Текст книги "Тайна придворного шута"

Автор книги: Детлеф Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я должен выехать в Вюрцбург. Расстояние от Дрездена до Вюрцбурга 42 мили[12]12
  одна саксонская миля – 9062 метра


[Закрыть]. Пять, шесть миль в день – не проблема. Мне вряд ли понадобится больше восьми дней, чтобы добраться до цели. Если, конечно, в пути не будет никаких приключений. Лошадей можно будет менять на каждой почтовой станции. В экипаже путешествовать удобнее, но намного дольше. Да и кучер будет лишней обузой для меня. Поэтому я еду верхом, без слуг. Остановиться на ночлег можно во Фрайберге, Хемнице, Райхенбахе, Хофе, Кульмбахе, Бамберге и Швайнфурте. На восьмой день буду на месте. Заодно договорюсь с местными виноделами о новых поставках. Белые вина из виноградников местного епископа очень нравятся его величеству. Надо еще сегодня поговорить об отъезде с курфюрстом.

5 декабря 1754г.

Я отправился в путь в половине шестого утра. Погода мне благоприятствует. Скакать по хорошей дороге одно удовольствие. Ветер довольно холодный, но небо ясное, снега нет. До Фрайберга четыре с половиной мили. Я достиг первой точки на своем пути довольно быстро, почти не устал. В город меня пропустили тотчас. У меня сопроводительное письмо, подписанное курфюрстом. Остановился в гостинице при почтовой станции. Для меня приготовили отдельную комнату с запирающейся дверью, на ужин подали великолепное жаркое.

Курфюрст сразу согласился с моим предложением. То, что я рассказал об артистах из Вены, очень заинтересовало его. Кроме того, ему очень хочется попробовать новые вина из погребов епископа. Его величество привык к тому, что я путешествую верхом, и не стал навязывать мне ни сопровождения, ни кареты. Ему всегда нравится слушать мои рассказы о дорожных приключениях и впечатлениях.

6 декабря 1754г.

На завтрак мне подали только три яйца, хотя я заказывал пять. Правда, яйца были утиные. В пять часов утра я оседлал коня и отправился в путь. Перед Флоа, на пути в Хемниц, навстречу мне попался почтовый курьер, направлявшийся в Дрезден. Он рассказал, что, когда он выезжал из Плауена, шел сильный снег. На подъезде к Хемницу стоит виселица, на ней тела трех разбойников.

По дороге до саксонской границы постоянно встречаются конные разъезды численностью до восьми солдат. Так что на пути относительно спокойно. Повешенные перед Хемницем представляли жуткое зрелище. Их тела болтались на виселице уже несколько дней. На перекладинах примостились вороны. На постоялом дворе Хемница ко мне подошел человек из местной артели чулочников. Он узнал меня и попросил, чтобы я выслушал его жалобу на городской совет. По его словам, местные власти своими указами допустили возможность существования в городе большого числа мастеров-единоличников, не желавших вступать ни в одну из артелей. Доходы артелей резко сократились, они не выдерживали конкуренции. Я пообещал, что, когда вернусь в Дрезден, обязательно подниму этот вопрос при дворе. Правда, на мой взгляд, это вряд ли поможет. Артели уже давно утратили свое значение. Эта форма собственности изжила себя. Они тормозят развитие везде, где только можно. Век артелей уже недолог.

7 декабря 1754 г.

Потеплело. Из Хемница я выехал в половине шестого. В Цвиккау пообедал и сменил лошадь. На пути в Райхенбах мне попались конные солдаты. Они говорят, что путь совершенно безопасен. Дай-то Бог. Гостиница здесь, в Райхенбахе, очень простая. Ночевать придется в общей комнате, на большом соломенном матрасе. Надо спрятать подальше кошелек.

8 декабря 1754г.

Я в Хофе. Полпути осталось позади. Мои документы были обстоятельно изучены, прежде чем меня пропустили в город. Я нашел прекрасную гостиницу и попросил приготовить отдельную комнату.

9 декабря 1754 г.

Сегодня был самый длинный отрезок пути. Я проскакал через Франкенвальд, миновал Кульмбах и достиг Бамберга, оставив позади шесть с половиной миль. Дорога вымотала меня, а постоялый двор, где придется ночевать, оказался грязным.

11 декабря 1754 г.

На пути в Швайнфурт мне попалась маленькая, очень бедная деревня южнее Хасберга.

Погода улучшилась. Похолодало, но снег не идет. Швайнфурт я немного знаю. Мне доводилось бывать здесь. Гостиница при почте очень уютная. Хозяин узнал меня и тепло поприветствовал.

– Господин Шнеллер, вы очень кстати. Сегодня у нас праздник – помолвка дочери.

Я успел освежиться после долгой дороги и вечером участвовал в застолье, на которое были приглашены многие знатные персоны города. Играла музыка. Вдруг зазвучала мелодия, которая заставила затрепетать мое сердце. Когда-то, спасаясь бегством из Вюрцбурга, я сам пел эту песню в тот последний вечер в доме епископа.

Прости, прощай! Я должен удалиться… Покоя твоего я не нарушу. Тоска моя, которой вечно длиться, Страданием переполняет душу. Пусть носит траур сердце молодое, Прости меня, прощай, моя богиня! Любимая, да будет Бог с тобою, – Но мне, увы, пришлось тебя покинуть…[13]13
  Перевод Н. Эристави


[Закрыть]

Я неподвижно сидел в своей комнате. Мелодия давно стихла, внизу продолжался праздник, а мне было не до веселья. Завтра я приеду в город, который покинул шесть лет назад. В этом городе я провел восемь лет. В имении епископа, конечно, будут удивлены, увидев меня, но примут с почтением. Они очень заинтересованы в деловых отношениях с двором, да и мое положение при дворе что-то значит для них. Но смогу ли я найти в себе силы увидеться с той, которая явилась причиной моего тогдашнего бегства, с той, о ком мне по сей день ничего не было известно? Я никогда никому не рассказывал, что произошло в 1746 году в Вюрцбурге и почему я должен был бежать. Даже моему господину я не доверил эту тайну, как он ни просил меня.

Я старался никогда не вспоминать о том, что со мной случилось. Похоронил эту боль глубоко в себе, как самое драгоценное сокровище. Но сегодня воспоминания захлестнули меня, я не в силах противостоять им.

В 1745 году епископ Вюрцбурга Фридрих Карл фон Шенборн, мой тогдашний господин, был еще полон сил, и никто не мог даже предположить, что всего через год его не станет.

Его сестра, София Магдалена, была аббатисой монастыря ордена цистерцианцев[14]14
  Члены католического монашеского ордена, основанного в 1098 г., с XII в. стали называться и бернардинцами. – Примеч. ред.


[Закрыть], находившегося недалеко от Вюрцбурга. Владения этого монастыря были огромны. Монастырь имел свое животноводческое хозяйство, монахи разводили рыбу, занимались виноделием. София Магдалена фон Шенборн управляла монастырем очень строго. Аскетизм был возведен в культ. Сама настоятельница появлялась в Вюрцбурге, в резиденции епископа, крайне редко, только в случае необходимости. Образ жизни, который вели придворные епископа, как и он сам, вызывал у нее отвращение. Она постоянно упрекала брата в невоздержанности, чревоугодии, разврате. Нас, придворных шутов, она особенно ненавидела. Аббатиса не раз обращала внимание брата на то, что во Франции институт шутов был искоренен еще в правление Людовика XIV[15]15
  годы жизни 1638—1715


[Закрыть]. Правда, она забывала при этом, что последний из шутов Людовика был отправлен им в ссылку только после того, как позволил себе соблазнить фаворитку короля маркизу де Мантено. К счастью, епископ не особенно считался с причудами сестры и не позволял ей вмешиваться в свою жизнь. Мы только должны были остерегаться, чтобы не попасть настоятельнице под горячую руку, когда та приезжала в Вюрцбург.

В тот год практически друг за другом умерли Сабина и Клаус фон Хуттен, родственники епископа по материнской линии. На этом свете остался единственный наследник старинного рода, дочь Сабины и Клауса – Юта фон Хуттен. Аббатиса настояла на том, чтобы выдать девушку замуж за принца Мекленбургского, который считался истинным последователем цистерцианства. Правда, принц в то время путешествовал по Европе, и его турне должно было продлиться до 1747 года. На этот год и была запланирована свадьба.

После смерти родителей Юты между аббатисой и моим тогдашним господином разгорелся спор, кто будет заниматься воспитанием девушки. Речь шла, конечно, прежде всего о том, где она проведет два года до свадьбы: в монастыре либо в резиденции епископа. Она сама предпочла бы остаться в доме родителей, но ее мнения на этот счет никто не спрашивал. В конце концов было решено, что первый год она проведет в монастыре, затем переедет в резиденцию епископа. Так судьба свела меня в 1746 году с Ютой фон Хуттен. Никакого совращения девушки, как потом утверждала аббатиса, не было. Если кто кого и соблазнил, то не я ее, а она меня. Ибо сопротивляться ее чарам долго я не мог. Я ни в чем не виню ее; ни к одной другой женщине я не испытывал таких чувств, как к ней. Но счастье наше было недолгим. Всего несколько ночей подарила нам судьба. Мы не могли встречаться дальше, надо было остерегаться, чтобы никто не узнал о наших чувствах. Но Юта была очень неопытной, наивной и доверила тайну служанке, которую искренне считала подругой. Так наш секрет был открыт. Аббатиса потребовала мою голову. Епископ тоже был крайне раздражен. Именно слепая ярость аббатисы, как ни странно, помогла мне избежать смерти. Из чувства противоречия епископ не пошел на поводу у сестры, а просто приказан, чтобы я исчез из города. Наш последний с ним ужин закончился очень плохо. Я начал петь для него ту самую прощальную песню, которая прозвучала сегодня на помолвке дочери хозяина гостиницы. Но это так взбесило моего господина, что он велел мне убраться немедленно. Той же ночью епископ приказал открыть городские ворота, и я с позором бежал. Позднее, в Швайнфурте, я узнал, что Юту увезли в монастырь. Вскоре после этого епископ скончался. С тех пор я ничего не слышал о своей возлюбленной.

12 декабря 1754 г.

После полудня я добрался до Вюрцбурга. Погода испортилась – небо затянули облака, пошел небольшой снег. Мои сопроводительные документы проверили крайне небрежно. Сразу за воротами ко мне подошел слуга и предложил свои услуги. Он производил впечатление вполне надежного человека и попросил столь незначительную сумму за свои услуги, что я не раздумывая согласился.

Мы вместе добрались до гостиницы. Я послал его отвести лошадь в конюшню, потом направил его к портному и попросил по дороге занести мои парики к самому хорошему парикмахеру. Быстро нашелся и цирюльник для меня. Так что очень скоро я был свеж и бодр и чувствовал себя так, будто родился заново. Я с большим аппетитом пообедал в гостиничном трактире. Утром принесут мои парики и накрахмаленное платье. Можно будет приступать к визитам.

13 декабря 1754 г.

Весть о моем прибытии разнеслась по городу очень быстро. Все, кто должен был узнать об этом, были оповещены моим помощником почти сразу и были готовы принять меня. Во время завтрака хозяин принес мне три письма, доставленных в гостиницу рано утром. Откушав, я вернулся к себе в комнату. Костюмы и парики для сегодняшних визитов были уже подготовлены и лежали на кровати, а Ганс почтительно склонился, ожидая дальнейших указаний. Я вскрыл одно из писем. Оно было от первого секретаря епископа. В письме он выразил сожаление по поводу того, что мне пришлось остановиться в гостинице, и предложил немедленно переехать в апартаменты, приготовленные для меня в резиденции. Так-так! Придворный шут курфюрста Саксонии удостоился высокой чести быть приглашенным почивать в резиденции епископа.

Второе письмо пришло от господина Франца Карла Ингельхайма, управляющего местным винодельческим хозяйством. Он ждал меня с визитом так скоро, как это только возможно. Я написал ответы на оба письма и направил Ганса уладить все протокольные вопросы.

Только после этого я вскрыл третий конверт. Ее почерк я узнал, несмотря на то что прошло столько лет. Она очень хотела видеть меня. Если, как говорилось в письме, я тоже хочу встречи, достаточно дать знать об этом слуге, и тот немедленно все устроит. Вернулся Ганс, я потребовал объяснить, что все это значит. Мой помощник лишь загадочно улыбнулся и ответил, что после посещения резиденции епископа сможет проводить меня. Она жила неподалеку. Вскоре подали палантин, и я отправился к епископу.

Первый секретарь не сказал ничего нового. Этот господин сразу не понравился мне.

– Преемник епископа тоже недавно скончался, а его преемник господин Адам Фридрих фон Зейнсхейм согласно сложившейся традиции вступит в должность лишь в начале следующего года, – объявил он мне и добавил: – Господина фон Зейнсхейма сейчас нет в городе, но он, право, очень расстроится, если узнает, что господин Шнеллер не воспользовался предложенными апартаментами в его резиденции.

Первый секретарь замолчал и вопросительно посмотрел на меня. Мне надоело его раболепие, и, горя желанием как можно скорее избавиться от него, я пообещал, что слуга доставит багаж сегодня же.

Мой визит к виноделам прошел куда веселее. Управляющий размещался здесь же, в резиденции. Господин фон Ингельхайм, с которым я не был знаком в то время, когда жил в Вюрцбурге, принял меня с подобающей почтительностью, но без раболепия, как важного делового партнера. Впрочем, таковым я и был на самом деле. Мы обсудили с ним новые условия поставок спокойно и по-деловому. Но мысли мои были далеко. Я был искренне рад, как только представилась возможность попрощаться, не обидев моего собеседника, и поспешил в гостиницу. Перед парадным подъездом стоял великолепный экипаж, и кучер доложил, что карета подана для меня. Ганс сообщил, что меня уже ждут, и добавил, что экипаж доставит меня прямо к госпоже.

– Куда меня повезут? – только и оставалось мне спросить.

– Простите, мой господин, но госпожа просила не говорить вам об этом.

С этими словами камердинер вышел, предоставив мне возможность переодеться. Через несколько минут я спустился вниз и занял место в карете. Путь был совсем недолгим. Мы въехали в какие-то ворота и остановились перед входом во дворец, стоявший посреди великолепного парка. Кучер подошел к двери и постучал. Слуга принял у меня пальто и проводил во внутренние покои. Передо мной открылись высокие двери, и я вошел в роскошный салон, оформленный в турецком стиле.

Она сидела на диване и жестом пригласила меня подойти. Ее прекрасные волосы были зачесаны назад и собраны на затылке в большой пучок. Маленькая диадема украшала прическу. Великолепное шелковое платье расшито желтыми лентами. Его дополнял короткий жакет из бархата, украшенный жемчугом. Платье не выглядело вызывающе роскошным, на нем не было бантов, воланов, других украшений. Между тем во всем чувствовались прекрасный вкус и изящество. Я поцеловал ей руку и присел рядом с маленьким столиком. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я потерял дар речи, очарованный ею.

– Вы ведь пьете только красное вино? – произнесла она и указала на графин, стоявший на столике.

Я не мог отвести глаз от ее прекрасного лица. Она налила вино в бокалы, подала мне один из них и промолвила:

– Все, что случилось, случилось очень давно. Выпьем за то, что было и что будет.

– Я безмерно удивлен, – сказал я, оглядывая великолепно обставленный зал. – Я слышал, что восемь лет назад, когда мне пришлось бежать из города, вас хотели сослать в монастырь.

Она ответила очень жестко, я никогда не слышал прежде в ее голосе подобных ноток.

– Да, аббатиса настаивала на этом. Но теперь ее уже нет в живых. И никто не скорбит о ее кончине. Я – меньше всех. Иоганн, друг мой, вы не замечали, что, стоит вам появиться где-нибудь, а потом уйти навсегда, смерть идет за вами следом? Как только вы бежали из города, скончался наш старый епископ, незадолго до вашего возвращения умер его преемник. Следующий епископ будет введен в должность через месяц. – Она засмеялась, на ее щеках обозначились ямочки. – Пожалуйста, позвольте ему пожить.

– Вы знаете, я всего лишь придворный шут…

– Я знаю о вас очень много, – прервала она меня, – а вы уже, должно быть, позабыли даже мое имя.

– Забыть вас выше моих сил! – горячо возразил я.

– Да, но вы знали фройляйн Юту фон Хуттен. Ее больше не существует. И конечно, вы ничего не могли слышать обо мне. Юта навсегда ушла из этой жизни, род фон Хуттенов предан забвению. Но хватит об этом. Времени у нас не много, вы должны скоро уйти.

– Все время вселенной для вас одной. Меня никто не ждет.

– Хорошо. Слушайте. После вашего бегства мир вокруг стал черным. Аббатиса пыталась заточить меня в монастырь. Ее брат, наш прежний епископ, сумел отстоять мое право жить на свободе, хотя о том, чтобы выйти замуж за принца, речь уже, конечно, не шла. Мне не долго пришлось жить спокойно. Мой благодетель скоро умер, а старуха снова принялась за свое. Однако мне удалось добиться, чтобы мою судьбу решал новый епископ. Чтобы не утомлять вас, скажу, что у меня была только единственная возможность не сгинуть в монастыре – стать ему необходимой. Мне понадобилось на это две недели. Вы понимаете, о чем я…

– Нет, – машинально ответил я, хотя понял все.

– Я стала его фавориткой.

Я оцепенел. Моя возлюбленная – любовница епископа. Я протянул ей руку:

– Простите. Это я виноват во всем. Если бы тогда…

Она оттолкнула мою руку.

– Иоганн, вы действительно всего лишь шут. – Ее глаза заблестели. – Оглядитесь же вокруг! Дворец, сад, слуги… Это далеко не все. Меня зовут теперь Юта фон Браунфельс. Таково было мое условие – новое имя. Браунфельс – чудное местечко недалеко отсюда. Плодороднейшие земли, великолепные виноградные плантации. Эта земля теперь принадлежит мне! Вас не удивил оказанный прием? Вам предоставили даже апартаменты в резиденции епископа. В доме, откуда вы с таким позором бежали! Уж не думаете ли вы, что такие почести оказывают придворному шуту? Нет, мой друг, все это сделано по моему приказу, слышите, по моему.

– Ганс?

– Мой слуга.

– Секретарь?

– Лакей. – Она с пренебрежением махнула рукой.

– Но откуда вы узнали, что я приеду?

Она рассмеялась.

– Меня оповестили уже несколько дней назад. Мало что происходит вокруг, о чем я не знаю. Удивлены? Посмотрите на то, что творится при любом европейском дворе. Во что превратились вы, шуты? Клоуны, паяцы на королевских пирушках. Конечно, вы умеете великолепно говорить, язык подвешен у вас как надо. Вы должны быть рядом со своими господами тут и там. Прикарманиваете деньги за то, что проводите нужных людей на прием к вашим господам. Про вас же конкретно мне известно, что вы получаете очень хорошие комиссионные от торговых сделок, которые ведете от имени курфюрста. Но не будьте же слепым! Первые головы уже полетели. В Париже, Вене… У вас еще есть политический вес? Уже нет! В Саксонии правит фон Брюль. И вы сами живы только потому, что все ценное, что есть у фаворитки вашего господина, находится у нее не в голове, а, простите, между ног…

– Курфюрст только что отверг свою фаворитку.

– Ах вот как. Для меня это новость. Но тогда вам следует вести себя еще осторожнее, милый мой Иоганн. Поверьте мне, фавориткам и фаворитам принадлежит будущее. Подложите своему господину новую любовницу. Возможно, он еще послушает именно вас. Пусть это будет ваш человек. Иначе вы погибнете…

Она налила еще вина. Ее щеки порозовели от возбуждения.

– Ваш курфюрст – очень скрытный человек. Свою новую связь он не станет афишировать, – задумчиво заметила она. – Все будут знать о том, что она есть, но открыто никто ничего не скажет. Его супруга – истинная католичка. Это очень плохо. Возвращайтесь скорее назад и подумайте по дороге о новой фаворитке для курфюрста. И ведите себя с ней почтительно. Больше мне нечего посоветовать вам.

Мы долго молчали.

– Я не хочу, чтобы вы погибли, – продолжила она и налила еще вина.

Потом поднялась с дивана.

– Подождите немного, мой друг.

Дама открыла потайную дверь в соседнюю комнату и скрылась. Через какое-то время она позвала меня оттуда. В комнате было темно, мои глаза не сразу привыкли к полумраку. Она лежала на кровати и ждала. Я присел на край. Горела одна-единственная свеча. Юта откинула одеяло, ее обнаженное тело было прекрасно. Я наклонился и начал осыпать поцелуями лицо, шею, грудь… Лаская меня, она помогла мне освободиться от одежды. Я лег рядом, и наши тела слились, не в силах больше противостоять страсти…

Мы лежали в объятиях друг друга, все еще тяжело дыша. Мне захотелось признаться, что я по-прежнему люблю ее, не хочу больше расставаться с ней. Но, прежде чем я открыл рот, Юта приложила к моим губам палец и сказала:

– А сейчас оденься и подожди меня в соседней комнате.

Чуть позже она вышла в зал и села рядом со мной.

– Прежний епископ был очень плох последние два года, но все, что касается преемника, он успел оформить еще при жизни. Меня он тоже не забыл. Жребий брошен. Я должна стать любовницей нового епископа.

Она печально посмотрела на меня.

– Не будь шутом, – сказала она. – У нас есть воспоминания о том, что было тогда, и будут воспоминания о том, что произошло сегодня. А теперь, пожалуйста, уходи.

Я в последний раз взял в ладони ее лицо и поцеловал.

22 декабря 1754 г.

Снег валил не переставая всю дорогу от Вюрцбурга до Дрездена. Но в Саксонии я требовал на каждой станции лучшую лошадь и добрался до дома на девятый день. Завтра курфюрст примет меня.

23 декабря 1754 г.

Его величество пребывал в прекрасном настроении.

– Ну, мой дорогой Иоганн, что ты мне расскажешь? Я поведал курфюрсту о повешенных разбойниках, о праздновании помолвки в Швайнфурте, о приеме, оказанном мне в Вюрцбурге, о переговорах с актерами, согласившимися дать спектакль в нашем оперном театре 3 февраля, и о впечатлениях, полученных на обратном пути. Только о Юте не сказал ни слова.

Симон положил бумаги на стол и начал тереть глаза.

– Поздно уже. Давай на этом прервемся, а то мне рано вставать. Завтра вечером продолжим.

– Но послушай, – возразила девушка. – Нельзя же вот так просто прерваться на полуслове!

– Клаудиа, прошу тебя! Я устал до смерти!

– Ладно. Тогда дай мне пока первую часть. Я перечитаю еще раз. Может, найду что-нибудь полезное. Или ты уже за что-то зацепился?

– Нет. Пока все соответствует тому, что рассказал Хильбрехт. Если хочешь, читай дневник дальше.

– Но мы ведь договорились читать вместе. Нет, лучше я просмотрю еще раз первую часть.