Текст книги "Искушение астрологией, или предсказание как искусство"

Автор книги: Дэвид Берлински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Так же поступает и астролог.

Астрология, надо думать, оказалась на скамье подсудимых. Ответственные лица Церкви пытаются определить, следует ли осуждать широко распространившееся искусство прорицания [115]. Они прекрасно знают и чувствуют интуитивно, что астрология – это нечто подозрительное, и, кроме того, помнят, что предсказание и католическое вероучение не ладят друг с другом. Их тяга вершить суд умеряется тем, что предсказание такжележит в сердце мощной астрономической схемы, которую они унаследовали от Аристотеля и Птолемея. Она – само основание теологии.

Альберт Магнус выступает в роли свидетеля-эксперта. Он не находит в астрологии ничего дурного. И его трактат Speculum Astrologiaeдоходчиво поддерживает множество традиционных астрологических утверждений. Положив эту книгу на стол судьи, Альберт доказывает: хотя многие мистические процессы, например менструация, зиждутся на реальных физических связях между причинами и их следствиями, остается еще немало случаев, не дающих покоя – скажем, дурной глаз, – в которых действие осуществляетсяна расстоянии. Печально пожимая плечами, он признается, что не знает, как это происходит. Общение ангелов стоит где-то между тем, что он понимает, и тем, что не понимает. Все это очень сложно. После чего миролюбивый старик Альберт медленно удаляется, оставив за спиной бурлящий водоворот замешательства.

Вопрос о действии на расстоянии доминиканцы не решили. Никто из них не принял заключения Газали о том, что действие на расстоянии невозможно, ибо действие – это иллюзия. В планы католической церкви не входило обретение устойчивости за счет приятия безумцев. Перед нами пример политики столь очевидной умеренности, что остается лишь удивляться: отчего она не используется широко и в наши дни? Если причина человеческих деяний – звезды, как настаивали астрологи, то они, звезды, действуют точно так же, как и обычные причины.

Встает все тот же вопрос: могут ли звезды быть знаками? Именно он занимал великого средневекового мыслителя Фому Аквинского. Он родился в 1225 году в замке Роккасекка, близ Аквино, тогда входившем в независимое Неапольское королевство, а умер всего лишь через пятьдесят лет в цистерцианском монастыре в Фоссануова. Оба его родителя – отец, граф Ландольф Аквинский, и мать, Теодора, графиня Теанская, – происходили из знатных итальянских семей. В Фоме Аквинском безошибочно угадывается нечто аристократическое: достоинство и эмоциональная сдержанность, которым нельзя научиться, хотя можно их имитировать.

С ранних лет в Фоме Аквинском заметили интеллектуальную одаренность, способность методично и равномерно поглощать и систематизировать большие объемы информации. Кроме того, в нем неожиданно открылась особая восприимчивость к религии. Никто не сомневался, что он сделает блестящую карьеру. Где-то в 1240 году он вступил в доминиканский орден как протеже Альберта Магнуса. Его первым шагом во имя их дружбы, вероятно, стало изгнание из кельи старика тоскливо лязгавшего автомата, знаменитой говорящей машины Магнуса. Эти двое, Альберт и его ученик, вообще были трогательно привязаны друг к другу. Когда Фома умер в расцвете лет, Альберт так страдал от утраты, что и спустя много лет, вспоминая его, плакал.

На портретах Фома Аквинский предстает человеком, явно любившим поесть, – достаточно взглянуть на его пухлые щеки. Но, будучи полноватым, он был весьма силен. И набираемый вес не только превращался в излишнюю ношу, но и придавал солидность.

Юность Фома Аквинский провел в дисциплинированном учении и столь же дисциплинированном смирении. Его биографы сообщают, что однажды, когда он был молод, к нему пришла «искусительница», очевидно подосланная его родственниками, желавшими заставить Фому отказаться от монашеского обета. Женщина, одетая в красное, вошла в его комнату и недвусмысленно предложила себя. Он мгновенно выхватил кочергу из очага и прогнал блудницу. Эта история вполне похожа на правду, по крайней мере, в том, что намекает на бушующий огонь – и в очаге, и в самом Фоме. Однако последствия этого случая очень трогательны. Молясь об избавлении от искуса, он сладко задремал и был удостоен сна, в котором два ангела пообещали, что ему будет даровано блаженство вечного целомудрия. С той поры он освободился от мучительных желаний.

Фома Аквинский работал без перерыва и не спеша. При этом скорость мысли превосходила скорость его письма, и потому в зрелые годы он стал диктовать свои размышления. Представим: вот он сидит, держа спину прямо, на табурете в необогреваемой комнате где-нибудь в Париже, а четыре секретаря – полукругом перед ним. Гусиные перья замерли над чернильницами и пергаментом. Фома возвращается к вопросам, которые он задал накануне, но не успел еще на них ответить.

Summa Theologica– величайший синтетический труд XIII века. К тому же ныне он признан официальной доктриной католической церкви. Идея, которой Фома Аквинский посвящает эту работу, не что иное, как объяснение и защита католической веры на основе убеждений Аристотеля. И здесь он невероятно близок к успеху. «Сумма» обращается ко всем аспектам веры, пересматривает и нередко исправляет Аристотеля в вопросах науки и философии. Глубокое почитание Аристотеля в душе Фомы Аквинского вступает в конфликт с болезненным осознанием того, что античный философ, родившись за три века до Христа, не мог знать благости Иисусова братства и, как следствие, проведет вечность без утешения его религии. Насыщенная, прекрасно аргументированная Summa Theologicaсостоит из тридцати восьми отдельных трактатов, разбирает шестьсот двенадцать отдельных вопросов, подразделяется еще на три тысячи сто двадцать отдельных статей, ставит десять тысяч вопросов и отвечает на них. Это кафедральный собор мысли. И, как многие кафедральные соборы, Summa Theologicaвызывает восторг, но не любовь.

Именно в «Сумме» выставляется напоказ и намеренно выхолащивается одна древняя астрологическая идея, а именно: звезды не могут быть знаками, какова бы ни была их роль в качестве причин.

Фома Аквинский успокаивается. Мысли исходят из него, как тепло от горячей печки. Секретари приготовились записывать. Эти молодые люди прошли через сложнейшие испытания, усваивая программу доминиканского образования. Они умны, способны и проницательны. Они понимают, что человек, сидящий перед ними, обращается к вечности. Он мрачен. Как и они. Фома Аквинский задает вопрос: «Противозаконно ли предсказание по звездам?» Под «предсказанием», по его собственному объяснению, он понимает «предвидение будущих событий, полученное с помощью наблюдения за звездами». Фома Аквинский говорит об астрологии. К его голосу прибавляется скрип перьев и едва различимое звяканье, когда их кончики опускаются в запачканные чернильницы.

«Много мнений существовало на сей счет, – начинает Фома. – Некоторые (философы) утверждали, что звезды скорее предвещают, чем обуславливают события, предсказанные посредством наблюдения за ними».

Именно это он отвергает.Идея вот-вот уйдет в небытие. Но на данный момент пусть звезды побудут в состоянии ожидания своей участи. Мысль о том, что знаки – это материальные артефакты, служащие предвестием, но не причиной будущего, в Средние века была вопросом здравого смысла не менее, чем теперь. У каждой гильдии Парижа был свой знак или символ: в мясном ряду – баранья голова, у хирурга – мензурка и банка [29]29
  Здесь имеется в виду средство лечения, прогревания (например, ставить банки).


[Закрыть]. Были знаки у булочников и кабатчиков, хозяев публичных домов и похоронных бюро, лекарей, цирюльников и трубочистов. И даже у самой Церкви – распятие, частично мистический символ, а частично – символ трагических событий. Количество крестов умножалось во времени и пространстве, крест стал универсальной символической формой. Знаки – это, разумеется, материальные объекты, так же как чернила на пергаменте или краска на древесине. И, как таковые, они обладают материальной природой и представляют собой часть причинно-следственного потока. Манера мастера, рисующего вывеску, или знак, мясника, обуславливает вид вывески и является причиной. А следствие – в том, как вывеска отражает свет или собирает на себя пыль. Знаки имеют двойственную природу. Они одновременно материальны исимволичны. Материальны, ибо все, что воспринимается органами чувств человека, хотя бы частично материально. Символичны, ибо знаки выходят за пределы того, что обозначают. И эти потоки смыслов обособленны. Баранья голова отражает свет, но символизирует мясо. Эту мысль можно свести к принципу: знаки не обозначают ни своих причин, ни своих следствий.

Аргументация теперь набирает силу, подобно холодному ветру. Вот два примера. Во-первых, есть дым и огонь. И вполне очевидно, отмечает Фома Аквинский, дым означаетогонь. Тут он выступает в качестве знака. Есть еще привычная всем радуга. И аналогично дыму радуга выполняет функцию знака, предвещающего скорое наступление хорошей погоды. Это второй пример.

Но если дым – знак огня, рассуждает Фома Аквинский, в будущее он проникать не может. В конце концов, и будущее не может влиять на настоящее и прошлое. Там, где есть дым, былогонь. Отсюда следует: до той степени, до какой дым – это знак огня, он обозначает нечто, что уже произошло.

Очевидно, это справедливо и в отношении звезд. «Нельзя сказать, – замечает Фома Аквинский, – что положение и движение небесных тел – следствие будущих событий».

Если небесные знаки похожи на дым, они означают то, что лежит в прошлом. Но спор идет, напоминает Фома Аквинский своим секретарям, а заодно и нам, о том, возможно ли «предвидеть будущиесобытия». И тут пример с дымом не подходит. Он уводит в другую сторону.

Радуга, разумеется, дело другое. Это дуга криволинейного цветного света, предсказательно перемещающая настоящее в будущее. Гроза прошла. Наступает хорошая погода. Хотя причина радуги пересекается с причиной хорошей погоды, она неозначает свою причину, как дым. Ее информационный вектор направлен в будущее. Но вопрос в другом – проникает ли она в будущее как знак? Однако радуга, невозмутимо диктует Фома Аквинский секретарям, царапающим перьями по пергаменту, есть часть обычной причинно-следственной цепочки. Она идет из прошлого (гроза с громом) в настоящее (та самая радуга) и в будущее (хорошая погода) и в этом смысле похожа на любое другое физическое явление или процесс. Гроза – это причина ирадуги, ипредстоящей хорошей погоды. Но подобно тому, как один порыв ветра может привести к замедлению цепочки следствий, радуга – такая причина, следствия которой не определены наверняка. Радуга – всего лишь промежуточное звено в долгой причинно-следственной цепи. А коли так, радуга проникает в будущее как обычная причина, которая означает свое собственное следствие. Отсюда следует, что она не знак, ибо знаки не обозначают своих следствий. Фома Аквинский моментально приходит к очевидному заключению, подсказанному аналогией: «Невозможно достичь предвидения будущего, наблюдая за звездами, за исключениемслучаев, когда следствия можно предвидеть по их причинам».

Теперь позволим себе забыть эти непритязательные, но убедительные примеры. Они свершили свое предназначение и выполнили свою работу. Прорицание в целом и астрология в особенности жаждут выйти на передний план. Фома Аквинский напоминает секретарям тему диспута: « Кое-кто заявляет, что звезды больше предрекают, нежели обуславливают». Именно этот тезис Фома Аквинский намерен опровергнуть. Что же делают звезды? – вопрошает он. Они суть причины будущих следствий и следствия предшествующих причин. Таким образом, звезды могут выступать либо причинами, либо следствиями. И ничего другого они не делают, поскольку ничего другого делать не могут. Если же они знаки, то должны обозначать либо свои причины, либо свои следствия. В первом случае звезды не способны проникать в будущее; во втором – они не знаки. Следовательно, если звезды – это знаки, они не проникают в будущее, а если они проникают в будущее, они не знаки.

Секретари прекратили писать. Аргументация завершена.

Фома Аквинский обратился к древнему астрологическому тезису и показал, что тот пуст. И более того. Философ на самом деле очень близко подошел к совершенно радикальным предположениям. Природа – это объективная система, предполагает Фома Аквинский, в которой причины уступают дорогу следствиям, а те, в свою очередь, становятся причинами. Тот астролог или астроном, который овладевает далекой звездной системой, получаетдоступ в будущее – в этом Фома Аквинский и не сомневался, – но этот доступ получают только с помощью входа, втиснутого в причинно-следственную последовательность. Увидев, что из его лавки поднимается дым, мясник может сделать вывод, что начался пожар. Увидев радугу, священник может предсказать хорошую погоду. Если Сатурн – пагубная планета, как утверждали астрологи, он, пересекая ночное небо, действует как обычная причина, принося гибель государствам или беды отдельным людям так же, как огонь обуславливает дым, а радуга – хорошую погоду. Точно так же.В природе нет знаков, знаменующих будущее, нет намеков, указаний, подсказок, волшебных меток или литературных откровений. В природе нет знаков, потому что она незнаковая система. Наоборот. Радикальная идея. И это ново.

И, как любая радикальная идея, она вызывает возражения. Фома Аквинский, без сомнения, знал, что дым, кроме огня, обозначает еще много чего другого. После избрания нового папы папская курия выпускает облачко белого дыма из трубы, и этот дымок обозначает, что папа избран, а не только то, что было сожжено несколько листов бумаги. Да и обычные слова и буквы играют двойную роль, выступая одновременно и материальными объектами, и символами, или знаками. Их своеобразная форма играет определенную роль в различных символических системах. Например, знак «собака», если взять простой случай, используется для указания на собак вообще.

Чтобы обозначать, знакам требуется погружение в мир, в котором объекты поименованы, намерения обрели форму, планы намечены, идеи порождены, а символам приписан смысл. Такой мир существует, он близок нашим сердцам. Без него нам конец. Но это не тот мир, в котором небесные тела появляются в ночном небе. Впервые человек видит в их очертаниях странную, беспокоящую двойственную систему, влияющую и на современные души, то жесткое, пугающее различие между материальным миром, в котором причины преследуют свои следствия в пространстве и времени, и символический мир, в котором материальные объекты быстро обретают способность становиться чем-то большим, иным.

Выводы, к которым склоняется Фома Аквинский, не только радикальны, но и опасны. Идея о том, что звезды – это знаки, предвещающие, но не обуславливающие будущие события, – идея, которую отвергает Фома Аквинский, – была на ура принята Августином, когда тот переживал духовный кризис: его душа римлянина боролась с его верой в Христа. Клирики впоследствии рассматривали эту идею как компромисс, допускающий свободу воли. Марсилио Фичино, философ эпохи Возрождения, живший через двести лет после смерти Фомы Аквинского, вступается за астрологию, цитируя античного мыслителя Плотина: «Мы можем представлять звезды как буквы, навечно высеченные на небесах… и те, кто умеет читать такие надписи… могут прочесть по ним будущее» [116]. Такой взгляд восходит к авторам «Энумы» и, обойдя стороной античный Рим, где многим достало смелости посмотреть судьбе в лицо, устремляется к Галилею, который определяет природу как книгу, написанную на языке математики.

Развивая свою аргументацию, Фома Аквинский не находит причин сомневаться в том, что звезды влияют на человеческие события. Что-то же должно влиять, в конце концов. Но, отвергнув мысль о том, что звезды влияют на человеческие дела как знаки, он согласился с тем, что они воздействуют как причины. Причины непоколебимы. Если в природе есть причина, за ней должно прийти следствие. А иначе почему она называется причиной? Фома Аквинский очень близко подошел к запретному утверждению, гласившему, что звезды определяютповедение человека. Августин же ясно видел, что в этом направлении лежит полное отрицание христианской истины. Мир, в котором человеческое поведение – обязательное следствие некой материальной причины, не может быть миром, в котором есть место мукам совести, покаянию и спасению. Это Фома Аквинский понимал хорошо.

Далее идет некоторое количество нервных шагов назад, поскольку Фома ищет способ расширить свои доводы, не ставя под сомнение свои принципы. Есть два типа событий или следствий, решает он, которые невозможно понять в рамках обычных причинно-следственных связей. Первый тип: события, происходящие случайно. О нем ему нечего сказать. Второй: события, в которых «деяния свободной воли, определяемые желанием и разумом и не обусловленные небесными телами». Разум – это не тело и не результат работы органов тела. Так же как и воля. Значит, их деятельность не может быть следствием движения физического тела или любой материальной субстанции, если уж на то пошло. Вывод, который Фома Аквинский делает из этого заявления, можно считать шедевром лицемерия:

Таким образом, небесные тела не могут быть непосредственными причинами деятельности свободной воли. Тем не менее они могут быть регулирующей причиной склонности к этой деятельности настолько, насколько они оказывают воздействие на человеческое тело и таким образом – на способности восприятия, которые суть работа телесных органов, побуждающая человека к действиям. А поскольку способность восприятия подчиняется рассудку… это не связывает свободную волю, и человек может по собственному разумению действовать вопреки стремлениям небесных тел.

Эти замечания говорят о том, что неким непредвиденным образом доводы Фомы Аквинского оказались слишком взрывоопасными, несмотря на всю пользу, которую могли принести. Космический детерминизм – печальная теория, сводящая действия человека и его самого к фиксированному состоянию в бесконечной системе. Но страшнее другое. Поскольку звезды и планеты пребывают в цикличном движении, космический детерминизм может быстро привести к мысли о том, что человеческая история – это бесконечно повторяющийся спектакль, в котором одинаковые акты бесконечно сменяют друг друга. В этом, «ужасном», как выразился Альберт Магнус, она несовместима с христианской доктриной, ведь распятие, как учат Отцы Церкви, было событием уникальным.Однако Фома Аквинский не может заставить себя противостоять детерминизму, ударив по его фундаментальной посылке. Предположение о том, что люди свободны, потому что неттакой причины, которая обуславливает их поведение, – идеальная истина, как может показаться, – лежит за пределами его понимания.

Именно это обстоятельство заставляет Фому Аквинского поддержать на удивление знакомую теорию о том, что звезды, управляя делами человеческими, побуждают, но не принуждают.Если он и принял эту идею, то наверняка без всякого энтузиазма. Фома Аквинский был слишком тонким философом, чтобы не заметить очевидной трудности в этой позиции. Если побуждение —что-то вроде причины, его формула – побуждают, но не принуждают– влечет противоречие терминов. Каким образом причина или причиноподобное событие могут побуждать без принуждения? Если же побуждениене имеет ничего общего с причиной, тогда какую роль играют звезды в событиях?

Как бы там ни было, следует отметить, что, несмотря на все философские недостатки, идея о том, что звезды побуждают, но не принуждают, указывает астрологу, да и всем нам, на хорошо знакомый пример. Человеческий голос, просящий, требующий, льстящий, убеждающий, заверяющий, обращающийся, хвастающийся, умоляющий или повелевающий, нередко выступает силой, которая побуждает, но не принуждает. Такова же и человеческая мимика.

Интересно – хотя бы один из этих толковых, способных секретарей спросил Фому Аквинского, чейголос проникает сквозь звездную пелену? Задумывался ли он сам, каким образом этот голос слышат?

Фома Аквинский умер в 1275 году. Средневековая культура пребывала тогда на вершине развития, ее институты еще не потеряли свою мощь. Образ жизни Фомы вскоре будет отринут, а его логика, способ мышления, будет забыта. В последние годы жизни ему были посланы видения, суть которых он не мог передать. Фома Аквинский сосредоточенно всматривался в церковное окно, умолкнув на полуслове во время речи или лекции, и на его крупном благородном лице появлялось выражение блаженства. Он был человеком глубоко религиозным, однако ничто в его жизни, посвященной сложнейшим проблемам философии и теологии, не подготовило его к таким видениям. Шестого декабря 1273 года, во время мессы, Фома Аквинский впал в длительное и, очевидно, экстатическое состояние, после чего перестал писать. Слыша от клириков просьбы продолжить работу над Summa Theologica,которая оставалась незавершенной, он отвечал: «Более ничего сделать я не могу. Мне открылись такие тайны, что теперь все, мною написанное, кажется мне малозначительным».

Когда мы видели свободолюбивого Михаэля Скота последний раз, он стоял рядом с сицилийским императором и что-то шептал ему на ухо. Вскоре ученый снова оказался в Париже, читал лекции в университете по курсу астрономии. И были они, эти лекции, надо полагать, ужасны. Как и многие менее значительные средневековые мыслители, Скот имел привычку выстраивать свои идеи в виде нумерованных списков. Мудрым человека делают четыре вещи. К истинному знанию ведут девять путей. В искусстве есть двенадцать требований. У слова «горизонт» четыре определения. У воздуха – семь зон. У Луны – двадцать восемь домов. Вселенная делится на четыре подвселенные. Первый день сотворения мира пришелся на восемнадцатое марта. У радуги два названия, а у Солнца – семь. У ангелов – десять чинов, правда, один выпал. Оставшиеся девять ангелов делятся на группы по трое. Существует четыре элемента мироздания, четыре главных добродетели, четыре направления света, четыре времени года, четыре евангелиста, четыре ангела у трона Господня и четыре главные части человеческого тела. Семерка – главное космическое число, ибо планет семь, небес семь, кругов ада семь, возрастов семь и человеческих деяний семь. Этот конкретный перечень заканчивается семью отсеками человеческой утробы [117].

Репутация Скота шла впереди него. Он славится как весьма компетентный астролог. Ходят будоражащие слухи об известной ему книге тайн, несущей гибель тем, кто пытается открыть ее. Далее Скот снова едет на Сицилию, опять служить императору. Бенвенуто рассказывает следующее.

Говорят, Михаэль предвидел собственную смерть: однажды он увидел, как умирает от неожиданного удара камушком определенного веса, который должен упасть ему на голову. Он предпринял меры предосторожности и всегда носил железный наголовник под капюшоном. И всего лишь однажды, входя в церковь на праздник Corpus Domini [30]30
  Тела Господня ( лат.).


[Закрыть], он снял свой наголовник с капюшоном, более для того, чтобы не быть замеченным толпой, чем из любви ко Христу, который его мало тревожил.

Эта сценка великолепно описана, причем в самом повествовании проступает неизбежный конец:

И вдруг маленький камушек упал на его непокрытую голову, слегка поранив ее. Подняв камень и взвесив его на ладони, Михаэль понял, что весит он ровно столько, сколько предсказывалось. Будучи убежденным в приближении смерти, он уладил свои дела и умер от раны [118].

В двадцатой песни «Ада» Данте поразительно остро и зло рассуждает о наказании тех, кто осмеливается предсказывать будущее. Каждый из них, говорит Вергилий, «оказался странно скручен/ В том месте, где к лицу подходит грудь;/ Челом к спине повернут и беззвучен,/ Он, пятясь задом, направлял свой шаг/ И видеть прямо был навек отучен» [31]31
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть].

Амфиарай, Тиресий, Арунс и Манто включены в эту группу, и каждый словно со свернутой шеей («странно скручен»), так же как астролог Бонатти.

Так же как и Михаэль Скот.

Астрологи оказались правы. Должно было произойти слияние планет. Астрологические предсказания XII века шли из мусульманского мира, поскольку никто из европейских астрологов не владел мастерством, позволявшим с уверенностью утверждать что-то, кроме того, что солнце взойдет, луна появится, а звезды воссияют. Определение прохождения и слияния планет было прерогативой мусульманских астрологов, а точнее – исходило от Абу-Машара, чье слово мог донести из Багдада в Толедо Михаэль Скот. В трактате «Об исторической астрологии: книга религий и династий» с подзаголовком «О великих слияниях» Абу-Машар рассматривает роль слияния планет в делах человеческих. Вопреки своему общему интересу к этому вопросу, он не обсуждает последствия великого слияния – парада планет, когда все они выстраиваются в линию в одном знаке.

Поэтому современным астрологам надлежит следить за судьбой каждой из планет, когда она входит в Весы – пророческий знак в сентябре 1186 года, – и сложить из кусочков, по различным косвенным подсказкам, общую теорию. Очевидно, именно этим и занимались астрологи в Толедо.

Когда Сатурн в Весах, пишет Абу-Машар, и широта северная, «это указывает на частые порывы ветра и его свирепость». Если Юпитер или Луна в аспекте, продолжает он – а в 1186 году они оба там были, – «это указывает на потемнение атмосферы; (и) на то, что воздух грязен; и на свирепые ветры, усиление жары, многочисленные уходы мужей от жен, недостаток пищи, сока и масла».

Дальше Юпитер. Ожидаются беспрерывные ветры.

15 сентября 1186 года, 17:15, Париж, Франция. Зловещее предзнаменование следует из слияния планет. Даже сегодня скопление этих планет на том же участке небес пророчит неприятные события

Потом Марс. Опять ветры. Если Марс приблизится к Сатурну, как это случилось в 1186 году, будет «много смертей, распояшутся воры, будут бушевать болезни, эпидемии… вместе с проливными дождями, туманами и тучами». Грустно-то как. Еще Абу-Машар прогнозирует «изобилие страхов, ложных слухов и зла среди людей».

Венера в Весах почти ничего в плане бедствий не предвещает, как раз напротив. Задуют сухие ветры, воздух будет свеж. Однако, не унимается Абу-Машар, «среди людей ожидаются смятение и гнетущие ложные слухи».

А что Меркурий? «Множество ветров». Если рядом Венера, как это было в 1186 году, это обозначает, «что на западе разразятся войны и люди (станут) убивать друг друга». А еще – что «среди простых людей возникнет смятение».

Приход Луны в Весы – знак недобрый. Ожидается «битва между властителями». «В стране случатся психические расстройства, людей постигнут страх, смерть и горе, большое количество бунтов, нашествие саранчи и недостаток питьевой воды». А также впереди ждут неизбежные ветры, на этот раз холодные и опустошающие.

И наконец, Солнце в Весах указывает на «немалый вред царю Вавилона, начало чумы в стране, падеж лошадей и верблюдов, а также бунты в земле Византийской» [119–125].

Склонные к панике христианские писцы XII и XIII веков наверняка знали об этих предсказаниях. Иначе с чего бы им пугаться слияния планет? Если допустить некоторую погрешность в эксперименте, положение Солнца в Весах могло с тем же успехом подтверждать пророчество Корумфизы о бедствиях, готовых обрушиться на арабский мир. Положение прочих планет в Весах предполагает только, что начнут дуть холодные ветры.

Но остаются еще Меркурий, Марс и Венера. И их вхождение в Весы говорит о том, что, какие бы ветры, холода, туманы и мрак ни сопутствовали слиянию планет, главным следствием, скорее всего, будет паника.

Несмотря на все это, сентябрь 1186 года не был богат событиями.

Но в это время, собирая силы над Аралом и вея над долинами Центральной Азии, рождался другой, гораздо более мощный ветер, чем те, о которых шла речь в предсказаниях.