Текст книги "Бесы в Париже"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Да нет, вряд ли она догадалась, что за ней следят. Об этом редко кто догадывается. Даже агенты КГБ, уж на что тренированы, то и дело теряют бдительность. Потому только и попадаются. А эта просто тупо повторяет все, что делала вчера.

– Бобер – на Контроль. Автобус остановился напротив станции Луи Блан. Мы в потоке машин чуть позади. Вот она. Вышла, перебегает дорогу, скрылась в метро…

– Контроль – всем, кто недалеко от станции Луи Блан. Действуйте по плану, внимание!

Двое из машин – Лиса и Бобер – заскочили в метро секунд через двадцать. Им было известно, что преследуемая скорее всего поедет в сторону Порт Итали, но на тот случай, если она изменит маршрут, один из этих двоих побежал на противоположную платформу.

Тот, что направился в сторону Порт Итали, сложением напоминал Леона: грузный, и ходок никудышный. Как бы он ни спешил, но преодолеть бегом три марша вверх по ступенькам он был не в силах. Как ни старался, но на платформе ему мигнули хвостовые огни поезда, девчонки нигде не было. Агенту мгновенно представилось понижение в должности, перевод из ДСТ в обычную полицию. Господи, опять ходить в форме, участвовать во всяких там облавах и драках, да еще где-нибудь в провинции! Он чуть не разрыдался. Он не знал, что Баум предусмотрительно послал человека на Восточный вокзал, и был убежден, что девчонка смылась – всех перехитрила, чертова сука! Он просто опомниться не мог, его даже затошнило…

Он крикнул напарнику, стоявшему на противоположной платформе, чтобы тот шел к машине и передал новость. А он следующим поездом уедет на Восточный вокзал. Зачем – он и сам не знал. Никакой надежды не было, но вдруг… Все бывает. Каким-нибудь чудом он ее засечет и реабилитируется, спасется от мундира, от провинции…

Тем временем Ингрид ехала в первом вагоне предыдущего поезда, проехала Шато Ландон и сошла на Восточном вокзале, точно так, как накануне. Перескакивая через ступеньки, она быстро взбежала по лестнице и свернула в левый туннель, к платформе, откуда можно попасть на ее линию. Туннель был пуст: немногие пассажиры вышли из вагона и направились к выходу в город. У поворота она оглянулась: сзади никого! Неплохо. Все оказалось так просто – она же говорила! Никому другому нельзя было доверить такое задание. Все сошло гладко – это поддержит моральный дух остальных. Так надо – трудные задания выполняй сам. Постоянно доказывай им, что ты лучше, смелее, не им чета. Так ее учили в тренировочном лагере в горах Гарца. Множество раз повторяли – служи примером. Веди за собой, будь всегда впереди. Да, лучшие иногда падают, но каждому на смену придет полдюжины новых, закаленных и несгибаемых. Политически – и даже статистически – это логично. Так ее учили. Эта теория правильна, в этом Ингрид уверена. В туннеле за поворотом она увидела человека – он стоял, прислонясь к стене, будто ждал кого-то. Прямо в том месте, откуда расходятся в разные стороны две лестницы. Выглядит подозрительно. Похож на шпика. Дешевый темный костюм – в этакую-то духоту, тяжелые ботинки, стрижка немодная. Главное – лицо, как у полицейского. Внезапно вспомнила: вчера она как раз здесь стряхнула хвост. Вполне подходящее место, чтобы избавиться от преследования: за поворотом никто ничего не увидит. А на развилке взбежать по одной из лестниц и смешаться с толпой…

А может, он вовсе и не ее дожидается? Даже если он и шпик… Впрочем, ей-то что до этого? Ведь у него может быть инструкция арестовать ее тут же, а не следить за ней… Не дойдя метров пятнадцать до поворота, где стоял незнакомец, она решилась. Сняла сумку с плеча и на ходу стала что-то искать в ней. Подойдя, обратилась прямо к нему:

– Прикурить не дадите?

Агент – это был Морис – сунул руку в карман пиджака и уже протягивал ей зажигалку, когда рука девушки выскользнула из сумки, держа маленький пистолет с глушителем. Туннель все еще был пуст. Она поднесла оружие к голове собеседника, будто это было самое что ни на есть обычное дело, и дважды выстрелила в упор, целясь между глаз. Выстрелы были почти не слышны – на станции стоял обычный шум.

На лице Мориса проступило изумление, из отверстий между глаз хлынула темная кровь, колени подогнулись, и он стал медленно сползать по стене на грязный пол. К тому моменту, когда тело вытянулось неподвижно, убийцы рядом уже не было: она взбежала по лестнице, и толпа поглотила ее.

Грузный человек, прибывший следующим поездом, оказался на месте убийства, когда вокруг тела уже собралась кучка людей.

– Пропустите, полиция! – крикнул он. Узнав убитого, он испытал острое чувство горя и бессилия, почувствовал спазм в желудке и не заметил своих слез, неудержимо бегущих по лицу.

А Ингрид снова благополучно добралась до Фобур Сен-Дени, свернула в пассаж и быстро вошла в мастерскую.

– Ну как? – спросил хозяин.

– Нормально. А Серж вернулся?

– Только что.

– Избавился он от машины?

Хозяин кивнул.

– Отлично. Я переоденусь и пойду в штаб доложить. Оружие оставлю здесь, а ночью от него избавлюсь. Как ты думаешь, правильно?

– Ну раз ты так считаешь…

Она прошла в заднюю комнату, где ее ждал Серж.

– Я же говорила – никаких проблем, – похвасталась она. – Только пришлось застрелить чертова шпика. Просто на всякий случай. Он скорее всего и не за мной охотился, но так спокойнее. Мне нужен новый револьвер. Поищи, ладно? Ты знаешь, что мне нравится.

Через боковую дверь она вышла в грязную вонючую уборную, и тут ее несколько раз вырвало.

Глава 7

Порт Жавель, что на левом берегу Сены, в западной части Парижа, связывает между собой мосты Гариньяно, Мирабо и Гренель. В свое время здесь останавливались большие баржи, перевозившие грузы с океанских судов из Руана вверх по Сене до самой столицы. Но в наши дни он утратил свое значение: вдоль берега располагаются только какие-то конторы, имеющие отношение главным образом к перевозке стройматериалов – песка, гранита и прочего, а также несколько небольших складов, маломощные краны и гаражи. Баржи заходят в Порт Жавель редко, зато почти по всему берегу тянутся причалы – к примеру, для плавучей прачечной, где все еще стирают белье (вряд ли она сможет просуществовать долго), для случайных судов, забредающих в эту часть Сены. А еще здесь нашли постоянную стоянку десятка два плавучих домов – крытые баржи, в которых то ли из романтических побуждений, то ли по бедности обитают какие-то люди. В будни, если разгружают баржу, здесь кипит жизнь, вдоль берега снуют грузовики. По выходным и вечерами пусто, разве что какое-нибудь судно заплывет.

Знакомая нам блондинка – она, правда, снова превратилась в смазливую брюнетку и теперь вполне могла бы сойти за любимую секретаршу какого-нибудь босса – села в метро на станции Страсбур Сен-Дени и с двумя пересадками доехала до станции Жавель. Было уже около шести – час пик. Служивый народ спешил к метро, и ей пришлось протискиваться сквозь толпу. По боковой лестнице моста Мирабо она медленно, то и дело озираясь, спустилась на набережную. Навстречу попались рабочие из порта, некоторые пытались с ней заигрывать, но она и внимания не обратила. Спустившись, Ингрид прошла было налево по берегу метров пятьдесят, но резко повернулась и зашагала в обратную сторону. Хвоста нет, убедилась она, никто не следит. Так она шла вдоль реки еще несколько минут и приблизилась к одной из крытых барж, пришвартованной поодаль от остальных. Баржа казалась довольно ветхой, не мешало бы ее покрасить, починить сходни. Едва различимыми готическими буквами на борту было написано: «Мария Луиза».

Девушка оглянулась последний раз и быстро поднялась на борт. Потом спустилась по ступенькам в открытый люк и дважды стукнула в дверь, ведущую во внутренние помещения. Подождала, постучала снова.

Дверь отворилась, пропустила ее и закрылась. Внутри все выглядело совсем по-другому. Уютный, аккуратно прибранный салон, на диванах вдоль стен множество подушек, книжные полки украшены какими-то керамическими вещицами. Середину узкого помещения занимал длинный стол. Вокруг него сидело четверо; перед ними несколько банок с кока-колой, переполненные пепельницы и две карты парижских улиц. Иллюминаторы, выходящие в сторону набережной, были открыты, но воздуха пропускали мало, да и тот горячий, пыльный, сухой. Из-за табачного дыма нечем было дышать. Негромко звучало радио, передавали городские новости.

– А, вот и товарищ Ингрид! – приветствовал ее человек, сидевший во главе стола. – Достала?

– Разумеется! – Пришедшая вынула из сумки конверт и положила на стол. Потом села на свободный стул, открыла банку кока-колы и выпила залпом.

– А как парень?

– Порядок. Допрашивать уже некого.

– План задуман слишком сложно, риску много, – произнес кто-то. – Например, если дело до конца не довели бы, то парень на допросе мог расколоться. Чересчур замысловато, если всего-навсего требуется доставить конверт.

– Так распорядился Феликс, – резко возразил тот, что сидел во главе стола. – Обсуждению не подлежит. Ингрид эту проблему решила. Сработано блестяще.

Он взял конверт и осмотрел его.

– Чего ж они его не вскрыли, подонки? – Он внимательно разглядывал то место, где конверт заклеен, и надпись, тщательно скопированную специалистом из ДСТ. – Любой идиот бы увидел, что оно адресовано Сейнаку, даже кретины-полицейские знают: он в «Юманите» самый главный. И это после всех наших трудов! – Он помолчал, оглядел собравшихся: – Что теперь делать будем?

– Надо посоветоваться с Феликсом, – сказал один из присутствовавших. – Эта проделка с протоколом Комитета обороны задумана здорово. Ее политический заряд побольше, чем у десятка бомб. Одно дело – услышать, что где-то далеко от тебя взорвалась бомба, и совсем другое – если знаешь, что мы проникли в самое сердце государственной машины.

Ингрид вмешалась:

– После всего, что мне пришлось сделать, мне бы не хотелось отказываться от этой игры. Еще ведь я и шпика пристрелила. Пару часов назад на Восточном вокзале…

– Мы слышали. Он умер.

– Очень бы я удивилась, если б он жив остался. – Это было сказано равнодушно, между глотками кока-колы.

– Товарищ Ингрид слишком много на себя взяла, – отозвался тот, что предложил посоветоваться с Феликсом. – Стрелять в полицейских в метро в час пик, днем – работа для крепких парней, а не для лидеров.

– Лидер должен вести за собой, – вскинулась та. – Руководить на передовой. А не из уютной комнаты в штабе. – Ее голос прозвучал так, будто она с трудом подавила истерику.

– Но я же не осуждаю. – Говоривший как бы отступил.

– Еще бы! – Голос Ингрид окреп. – Не то у тебя положение, Бруно, чтобы меня судить. По части теории ты силен, но уж насчет того, чтобы действовать… Лучше бы тебе ограничиться дискуссиями по вопросам стратегии, а тактику предоставь другим.

– Хватит, – вмешался главный. – Спором делу не поможешь. Нам бы следовало начать с того, что поздравить товарища Ингрид с успехом ее миссии. Она всем нам показала пример. Теперь, когда документ снова у нас, следует пересмотреть и теорию, и практику задуманной операции, чтобы, согласно предложению Рене, передать Феликсу нечто конкретное. Слово имеет товарищ Бруно.

Тот, что препирался с Ингрид, откашлялся и, наклонившись, оперся о стол локтями. Его внешность соответствовала его занятиям – он преподавал общественные дисциплины в Сорбонне, только звали его там вовсе не Бруно. Лет тридцати двух, бледный, с гладким, хорошо ухоженным лицом, типичный представитель среднего класса. Этому впечатлению несколько противоречили длинные густые усы, свисающие на мексиканский манер, – они смотрелись как некий вызов, признак несогласия с общепринятым. Голос звучал интеллигентно и на удивление мягко.

– Давайте смотреть шире, – начал он. – Наша цель – дестабилизация. Феликс рассудил, что утечка информации из Комитета обороны вызовет тревогу в обществе и спровоцирует панику в прессе, поскольку Комитет обороны считается самой засекреченной организацией в стране. Больше даже, чем само правительство. – Он закурил и выдохнул целое облако дыма в воздух и без того насквозь прокуренного помещения. – Задача была такая: раздобыть сугубо секретные документы и устроить так, чтобы их обнаружили при подозрительных обстоятельствах. Имя Сейнака на конверте – дополнительный маневр, чтобы дать толчок охоте за ведьмами и приблизить нас к главной цели: показать нации, что левые – предатели. Способные, умные, но предатели. В то время как мы, правые, – это и есть сама нация. – Он снова затянулся сигаретой. – Наша позиция неизменна: мы отлично усвоили урок, данный нам горсточкой террористов – тех, кому удалось в конце прошлого века терроризировать Париж. Они взрывали свои жалкие самодельные бомбы там и сям: то в здании парламента, то в кафе у вокзала Сен-Лазар. «Как могут эти безумцы рассчитывать, что им удастся повлиять на судьбу нации? – говорили люди. – Да это просто сумасшедшие!» Но они не были сумасшедшими. В этом может убедиться каждый, кто не поленится почитать материалы суда над Вейлантом и Эмилем Анри. Они утверждали: бомба может изменить климат в обществе. Она способна достичь того, что не под силу никакой политической кампании. И, конечно же, они были правы. В наших сегодняшних условиях одна бомба стоит миллиона избирательских голосов. Нет более эффективного средства, чтобы вымести всю эту демократическую чепуху из мозгов обывателей и убедить их в том, что нации необходимы жесткое правительство и сильный человек у руля. Эта диалектика неопровержима…

Казалось, собственная речь действовала на него, как дурман, он слушал себя, забыв о присутствующих, и собственная логика, не встречая возражений, разила его наповал. Теория обретала плоть. Пьянящий, всепоглощающий момент творения истории!

Он притушил недокуренную сигарету, зажег новую и продолжал:

– Я думаю, Феликс согласится, что следует еще раз попытаться выполнить наш план. Под самым носом у полиции. Говорю это как человек, разработавший всю операцию от начала до конца, но, надеюсь, вы не предполагаете, что тут у меня чисто личный интерес. – Его манеры и речь оставались точными и педантичными.

– А почему бы не подкупить какого-нибудь журналиста? – Вопрос задала девушка.

– Боюсь, это бесполезно. Полиция поверит только в то, до чего она сама докопается. А нам необходимо, чтобы в это поверили. В конце концов утечка информации из Комитета обороны и вправду существует. Мы должны быть уверены, что никакая полицейская ищейка не заподозрит подлога. Пусть считают, что за этим кроются Советы. А для нас главное, чтобы так называемые государственные мужи почувствовали свое бессилие. Чтобы поняли: хозяева тут мы, а не они. Некоторые животные гипнотизируют намеченную жертву – вот образ, который я вижу перед собой…

Наступило короткое молчание, слышно было только пыхтение проходящей мимо баржи.

– А на мой взгляд, вся эта затея с мотоциклистом и несчастным случаем чересчур сложна, – заявила Ингрид, которую явно раздражали слова и манеры Бруно. – Ну ладно, пришлось ликвидировать этого малого, он для того и был предназначен. Но уж больно все хитроумно. Мы прямо как кучка интеллигентских ханжей – все норовим показать, какие мы умные. А нужно нечто простое, практичное, тесно связанное с политической ситуацией. Поменьше философии, побольше дела.

– Никому не запрещено вносить свои предложения, – сухо ответил Бруно, выдыхая сигаретный дым. – Я на монополию идей не претендую.

– Надо передать Сейнаку конверт в редакции «Юманите» или еще где-то и устроить так, чтобы полиция это дело сразу засекла.

– А как это устроить? Полицейским, чтобы провести специальный рейд, нужны основания, а чтобы эти основания появились, надо что-то придумать.

– А если его просто переслать почтой в «Фигаро» или на телевидение?

– Не годится. Оно попадет в министерство внутренних дел, там все постараются замять, газеты напишут только то, что им позволят. А если отправить в более независимое издание, то вся пресса завопит, что это подлог, и полиция с великой радостью это подтвердит. Уж если чему-то учиться у истории, то это тому, что с помощью насилия легче чего-нибудь добиться, чем законным путем. Вот хоть дело Дрейфуса – они же знали, что он ни в чем не виноват, и все же, совершенно правильно, с моей точки зрения…

– Знаем, слыхали, – перебил его главный. – Но сейчас-то что предпринять? – Он повернулся к самому молодому из всех, тому, что сидел от него слева, – бледному худому юнцу, который пока не произнес ни единого слова. Сняв с левой руки кольцо с печаткой, он вертел его в тонких пальцах. Наголо выбритая голова придавала ему вид ревностного семинариста, который все свое время проводит за чтением благочестивых текстов.

– Рене, когда ты увидишь Феликса?

Не отрывая взгляда от кольца, тот ответил кратко:

– В воскресенье, как обычно.

Казалось, происходящее его не занимает.

– А до тех пор мы должны выработать свои предложения. Если у вас появятся какие-то идеи, вы все знаете, как меня найти. Теперь пошли дальше. Обсудим ликвидацию Лаборда прошлой ночью.

– Чистая работа, – сказал кто-то. – Слишком даже чистая для этого вонючего подонка. Такие легкой смерти не заслуживают.

– Передашь исполнителям наше мнение? – обратился главный к Ингрид.

– Передам.

– От машин они избавились?

– Да.

– Бруно, как бы ты оценил нашу инициативу с политической точки зрения?

– Лаборд сотрудничал с социалистами и оставался членом правительства. Теперь его наверняка заменят Фруассаром, у коммунистов же это единственная подходящая кандидатура. А этот будет гнуть жесткую линию, потому что ничего не забыл из того примитивного ленинизма, который выучил двадцать пять лет назад. Социалистов он ненавидит, у него главная забота, чтобы партия оставалась марксистской. А это отпугнет от нее многих избирателей. И, стало быть, мы видим редкий случай политического убийства, которое способно на практике изменить политический курс.

Он мыслил формулами, пренебрегая частным ради общего. Убитый полицейский представлялся ему лишь деталью политического процесса, вообразить его как личность он был не в состоянии. Точно так же, как людей, разорванных бомбой на куски, – это просто динамика жизни, появление на свет новых политических возможностей. Лишь политикой он жил – и больше ни к чему не был приспособлен. Глубоко внедрившееся в его душу сознание исторического смысла всего, что бы ни происходило вокруг, не оставляло места даже для оценки и осмысления собственных поступков.

– В субботу Фруассар наверняка одержит победу и станет генсеком компартии, – продолжал он. – Я уверен, что это уже решено.

– На эту неделю намечены еще акции? – спросила Ингрид.

– В Париже нет. Кое-что планируется в провинции. Встретимся на той неделе. Все. Расходимся по одному.

Политические расчеты человека, которого называли Феликсом, в чем-то совпадали, но кое в чем и отличались от тех, что производились в штабе. Те, кто входил в состав штаба, и сотрудничавшие с ними люди из государственного аппарата ставили целью заменить нынешнюю парламентскую систему более авторитарной, более «национальной», более дисциплинированной и иерархичной – под этими удобными эвфемизмами скрывалась мечта о диктатуре правых. Амбиции Феликса были куда скромнее – он просто искал защиты от левых, полагая, что следует защищать от них страну, даже если за них – большинство избирателей. Против насилия, взятого на вооружение правыми, он ничего не имел и потому рассматривал штаб как своих союзников. Будучи достаточно изощренным в политике, он сознавал, что нынешнее положение дел – лучший вариант из всех возможных: наиболее безопасный, меньше всего доступный вмешательству извне, наиболее стабильный. Но ему хотелось переместить политические акценты, сдвинув их вправо.

Каждая взорвавшаяся бомба дискредитирует правительство в той же степени, что и левых экстремистов, которым все эти взрывы приписывают, – это очевидно… Но если штаб рассчитывал разом избавиться таким образом и от левых, и от правительства, и от системы, их создавшей, то Феликс-то точно знал, что система устоит. Активисты штаба, префект полиции, министр обороны и все прочие могли предполагать, что им угодно. Но он, Феликс, игрок поискуснее. Он заигрывает с чертом, ловит, можно сказать, на блесну дьявола, но рассчитал длину удочки точно. Он и взаправду был опытным авантюристом, умевшим ловко балансировать на тончайшей нити между политикой и террором.

– Денек выдался не из приятных, – признался Баум жене в тот вечер. – Что на ужин?

– Мясо, жареная картошка и очень вкусный салат.

– Хорошо. А то печень опять пошаливает.

– Это потому, что ты нервничаешь, – сказала жена. – Каждый раз, как у тебя на работе нервотрепка, так у нас проблемы с твоей печенью. Примешь что-нибудь?

– Потом, может, одну таблетку. – Он вздохнул и ногой потрогал кошку. – Ну и денек…

– На этой рубашке манжеты совсем протерлись, – заметила жена. – Пожалуй, я их переверну.

– Ну и дурака я свалял! А все гордыня. Самоуверенность. Самомнение.

Жена знала, что он так и будет твердить о событиях, которые его расстроили, подробнее же все равно ничего не скажет, а потому и не спросила ни о чем. Вместо этого она ушла на кухню, бросила ломтики очищенного картофеля в скворчащее масло, проверила, как жарится мясо в гриле, и закончила накрывать на стол. На всю квартиру приятно запахло чесноком.

Баум сидел в кресле, согнувшись и опустив голову, размышляя о своей печени. Потом мысли его перескочили на Жоржа Вавра: что он скажет, когда ему доложат о сегодняшних событиях? Потом – как ни крути, а профессия брала свое – он долго и тщательно прикидывал, что делать дальше. Надо действовать по запасному плану, тому самому, который он до поры скрывал от Вавра. По плану, приготовленному на тот абсурдный, совершенно невероятный случай, если девчонка от них уйдет.

План вовсе не плох, но Баум уже выбрал кредит доверия, терпения и дружеского расположения шефа. И ничего удивительного не будет, если Вавр выйдет из себя, тогда это дело у него отберут. Его, Баума, просчет привел к гибели хорошего человека – куда уж хуже… А в чем состоял этот просчет? В том, что он поверил, будто противнику не под силу состязаться с ДСТ – раз уж тут собрались такие компетентные, такие проницательные люди. А враг оказался еще более компетентным: ловким, проницательным и безжалостным. Если уж женщины стреляют в полицейских среди бела дня, в общественном месте, то на что же способны мужчины? Это была отрезвляющая мысль.

Ужинали в молчании. Эстелла знала, когда можно говорить, а когда следует оставить мужа в покое, наедине с его проблемами. Невзирая на все неприятности и боль в печени, Баум воздал должное и мясу, и воздушному пирогу из кондитерской. С кофе он выпил большую рюмку коньяку – еще одна примета того, что день у Альфреда действительно был тяжелый.

– Может, я могу чем-то помочь?

Он улыбнулся и погладил ее руку.

– Спасибо, нет. Прости меня, завтра я буду в порядке. Новый день – новые возможности, не сомневаюсь.

Против обыкновения ночью ему снилась работа, и сон этот был странный. Девушка-убийца и утечка информации из Комитета обороны в нем не участвовали. Бесконечным свитком развертывались перед ним события, происходившие в Булонском лесу, – те самые, которые заставляли его на прошлой неделе пристально вчитываться в архивные документы и вызывали беспокойство в печени. Но во сне он ясно понимал смысл этих событий и не видел в них никакой тайны. Проснувшись, он мучительно пытался связать в памяти расползающиеся ночные видения, зная при этом, что ни за какие блага в мире ему их не вспомнить.

А вот чего Альфред Баум не знал – так это того, что пока он, пренебрегая состоянием своей печени, наслаждался кулинарными достижениями Эстеллы, президент сидел за бутылкой белого, закусывая копченой ветчиной. Его собеседником и собутыльником был министр внутренних дел Ги Маллар, которого он, президент, не любил и которому не доверял. Однако, будучи прагматиком, льстя себе мыслью, что это полезно для страны, для интересов его партии на выборах, не говоря уж о личных интересах в равной приблизительно степени, он решил подбросить своему коллеге одну любопытную идею.

– Префект полиции, – начал он, накладывая себе добрую порцию ветчины, – или непроходимый дурень, или мошенник. – Он выжидательно посмотрел на Маллара.

– Нет, он не мошенничает, – отозвался Маллар. – Правда, в этой истории с бомбами он мало преуспел. Ему чего-то не хватает… Воображения, что ли?

– В армии такой пошел бы под трибунал, – сказал президент. – За милую душу! – Он прожевал наконец ветчину. – Я вам кое-что хочу предложить.

Министр внутренних дел вскинул брови: с президентом всегда надо держать ухо востро и говорить как можно меньше. То, что президент сказал сейчас, по меньшей мере некорректно. Да он и никогда корректностью не блистал. Искренностью тоже. Абсолютно беспринципный человек. Так что министр на всякий случай промолчал.

– Я считаю, – продолжал президент, – что в интересах нации надо его от этого дела отстранить.

– Но в делах такого рода без полицейских не обойтись: у них есть опыт…

– Да что он нам принес, этот опыт, в данном случае?

– Пожалуй, действительно ничего.

– Тогда что мы теряем?

– Но кто этим займется?

Президент, чрезвычайно довольный своей идеей, заставил министра подождать ответа – прикончил ветчину, отхлебнул еще вина, вытер рот салфеткой и только тогда сообщил:

– Контрразведка. Департамент безопасности. У меня к ним больше доверия. Что скажете?

– Но по закону контрразведка действует только в случае чрезвычайной опасности. Разве сейчас нам угрожает нечто чрезвычайное?

– А разве нет? Вы же сами слышали: префект заявил, будто террористы обучаются за рубежом и оттуда получают оружие.

– Но это же очевидно, господин президент!

– Так именно в задачи контрразведки входит выявлять подобные вещи! Вы сами скажете Вавру или мне сказать?

– Могу я.

– А префекту полиции?

От этой мысли Маллар поежился.

– Знаете, могут возникнуть осложнения, у него много друзей в прессе. Лучше пусть все исходит от вас.

Ответ президента прозвучал недовольно:

– Этот тип – ничтожество. Безнадежный дурак. Какая тут трудность? Я завтра все ему скажу.

Он налил себе еще вина.

– Тут одна проблема замаячила на политическом горизонте…

Ги Маллар промолчал. Пусть теперь президент подождет ответа.

– Возможно, она поважнее всех остальных. Звонили из Вашингтона. Попахивает крупными неприятностями – американцы мастера заваривать кашу.

– Кто звонил?

– Секретарь их президента. Прямо от имени этого клоуна в овальном кабинете. Вы знаете, что сейчас Киссинджер в Брюсселе на заседании совета НАТО? В качестве как бы советника – сами понимаете, власть без всякой ответственности, – прямо мечта. Так вот, оказывается, добрый наш доктор собирается явиться в Париж с частным визитом и повидаться с президентом республики. У него ко мне личное поручение от президента Соединенных Штатов.

– Когда же вы этот подарочек получите?

– Премьер-министр и я встречаемся с ним в среду. Тут есть еще одна любопытная деталь: приезжает и Брубек.

Брови Маллара удивленно поднялись:

– А ЦРУ-то что здесь надо?

– Их, видите ли, беспокоит ситуация, сложившаяся во Франции, и они планируют какое-то вмешательство. Вы хотите сказать, их это не касается? Как бы не так! Вы правы, только Брубека это не остановит. Вот почему я и настаиваю, что с бомбами дело не терпит, надо спешить.

– Естественно, – согласился Маллар. – Разумеется!

Когда он ушел, президент позволил себе слегка улыбнуться: он остался доволен беседой. Если удастся этот орешек расколоть – тем лучше. Ну, а если и ДСТ потерпит неудачу, всем станет ясно, что виноват Маллар, ведь ДСТ подчиняется непосредственно министру внутренних дел. Этот провал дорого ему обойдется – дороже, чем префекту полиции, потому что в глазах общества полиция давно некомпетентна, или коррумпирована, или и то и другое вместе. Но ДСТ – это совсем другое дело…

С точки зрения предстоящих выборов совсем неплохо, если Маллар обнаружит свою несостоятельность. Амбиции этого человека намного превосходят его способности.

Последующие четыре дня, до самого воскресенья, в Париже было спокойно, зато взрывы прогремели в двух провинциальных городах. За эти дни Баум уладил отношения с Вавром и убедил его, что новый план подлежит исполнению на том простом основании, что никто не сумел предложить ничего другого. В те же дни состоялась передача дела о террористах из рук полиции в ДСТ без всяких юридических санкций, поскольку в иностранный заговор никто не верил, тем более в заговор с целью шпионажа, то есть того, чем только и положено заниматься контрразведке.

В воскресенье в два часа пополудни молодой человек, которого в штабе называли Рене, сидя за рулем крытого грузовичка, отправился с улицы Вожирар, где он жил на верхнем этаже многоквартирного дома, в Булонский лес. Он остановился под деревьями на шоссе Этуаль, вышел из кабины и забрался в кузов. Через пятнадцать минут немолодой мужчина в серых брюках и безукоризненно чистой темно-синей куртке вышел из такси на перекрестке и не спеша зашагал по шоссе Этуаль. Заметив грузовичок, он свернул с тротуара в древесную сень и замедлил шаг: обычный воскресный фланер, явившийся на любовное свидание, а то и на поиски приключений.

Юный Рене вылез из кузова – его было просто не узнать! Туфли на высоких каблуках, шелковая блузка взамен майки, брюки вполне могли сойти за женские. На бледном, несколько женственном лице – косметика: губы подкрашены, глаза подрисованы, бритую голову украшает белокурый парик.

Он подошел к мужчине, тот взял его под руку, и они начали прогуливаться под деревьями. Это выглядело как обычное свидание и вряд ли могло заинтересовать какого-нибудь прохожего.

На сей раз в отличие от прошлого воскресенья поблизости не было ни машин ДСТ, ни его сотрудников, которые в поисках агентов КГБ вели игру в воров и полицейских. Разговор между Феликсом и Рене продолжался пятнадцать минут, и немногие свидетели этой встречи реагировали в точности как Люк – молодой полицейский из Нанта: с понимающей улыбкой провожали взглядом почтенного бизнесмена, назначившего в воскресный день свидание своей юной секретарше. Или официантке, которая по будням подает ему кофе со сливками в каком-нибудь кафе…

Потом Рене снова забрался в кузов грузовичка и вскоре уселся за руль, уже в мужском обличье. А тот, кого называли Феликсом, поспешил к шоссе, остановил такси и приказал ехать в Порт Дофен.

Рене еще некоторое время колесил по лесу, убедился, что за ним никто не следит, и, повернув к Порт Отей, въехал в город. Спустя десять минут грузовичок был припаркован на узкой улочке недалеко от моста Мирабо, а его хозяин пешком дошел до «Марии Луизы» и поднялся на борт.