Текст книги "Пожарная команда № 82"

Автор книги: Деннис Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ниппс берет ствол из рук Винни, и тот идет к открытому окну подышать чистым воздухом. Ждем, пока рассеется дым. Брандмейстер Ниброк внимательно осматривает все вокруг, потом уходит наверх: надо убедиться, что пожар никуда не распространился. Маккарти и Билли-о остались в горевшей комнате – они отбивают баграми обуглившуюся и вздувшуюся штукатурку. Время летит быстро. В последний раз проливаем комнату легкой струей воды. Дело сделано. Отбой.

В коридоре суматоха.

– Ограбили, обворовали! – кричит какая-то женщина. Около нее двое малышей. – Украли мой телевизор и магнитофон!

Смотрю на малышей. Двое мальчиков-дошколят в одинаковых курточках. Милые ребятишки. На их лицах – уныние. Пожар в соседней квартире окончился. Дело прошлое. А у них дома теперь какое-то время не будет ни субботних мультипликационных фильмов, ни «Улицы Сезам», ни «Мистера Роджерса».

Брандмейстер записывает данные – фамилию, номер квартиры. Он доложит в пожарную часть. А потом и полиция начнет расследование.

Помню, сестра Мэри Джин говорила нам, что украсть у соседа – грех более тяжкий, чем украсть, скажем, в универсальном магазине «Мейси». Я тогда учился в пятом классе и поверил, что так оно и есть. Я и сейчас верю.

В детстве я жил на восточной 56-й улице, в одном квартале к западу от Саттон-плейс. Всего лишь один квартал. Контраст между черным и белым миром я запомнил на всю жизнь. Уже тогда в Саттон-плейс жили только миллионеры. Зимой загорелые мальчики в пальтишках из верблюжьей шерсти дожидались на углу такси или школьного автобуса. У них в карманах всегда были деньги, на завтрак – во всяком случае. Но нам и в голову не приходило отнимать у них эти деньги. Потому что они люди. Вместо этого мы отправлялись в универсальный магазин «Блумингдейл». Три квартала вверх и два наискосок. Кожаные перчатки. Бейсбольные рукавицы. Карманные ножи. Рубашки. Галстуки. Запонки. Мы тащили все, что можно было продать. Универсальный магазин «Блумингдейл» – это всего лишь магазин. Людей же мы никогда не обворовывали.

– Думаешь, эти парни нарочно устроили поджог, чтобы словить рыбку в мутной воде? – спрашивает Винни, стаскивая по лестнице пожарный рукав и оглядываясь назад.

– Похоже на то, – отвечаю я; большего не скажешь. – Хорошо еще, – добавляю я, – что мы так быстро приехали. Не то бы к нам теперь еще один сигнал тревоги поступил.

– Точно, – отвечает Винни. – Нам крупно повезло.

Возвращаемся в часть. На часах – двенадцать тридцать...

Едим спокойно.

Бросаю в кружку 60 центов за сандвич и кипячу воду для чая. Я пью чай по-ирландски – напополам с молоком. На столе лежит чей-то журнал. По телевидению передают идиотское дневное шоу. Раздаются сигналы, но они адресованы только 85-й команде Пожарные этой команды стремительно выбегают из кухни. Беру журнал. Богачи с Парк-авеню сложились и выкупили из тюрьмы группу «черных пантер». В одном из фешенебельных небоскребов на Парк-авеню был устроен роскошный прием: разодетые дамы и господа и «пантеры» в туниках Статья раздражает – из головы не выходят ребятишки, у которых больше нет телевизора... Хватит философствовать. Посмотри на окружающий тебя мир. Хотя бы на Симпсон-стрит.

Снова звонки тревоги. Пожарный извещатель 2558. Выбегая из кухни, швыряю в мусорный ящик пакетик из-под чая. Угол Интервэйл-авеню и 165-й улицы. Капитан Олбергрей изо всех сил нажимает на кнопку сирены. Тридцать децибелов – в пустом помещении. Вой врывается в уши, бьет по нервам. Едва ли это безвредно.

Едем. За нами 31-я команда и машина брандмейстера. Сверкают красные огни, воют сирены, машина вздрагивает и подскакивает по булыжнику мостовой Интервэйл-авеню. Холод обжигает кожу, и я поднимаю воротник брезентовой робы.

Машина останавливается перед деревянным трехэтажным домом. Горит верхний этаж, и пламя уже выбило оконные стекла. Здесь потребуется большой рукав – в два с половиной дюйма. Беру ствол, три скатки рукавов и начинаю прокладывать линию в дом. Мимо пробегают ребята из 31-й команды. За мной следует Вилли Ниппс, за ним Билл Келси – они тащат рукава. Винни Ройс достает из пожарной машины сумку с противогазами, открывает ее и надевает противогаз. Космо Поскуло с водителем присоединяют насос к гидранту.

Капитан Олбергрей ждет на третьем этаже. Дым густой, почти липкий. Темные, коричневые клубы не находят выхода – один из пожарных прорубает отверстие в крыше. Но вот рукав набухает водой. Подхожу к капитану Олбергрею, чуть поворачиваю кран ствола. С шумом вырывается наружу воздух, словно из вентиля кислородного баллона. За ним – вода, она бьет об пол прямо передо мной.

– Порядок? – спрашивает капитан Олбергрей.

– Порядок.

– Тогда пошли.

Горят две комнаты окнами на улицу и, возможно, чердачное помещение. Круто разворачиваем рукавную линию вокруг перил на лестнице.

– Протяните рукав еще на десять футов! – кричу я Ниппсу и Келси.

Они волокут рукав, а я продвигаюсь к самому огню. Ползу на животе. Рядом капитан Олбергрей. Сзади – Ниппс, он поддерживает наполненный водой шланг. Во время работы у нас течет из носа, рот полон слюны. Задыхаюсь от кашля, но продолжаю работать со стволом – вверх, вниз, вокруг. Ройс перекатывается через Ниппса и хлопает меня по плечу.

– Беру ствол, Деннис, – доносится до меня его приглушенный противогазом голос. Подходит Космо, он тоже в противогазе. Теперь мы с Ниппсом можем перевести дух.

Снова на улице. Келси надевает противогаз, на тротуаре позади него лежит еще один – для капитана Олбергрея. Но теперь он уже не потребуется. Смотрим наверх, на третий этаж. Пламени нет. Сквозь обугленные рамы пробивается только дым. Пожарные из 73-й и 94-й команд стоят перед домом и волнуясь ждут приказа приступить к работе. Но им не велят двигаться с места. Через несколько минут они услышат приказ: «Отбой».

Мы с Ниппсом сидим на задней подножке машины. Я совсем выбился из сил. Закурить бы сигарету, да легкие не принимают. Пока обойдусь без курева. Сидим молча, обессиленные, зато исполненные сознания завершенного дела.

Молодой парень – негр лет 22 – ходит по комнате, качает головой. Невысокий, на вид кроткий человек, он, кажется, потрясен увиденным. Одет модно – расклешенные брюки и блестящая синтетическая куртка. Осторожно переступает через мусор на полу, чтобы не запачкать манжеты брюк.

– Вы здесь живете? – спрашивает его брандмейстер Ниброк.

– Да, это мой дом, начальник. Точнее, все, что от него осталось.

Брандмейстер записывает его фамилию и расспрашивает о причине пожара. Нет, он понятия не имеет, он сидел неподалеку, в баре, и вдруг слышит – пожарные машины.

Неожиданно в коридор врывается высоченная женщина.

– Где этот сукин сын? – вопит она. – Где этот сукин сын!

В ее руке огромный нож-мачете. Глаза выпученные, бешеные.

– Где этот сукин сын! – Это не вопрос. Утверждение. Она знает, кого ищет, знает, что найдет его здесь. Женщина крупная, но не толстая. Пудов пять. Она появляется внезапно, как дикарка из зарослей сахарного тростника. И стремительно бросается вперед с занесенным ножом в руке.

– Берегитесь, шеф!

Брандмейстер оборачивается, и в этот самый миг Маккарти обхватывает женщину сзади. Но она все еще неистово размахивает ножом и совсем немного не достает до брадмейстера.

– Я убью тебя, сукин ты сын! – кричит она, заливаясь слезами. – Я убью тебя.

Молодой негр, стоявший рядом, убегает в соседнюю комнату. Женщина отбивается. Трое пожарных с трудом удерживают ее. Маккарти, наконец, заставляет ее выпустить нож, берет его и бросает на пол. Женщина разражается истерическими рыданиями.

– Эта баба сошла с ума. Уберите ее отсюда! – кричит молодой негр. Он выглядывает из дверей, убеждается, что она больше не буйствует, и, чувствуя себя в относительной безопасности, снова выходит в переднюю. Легкий чад все еще поднимается от обуглившейся мебели.

Маккарти и Риттмен – двое дюжих мужчин – крепко держат женщину. При виде парня на нее снова находит бешенство, и она делает попытку вырваться. Но Чарли и Ричи ей не одолеть. Она убеждается в этом и стихает. Не отрывая глаз от парня, она говорит с ненавистью:

– Это дело твоих рук, и я убью тебя.

Парень всплескивает руками и отворачивается. Потом говорит тихо, но нервно, кривя губы:

– Разве я это сделал?

Женщина не отвечает, но по-прежнему пристально, с ненавистью смотрит на него. Парень повторяет свой вопрос, на этот раз громко, зло:

– Я это сделал? Боже мой, с какой стати я стал бы жечь свое добро, зачем мне сжигать дотла собственный дом?

– Ты сказал моей дочери, что сожжешь дом, – резко отвечает женщина. – Сегодня утром, когда она вышвырнула тебя отсюда, ты сказал, что сожжешь дом.

Вижу, как в ней снова закипает ненависть, желание ударить его. Она рвется из рук, и парень опять прячется в соседнюю комнату – видно, боится, что пожарные ее не удержат.

– Я убью тебя, сукин ты сын! – вопит женщина.

Брандмейстер Ниброк приказывает Чарли и Ричи свести женщину вниз. По транзисторному радиотелефону он передает своему помощнику приказ вызвать по радио наряд полиции.

– Полиция уже на месте, шеф, – следует ответ.

На этаже появляются двое полицейских. Брандмейстер перебрасывается с ними несколькими фразами, и они направляются в соседнюю комнату, чтобы допросить молодого парня. В комнату входит капитан Олбергрей и вежливо просит всех присутствующих выйти в переднюю – у пожарных здесь есть еще кое-какая работа. Комнату освобождают, и Космо открывает ствол для последней проливки.

– По окончании работы можете возвращаться в часть. – говорит брандмейстер нашему капитану. Тот же самый приказ поступает лейтенанту Лайерли и 31-й команде. Но пожарные 31-й команды остаются, чтобы помочь нам с рукавами: они всегда готовы помочь нам расцеплять, опорожнять и скатывать рукава.

Выходим – не видно ни молодого парня, ни женщины, ни полицейских. Чарли говорит, что все уехали на полицейской машине На мой взгляд, парень искренне возмущен тем, что его обвинили в поджоге, но разбираться в преступлениях – это уж не мое дело, на то есть полиция.

■

Кипячу на кухне кастрюльку с водой для горячего шоколада. Винни Ройс и Вилли Ниппс играют в шахматы. Я научился играть в шахматы еще подростком. Некоторое время наблюдаю за партией, но Вилли уже выиграл ферзя и обоих слонов – силы явно неравные. Чарли Маккарти и Ричи Риттмен разглагольствуют о футболе, об асах защиты. До меня доносятся фразы вроде: «Ну, он кому хочешь даст прикурить! Для такого игрока ничего не жалко, ей-богу!» Разговор этот меня раздражает.

Пробую шоколадный напиток, но он еще слишком горячий.

На столе лежит журнал «Плейбой». Перелистываю несколько страниц, вот интервью с актером Эллиотом Гулдом. В нашей стране немного надо, чтобы произвести впечатление. Принимаюсь за интервью, но меня опять выручает сигнал тревоги. Два звонка, потом девять, пять и шесть. Стэббинс-авеню и Фримен-стрит. Это совсем рядом, за углом.

– 82-я и 31-я на выезд. Брандмейстер едет тоже.

В нижнем этаже, где гараж, голос дневального на холоде звучит не так оглушительно. Он снова начинает что-то кричать, но тут звонит внутренний телефон. Дневальный снимает трубку.

– 31-я, отставить. 712-я, на выезд, – кричит он.

Выезжаем из депо, видим, как машина команды 712 уже несется по Интервэйл-авеню. Через полминуты мы на перекрестке Стэббинс-авеню и Фримен-стрит. Пожар в угловом доме, но горит лишь одна комната на нижнем этаже. Гидрант как раз напротив дома, тут требуются всего две скатки рукавов. Плевое дело.

– Проложить линию в два с половиной дюйма, – приказывает капитан Олбергрей.

Этот пожар можно было бы потушить и рукавом с меньшим сечением, но инструкция предписывает при тушении пожаров в подвалах и нижних этажах диаметр в два с половиной дюйма. У нас, как и в армии, проще всего действовать точно по уставу.

Отсоединяю ствол, Келси и Ниппс подтаскивают две скатки рукавов. Конец второго рукава присоединяется к насосу пожарной машины. Поднимаюсь на крыльцо дома. Никсон и Майк Рэнион под наблюдением капитана Олбергрея и лейтенанта Коглина взламывают запертую дверь. Замок простой, один раз поддеть ломом – и открылся. Дверь немного поддается, но тут же снова захлопывается. Никсон налегает плечом, но кто-то держит дверь изнутри. Слышен приглушенный, задыхающийся голос:

– Я хочу умереть. Я хочу умереть.

Никсон с силой толкает дверь и она распахивается. По длинному узкому коридору убегает человек лет сорока. Убегает в глубь квартиры. Подальше от огня.

Дым довольно густой, но вырывается через окно, свободно уходит вверх. Ползу на коленях, рядом капитан Олбергрей, за ним – Ройс с противогазом, на всякий случай. Но горит всего одна комната, и я проникаю в нее без труда.

Никсон и стажер побежали ловить того, кто не давал открывать дверь. Разыскивать и спасать людей – их обязанность. Майк Рэнион бежит по комнатам и распахивает окна, а этот – в кухне, забился в угол, словно загнанное животное. В руке у него большой кухонный нож. Стажер пытается осторожно приблизиться к нему. Но человек взмахивает ножом и бросается на него. Лезвие рассекает стажеру щеку. Человек снова забивается в угол, а Джон тащит залитого кровью стажера вон из кухни.

– Пойди, пусть тебе обработают рану, – говорит Джон, захлопывая дверь в кухню. – Пусть шеф позовет полицейских. А я пока подержу этого психа взаперти.

Джон крепко держит ручку двери, но человек и не пытается открыть ее.

– Я хочу умереть! – исступленно кричит он. – Дайте мне умереть! Я хочу умереть!

Пожар потушен. Ниппс сменяет меня у ствола. Брандмейстер Ниброк смотрит, нет ли где еще огня и одновременно – в безопасности ли Никсон. Другие пожарные команды № 712 прорубают дыры в потолках и стенах. Брандмейстер тщательно освещает фонарем каждое отверстие, внимательно проверяет, не распространился ли огонь.

В коридоре появляются двое полицейских с револьверами в руках.

– Где он? – спрашивает один.

– Вон там, – шеф указывает в конец коридора.

Джон отпускает ручку двери и говорит:

– Осторожнее. Он ненормальный.

Полицейский резким толчком распахивает дверь. Человек стоит в углу, все еще вопит, что хочет умереть. Полицейские входят осторожно, не торопясь.

– А ну, бросай нож! – громко и четко приказывает один из них.

С безумным, злобным воплем человек, занеся нож, бросается на полицейского. Другой полицейский стреляет. Человек выпускает нож и падает. Он не перестает вопить, но теперь он лежит скорчившись на кухонном полу и обхватив раненую ногу. Пуля попала чуть выше колена. Полицейский поднимает с пола нож. Другой с удовлетворением вкладывает пистолет в кобуру: ведь ему только что удалось спасти человеческую жизнь.

Никсон разрезает штанину на раненой ноге сумасшедшего, а Рэнион раскладывает рядом санитарную сумку. Человек утихомирился, лишь время от времени раздаются прерывистые всхлипывания. Джон залепляет рану небольшими кусками пластыря – все равно в больнице будут накладывать другую повязку. Один из полицейских пишет в свой журнал отчет о происшествии. Билл финч, помощник брандмейстера Ниброка, тоже делает у себя в блокноте запись: «Джон Уилкс, возраст 42 года, напал на пожарного Артура Мазарака, ранен в левую ногу полицейским Хиллери из 41-го участка».

– Больше мне никаких данных не надо, – говорит Финч полицейскому. – Спасибо.

Полицейские решают, не дожидаясь «скорой помощи», отправить арестованного в больницу на своей машине. На него уже надеты наручники. Он больше не рыдает, затих, почти оцепенел. Мы сажаем его на стул и выносим на улицу. Перед домом толпа. Усталые, изможденные лица, печальные лица негров. Люди переговариваются друг с другом. Гадают, что произошло.

У стажера забинтовано лицо. Он сидит в машине брандмейстера и ждет «скорую помощь». Шеф что-то говорит ему, – стажер выходит из автомобиля и покорно садится в полицейскую машину. Она с воем отъезжает, в ней рядом с шофером сидит стажер, сзади – виновник нападения.

Рукава упакованы. Работа окончена. Возвращаемся в часть. На повороте замечаю блестящий, синий с белым, указатель – название улицы, – прибитый к фонарному столбу: «Фримен-стрит». Подходящее название – улица Свободного Человека, – ничего не скажешь. А машина тем временем, свернув за угол, несется по Интервэйл-авеню.

Половина шестого. Эдди Пенан входит в гараж. В одной руке у него каска и брезентовая роба, в другой – сапоги. Подойдя к задней двери нашего пожарного автомобиля, он бросает сапоги в машину. Потом вытаскивает оттуда мою робу и каску и вместо них швыряет на скатки рукавов свою амуницию. Я стою на пороге кухни с чашкой кофе в руках. Увидев меня, Эдди говорит:

– Сдавай дежурство, Деннис.

– Спасибо, Эд, – говорю я, принимая от него мои вещи, вешаю на вешалку робу, кладу на полку каску.

– Как прошел день? Много работы? – спрашивает Эд.

– Да. Парочка вызовов была, – отвечаю я, подымая сапоги с пола.

– Вот как? А противогазами пользовались?

– Пользовались, – отвечаю я и ставлю сапоги на подставку для обуви. – Но Космо и Винни как следует прочистили их и сменили цилиндры.

– Порядок, – говорит Эдди и входит в кухню. – До скорого.

Потом останавливается и спрашивает:

– Завтра работаешь?

– Нет. Свободен.

– Тогда счастливого праздника, – говорит он.

Приму душ – и домой, надо помогать Пэт готовиться к завтрашнему приему гостей. Пасха будет для меня днем отдыха. Настоящего домашнего отдыха...

■

Июльское солнце стоит прямо над нашей пожарной частью, и кажется, оно никогда не было ближе к земле, чем сейчас. Скоро полдень, лежу на койке и думаю о пожаре, с которого мы только что возвратились. Жильцы недавно покинули дом на Фокс-стрит, и дневной жар прогрел кучу отбросов, сваленных в парадном, – вонь была чудовищная. Я тащил через эту кучу рукав и старался не дышать, но сразу там не перелезешь, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Горело на четвертом этаже – так, ничего особенного. Огонь был всего в двух комнатах, и Вилли Ниппс без труда работал стволом. Когда огонь погасили и дым рассеялся, я увидел тараканов, они были повсюду – на стенах, на полу, во всех комнатах, кроме сгоревших, в длинном узком коридоре. Я сказал Вилли, Бенни и лейтенанту Уэлчу, что, раз делать особенно нечего, я подожду отбоя на улице.

Вонь проникала с лестничной клетки на все этажи, и, пока я спускался, от нее не было никакого спасения. Оказавшись снова на улице, я испытал странное чувство свободы, словно меня отпустили с многолетней каторги. Я стоял перед этим домом, не зная, что делать, испытывая глубокое облегчение и счастье оттого, что я уже не там. На жаркой, удушливой Фокс-стрит дышалось удивительно легко.

В вентиляционных трубах надо мной мягко урчит воздух, окутывая прохладой наши шестнадцать коек. Полы сверкают чистотой, стены – свежевыкрашены, симметрично расставленные койки аккуратно заправлены. Второй этаж нашей пожарной части напоминает мне казарму – здесь мы отдыхаем. Но даже лежа на койке, я все думаю о многоквартирных домах на Фокс-стрит. Я устал на пожаре, который мы только что потушили. А жара на улице, пока я выливал воду из ствола, скатывал и упаковывал рукав, окончательно меня вымотала. Хочется отдохнуть. Расслабиться. Закуриваю сигарету и закашливаюсь при первой же затяжке. Будь я полицейским, водопроводчиком, школьным учителем или бизнесменом, я бы отказался от этой отвратительной привычки. Но стоит ли бросать курить, если каждый пожар, который мне приходится тушить, страшнее тысячи блоков сигарет «Пэл Мэл»? Кури. Успокойся. День наполовину прожит. Но успокоиться я не могу. Все думаю о многоквартирных домах на Фокс-стрит, о людях, живущих на Фокс-стрит, о Тине де Вега.

Тине де Вега 18 лет. Она родилась в Пуэрто-Рико, и шестилетним ребенком вместе с тремя сестрами и четырьмя братьями мать привезла ее в нашу страну. Тина мало что знает о Южном Бронксе Ей неизвестно, что уголовный отдел в их полицейском участке на Симпсон-стрит за каждый месяц расследует больше убийств, чем где бы то ни было еще в городе. Ей неизвестно, что на долю нашей пожарной части – всего в трех кварталах от ее дома – приходится больше ложных тревог и больше пожаров, чем в любом другом районе Нью-Йорка. Не знает она и того, что показатель венерических заболеваний и детской смертности здесь в три раза выше, чем в любой другой части города. Тина знает только, что цена ей пять долларов и что с недавних пор она вынуждена соглашаться на четыре. Наступили трудные времена, инфляция ударила даже по проституткам Южного бульвара. Бульвар этот кишит девчонками. Но медленно проезжающих машин с клиентами на всех явно не хватает. На промысел снова вышли сорокалетние проститутки в застиранных свитерах и полуспущенных нейлоновых чулках.

Тина встает в одиннадцать утра. И каждый день все начинается сначала. Она разыскивает своего хозяина и получает у него немножко героина; героин, как всегда, приводит ее в себя, у нее появляется аппетит. Она идет в закусочную Амиллио Бодеги и берет на завтрак бутылку пепси-колы и несколько сосисок. Потом возвращается домой, смотрит по телевизору очередную мелодраму из серии «Семейная жизнь» и клюет носом.

Живет Тина рядом с тем покинутым домом, где в парадном огромная куча отбросов, с тем самым домом, откуда мы только что возвратились. Я сидел на подножке старого брошенного автомобиля и вдруг увидел ее – она медленно шла ко мне. С нашей последней встречи прошло несколько лет, но такое лицо не забывается. Безупречная смуглая кожа, узкая кость европейской аристократки, тонко очерченные губы, изящный нос, много повидавшие глаза. Они не сияют как прежде, они едва видны из-под полуоткрытых век – это все наркотики. Раньше эти глаза беспрестанно излучали счастье или, по крайней мере, радость, теперь все исчезло. На ней короткая белая нейлоновая юбка, обтягивающая бедра, и тонкая красная спортивная рубашка, подчеркивающая грудь. При других обстоятельствах можно было бы подумать, что со временем она станет привлекательной, элегантной дамой. Она в сандалиях на босу ногу, и ноги у нее сильные, красивые. Неприятное в ней – только глаза и исколотые руки.

– Дениза, Дениза! – окликает она, произнося мое имя как женское. – Как поживаешь? – Голос у нее глухой, протяжный, но в нем звучит искренняя радость. – Вот это встреча!

Она откидывает с лица прядь длинных черных волос и кладет мне на плечо руку с такой простотой и изяществом, которым могла бы позавидовать любая выпускница привилегированного колледжа. Какая ирония – пятидолларовой девчонке с Фокс-стрит даны такие изящные и естественные манеры, которые могли бы украсить самую элегантную студентку.

Мы разговариваем недолго, и все это время ее рука лежит на моем плече. Тина рассказывает, что живет в квартире с еще двумя женщинами и четырьмя детьми. Одна из женщин получает благотворительное пособие, это ее дети. Тина тоже хотела получить пособие, но все не доходят руки подать нужные бумаги. Честно говоря, она вовсе не нуждается – хозяин выдает ей достаточно из ее собственных заработков, так что она вполне довольна. В квартире, где все они живут, две спальни, общая комната, кухня и ванная. Горячей воды за все пять месяцев, что она там живет, им не включали ни разу, и на плите у них всегда кипит кастрюля с водой. Я спросил, много ли у них тараканов.

– Еще бы, – ответила она, – и мышей тоже.

И еще Тина сказала, что пыталась бросить наркотики, да вот пока не получается. Может, в другой раз. О наркотиках она говорит покорно, безнадежно, видно, она не хуже моего понимает, что рано или поздно они ее убьют.

Из подъезда выходят Бенни с ребятами, они тащат за собой мокрый рукав. Тина снимает с моего плеча руку и протягивает ее мне на прощание.

– Ну, до свиданья, Дениза, – говорит она, – до встречи. Да?

– До встречи, – отвечаю я, пожимая ей руку, и Тина, кивнув, медленно отходит. Я окликаю ее, но она не слышит или делает вид, что не слышит. – Береги себя, Тина! – кричу я ей.

И вот теперь, лежа в прохладной, удобной казарме, в полной безопасности, я думаю о том, какими глупыми должны были ей показаться мои слова: «Береги себя!» Она ведь так и делает. Бережет себя. Тина борется за существование как умеет.

Впервые я встретил ее четыре года назад, это была застенчивая, восприимчивая четырнадцатилетняя девочка, ученица средней школы. В то время она вместе с семьей жила на Хоум-стрит. Ее маленькому брату нравились пожарные машины, и однажды она привела его в наше депо. В тот день я был дежурным, и мы по-доброму разговорились с ней. Я спросил, в какой школе она учится и нравится ли ей заниматься. Поиграл с ее братишкой Филлипо. После этого они стали часто приходить в депо – они жили на соседней улице. Она спрашивала: «Где Дениза?» – и ребята, подтрунивая надо мной, называли меня «кумир желторотых». Тина призналась мне, что ей надоело жить дома с младшими братьями и сестрами и надоело ходить в школу – ведь она и читать-то толком не умеет, ей хочется работать, чтобы покупать себе красивые платья, но бросать школу ей еще нельзя – слишком мала.

Перед ней стояли те же проблемы, что и перед миллионами других американских подростков. Она росла и хотела быть человеком, а не лишним голодным ртом в доме, не тем, кто спит на раскладушке в проходной комнате и кто оказывается хуже всех на уроках родного языка в английской школе, потому что английский язык ему не родной.

Через два или три месяца – не помню точно – Тина перестала появляться в нашем депо. Я совсем забыл о ней, пока снова не встретил сегодня утром на Фокс-стрит. Но забыл о ней не я один на этом ее коротком пути в три квартала – от Хоум-стрит, где она жила тогда, до Фокс-стрит, где обретается теперь. Разговаривал ли с ней хоть раз школьный воспитатель или учитель? Помню, ее мать получала пособие – знает ли чиновник из бюро социального обеспечения о том, что у нее есть или была дочь? Неужели не нашлось ни одного тактичного человека, который поговорил бы с этой застенчивой, умной девочкой? Попытался бы рассказать ей, как справляются с душевными сложностями, которые неизбежны для молодого, взрослеющего человека? Был ли рядом с ней кто-нибудь, кому доступны хотя бы такие понятия, как руководство, совет, достижение цели, независимость, самоуважение? А может, дело вовсе не в этом. Может, дело вовсе не в недостатке советов или наставлений. Может, все попросту связано с теми условиями, в которых она росла. Разве можно толковать о самоуважении девочке, которая вынуждена донашивать обноски с сестриного плеча? Разве можно говорить с ней о независимости, если у нее никогда не было отдельной комнаты и нормального дома? И какие цели может она перед собой ставить, когда она в жизни еще не получила новой пары туфель за 10 долларов и путешествовала только один раз – из Пуэрто-Рико в Америку?..

Наша пожарная машина с воем вылетает из гаража, на часах 12.45. Машина 31-й команды с воем следует за нами. Врываемся на Тиффани-стрит, впереди – пляшущие клубы дыма... Надеваю брезентовую робу. Ох и жарко будет: роба не пропускает воздуха, рубашка сразу прилипает к груди. Смотрю за борт машины – что горит? – и вижу: Билл Келси пристегивает сзади 30-фунтовый аппарат с кислородом. Дым поднимается высоко, широко расплывается по небу – предстоит тяжелая работа.

Обитатели многоквартирных домов на Фокс-стрит, спасаясь от полуденной духоты своих жилищ, высыпали на улицу поглазеть на пожар. За рулем нашей машины – Билли Валенцио. Он изо всех сил сигналит, пытаясь проехать сквозь толпу. Настроение толпы праздничное. С криками и шутками люди расходятся на тротуары, пропуская машину.

Почему городские власти так долго не сносят такие дома, думаю я, когда мы приближаемся к заброшенному дому, в котором уже были. На этот раз поджигатели – кто бы они ни были – поленились подыматься на четвертый этаж, огонь полыхает в окнах второго. Машина останавливается напротив дома, лейтенант Уэлч, вбегая в подъезд, кричит, чтобы мы развернули полуторадюймовую рукавную линию. Билл Келси бросается нам на помощь. Ниппс со стволом в руках перебирается через кучу отбросов, сваленных в парадном. Пожарные 94-й команды прокладывают вторую рукавную линию следом за нами. Чак Радек, Билли-о и другие ребята из 31-й команды входят в здание, их задача – обеспечить вытяжку дыма. А Кейджи Далланд бросается в соседний дом – ему нужно пробраться оттуда на крышу горящего здания. Валенцио выруливает машину к гидранту. А вот и машина 48-й команды Их дело проверять этажи над огнем.

Я на втором этаже, работы у меня здесь немного – лишь проложить рукав. Лейтенант Уэлч и Ниппс обрабатывают квартиру с левой стороны коридора, ребята из 94-й команды пробиваются в квартиру справа. Вскоре в коридор выползает Вилли Ниппс, его круглое лицо блестит от пота. Он вытирает нос и сплевывает.

– Господи, ну и пекло, – говорит он. – Дым еще можно вытерпеть, но жара убийственная. Честно говоря, я мог бы еще поработать, но у Келси противогаз, и я решил: какого черта.

Действительно, какого черта, думаю я. Надеюсь, наступит день, когда пожарные вообще откажутся входить в заброшенные здания без противогазов.

– Подтащите рукав! – кричит Винни Ройс из дверей, и я тащу. Рядом со мной пожарный из 94-й команды тоже тянет рукав. Наши команды одновременно продвигаются в глубь горящих комнат. Справа огонь и слева огонь. Но вот пламя в обеих квартирах сбито. Для такого огня, конечно, нужен был бензин, но пожар быстро прекратили, верхние перекрытия не успели загореться. Брандмейстер Ниброк с фонарем в руках неторопливо обходит обе квартиры, тщательно проверяя, не горит ли еще где-нибудь. Обо всем увиденном он радирует помощнику начальника 6-го подразделения, тот остался на улице и оттуда руководит всеми операциями.

Дым рассеивается, оглядываюсь вокруг – интересно, есть ли здесь тараканы? Но тараканов не видно, стены обгорели дочерна и облупились. Билл Келси снял противогаз, он сидит на корточках в коридоре и курит. Мы подходим к нему: ребята из 31-й команды обрушивают потолки и выламывают рамы из окон и дверей, а нам пока делать нечего. Потом им надо будет еще обнажить все стены и проверить, нет ли где огня. Сижу на корточках в коридоре, смотрю, как работают ребята из этой команды. Билли-о острым концом багра выламывает из стены оконную раму. Он справляется быстро: еще один толчок – и трехстворчатая рама с грохотом летит вниз. Кейджи Далланд и Хорас Брюстер обдирают с потолка дранку, обрушивают балки перекрытия – и вот потолка нет. Комната наполняется пылью, она прилипает к мокрому лицу Кейджи, пудрит добела красивое черное лицо Хораса. Сплевывая известку, ребята продолжают работу. Обнажить комнату «до костей» наши ребята умеют как никто. Этот тяжелый труд для них – еще не работа. Настоящая работа, которую они делают лучше всех, – это работа в горящем здании, когда подвергаются риску человеческие жизни.