевшей мордой – стал на колени и коснулся его. Но рука прошла сквозь тело животного, и Лемфада вспомнил, что он – бесплотный дух. Из руки на оленя брызнул золотой свет. Раны закрылись, седина пропала, изношенные мышцы налились силой и молодостью. Олень вскочил на ноги и одним прыжком взвился на вершину холма. Волки снова бросились на него, но он без труда убежал от них и скрылся в лесу.

Лемфада снова сел в свою лодку и поднялся в небо, переполненный радостью.

Наверху он огляделся и увидел Красный, пылающий, как дальний закат, а в небе рядом с ним появился человек, одетый в красные доспехи, с волосами, сияющими белизной при луне. Но когда Лемфада приблизился к нему, то увидел, что рыцарь почти прозрачен.

– Кто ты? – спросил Лемфада.

Налитые кровью глаза уставились на него, и рыцарь попытался подлететь поближе, но Золотой отбросил его назад.

– Я Карбри. А ты?

– Я Лемфада. Что ты здесь делаешь?

– Смотрю. Ты человек Лло Гифса?

– Да. Ты его знаешь?

– Скоро узнаю, – улыбнулся рыцарь. – А его жалкая шайка познает на себе мощь новой Габалы. Передай ему, что я так сказал. Передай, что весной сюда придет король со всем своим войском и что от красных рыцарей он не скроется нигде.

– Он не станет скрываться, он не боится вас.

– Все живое боится меня и моих собратьев. Скажи, мальчик, в чем источник твоей волшебной силы?

– Не знаю, – настороженно ответил Лемфада. – В Цветах я новичок.

– Только один цвет имеет значение, – отрезал рыцарь.

– Ты говоришь о Красном, но он не способен исцелять.

– Исцелять? Он способен создавать то, что не нуждается в исцелении. Да что с тобой толковать! Прочь, мальчишка – я не хочу убивать тебя.

– У тебя болит что-то? – спросил внезапно Лемфада. – Ты нездоров?

Глаза Карбри вспыхнули, и он выхватил из ножен призрачный меч, но клинок отскочил от золотой сферы, и рыцарь сделался еще прозрачнее.

Карбри выронил меч, но тот сам подплыл к нему.

– Убей меня, – сказал он, – убей меня, мальчик.

– Чего ради мне совершать такое злодейство?

– Злодейство? Ты не имеешь понятия, что это такое, но узнаешь, когда мы нагрянем сюда весной. Расскажи обо мне Лло Гифсу.

– Хорошо, скажу. За что ты его так ненавидишь?

– Ты заблуждаешься, мальчик. Я ненавижу только себя – ко всему остальному я безразличен. – Рыцарь стал почти совсем невидим, но вдруг вспыхнул кроваво-красным огнем. – Оллатаир! – вскричал он. – Ты пришел от Оллатаира?

Лемфада отпрянул назад, и между ними возникла стена золотого света.

– Какая роскошь! – засмеялся рыцарь. – Ступай к нему и передай ему привет от Карбри-Патеуса!

С этими словами он исчез, а Лемфада вернулся в хижину и в свое тело. Быть может, все это приснилось ему, а теперь он проснулся? Но он явственно видел перед собой горящие глаза рыцаря.

Элодан спал в другом углу, но Гвидион по-прежнему сидел за столом, глядя в свой кубок. Лемфада встал.

– Что, не спится? – спросил целитель.

– Можно с вами поговорить, сударь?

– Отчего же нет. Больше все равно заняться нечем.

– Я нашел свой Цвет.

Гвидион, встрепенувшись, хлопнул Лемфаду по плечу.

– Вот и хорошо. Я надеюсь, что это Зеленый: миру нужны целители.

– Это Золотой.

– Среди цветов нет Золотого, мальчик. Ты по-прежнему остаешься в Желтом.

– Нет, сударь. Я плыл в золотой лодке и видел, как погиб старый олень. Я вернул ему жизнь, и он воспрял.

– Ба! Тебе приснился сон – чертовски приятный, надо сказать.

– Погодите! Дайте я еще раз попробую. – Лемфада зажмурился, и Желтый принял его, но Золотой даже не показался.

– Не огорчайся, – сказал Гвидион. – Такие вещи требуют времени. Что еще ты видел?

– Я видел красного рыцаря, парящего над лесом. Он велел мне передать Оллатаиру привет от Карбри-Патеуса.

Гвидион вздрогнул и сильно побледнел.

– Не передавай ему ничего! Молчи. Забудь об этом.

– Но почему?

– Не понимаешь – и не надо. Но поверь мне: не нужно ничего говорить, это был только сон… очень скверный сон.

Убадай опустился на колени у мертвого тела, лежащего поперек тропы. У зверя было шесть ног, кожу покрывала чешуя, в челюстях длиннее человеческой руки помещалось три ряда зубов.

– В жизни не видел ничего подобного, – сказал Эррин. – Смотрите: он целехонек, ни единой царапины.

Убадай приложил ладонь к груди зверя.

– Одни мускулы, жира нету. Он замерз.

– В фурболгском зверинце много диковинных животных, – заметила Шира. – Может быть, туда везли новых с моря, и они убежали.

– Я вырос в степи, но никогда не слыхивал о ящерице с шестью ногами, – возразил Убадай. – Надо найти безопасное место для ночлега. Солнце садится – могут прийти еще звери.

Путники осторожно перебрались через тушу и пошли дальше по извилистой тропе. На вершине холма она разделилась надвое – одна дорога вела на восток, другая на юг.

Убадай понюхал воздух, показал на восток и сказал:

– Туда.

Эррин слишком устал и замерз, чтобы спорить. Он поправил сумки на плече и зашагал под уклон. Еще через четверть мили они увидели за поворотом каменный дом, притулившийся к отвесной скале. Перед ним сидел на снегу старик в выцветшем голубом балахоне, лысый, но с белой раздвоенной бородой, ниспадавшей до самой груди.

– Он что, умер? – спросил Эррин. Старик открыл глаза и рявкнул:

– Нет, не умер. Я мыслю и наслаждаюсь своим уединением.

– Прошу меня извинить, – низким поклоном молвил Эррин, – но неужели вам не холодно?

– Тебе-то какая печаль? Это мой дом. И тело тоже мое. Если ему холодно, это его забота.

– Разумеется, – с деланной улыбкой поддакнул Эррин. – Но мы, мои спутники и я, нуждаемся в крове. Быть может, вы разрешите нам переночевать у вас в доме?

– Я не люблю, когда мое уединение нарушают, – ответил старик.

– Ну и сиди себе на снегу, – вмешался Убадай. – Зачем тратить время на старого дурака? Пошли в дом.

– Нет, – сказал Эррин. – Найдем себе пещеру или еще что-нибудь.

– Я передумал, – усмехнулся старик. – Можете остаться. Вы, наверное, захотите развести огонь. Дров нет, добывайте их сами, в доме должен быть топор.

Убадай, бормоча что-то под нос, отправился в дом и вскоре вышел с упомянутым орудием.

Эррин еще раз поклонился сидящему и спросил:

– Можно узнать, почему вы передумали?

– Я капризен по натуре, уходите и оставьте меня с моими мыслями.

Эррин и Шира вошли в дом, где была всего одна комната. В одном ее углу стояла кровать, посередине – стол с двумя лавками. Очаг давно остыл, и не видно было никаких следов приготовления пищи.

– Пойду наберу хвороста на растопку, – сказала Шира. Эррин скинул на пол свою поклажу. В каменном доме стоял леденящий холод. Северная стена обросла льдом от воды, проникавшей сквозь протекшую крышу. На кровати не было тюфяка – только доски, а поверх них единственное истертое одеяло.

Эррин вышел из негостеприимного жилья, обогнул сидящую фигуру и стал собирать дрова вместе с Широй. Сгущались сумерки. В отдалении слышался мерный стук топора. Набрав валежника, они развели в доме огонь, но тепло далеко не сразу одолело застарелый холод.

Убадай, красный и вспотевший, явился час спустя и буркнул:

– Помогать надо. – Эррин с Широй пошли с ним в лес, где он разрубил на чурбаки сухое дерево. Когда они перетаскали дрова в дом, стало совсем темно, и огонь в очаге запылал вовсю.

Эррин время от времени подымался, открывал дверь и смотрел на освещенного луной старика. Пошел снег. В конце концов Эррин не вытерпел, подошел к старику и присел перед ним на корточки.

– Прошу прощения.

Тот открыл свои темные глаза.

– Опять ты? Чего тебе еще? В дом вас пустили, что ж тебе снова неймется?

– Вы хотите умереть?

– А если и так, то что?

– Я знаю, это ваше дело, но в доме теперь тепло, и мне будет спокойнее, если вы присоединитесь к нам. Мы поговорили бы с вами. Смерть, как правило, ничего не решает.

– Не говори глупостей, мальчик, смерть решает все. Она завершает всякое путешествие, дарует покой и прекращает тревоги.

– Верно, но заодно она обрывает смех и радость, дружбу и любовь, не говоря уж о мечтах и надеждах.

– Выходит, человеку, у которого нет ни надежд, ни мечтаний, смерть не страшна. Тебе не приходило в голову, что чем больше мы любим, тем больше страдаем, ибо всему на свете приходит конец? А мечта никогда не сбывается полностью.

– Можно сказать и наоборот: чем больше наша печаль, тем сильнее радость. Как могли бы мы познать одно без другого?

– Скажи мне, юный спорщик: если мужчина любит женщину пятьдесят лет, боготворит ее, живет ради нее, что он почувствует, когда она умрет и он останется один? И если ему будет дано начать все сызнова, не предпочтет ли он никогда с ней не встретиться и прожить жизнь без любви?

– Разве зимой человек скорбит о лете? – улыбнулся Эррин. – И разве ему хочется жить в вечной осени? Ваш довод неубедителен, сударь. Пойдемте в дом и посидим у огня.

– Огонь – вещь нематериальная, но я пойду с тобой. – Старик без усилия встал, отряхнул одежды от снега и вошел с Эррином в дом. Шира уснула у огня, Убадай точил старый топор.

– Не умер еще? – спросил он старика.

– Нет пока, – подтвердил тот.

Эррин закрыл дверь и стал греть руки у очага, скинув плащ и верхний кафтан.

– Как вы могли выдержать столько на холоде? – подивился он.

– Потрогай мою руку, – сказал старик. Эррин повиновался. Рука оказалась теплее, чем его собственная.

– Невероятно. Как вам это удается?

– Он колдун, я это сразу смекнул, – сказал Убадай.

– Это так, сударь? Вы, правда, чародей?

– В некотором роде. Я Дагда. Однако злых чар с моей стороны можно не опасаться.

– В чем же состоит ваше волшебство?

– Не спрашивай его! – одернул Убадай.

– Я говорю правду и могу видеть игру цветов в пределах всего круга жизни: в прошлом, в настоящем и в разных будущих.

– Вы предсказатель. Скажите, какая судьба ждет меня?

– Я мог бы это сделать, барон Эррин, мог бы рассказать обо всем, что тебе уготовано.

– Говорите же, я слушаю вас.

– Нет, не стану, ты мне понравился. А вот тебе скажу, если хочешь, – обратился старик к Убадаю.

– Не хочу. Вы, шаманы, все одинаковы. Смерть, отчаяние и неудачи. Не говори мне ничего, старик.

– Ты мудро решил, Убадай, – улыбнулся Дагда.

– Ответьте мне только на один вопрос, – попросил Эррин.

– Спрашивай.

– Можно ли победить зло, которое творит король?

– Ты убежден, что Ахак – злой человек?

– По-вашему, его деяния можно назвать добрыми?

– Мы говорим о победоносном полководце, который завершил миром распад империи. О короле, который ввел особый налог, чтобы обеспечить раздачу хлеба неимущим. Не забудем и о лекарствах, которыми больных бедняков снабжали даром.

– Я помню об этом – но помню также об истреблении номадов и гнусных нравах, царящих нынче в столице.

– И о чем это говорит тебе?

– О том, что король стал злым.

– Ты прав, барон, но самое важное слово здесь – это «стал». Что-то проникло в его королевство и портит все, к чему прикасается.

– Об этом я ничего не знаю – но можно ли победить это зло, откуда бы оно ни явилось?

– На это следовало бы ответить «да». Зло большей частью коренится в людских сердцах, а поскольку люди смертны, оно умирает вместе с ними. Но твой вопрос имеет более узкий смысл, не так ли? Ты хочешь знать, способен ли Лло Гифс искоренить это зло? Сейчас я могу ответить только одно: нет.

– Но ведь все еще может измениться?

– Будущих много, и каждый имеет возможность выбрать свое сам. Цвета сместились, и гармония нарушена, но все действительно может измениться. Сейчас успех твоего предприятия зависит от прихоти вора и убийцы.

– Лло Гифса?

– Нет, ложись спать, барон. Утром меня здесь не будет. Оставайтесь в доме, сколько вам будет нужно, а потом ступайте на восток. Там ты найдешь человека, которого ищешь.

– А куда отправитесь вы?

– Куда захочу.

Решету не хотелось расставаться с девочкой, которую он спас во время метели. Но когда беженцы разместились в его деревне, к нему явилась пожилая женщина и сказала, что она доводится малютке бабушкой. Девочку звали Эваи. Решето испытал грусть и умиление вместе, когда она заплакала, прощаясь с ним. Бабка унесла ее в хижины, наспех выстроенные у северной стороны частокола.

Он посмотрел с порога, как старуха с ребенком на руках идет по снегу, и помахал малышке. Ариана подошла к нему и заметила:

– Теперь здесь станет тесновато. Пойду-ка я, пожалуй, обратно домой.

– Скоро опять начнется вьюга, – предупредил он, указывая на ненастное небо. – Подожди пару дней, а там и уходить можно будет. Пойдем выпьем вина. Вино доброе. Десятилетней выдержки. – Не дожидаясь ответа, Решето вернулся в дом и стал у огня. Ариана замешкалась на пороге. Она чувствовала себя одинокой: Лло избегал ее, а Нуада стал теперь жить со своей черноглазой номадкой, Картией. Сбросив овчинный плащ, она подошла к Решету и взяла у него серебряный кубок. Пригубила кроваво-красное вино и села напротив атамана.

– Где уж такой старухе растить ребенка. Она и зиму-то не протянет, – глядя в огонь, проворчал Решето.

– Из тебя бы вышла нянька получше?

– Не смейся надо мной, девочка, – прошипел он.

– Извини. – Ариана сглотнула. – Я не хотела тебя обидеть.

Он пожал плечами, и гнев ушел из его глаз.

– Ничего, правда твоя. Не умею я нянчить ребят. А вот ты бы сумела.

– У меня будут свои дети, когда мне захочется.

– Не сомневаюсь, бедра у тебя в самый раз, но я не о том. Ты могла бы остаться здесь… со мной. Мы вместе растили бы эту девчушку и своих ребятишек тоже. Лучшего мужа тебе в лесу не найти. Здесь все мое. А когда-нибудь я поплыву в Цитаэрон и, клянусь богами, буду там среди первых богачей!

Ариана выпила глоток вина, лихорадочно думая, как же ей быть. Как смеет эта уродливая обезьяна предлагать себя в мужья? При одной мысли, что он к ней прикоснется, Ариане делалось тошно. Он, конечно, человек сильный и, несомненно, туго набил себе мошну на грабежах и убийствах. Но чтобы связаться с таким на всю жизнь?

– Я не чувствую к тебе любви, – сказала наконец Ариана. Она приготовилась к вспышке гнева, но его ответ удивил ее.

– Думаешь, любовь – это стрела, которая слетает с небес? Ошибаешься. Я знавал мужчин и женщин, которые жили без всякой любви, и ничего – довольны были. Если уж любовь приходит, то растет потихоньку, когда люди начинают жить вместе. Я вот тоже тебя не люблю. Только хочу. Но это лишь начало. Я знаю, что ты видишь, когда смотришь на Решето. Я ведь не слепой. Я не красавец вроде Лло Гифса и не краснобай вроде Нуады. Но я сильный и буду жить, когда их обоих давно уже не станет.

– Нет, я так не могу. Ты говоришь, что желание – только начало, и я с тобой согласна, но я-то тебя не хочу. Твое богатство меня не привлекает, и жизнь в Цитаэроне тоже. Я хотела бы все это выразить как-то помягче, но не знаю как.

Он кивнул без всякого выражения на лице, а потом улыбнулся.

– Больше половины своей жизни я не мог иметь то, что хотел. Когда я сбежал и пришел сюда, то решил, что ни в чем больше не буду себе отказывать. Я посватался к тебе, как положено, но я все равно получу тебя, Ариана, хочешь ты или нет. Даю тебе несколько дней, чтобы ты обдумала мое предложение.

– Я не люблю, когда мне угрожают, – сверкнула глазами она. – А если ты вздумал взять меня силой, то подумай как следует, потому что я тебя убью.

– Думаешь, тебе это удастся?

– Ты можешь уложить меня в свою постель, Решето, но остерегайся уснуть со мною рядом, – засмеялась она.

– Одно другого стоит.

– Не пробуй лучше, не советую. – Она взяла плащ и вышла. С неба снова повалил снег. Идя к своей хижине, она увидела, как двое часовых, открыв ворота, впустили старика в выцветшем одеянии из голубой шерсти. Когда он вошел, они поклонились ему. Он был лыс, но белая борода падала ему на грудь. Ариана застыла, как завороженная. Старик точно плыл над землей, почти не оставляя следов на снегу. Остановившись посреди деревни, он сел. Часовой принес ему хлеба, и местные жители, высыпав из домов, столпились вокруг. Ариана присоединилась к толпе, подошел и Лло Гифс.

– Что тут происходит? – спросила Ариана. Старик между тем рассыпал на утоптанном снегу перед собой около тридцати черных камешков.

– Ты наверняка о нем слышала – а теперь вот и поглядеть можешь, – усмехнулся Лло. – Это Дагда. Хватит ли у тебя смелости задать ему вопрос?

– После тебя, – ответила она, взглянув в его насмешливые глаза, но он потряс головой.

– Я не желаю знать свое будущее, да и спросить толком не сумею. Он знает все, вплоть до того, кто когда умрет.

– Он замерзнет, сидя на снегу, – заметила девушка. Лло, тронув ее за плечо, указал на Решето, который шел к ним, неся теплый плащ.

– Так заведено в каждой деревне, куда он заходит. Он ждет, когда самый главный человек пригласит его к себе в дом. И его, как правило, приглашают.

– А кто не пригласит, того он проклянет?

– Хуже. Он скажет ему правду.

Толпа раздалась, и Решето, подойдя, поклонился Дагде. Старик ссыпал свои камешки в кожаный кошель, встал и принял предложенный плащ. Собравшиеся последовали за Решетом к большому дому.

– Хочешь посмотреть на него в деле? – спросил Лло, и Ариана кивнула.

У очага расчистили место. Старик уселся на пол и снова раскинул свои камни. При этом он посмотрел на Решето, но тот мотнул головой и поманил к себе Ариану. Девушка и Лло Гифс вышли вперед и сели напротив Дагды.

– Ты первый, – сказала Ариана. Лло прочистил горло, а Дагда, слегка улыбнувшись, сказал:

– Выбери восемь камней. – Его голос напоминал шелест ветра в ветвях сухого дерева. Камни, плоские и почти круглые, были, видимо, собраны на дне ручья. Лло медленно отобрал требуемое число. Старик перевернул камни один за другим, изучая проставленные на них знаки, и поднял вверх свои блеклые глаза. – Спрашивай, Лло Гифс.

– Я не знаю, о чем спрашивать, Дагда, – покраснев, признался кузнец.

– Хочешь, чтобы я сказал тебе все?

– Нет! – отрезал Лло. – Умереть суждено всем, но я не хочу знать времени и места. Скажи лучше, много ли дичи у нас будет весной.

– Весна придет рано, и дичи будет полным-полно, – с новой улыбкой молвил Дагда. – Вот только охотиться тебе будет некогда, Лло Гифс. Ибо твои враги соберутся и явятся сюда, как только растает снег.

– У меня нет врагов.

– Твои враги – страшные люди, служители зла. Они боятся тебя, Лло, боятся твоего войска и самого твоего имени. Они хотят уничтожить тебя и потому придут сюда, вооруженные блестящими мечами и черной магией.

– Пусть себе приходят. Я уеду в Цитаэрон.

– Ты никогда не увидишь Цитаэрона, Лло Гифс.

– Смогу ли я победить этих врагов?

– Непобедимых людей нет. Я вижу два войска, хочешь знать исход?

– Нет, спасибо тебе.

Дагда, повернувшись к Ариане, снова перевернул камни и раскидал их длинными костлявыми пальцами. Она, в свою очередь, отобрала восемь штук.

– Спрашивай, Ариана, и я отвечу тебе.

– Одержит ли Лло победу? – спросила она. Лло, выругавшись, вскочил на ноги, но не успел он уйти, как старик ответил:

– Я вижу, как он лежит, недвижимый, на земле у леса, а по холму крадется красный демон с темным мечом.

– Глупая девочка, – гневно крикнул Лло. – Будь ты проклята!

Он ринулся к выходу, а Решето стал на колени рядом с Арианой и шепнул ей:

– Спроси его про нас.

Она, очень бледная, покачала головой.

– Я не хочу больше ничего знать. Прости, Дагда. – Она собралась встать, чтобы последовать за Лло, но Решето удержал ее.

– Спроси. Я подчинюсь тому, что он скажет.

Она глубоко вздохнула и попросила:

– Скажи мне, что будет с Решетом.

Атаман побелел.

– Он тоже умрет весной. Я вижу коня, белого коня, и всадника в серебряной броне, и ребенка на склоне холма. Демоны собираются. Над лесом разразится буря, но Решето ее не увидит.

– Что же нам делать? – спросила Ариана.

– Что хотите.

– Лло правда умрет?

– Все когда-нибудь умирают – одни хорошо, другие плохо. Что ты еще хочешь услышать, новоявленный барон Решето?

– Я тебя ни о чем не спрашивал, но ты все равно сказал, старый хрыч. Так знай: я еще тебя переживу. И твоего блестящего всадника тоже убью. На этих камнях не написано ничего такого, что сильный человек не мог бы изменить. Я сам решу свою судьбу.

– Хорошо. Вспомни об этом, когда встретишь серебряного всадника. – Старик перевел взгляд на Ариану. – Ты спрашивала, что тебе делать. Я не даю советов, просто говорю то, что есть. Я вижу однорукого воина и дитя, наделенное великой силой. Вижу мастера, чародея, несущего тяжкую ношу. Все они должны сойтись вместе. Тогда равновесие восстановится.

Ариана ушла и направилась в хижину Лло, чтобы попросить у него прощения. Не она задала этот вопрос, а ее тревога. Он поймет, он должен понять.

Но хижина Лло опустела, его пожитки исчезли. Ариана бросилась к частоколу и взобралась по лестнице на мостик. Снег еще не успел засыпать следы, уходящие в чащу леса.

До самого заката Лло Гифс шел по сугробам, по обледеневшим склонам, через замерзшие ручьи, стремясь оказаться как можно дальше от Дагды. Об этом человеке в лесу рассказывали недоброе. Никто не знал, где он живет, но легенда гласила, что он странствует по Прибрежному лесу больше ста лет. Одни говорили, что он бывший рыцарь, другие – что священник, но все сходились на том, что слова его имеют двойной смысл. Это не мешало людям выспрашивать у него, что сулит им будущее – тьму или свет, радость или страдание.

В сумерках Лло развел костер у старой поваленной березы, построив с севера снеговую стенку для защиты от ветра.

Проклятая девчонка! Умереть весной… лечь мертвым перед врагами, встречи с которыми он никогда не искал. Под какой несчастливой звездой он родился? Какого бога оскорбил, если жизнь его сложилась таким образом? Сначала жестокий удар – потеря Лидии, потом бессмысленная смерть.

Звезды светили ярко, и мороз крепчал. В кустах послышался шорох, и Лло выхватил из-за пояса топор. Футах в пятнадцати сидел, глядя на него, большой серый волк. При свете костра Лло разглядел, что морда у зверя седая – волк состарился, и его выгнали из стаи. Судя по ширине его покрытой шрамами груди, прежде он был вожаком, но со временем, как водится, его место занял кто-то помоложе. Лло достал из котомки кусок вяленого мяса и бросил волку. Зверь не взял его. Лло отвернулся и подбросил хворосту в огонь. Повернувшись назад, он увидел, что мясо исчезло, но волк остался на месте.

– Гордый, да? – сказал Лло. – Гордость вещь неплохая – и для человека, и для зверя… – Он бросил волку еще мяса, на этот раз чуть поближе к себе. Волк снова дождался, когда он отвернется, а потом схватил кусок. Лло знал, что волки редко нападают на человека, и не сомневался, что сумеет убить зверя в случае чего. Топор у него острый, рука сильная.

Пусть сидит. Какое-никакое, а все-таки общество. – Иди сюда, серый. Погрейся.

Очередной кусок мяса лег правее. Еще ближе к костру. Волк подошел, и Лло увидел у него на боку следы недавней битвы, а на правой задней лапе – старый рубец, от которого волк прихрамывал.

– Тебе не пережить эту зиму, серый. Даже усталый заяц запросто убежит от тебя, и оленя ты не загонишь. Оставайся-ка лучше со мной.

Волк присел на задние лапы, благодарный за тепло и первую пищу, которую съел за десять дней.

Нога у него пострадала еще летом, когда бурый медведь напал на его подругу. Он вцепился медведю в горло, но густой мех помешал ему, и враг когтями распорол ему ляжку. Его подруга погибла, а рана зажила нескоро. Когда волки на зиму сошлись в стаю, между самцами, как всегда, начались бои. У него не осталось ни сил ни воли, чтобы побеждать, и его прогнали.

Он питался падалью и объедками других хищников. Потом, совсем обессилев, он учуял человека и приготовился напасть на него. Теперь он не знал, как быть. Мясо было вкусное, от огня шло тепло. Голод немного притупился, и волк лег, не сводя желтых глаз с человека.

Лло достал еще три куска мяса, два отложил в сторону, а третий стал жевать сам. Волк поднял голову, и Лло бросил ему кусок. На этот раз волк съел мясо сразу.

Немного погодя Лло улегся спать. Он не боялся, что волк на него кинется – ведь Дагда сказал, что до весны он не умрет.

Он спал без сновидений и проснулся утром от холода. Костер прогорел до углей, и волк ушел. Лло ощутил это как потерю. Он сел, поеживаясь, и раздул огонь, кладя на угли заготовленный вчера хворост. Потом набил снегом медный котелок и поставил греться, добавляя снег по мере таяния. Когда вода вскипела, он добавил в нее овса и размешал палочкой.

Слова Дагды до сих пор преследовали его. Враги собираются, и ему от них не уйти. Это не оставляет ему выбора. Он сделает то, что, согласно легенде, уже сделал: создаст войско и начнет войну.

Но каким образом? Разве кузнец способен возглавить войско?

– Начни с малого, Лло, – усмехнулся он. – Найди сперва одного человека, потом другого. В лесу полно мятежников. – Его мысли обратились к Элодану, бывшему рыцарю. Он, по крайней мере, обучен военному делу. И чародей, который помог Лемфаде, тоже может пригодиться. Лло поел овсянки, загасил костер и пошел на восток.