Текст книги "Бесы в Париже"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14

– Этого мало, – вздохнул Баум. – Совсем мало. Несколько подпольных кличек – он их, может, вообще выдумал. А что он встречался с Хеммингом, которого знал как Феликса, в парке и в Булонском лесу, нам и самим было известно.

Он горестно покачал головой, разглядывая записку, которую составил Ассар. Ночью его вызывать не стали – Ассар рассудил, что скандал по поводу смерти Хаана вполне может подождать до утра. Он вызвал только врача, обслуживающего отдел, и дождался Баума, который появился ровно в восемь. Сообщая о том, что случилось, он постарался по возможности смягчить все обстоятельства, но это мало помогло.

– Вон отсюда! – заорал Баум. – Идиот! Чтоб я тебе здесь больше не видел!

После чего Ассар отправился спать, оставив краткий отчет о допросе.

– Теперь мы знаем четыре подпольные клички: Феликс, Бруно, Ингрид и Мария Луиза, – вероятно, одна из этих девиц приходила в больницу. Не очень-то мы продвинулись.

Алламбо притянул к себе листок.

– Тут есть одна деталь, – заметил он. – Может, конечно, это и мелочь, но Марию Луизу он назвал позже остальных, тогда, когда его спрашивали о месте встреч. Тут что-то есть, а?

– Это может означать, что у Марии Луизы они встречались. Но, черт возьми, как ее отыскать?

Алламбо достал сигарету, закурил.

– Давайте прикинем. Этот малый по воскресеньям встречался с Хеммингом в каком-нибудь парке. Свидания, видимо, всегда назначались на одно и то же время – с двух до трех и продолжались, судя по тому, что вы сами видели на прошлой неделе, около получаса. Дальше. Париж не такой уж большой город, парков у нас мало. Даже если последняя встреча состоялась в Бут Шомон, а он дальше всех от того места, где Хаана заметили полицейские, то все равно он должен был добраться до Порт Жавель примерно к четырем. А заметили его в пять, стало быть, у него был целый час, чтобы встретиться со своими и передать им приказы и инструкции Хемминга. Смотрим на карту: вот улица, с которой выезжал его фургон, – что ему там было делать? Разве что он там просто стоял. Эта улица не тупик, но за ней – лабиринт переулков, никто не выберет этот маршрут, если надо пересечь квартал.

Можно предположить, что Мария Луиза живет где-то здесь и встреча проходила у нее.

– Может, они к ней перебазировались с Фобур Сен-Дени, когда там жарко стало.

Посидели молча, каждый пытался осмыслить скудные результаты ночного допроса.

– По-моему, – заговорил наконец Баум, – у нас есть одна зацепка. Маленькая, правда! О том, что Хаан у нас, его приятели наверняка знают. Судя по тому, как быстро они заполучили его машину, это им стало известно почти тогда же, когда и нам. А раз так, то, стало быть, им известно и место, где его увидели, тот же человек сообщил. Значит, если Мария Луиза живет поблизости и встречи проходили у нее, то эти люди должны бы убраться оттуда немедленно и замести следы…

– Кроме самой Марии Луизы – ведь она там живет.

– …если, конечно, они не совершат ошибку, – продолжал Баум, он, казалось, не слышал слов Алламбо и беседовал сам с собой. – А они эту ошибку совершить могут – ведь целых четыре месяца действовали вовсю, и им с рук сходило: ни единой неудачи, ни одного ареста, кроме инцидента с Жан-Полем Масэ, да и тот им на пользу обернулся. А теперь вот этот случай. Они могут рассчитывать, что мы их убежища не обнаружим. Не станем снова проводить облаву: в прошлый-то раз она никакого результата не дала.

– Мы и не станем, – сказал Алламбо.

– Точно. Их догадка правильна. Я полагаю, они не тронутся с места. Надеюсь, удастся убедить в этом наше начальство…

Он развернул на столе карту, карандашом очертил окружность, центр которой помещался там, где мост Мирабо выходит на набережную, метрах в семидесяти пяти от того места, где замечен был белый «рено».

– Где-то здесь, – показал он, – живет наша Мария Луиза. И все, что нам остается, – прочесать этот квартал. Надежды мало, но все же лучше, чем сидеть сложа руки.

– Не намного лучше, – проворчал Алламбо. – У нас есть фото той, что приходила в больницу, покойника Хаана и Масэ, а также описание белой машины. Это все.

Уж если контрразведчика прижмут как следует, то он способен на великие свершения. Теперь, когда его загнали в угол, Альфред Баум это доказал. Позже, несколько лет спустя, он любил рассказывать об этом как о самой красивой и элегантной операции за всю историю работы департамента безопасности.

– И всего-то понадобилось четырнадцать часов! – с торжеством сообщал он каждому, кто соглашался его послушать. – Мы плюнули на финансовые соображения, поотрывали всех от работы, разбили несколько семей и, кажется, создали новые, прямо у нас в отделе. Главное, чтобы цель была общая, это единственный способ действия, если уж припечет. – В этом месте он делал паузу и улыбался самой хитрой из своих улыбок. – А ведь утром того дня я был в полном отчаянии – до парада оставалось всего пять дней.

Если по пунктам, то это выглядело так:

– владельцам трех газетных киосков в квартале было предложено поехать отдохнуть куда-нибудь на недельку, а за них поработают другие;

– кассирш на станции метро «Порт Жавель» заменили на время дамы из отдела, а штат уборщиков на этой станции был увеличен на две персоны. Оперативникам работа показалась не более утомительной, чем их собственная;

– квартал внезапно стал местом притяжения влюбленных. Они обнимались на мосту Мирабо. Они целовались в машинах на стоянках. Они неустанно прогуливались по набережной;

– двое оперативников стали мусорщиками и, хотя труд их не оплачивался, усердно чистили здешние вонючие помойки, проклиная свою судьбу;

– одетые весьма разнообразно, сотрудники и сотрудницы отдела прогуливались по кварталу, занятые чтением газет или, безусловно, интересным разговором, у некоторых были сумки с продуктами;

– почтенная матрона, лет тридцать просидевшая в архиве на улице Соссэ, превратилась в цветочницу – ее здоровенную корзину пополнял на рынке разъяренный сержант полиции, который никогда не предполагал, что ему поручат такую, с позволения сказать, работу. Но матрона была в восторге от новой должности и обосновалась у самого входа в метро, спрятав радиопередатчик в своей необъятной юбке.

– Ну, мы сделали все, – доложил Баум обеспокоенному Вавру. – Если что упустили, так дополним, я человек не гордый. Правда, квартал и так битком набит нашими.

Вавр вздохнул:

– Надеюсь, на сей раз повезет. Столько сделано, должна же быть хоть когда-то удача, мы ее заслуживаем.

– Еще мы могли бы Хемминга, он же Феликс, арестовать, – задумчиво предложил Баум.

– И часа не пройдет, как посольство кинется его спасать. Ну и что будет? Дипломатический скандал. Заголовки в газетах во всю страницу. Вопли из Вашингтона, а уж тут у нас какие вопли! Нет уж, такого лучше не надо!

– Я это и ожидал услышать. Но у нас на этого субъекта столько всяческих данных, что его дважды повесить можно.

– Дело не в нем. Дело в том, что такой скандал с политической точки зрения сейчас невыгоден. Забудем о Хемминге!

– Все-таки мне кажется, что было бы разумно посвятить президента в его делишки.

– Да ведь ничего не докажешь.

– Я мог бы связать его деятельность с тем, что делал Рене, а Рене был связан с Масэ, который передал в «Юманите» секретные документы. Звенья этой цепочки прочные, суд счел бы аргументы вполне убедительными. Но о суде, кажется, и речи нет?

– Я подумаю обо всем этом, Альфред, но мне сама идея пока не нравится. Что у тебя есть конкретно против Хемминга? Если дойдет до объявления его персоной нон грата, то мне понадобятся данные.

– Я их пришлю. Я написал резюме по его досье, этого достаточно. Но мы еще к этому вернемся.

В дверях он обернулся:

– Пожелайте мне удачи.

Совершенно секретно.

Информация из архива контрразведки о Рольфе Уолдо Хемминге.

Родился в Монреале (Канада) 9.8.1925 г., мать – уроженка Канады, отец – американец. Гражданин США.

Учился в государственных школах в Монреале и Бостоне, изучал конституционное право в Гарвардском университете. Закончил summa cum laude [3]3
  По всем предметам с отличием (лат.).


[Закрыть]в 1949 г.

Карьера.В 1950 г. стал членом коллегии адвокатов. Очевидно, в 1951 г. завербован ЦРУ. Ему протежирует Джеймс Энглтон – специалист по тайным операциям. Первая заграничная служба – в Тегеране в 1953-1954 гг., покинул Иран через месяц после путча, сместившего левое правительство и поставившего у власти шаха Пехлеви. В 1953-1962 гг., по всей вероятности, замешан в политических кризисах в Сирии и Ираке. В Конго с 1962 по 1965 г. – до того момента, как к власти пришел генерал Мобуту.

Сведения о деятельности между 1966 и 1975 г. скудны. Одно время работал в Вашингтоне, в разные годы – в Никарагуа и Сан-Сальвадоре. В 1975 г. назначен советником по культуре в посольстве США в Париже. Активно сотрудничает с конгрессом «За свободу культуры» и радиостанцией «Свободная Европа». Вероятно, осуществляет связи между этими организациями и ЦРУ.

Политические взгляды.Характеризуется как «ястреб» – сторонник самой жесткой политики по отношению к СССР и ужесточения антикоммунистической деятельности в Западной Европе. В частности, считает большим злом социалистические партии – по его мнению, они открывают дорогу к коммунистическому правлению. Симпатизирует крайне правым партиям и группировкам. Сведения почерпнуты из разговоров и отзывов его сотрудников. Никаких непосредственных контактов с правыми экстремистами не прослеживается.

Личные качества.На протяжении всей жизни – гомосексуалист, без долгих и прочных связей. Увлекается красивыми молодыми людьми 18-28 лет, но возраст может быть и другим. Время от времени появляется с приятелями такого рода в самых дорогих отелях: его доходы позволяют делать подобные траты.

Владеет английским, французским, итальянским, арабским, немного – испанским.

Контакты:министр обороны, министр заморских территорий, префект полиции, председатель Парижского коммерческого банка, ряд контактов в коммерческих и финансовых кругах плюс множество знакомств в мире искусства.

Заключение.Возможно, Хемминг проводит собственную политику, которая выходит за рамки деятельности ЦРУ. Возможно, что руководству ЦРУ известна далеко не вся его деятельность. Судя по тому, что Хемминг – один из немногих заметных сотрудников, которым удалось уцелеть после кризиса во время и после президентства Никсона (тогда уволен был даже Джеймс Энглтон), у Хемминга есть какой-то могущественный покровитель. Если это так, то, видимо, в его департаменте об этом не знают. Как бы то ни было, следует признать, что если мы попросим выслать его из страны, то и ЦРУ, и посольство США не сочтут наши доводы убедительными и из принципиальных соображений откажут нам в просьбе. Если же мы будем настаивать, то это немедленно скажется на положении сотрудников французского посольства в США, соответственно пострадают интересы Франции.

Подпись: Баум. См. досье № у/Н 8101877, Хемминг Р.У.

Фото: имеется. Отпечатки пальцев: только правой руки. Запись голоса: имеется. Сведения получены от: список осведомителей имеется. Качество информации: с момента прибытия во Францию – хорошее, за предыдущий период – мало конкретных обоснованных деталей».

В тот же день попозже Баум еще раз заглянул к Вавру. На столе лежал его отчет. Вавр неприязненно ткнул в него пальцем:

– Завтра в десять идем к президенту с этим.

– Вы сами просили о встрече?

– Да нет, нас вызывают.

– Ну и как вам? – Баум имел в виду резюме.

– Согласен – надо это показать президенту. Хотя бы для самозащиты.

– А что скажем насчет расследования утечки информации в Комитете обороны?

– Скажем как можно меньше. Предоставь это мне, я завтра к утру состряпаю им сценарий. Вообще я считаю, что политическим деятелям ничего не надо знать, кроме того, что скрыть уже невозможно. Даже президентам. Так что надо хорошенько тут все обдумать.

– Наибольшие улики – против министра обороны, – сказал Баум. – Но ничего мы не докажем, только добьемся грандиозного политического скандала.

– Уж это наверняка. Хотя мы-то знаем, что он приятель с Хеммингом. И ему сподручнее было, чем другим, передавать эти протоколы, раз они в его министерстве печатаются.

Вавр помолчал и спросил с озабоченным видом:

– В его досье ничего такого нет?

– Я смотрел – все чисто.

– А что этот твой Пишу говорит?

– Он каждый вечер встречается с нашим инспектором и передает ему всю хронику – где министр был, с кем виделся и т.д. При первой же встрече выложил все мерзкие сплетни – он своего начальника, оказывается, терпеть не может. Так что мы много чего теперь знаем о нашем приятеле Пеллерене, но, правда, такого, что нас не касается. Кроме одного – он, оказывается, запросил самые последние сведения о нас обоих.

– Много он интересного услышит! – рассмеялся Вавр. – Разве что ты содержишь пару блондинок на бульваре Сен-Жермен…

– У самого Пишу, – продолжал Баум, – были серьезные мотивы, чтобы скопировать протоколы и передать их. Все та же страховка – он боится победы левых. Но раз уж он такой боязливый, так почему бы ему не застраховаться и от правых? Во всяком случае, в наш список его внести надо.

– А кого еще?

Баум взглянул на Вавра исподлобья, чуть улыбаясь.

– Полагаю, некоего Ги Маллара – министра внутренних дел и нашего непосредственного начальника.

– Ты что-то знаешь, чего я не знаю?

– Ничего такого, что позволило бы мне утверждать с уверенностью. Только немного истории – я тут читал и перечитывал его досье, в общем-то, это занятие почти бесполезное. Но одну мелочь я заметил – может, она ничего и не означает, но любопытно все же. До того как заняться политикой, он был на дипломатической службе. В 1957 году поехал в Бейрут в качестве второго секретаря посольства и работал там два года. Бейрут – не такой уж большой город, и дипломаты разных стран там все друг друга знают. К тому времени, как приехал Маллар, Рольф Хемминг прослужил в американском посольстве уже целых два года и наверняка знал всех и каждого. Уж, конечно, такой коллекционер полезных знакомств не мог не подружиться с нашим Ги Малларом, тоже весьма общительным и тоже знающим цену подобным связям. Поверить не могу, что они не поддерживают знакомства здесь, в Париже. Однако обратите внимание – в досье Хемминга Маллар не упомянут. Это означает лишь одно: он и есть главный «приятель» Хемминга, и оба считают нужным держать свою «дружбу» в секрете.

– Ну, это уж пошел чистый вымысел. Хотя рациональное зерно в нем есть…

– Правда, с другой стороны, тот факт, что на протоколах инициалы Маллара, а не Пеллерена, свидетельствуют в пользу именно Маллара – Пеллерен стремился бросить на него тень и прибегнул к самому простому маневру.

– Если только это не двойной блеф. Оба на это способны.

– Вообще-то, – заметил Баум, – не так уж важно, который из двух передал протоколы. Просто любопытно бы узнать.

– Слушай, – сказал Жорж Вавр, – до парада всего пять дней, а у нас, кроме невнятных догадок, нет ничего. Ты как себя чувствуешь в связи с этим, а?

Баум ответил широкой улыбкой:

– Как я могу себя чувствовать? Ужасно! Но я полон надежд. Энергичен. В хорошей форме. И постараюсь отдел не подвести.

– Мое дело – шпионов ловить, – сказал Вавр. – В политике я ни бум-бум. Я и не выдаю себя за знатока. Объяснил бы ты мне, Альфред, за пять минут простыми словами, что этот Хемминг, как ему кажется, делает?

Баум покачал головой. Они снова сидели в кабинете Вавра – это было на следующее утро, в среду, 2 сентября.

– Я сам – политический невежда, – возразил он. – Мне бы кто объяснил, что, собственно, происходит.

– Но мне интересна твоя точка зрения, чтобы сравнить с моей.

Баум задвигался на стуле и уставился куда-то за спину Вавра, в открытое окно, будто из зашторенных окон здания напротив на него должно было снизойти вдохновение.

– Прежде всего, – начал он, – надо принять во внимание прошлое этого человека. Кто он? В университете учился блестяще. Но провинциален и не способен широко смотреть на мир, на общество; несоответствие желаемого действительному его раздражает. Я бы сказал – типичный американский провинциал, для которого вечную загадку составляют и буйство, невоздержанность людей из третьего мира, и хитроумные изыски и сомнения европейцев – он ничего этого не терпит, ему-то всегда все ясно. Поместите такого человека в перенасыщенную секретами и интригами атмосферу, какая обычна для Ливана, Черной Африки, Латинской Америки, и подержите его там некоторое время – что из него получится? Профессиональный конспиратор. Заговорщик. Враг демократии, потому что он никогда ее и не видел в действии, зато строго судит за компромиссы, отступления и прочие мелкие грешки, столь свойственные европейским демократиям. К тому же он развращен властью и деньгами, которые предоставляют ему те организации, на которые он работает. Вот таким, я думаю, был Рольф Хемминг, когда он появился в Париже в конце 1975 года. Провинциал, который многому научился, приобрел даже некоторый лоск, но мышление свое изменить не сумел.

– Пока убедительно…

– А тут он внезапно увидел самую циничную, самую конформистскую из всех западных демократий. Она привела его в ужас: подумать только, мы допустили существование огромной и агрессивной коммунистической партии! Социалисты, идеология и тактика которых ему абсолютно чужды, заигрывают, на его взгляд, с коммунистами. Левые с каждым годом завоевывают позиции. Среди правых неразбериха и вечные перебранки. Все кругом ищут политических выгод, пренебрегая моралью. А уж в морали и нравственности этот тип силен. Подобно Даллесу, он уверен, что нравственная миссия Соединенных Штатов – уничтожить Антихриста, то есть коммунизм. И он убежден – третий мир его убедил, – что подобные вещи делаются тайно. Конспирация против конспирации. Жестокость – за жестокость. В философской проблеме насчет того, возможно ли достичь высокой цели низкими средствами, ему нипочем не разобраться.

– Неплохая теория…

– Спасибо. Я стараюсь, но я ведь не профессионал. Итак, столкнувшись с обычным французским конформизмом, что должен был подумать этот человек? Что нам в нашей борьбе с коммунистической заразой не хватает единства цели. Надо бы скомпрометировать левых. Добиться этого тайными методами, никак не обнаруживая себя. Организовать какие-то акции. Для него это оказалось проще простого. С правыми маньяками он и раньше имел дело и знал: чтобы от злобных выкриков возле какой-нибудь синагоги они перешли к эффективной и напряженной кампании террора, им понадобятся только деньги и четкое руководство. А также вера в то, что Соединенные Штаты Америки их поддерживают. Вот это он им обеспечил.

Тактика у него проста и по-своему даже элегантна. Мишени олицетворяют существующий порядок – стало быть, атаки на них припишут левым, у них дурная репутация. Он уверен, что наше общество настолько плохо разбирается в политике, что непременно соединит мысленно взрывы с коммунистами и социалистами. Чтобы эти акции все же не приписали правым, он заручился прямой поддержкой людей, которые всегда найдутся среди высокопоставленных чиновников, тех, кого привлекает правый экстремизм, а если проще говорить – диктатура. Префект полиции в его схеме, несомненно, был ключевой фигурой. А заодно и Амбруаз Пеллерен. Были наверняка и другие, но не о них сейчас речь.

Что же касается этого отребья – всяких там Рене, Ингрид, Жан-Полей с их бомбами и автоматами, – они, без сомнения, уверены, что готовят контрреволюцию, которая приведет к власти фашизм. Выходит, сам Хемминг использует их, чтобы только слегка образумить слишком вольный, на его взгляд, нынешний режим, но его головорезы, а вместе с ними и префект, и прочие чины мечтают вернуть времена маршала Петена и Пьера Лаваля. Вот как бы я все это объяснил.

– Друг мой, отлично! Убедительно! А как ты полагаешь – ЦРУ и Белый дом в курсе дела?

– Представления не имею!

Вавр взглянул на часы:

– Пошли к президенту, доведем до его сведения минимум того, что могли бы порассказать.

Пока под разрисованным потолком, освещенным роскошными дворцовыми светильниками, президент внимал тому, что докладывал ему Вавр, Баум скромно сидел в сторонке. Вэллат, изможденный и непроницаемый, проводив их сюда, удалился, похоже, с некоторой даже радостью. Президент нетерпеливо барабанил пальцами по столу и смотрел на посетителей с плохо скрываемым раздражением. Он явно рассчитывал задать им трепку, но Вавр, солидный и малоподвижный, казалось, этого просто не замечал. Говорил спокойно, доверительно, с видом человека, который всегда и везде говорит одну только правду, ничего, кроме правды. Однако то, что он в данный момент втолковывал президенту, было не совсем правдой, а местами и совсем не правдой.

– В ближайшие двое суток, мы проведем ряд арестов, и это положит конец взрывам, – говорил он мягко. – На избирательной кампании это скажется положительно…

Президент молчал.

– Одного человека мы уже арестовали, – продолжал Вавр, – и он дал показания. Не такие подробные, как бы нам хотелось, но полезные. Кроме того, мы проследили связь между главарями преступной группы и одним человеком, о котором, я полагаю, вам, господин президент, следует знать побольше. Однако, прежде чем назвать его имя, хочу предупредить, что мы ничего не предприняли, чтобы пресечь его деятельность, поскольку находим это нецелесообразным. Судите сами, господин президент.

Он приступил к краткому и местами правдивому описанию деятельности Рольфа Хемминга.

– Смею предположить, – закончил он, – что вряд ли вы захотите предать это дело гласности. Что касается нас, оно вообще вне компетенции контрразведки.

Если президент и был удивлен, то никак этого не показал. Последовала долгая пауза.

– О роли Хемминга не говорилось нигде за пределами этих стен, – негромко произнес Вавр. – Ни наш министр, ни полиция ничего не знают.

– Вы сказали – двое суток? – резко спросил президент.

– Двое с половиной в крайнем случае, – не моргнув глазом ответствовал Вавр.

– Надеюсь, во время воскресного парада эксцессов не будет?

– Никаких оснований для беспокойства, господин президент!

– Благодарю вас. Держите меня в курсе через Вэллата…

– Опасное обещание, Жорж! – промолвил Баум, когда они спускались по лестнице.

– Я верю тебе, дружище. Иначе как бы я обещал?

Вечером премьер-министр Франции получил шифрованный телекс. Советник президента США по безопасности по-приятельски интересовался, достигнуты ли результаты – и какие именно – по тем вопросам, которые затронул во время своего пребывания в Париже доктор Киссинджер. А также каковы настроения в правительственных кругах по поводу предстоящих выборов – в американской прессе приведены данные опросов, где прогнозируется, что 55 процентов голосов будет отдано социалистам и коммунистам, причем перевес коммунистов возрастает. Тот факт, что запрос исходил непосредственно из офиса американского президента по телексу, а не по обычным дипломатическим каналам, не укрылся от внимания премьер-министра. Целых десять минут он беседовал по этому поводу с президентом республики, после чего тот, окончательно взбесившись, приказал Вэллату немедленно вызвать американского посла.

Посол, который получил копию телекса из Белого дома, понял, почему его вызывают столь поспешно. Покинув званый ужин в посольстве, он отправился на машине, специально присланной за ним, в расположенный по соседству Елисейский дворец. Президент через стол бросил ему телекс.

– Я в курсе дела, господин президент, – сказал посол.

– Прочтите еще и это!

Посол посмотрел протянутую ему последнюю сводку нью-йоркской фондовой биржи и не нашел, что сказать.

– Господин посол! – произнес президент неприязненно. – Будьте любезны информировать госдепартамент, а возможно, и самого президента Соединенных Штатов, что Франция все еще является суверенным государством. Высоко ценя дружеский интерес к нашим делам, никакого вмешательства в эти дела мы терпеть не намерены. Видимо, кто-то в Вашингтоне, плохо разбираясь в вопросах европейской политики, надоумил президента посоветовать французскому правительству принять административные меры против левых. Нам остается только надеяться, что подобные советы впредь не повторятся. Я разочарован, господин посол, в своих надеждах, что вы как государственное лицо разъясните вашему правительству суть нашей политики.

Он поднялся в знак того, что встреча окончена, и посол, помедлив чуть-чуть – его сознание было несколько затуманено немалым количеством выпитого за ужином, не говоря уж о двойном бурбоне до ужина, – откланялся.

Когда утром в среду открылись нью-йоркские банки (то есть в пять утра по французскому времени), выяснилось, что франк резко упал. Банковские круги выразили глубокое беспокойство по поводу нестабильной обстановки во Франции. Клиентам, имеющим коммерческие и финансовые интересы в этой стране, советовали проявлять максимальную осторожность. В течение дня курс франка опустился еще ниже. Того же ожидали в Лондоне, Цюрихе и в самом Париже. Напряженное ожидание катастрофы само по себе способствовало ее приближению.