Текст книги "Черная Луна"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– А что, лучник, который засел в кустах, ничего не ест? – осведомился Дейс, шагнув ближе.

– У тебя не только хороший нюх, но и острое зрение, – с широкой ухмылкой заметил его собеседник. И, повернув голову, крикнул:

– Вылезай, Брун! Опасности нет. Итак, Тарантио, позволь представить тебе моих Адских Рыцарей. Вот этот неуклюжий лучник – Брун. Я велел ему сидеть и не шевелиться, ан нет – прыгает в засаде, точно кролик. – Тощий белобрысый юнец выбрался из кустов и застыл, смущенно переминаясь с ноги на ногу. – Толку от него мало. Я держу его при себе из одного только милосердия. Вон тот рыжий великан – новичок в нашей шайке. Зовет себя Форин. Форин приподнялся, и отблески огня заиграли на его рыжей раздвоенной бороде.

– Приятно познакомиться, – произнес он безо всякого выражения.

– А я – Латайс, – продолжал вожак. – Добро пожаловать в мой лагерь, Тарантио. Ты здорово нагнал страху на двух последних моих Рыцарей. Да встаньте вы, дурни! – Бандиты послушно поднялись и шагнули вперед. – Этих вот, которым хватает ума не быть героями, зовут Стиарт и Тобин. Когда боги создавали их, то забыли прибавить им отваги.

– Ум порой предпочтительней, – заметил Дейс.

– Это ловушка, – предостерег Тарантио.

– Разумеется, – согласился Дейс. – Вопрос только в том, на чьей стороне Форин. Эх, надо было мне прикончить его тогда, в пещере! Интересно, при нем ли еще наша золотая монета?

– Что ж, присаживайся, – дружелюбно пригласил Латайс, – а я принесу тебе перекусить.

Дейс обогнул костер и уселся на пень. Форин взял деревянную тарелку, отрезал себе мяса и уселся есть поодаль от остальных. Латайс принес Дейсу ломоть мяса и плоский хлебец. Мужчины ели молча. Покончив с едой, Дейс вытер тарелку травой и отдал вожаку бандитов.

– Так куда же ты направляешься? – спросил Латайс.

– В Кордуин. Думаю там перезимовать.

– У тебя хватит денег, чтобы пережить зиму?

– Нет, но как-нибудь перебьюсь. А ты?

Латайс вынул кинжал и принялся острием выковыривать из зубов застрявший кусочек мяса.

– В окрестностях Хлобана собирается армия, и герцог Альбрек сулит ветеранам жалованье в тридцать серебряков.

– Я бы не назвал твоих людей ветеранами – разве что вон того верзилу.

– Да уж, он, как говорится, глядит орлом.

Стиарт и Тобин сняли с огня вертел, а лучник Брун подбросил в костер хворосту. Пламя занялось жарко, взмыло выше, осветив прогалину. Дейс и ухом не повел. Он сидел спокойно, не сводя глаз с Латайса – тот все еще держал в руке кинжал.

– А ты с виду моложе, чем я думал, – заметил вожак. – Если верить всем россказням о твоих подвигах, тебе должно было быть самое меньшее пятьдесят.

– А ты верь, – посоветовал Дейс.

– Значит, ты и вправду быстр, как молния? Дейс мгновение помолчал.

– Знаешь, – наконец сказал он, – сходство просто удивительное.

– Сходство?

– Разве Брис не был твоим братом?

Латайс усмехнулся. И направил кинжал в грудь Дейса.

Тот стремительно выбросил левую руку, и его пальцы сомкнулись на запястье Латайса. Острие кинжала замерло в паре дюймов от груди Дейса.

– Быстр, как молния, – повторил Дейс. Глаза его блестели. Латайс безуспешно пытался вырвать руку из его стальной хватки. Дейс вскинул правую руку, и отблеск пламени сверкнул на серебристом лезвии метательного ножа. – И вдвое опасней молнии.

Он ударил, и лезвие вошло в незащищенную шею бандитского вожака. Кровь ударила фонтаном, омыв руку Дейса. Латайс дернулся, потом затих, обмяк, привалившись к стволу дерева. В сознании Дейса в один миг промелькнули мучительно яркие картины – его мать, мертвая, лежит в своей постели, и чумные язвы на ее обезображенном теле еще источают зловонный гной, а маленький мальчик плачет и зовет ее; отец висит в петле, лицо его распухло и почернело; старый Гатьен мечется по горящему дому, точно живой факел… Пронзительная печаль тотчас растаяла в алом свечении, которое запульсировало в его мозгу, растворилась в теплой чужой крови, которая текла по его руке.

Дейс коротко вздохнул и выдернул нож. Обмякшее тело Латайса тяжело осело на землю. Вытерев нож о траву, Дейс сунул его на место, за отворот сапога, и поднялся, выхватив из ножен мечи. Ревущее пламя было уже с человеческий рост, и Дейс никак не мог разглядеть, кто стоит по ту сторону костра. Он, однако, не сомневался, что Латайс велел своим людям быть начеку.

– Кто первый, шваль? – взревел он и прыгнул через костер. Приземлился, готовый к бою – и увидел, что лучник Брун валяется на земле, а над ним стоит Форин с дубинкой в руке.

– Где остальные? – резко спросил Дейс.

– В жизни не видывал, чтобы так резво улепетывали. Они даже коней седлать не стали. Хочешь убить этого?

Да, Дейс этого хотел, но слова Форина его разозлили. Какое право имеет этот здоровяк предлагать ему убийство?

– С какой стати? – услышал он собственный голос. Форин пожал плечами.

– Я думал, тебе нравится убивать.

– Не твое собачье дело, что мне нравится. Почему ты мне помог?

– Захотелось. Они издалека заметили тебя. Латайс думал, что Брун сумеет подстрелить тебя, когда ты въехал в лагерь – но ты, спешиваясь, поставил коня между собой и костром. Ловкий ход, друг мой. Ты неистощим на уловки.

Брун застонал и сел.

– Он ударил меня дубинкой! – пожаловался он, косясь на Форина.

– Ты же хотел выстрелить в меня через костер, – ответил Дейс, жалея, что не прикончил сопляка, покуда тот валялся без сознания. Впрочем, время еще есть.

– Мне велели так сделать, – мрачно пояснил Брун. Дейс заглянул в его лицо.

– Ваш вожак мертв. Хочешь биться со мной?

– Я с самого начала не хотел тебя убивать. Это он мне велел.

Дейс чувствовал, как разгорается в нем жажда крови, но он смотрел в открытое, простецкое лицо долговязого парнишки и видел, что в нем нет зла. Просто крестьянский мальчик, попавший в водоворот войны. Дейс мысленно представил себе, как Брун упоенно трудится на полях, растит и холит свой скот, обзаводится детишками – такими же простыми и трудолюбивыми, как он сам.

– Собери свои пожитки и убирайся, – велел он.

– Почему ты меня прогоняешь? Разве теперь не ты наш вожак? – Брун почесал в белобрысом затылке – и с недоумением уставился на свою окровавленную пятерню. – И голова у меня болит.

Форин хихикнул.

– Скажи-ка, – обратился он к юнцу, – в вашей деревне много случаев кровосмешения? Ты, я погляжу, не слишком-то сообразителен.

– Это правда, – честно признал Брун. – Потому-то я и делаю то, что мне велят.

– Возвращайся в мир, братец! – воззвал Дейс к Тарантио. – Этот обалдуй до того туп, что его и убивать неохота, но если я пробуду здесь еще минуту – я ему точно горло перережу.

Тарантио, вновь обретший власть над телом, едва сумел сдержать улыбку.

– Дай-ка посмотреть твою голову, – сказал он Бруну. – Подойди ближе к огню.

Брун повиновался, и Тарантио быстро ощупал его белобрысую макушку.

– У тебя шишка величиной с куриное яйцо, но это пройдет. Поди-ка лучше поспи.

– Так ты меня не прогонишь?

– Нет. Скажи мне вот что – хорошо ты стреляешь излука?

– Не очень. Но с мечом я управляюсь еще хуже. Форин гулко расхохотался.

– Хоть что-то ты умеешь делать? – спросил сквозь смех рыжебородый воин.

– Ты мне не нравишься, – буркнул Брун. – А умею я… ну так, кое-что. За скотом ухаживать. За коровами и свиньями.

– Самый подходящий талант для солдата! – ухмыльнулся Форин. – Если на нас, не приведи боги, нападет шайка диких свиней, мы будем знать, кого поставить командиром.

– Иди спать, – велел юнцу Тарантио. Брун покорно встал, но тут же пошатнулся и едва не упал. Форин подхватил его и почти донес к расстеленным на земле одеялам. Парнишка неловко шлепнулся на одеяла и тут же уснул. Форин вернулся к огню.

– Ты не против, если я отправлюсь с тобой и твоим ручным песиком в Кордуин?

– С чего бы тебе этого захотелось? – вопросом на вопрос ответил Тарантио.

Форин хохотнул.

– Никто ни разу в жизни не давал мне золотой. Этого достаточно?

Тарантио проснулся на рассвете. Он зевнул и потянулся, наслаждаясь внутренним одиночеством – Дейс еще спал. Форин, завернувшись в одеяла, тихо похрапывал, но Бруна нигде не было видно. И тело Латайса исчезло. Тарантио поднялся и, пойдя по следам Бруна, нашел его шагах в пятидесяти от лагеря. Тело убитого вожака было завернуто в его же плащ, а Брун, монотонно напевая, копал в мягкой земле неглубокую могилу. Тарантио присел на поваленное дерево и молча наблюдал за его работой. Когда глубина могилы достигла четырех футов, Брун, грязный по пояс, выбрался наружу. Осторожно придвинув мертвеца к самому краю могилы, он снова спрыгнул в нее и опустил Латайса в его последнее пристанище. При этом Брун действовал так бережно, словно боялся, что мертвец набьет себе синяк. Потом он медленно и почтительно засыпал могилу.

– Ты, должно быть, очень любил его, – негромко заметил Тарантио.

– Он заботился обо мне, – просто сказал Брун. – А мой отец всегда говорил, что мертвых надо закапывать в землю. Мол, все поветрия начинаются оттого, что мертвецов оставляют гнить без погребения.

– Наверное, во всех людях есть что-то хорошее, – задумчиво проговорил Тарантио.

– Он заботился обо мне, – повторил Брун. – Мне некуда было идти. Он разрешил мне остаться с ним.

Он насыпал над могилой небольшой холмик и руками утрамбовал рыхлую землю. Закончив работу, он выпрямился и похлопал ладонью о ладонь, пытаясь стряхнуть налипшую на пальцы землю.

– Ты должен бы ненавидеть меня за то, что я убил Латайса, – предположил Тарантио.

– Я никого не ненавижу, – возразил Брун. – И никогда не ненавидел. И никогда не возненавижу… наверно. – С минуту он молчал, глядя на могилу. – Когда в деревне умирали люди, кто-нибудь всегда говорил о них. Много-много красивых слов. Я не могу их вспомнить. Как ты думаешь, это важно?

– Для кого? – озадаченно спросил Тарантио. – Думаешь, Латайс услышит твои слова?

– Не знаю, – вздохнул Брун. – Жаль только, что я не помню никаких красивых слов. А ты?

– Нет – во всяком случае, таких, какие подошли бы сейчас. Просто скажи то, что тебе подсказывает сердце.

Брун кивнул и, молитвенно сложив руки, закрыл глаза.

– Спасибо, Лат, за все, что ты для меня сделал, – сказал он. – Извини, что я не выполнил твой приказ, но меня ударили по голове дубинкой.

– Как трогательно и поэтично! – фыркнул Дейс. – Сейчас вот возьму и заплачу.

Несмотря на этот ернический тон, Тарантио ощутил, что Дейс не на шутку взволнован. С чего бы это? Помолчав, Дейс заговорил снова.

– Так что, возьмем дурачка с собой? – как-то чересчур уж небрежно осведомился он.

– Силы небесные, Дейс! Неужели наконец тебе хоть кто-то пришелся по душе?

– Он меня забавляет. А когда перестанет забавлять – я его убью.

Тарантио почувствовал, что он лжет – но промолчал.

Внезапно все птицы, щебетавшие на деревьях, взмыли в воздух, да так дружно, что листва затрепетала, словно от сильного ветра. Тарантио ощутил, как под ногами едва заметно задрожала земля. На прогалинку вывалился Форин.

– Давайте-ка поскорее сядем на коней да смоемся отсюда, – предложил он. – Что-то у меня нехорошее предчувствие. Может, надвигается буря?

Кони отчего-то заартачились, и Тарантио пришлось призвать на помощь Бруна, чтобы оседлать гнедого мерина – тот неистово лягался всякий раз, когда ощущал на спине седло.

– Да что же это такое творится? – воскликнул Форин. – Все точно с ума посходили.

Землетрясение началось, когда Форин, Тарантио и Брун уже выехали на равнину. Земля под ними задрожала так отчетливо, что кони от ужаса взвились на дыбы. Брун, который вел в поводу трех запасных лошадей, вылетел из седла и со всей силы грянулся оземь, а его конь с тремя своими сотоварищами в панике ускакал вперед. Склон холма, мимо которого ехали путники, внезапно треснул, точно пересохшая глина, и впереди в земле разверзлась гигантская расселина шагов в двести длиной. Эта разверстая пасть без труда поглотила всех четверых коней – и так же внезапно сомкнулась, подняв в воздух клубы пыли. Тарантио спрыгнул на землю, не выпуская из рук уздечки.

– Спокойно, малыш, спокойно, – приговаривал он ласково, похлопывая мерина по плечу. Конь Форина, когда всколыхнулась земля, упал, но великан успел откатиться в сторону, потом вскочил и поймал поводья.

Толчки продолжались еще несколько минут, затем стихли. В воздухе висели тучи едкой пыли. Тарантио стреножил гнедого и бросился к упавшему Бруну. Юноша уже сел и часто моргал.

– Ты расшибся? – спросил Тарантио.

– Опять голову разбил, – пожаловался Брун. – Гляди, вон кровь идет.

– Да что с твоей башкой-то станется? – хмыкнул Форин. – Из-за тебя мы потеряли коней, болван!

– Брун никак не мог их спасти, – вступился Тарантио. – А если б мы проехали еще несколько ярдов, то и сами сгинули бы в этой пропасти.

– Слыхал ты, чтобы такое случалось в землях Кордуина? – спросил Форин. – Я – ни разу. Вот в окрестностях Лоретели землетрясения не редкость, но чтобы здесь…

Тарантио глянул на свои руки – они все еще дрожали.

– Думаю, всем нам не помешает отдохнуть, – объявил он. – Да и кони еще не совсем успокоились.

Распутав ноги гнедого, он повел мерина к расколовшемуся холму. У подножия была небольшая рощица. Привязав коней, Тарантио и Форин уселись отдыхать, а Брун побрел в сторонку, чтобы облегчиться.

– Вроде бы сердце у меня колотится уже не так сильно, – заметил Форин. – Я не пугался так с того дня, как моя жена – упокой боги ее душу – застала меня со своей сестрой.

– Я никогда так не пугался, – сознался Тарантио. – Мне казалось, что весь мир вот-вот расколется надвое. Что вызывает землетрясения?

Форин пожал плечами.

– Мой отец рассказывал о великане по имени Премитон. Боги приковали его в самом центре земли, и время от времени он просыпается и пытается разорвать цепи. Тогда горы содрогаются, а земля трясется.

– Вполне разумное объяснение, – заметил Тарантио, принужденно усмехаясь.

На стоянку во весь дух прибежал Брун.

– Поглядите только, что я нашел! – выкрикнул он набегу. – Идемте!

И, развернувшись, помчался назад. Следуя за ним, Тарантио и Форин вышли к тому месту, где склон холма раскололся, обнажив две мраморные колонны и потрескавшуюся плиту.

– Это древняя могила, – объявил Форин, отгребая землю, которой был наполовину засыпан вход. – Может, там найдется золото.

Вслед за ним Тарантио и Брун протиснулись в зияющее отверстие – и все трое замерли перед гигантской статуей, которая словно охраняла расколотую каменную дверь.

Солнечный свет ярко осветил древний мрамор, и Тарантио долго разглядывал статую, силясь понять, кого же она изображает. Изваяние было почти семи футов высотой. В левой руке мраморная фигура сжимала треугольный щит, в правой – зазубренный меч. Внимание Тарантио привлекло, однако, не оружие, а лицо статуи. Нечеловеческое лицо. Костистая переносица тянулась, точно гребень, поперек гладкого черепа, исчезая за краем мраморной кольчуги. У существа был массивный крючковатый нос, больше похожий на клюв, огромные выпуклые глаза скошены к вискам. Безгубый рот статуи был приоткрыт, обнажая ряд острых зубов, посаженных на костяные пластины, как у хищных птиц.

– Это демон! – со страхом пробормотал Брун.

– Нет, – отозвался Форин, – это дарот. Мой отец подробно описывал их. Шестипалые руки и выпуклые глаза, которые видели сбоку так же хорошо, как впереди. Видите, какая у него мощная окостеневшая шея? Дароты не могли вертеть головой, как люди, поэтому им нужен был хороший обзор.

– Тогда, в пещере, ты поминал даротов, – сказал Тарантио. – Я слыхал о них, но думал, что это только легенда.

– Нет, дароты существовали на самом деле. Они жили здесь задолго до того, как в этих краях появились люди. И были самыми страшными врагами эльдеров, которые их и уничтожили. Дароты явились из Северной пустыни. Ты когда-нибудь там бывал?

– Не приходилось.

– На двадцать тысяч квадратных миль едва ли найдется горсть плодородной земли. Легенда гласит, что эльдеры применили могучие чары, чтобы снести с лица земли семь даротских городов. Огонь с неба и все такое прочее. Та же самая магия потом уничтожила самих эльдеров, выжгла в их стране всю землю.

– Вид у него жуткий, – заметил Брун, опасливо косясь на статую.

– Все дароты слыли могучими воинами, – продолжал Форин. – У них было два сердца и две пары легких. Костина груди и спине были у них вдвое толще человеческих, и проткнуть их не могли ни меч, ни стрела. Разве что тяжелое копье, да и то лишь очень сильный человек сумел бы выдернуть его обратно.

Он помолчал, разглядывая злобное клювастое лицо статуи.

– Адом клянусь, Тарантио, хотел бы ты сразиться с таким уродом?

– Я бы не прочь, – тотчас отозвался Дейс.

– Мне и подумать страшно, как выглядели их женщины, – заметил Тарантио.

– Судя по тому, что рассказывал мой отец, это вполне может быть женщина. Они мало чем отличались от мужчин. Дароты размножались, как насекомые и змеи – откладывали яйца, а вернее, коконы.

– С чего бы это кому-то захотелось, чтобы его могилу охраняла статуя дарота? – задумчиво спросил Тарантио.

Обогнув статую, они один за другим протиснулись в погребальную комнату. Солнечный свет почти не проникал сюда, но все равно можно было разглядеть стоящий у дальней стены открытый гроб. В нем и лежал овеществленный ответ на вопрос Тарантио – массивный скелет ростом еще больше, чем статуя, охранявшая могилу. Потрясенный, Тарантио не мог оторвать глаз от могучих ребер и спины. Скелет лежал на боку, и оттого хорошо был виден мощный костяной позвоночник, тянувшийся гребнем по шее и черепу. Запустив руку в гроб, Тарантио извлек наружу гигантский череп. Костяные пластины, сохранившиеся во рту, еще больше напоминали клюв хищной птицы.

– Невероятно! – прошептал Тарантио. – Каким же он, наверное, был чудищем при жизни!

– Ну, он и после смерти не красавец, – пробормотал Форин, взяв у него череп. – А находка, между прочим, редкая. Дароты были в сущности бессмертны – они раз за разом возрождались в своих коконах. Ко времени возрождения прежнее тело дарота ссыхалось и рассыпалось в пыль, а потом из кокона вылезал новехонький дарот.

– Ну, этот явно не рассыпался в пыль, – заметил Тарантио.

– Это верно. Интересно, почему? Должно быть, он не стал искать себе пару, и у него не было кокона, чтобы возродиться к новой жизни.

– Я чую здесь зло, – проговорил Дейс. – Словно ледяное пламя, подстерегающее теплую живую кровь.

На стенах погребальной комнаты было высечено множество знаков, но Тарантио не сумел распознать ни одного из них. Здесь не было ни фресок, ни шкатулок, никаких вещей погребенного – кроме трех диковинного вида «кресел», стоявших у стены. Сиденья, набитые конским волосом, были разделены на две части, отстоявшие друг от друга дюймов на шесть, да к тому же под наклоном к полу. Спинки «кресел» тоже были мягкие, но только по верхнему краю.

Брун попытался сесть в одно из «кресел», и вид у него при этом стал самый нелепый – ноги раскорячены, спина неудобно согнута.

– Да нет, не так, – сказал Форин. – Дай-ка я тебе покажу.

Подойдя к «креслу», он помог Бруну встать, а сам опустился коленями на сиденья и, подавшись вперед, оперся могучими руками о мягкий край спинки.

– Позвоночник даротов не был приспособлен для обычных кресел, – пояснил великан и, поднявшись, сунул череп под мышку.

– В мирное время, – голос Форина странным эхом отдавался в стенах погребальной комнаты, – вот за этот скелет дали бы мешок золота, а статуя и вовсе принесла бы целое состояние. Теперь же нам повезет, если платы за череп хватит на добрый обед.

– А все же возьми его с собой, – посоветовал Тарантио. – Уверен, что и сейчас найдутся люди, которые охотно купят у тебя этот череп.

Он развернулся и, выйдя из погребальной комнаты, выбрался по грязи на свежий воздух. Брун и Форин последовали за ним. При ярком свете дня череп дарота казался еще более жутким, чуждым, нечеловеческим.

– Эльдеры, должно быть, обладали великой магией, если смогли уничтожить таких могучих существ, – сказал Тарантио.

Форин кивнул.

– В легенде сказано, что они уничтожили даротов всего за какой-нибудь час. Быть может, именно это эльдеры хотели проделать и с нашим войском, но на сей раз магия их подвела.

– Интересно, – сказал Брун, – а что ели дароты? Форин хохотнул и повыше поднял череп.

– Видишь вот здесь, в клюве, – зубы. Передние резцы острые, как кинжалы, а там, глубже, есть и коренные зубы. Дароты ели мясо и растения – как мы.

В этот миг земля под ногами снова задрожала. Форин выругался, но дрожь тут же исчезла. Все трое замерли, беспокойно прислушиваясь к своим ощущениям. Новый толчок был так силен и внезапен, что сбил их с ног и швырнул оземь. Череп выскользнул из руки Форина, ударился о камень и – разлетелся вдребезги.

Тарантио приник к земле, широко раскинув руки, и боролся с нахлынувшей тошнотой. Еще несколько минут земля дрожала и рокотала, а затем все стихло, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Форин перекатился на колени и с грустью поглядел на остатки черепа.

– До чего ж я везучий! – вздохнул он и с усилием встал.

На следующий день к полудню путники увидели издалека шпили башен Кордуина. Стражник у городских ворот оказался давним знакомцем Тарантио, а потому они вошли в город без особых хлопот. На первом же перекрестке Тарантио и Форин распрощались и крепко пожали друг другу руки.

– Удачи тебе, великан, – сказал Тарантио.

– Надеюсь, Тарантио, и тебе фортуна улыбнется, – с широкой усмешкой отозвался Форин. – Приглядывай хорошенько за нашим простачком. Если отпустить его на вольные хлеба, он через неделю зачахнет с голоду.

Когда он ускакал прочь, Брун, который держался за стремя Тарантио, поднял глаза и спросил:

– Куда мы пойдем теперь?

– К купцу, который даст нам деньги.

– А почему он нам их даст?

– Это мои деньги, – пояснил Тарантио.

– А что мы будем делать потом? Тарантио тяжело вздохнул.

– Я научу тебя обращаться с луком и мечом. А потом ты станешь наемником, как я.

Брун на миг задумался.

– Я не очень-то быстро учусь, – с простодушной ухмылкой сообщил он.

– Знаешь, Брун, меня это почему-то нисколько не удивляет.