Текст книги "Святыня"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Да мы раньше увидимся, – сказала Энджи. – Ты что, думаешь, мы тебя забудем и не станем ходить на свидания?

Он пожал плечами:

– Главное, не забывайте, что я вам сказал: на людей иной раз только диву даешься.

Мы глядели, как он шел по гравиево-ракушечной дорожке – ссутулившись, руки в карманах, под порывами ветра, вздымавшего в воздух сухие промерзлые травинки на газоне и трепавшего его волосы. В двери он прошел не оглядываясь.

12

– Значит, моя дочь находится в Тампе, – произнес Тревор Стоун.

– Мистер Стоун, – сказала Энджи, – вы ведь слышали, что мы вам говорили, не так ли?

Он запахнул потуже свою домашнюю куртку и мутным взглядом уставился на Энджи.

– Да, слышал. Двое мужчин полагают, что ее нет в живых.

– Да, – сказал я.

– Вы тоже так считаете?

– Не обязательно, – ответил я. – Но судя по тому, что мы узнали об этом Джеффе Прайсе, он не из тех, кто станет церемониться с женщиной столь яркой наружности, как ваша дочь, если хочет скрыться. Так что зацепка за Тампу...

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и вновь закрыл его. Зажмурившись, он словно пытался проглотить какой-то кислый комок. Лицо его было мокрым от пота и бледнее выбеленной временем кости. Накануне утром он, ожидая нас, взял в руки трость, приоделся и являл собой вид человека гордого, несмотря на пошатнувшееся здоровье, стойкого, способного противостоять неприятелю.

Однако в этот вечер времени подготовиться к нашему приходу у него не было, и он разговаривал с нами, сидя в каталке, где, по словам Джулиана, проводил теперь три четверти своего времени – настолько его мозг и тело были изнурены раком и борьбой с ним при помощи химиотерапии. Волосы его были не причесаны и торчали липкими клочками, а голос был слаб и тих, как шелест гравия.

– И все же это зацепка, – сказал он, по-прежнему не открывая глаз и прижав ко рту подрагивающий кулак. – Возможно, именно там исчез и мистер Бекер, а?

– Возможно, – согласился я.

– Как скоро вы сможете отправиться?

– Отправиться? – не поняла Энджи.

Он открыл глаза.

– Отправиться в Тампу. К первому утреннему рейсу успеете?

– Но нам надо же заказать билеты на самолет, – сказал я.

Он осклабился.

– Заказывать не обязательно. Джулиан доставит вас рано утром к моему самолету.

– Вашему самолету, – уточнила Энджи.

– Чтобы вы отыскали мою дочь или мистера Бекера, либо мистера Прайса.

– Вы очень уж замахнулись.

– Вот и отлично. – Он кашлянул в кулак и опять на секунду прикрыл глаза. – Если она жива, мне надо, чтобы вы ее нашли. Если мертва, мне надо это знать. А если окажется, что за гибелью ее стоит мистер Прайс, вы мне окажете услугу?

– Какую? – спросил я.

– Не будете ли вы любезны его устранить?

– Нет.

– Но вам же случалось это делать.

– А больше не хочу, мистер Стоун, – сказал я ему в спину, так как он уже отвернулся к окну. – Больше не хочу, – повторил я. – Понятно?

Прикрыв глаза, он откинулся на спинку каталки и сделал нам знак уходить.

* * *

– Вы видите человека, который не столько плоть, сколько прах, – сказал Джулиан в мраморном вестибюле, подавая Энджи ее пальто.

Энджи потянулась к пальто, чтобы взять его из рук Джулиана, но он сделал ей знак встать к нему спиной. Она поморщилась, но повиновалась, и Джулиан плавным движением накинул пальто на ее плечи и спину.

– А вот я, – продолжал он, доставая из шкафа мою куртку, – вижу человека, который, как колосс, возвысился над другими, царил в промышленности и финансах, во всех сферах, куда только ему ни приходила охота ступить. Человека, каждый шаг которого ввергал в трепет и вызывал уважение. Глубочайшее уважение.

Он подержал мне куртку, и я скользнул в нее, ощутив свежий прохладный запах его одеколона. Определить, что это за одеколон, я не мог, но почему-то подозревал, что, как бы он ни назывался, цена его мне не по карману.

– Давно вы у него работаете, Джулиан?

– Тридцать пять лет, мистер Кензи.

– А Недотепа? – спросила Энджи.

Джулиан еле заметно усмехнулся:

– Вы про мистера Клифтона спрашиваете?

– Да.

– Он здесь уже двадцать лет. Был лакеем и личным секретарем миссис Стоун. А сейчас помогает мне управляться со всем имуществом и занимается финансовыми делами мистера Стоуна, когда у самого мистера Стоуна нет на это сил.

– А мистер Бекер? – спросила Энджи.

– Вы это о чем, мисс?

– В тот вечер, когда он пропал, он направлялся к вам в дом. Мы навели справки в полиции, мистер Арчерсон. Сообщений о каких бы то ни было происшествиях или несчастных случаях на трассе 1А в тот вечер не было. Ни аварий, ни оставленных транспортных средств. Ни один таксопарк не получал заказа на поездку по вашему адресу или обратно от вашего дома. Аренды автомобилей на имя Джея Бекера тоже в тот день нигде не значится, а между тем собственная его машина до сих пор стоит на парковке возле его многоэтажки.

– И что это позволяет вам предположить? – спросил Джулиан.

– Предположений у нас нет, – ответил я, – одни только ощущения, Джулиан.

– Ах, ну да. – Он распахнул перед нами дверь, и в вестибюль подуло арктически холодным воздухом. – И что же подсказывают вам ваши ощущения?

– Подсказывают, что кто-то лжет, – сказала Энджи. – А может быть, этих «кто-то» много.

– Есть над чем поразмыслить. Да. – Джулиан склонил голову. – Доброго вам вечера, мистер Кензи, госпожа Дженнаро. Будьте осторожны за рулем.

– Верх есть низ, – сказала Энджи, когда мы въехали на Тобин-бридж и перед нами на горизонте показалась россыпь городских огней.

– Что? – переспросил я.

– Верх есть низ. Черное – это белое. Север – это Юг.

– Ну, ладно, – протянул я. – Хочешь отдохнуть и предоставить порулить мне?

Она стрельнула в меня взглядом.

– Я про это дело, – сказала она. – У меня возникает чувство, что все здесь врут и каждому есть что скрывать.

– Ну и что ты собираешься с этим делать?

– Хочу прекратить принимать вещи такими, какими они кажутся. Хочу все подвергать сомнению и никому не верить.

– Ладно.

– И хочу залезть в квартиру Джея Бекера.

– Сейчас? – спросил я.

– Сию минуту, – сказала она.

* * *

Джей Бекер жил в квартале Уитьер, конгломерате высоких корпусов с видом на Чарльз-Ривер или же на Флит-Сентер в зависимости от местоположения вашего корпуса.

Квартал Уитьер составляет часть строительного комплекса Чарльз-Ривер, ужасающего нагромождения роскошных современных зданий, возведенных в семидесятые годы наряду со зданием ратуши, центрами Херли и Линдеманна и небоскребом JFK на месте старого Уэст-Энда, который радикально настроенные городские планировщики решили сровнять с землей, дабы Бостон семидесятых стал напоминать Лондон из «Заводного апельсина».

Вообще-то Уэст-Энд смахивал больше на Норт-Энд, если только чуточку грязнее и пыльнее в той его части, что примыкала к районам красных фонарей возле Сколлей-сквер и Норт-стейшн. Район красных фонарей теперь исчез, как и весь Уэст-Энд, как исчезли и пешеходы на улицах после пяти часов вечера. На месте этого района возникли бетонные приземистые раскоряки, тянущие к небу щупальца муниципальных зданий, не имеющих определенного назначения, зато имеющих форму, и форму безобразную – адское воплощение скуки и безликости.

«Если ты живешь здесь, – сообщил нам умнейший плакат, когда мы петляли по Сторроу-драйв, – то сейчас ты дома».

– А если я живу в этой машине, то я еще не дома? – возмутилась Энджи.

– Или живу под этим мостом?

– Или в Чарльз-Ривер?

– Или в этом самосвале?

Мы развлекались подобным образом, пока не нашли место для парковки – еще одно место, где, живя там, могли чувствовать себя дома.

– Ты ненавидишь все современное, правда? – сказала она, когда мы направлялись к кварталу Уитьер и я хмуро поглядывал вверх на его здания.

Я пожал плечами:

– Я люблю современную музыку. Некоторые телевизионные передачи сейчас делают лучше, чем делали раньше. Думаю, это все.

– И нет ни одного образца современного зодчества, который бы тебе нравился?

– У меня не возникает желания тут же сбросить атомную бомбу на башню Хэнкока или Херитэдж, когда я их вижу. Но Фрэнк Ллойд Ронг, будь он неладен, или И.М. Пэй не спроектировали ни одного дома и ни одного сооружения, которые могли бы тягаться с зауряднейшей викторианской архитектурой.

– Ты настоящий бостонский парнишка, Патрик! Бостонец до мозга костей!

Я кивнул, когда мы были уже у дверей.

– Я только хочу, чтобы они оставили мой Бостон в покое, Эндж. Пусть портят Хартфорд, если им приспичило строить это дерьмо. Или займутся Лос-Анджелесом. Да где угодно пусть строят. Только подальше отсюда.

Она стиснула мою руку, и, заглянув ей в лицо, я увидел, что она улыбается.

Пройдя одну за другой анфиладу стеклянных дверей, мы очутились в парадном вестибюле перед новой анфиладой дверей, на этот раз запертых. По правую руку от нас висели таблички с фамилиями. Напротив каждой был указан трехзначный номер, а слева стоял телефон. Этого я как раз и боялся. Нельзя даже проделать старый трюк, нажав сразу на десять кнопок в надежде, что кто-нибудь да впустит тебя в дом. Взявший трубку сразу увидит тебя в камере слежения.

Из-за этих сволочей преступников работать нам, частным детективам, стало невозможно.

– Забавно было видеть, как ты взъерепенился, – сказала Энджи.

Она открыла сумочку и, тряся ею над головой, вытряхнула на пол ее содержимое.

– Да?

Я присел на корточки рядом с ней, и мы начали собирать то, что рассыпалось, и совать это обратно в сумочку.

– Да. Давненько ты не ерепенился.

– Да и ты тоже, – сказал я.

Мы глядели друг на друга, и вопрос в ее глазах, возможно, отражался и в моих.

Что мы с нею теперь? И что осталось после поминок по всему, что унес с собой Джерри Глинн? Как обрести нам вновь счастье?

– Сколько тюбиков губной помады должна иметь в сумке женщина? – спросил я, опять возвращаясь к куче на полу.

– Тюбиков десять будет в самый раз, – ответила она. – Либо пять, если не хочешь таскать лишнего.

По ту сторону стеклянной двери показалась пара. Мужчина походил на адвоката – хорошо уложенные седоватые волосы, красно-желтый галстук от Гуччи. Женщина могла сойти за жену адвоката – измученная, с напряженно-опасливым взглядом.

– Ну, теперь твой ход, – шепнул я Энджи.

Мужчина распахнул дверь, и Энджи, посторонившись, убрала с его пути ногу, прядь ее волос при этом, выбившись из-за уха, растрепалась, прикрыв щеку и глаз.

– Простите, – сказала она, посмеиваясь и пожирая глазами мужчину. – Я в своем репертуаре – как всегда, жутко неловкая, косолапая, как медведь!

Мужчина бросил взгляд вниз на нее, и в неподкупно-суровом взгляде члена коллегии заплясали отсветы ее веселья.

– Ну, я и в пустом помещении умудряюсь на что-нибудь наткнуться!

– Ах, – воскликнула Энджи, – так мы родственные души!

Мужчина улыбнулся, как застенчивый подросток.

– Ловкачи, берегитесь! – сказал он.

Энджи коротко хохотнула, так, словно эта натужная шутка приятно удивила ее. Она сгребла с пола ключи:

– Так вот же они.

Мы поднялись с колен, женщина прошла мимо меня, а мужчина придержал дверь.

– В следующий раз будьте внимательнее, – с напускной строгостью проговорил он.

– Попытаюсь, – с некоторым нажимом сказала Энджи.

– Давно здесь живете?

– Идем, Уолтер, – позвала женщина.

– Уже шесть месяцев.

– Идем же, Уолтер! – повторила женщина.

Уолтер в последний раз взглянул в глаза Энджи и пошел.

Когда дверь за ними закрылась, я съязвил:

– К ноге, Уолтер. Катись отсюда, Уолтер.

– Бедный Уолтер, – сказала Энджи у кнопок лифта.

– Бедный Уолтер. Брось. А кстати, с большим придыханием ты говорить не могла?

– Придыханием?

– "Уже шхесть месяцев", – повторил я, подражая, насколько мог, манере Мэрилин Монро.

– Я не сказала «шхесть», я сказала «шесть», и ни с каким придыханием я не говорила!

– Не говорила так не говорила, Норма Джин!

Она пихнула меня локтем, дверцы лифта открылись, и мы поехали на двенадцатый этаж.

У двери Джея Энджи сказала:

– Подарок Буббы при тебе?

Подарком Буббы был декодер сигнала тревоги. Он подарил мне его на прошлое Рождество, но я еще не имел случая опробовать его на деле. Декодер улавливал звуковой сигнал и снимал его за считанные секунды. Как только на крохотном экране декодера загорался красный свет, достаточно было направить декодер в сторону сигнального устройства и нажать кнопку в центре – и вой сигнала тут же прекращался.

Во всяком случае, так должно было быть теоретически.

Мне и раньше случалось пользоваться оборудованием, которым снабжал меня Бубба, и обычно оно оказывалось прекрасным, если только он не называл это «заготовкой». Последнее на его языке означало, что устройство либо имеет некоторые недостатки, либо еще не проверено в действии. Передавая мне декодер, он заготовкой его не назвал, но все же оценить устройство я мог лишь в квартире Джея.

Из предыдущих моих посещений я знал, что у Джея тоже есть сигнализация, связанная непосредственно с фирмой секьюрити «Портер и Ларусс» в центре города. После того, как прозвучал сигнал тревоги, в вашем распоряжении оставалось тридцать секунд на то, чтобы позвонить в фирму и сказать пароль, иначе прибывали стражи правопорядка.

По пути, когда я упомянул об этом Энджи, она сказала:

– Это моя забота. Доверься мне.

Инструментами из своего набора она открыла два замка, пока я осматривал холл, после чего дверь открылась, и мы вошли в квартиру. Я прикрыл за собой дверь, и тут сработала сигнализация. Звук был лишь немногим громче сирены воздушной тревоги. Я поднес декодер к мигающей коробочке над кухонной дверью и нажал на черную кнопку в центре. Потом я стал ждать: «Раз-Миссисипи, два-Миссисипи, три-Миссисипи, ну давай же, давай, давай...» Бубба был на волосок от того, чтобы задержаться в тюрьме подольше, но тут на экранчике зажегся красный огонек, я вторично нажал черную кнопку, и сирена вырубилась.

Я взглянул на маленькую коробочку в своей руке.

– Bay! – сказал я.

Энджи подошла к телефону в гостиной, нажала кнопку быстрого набора и, секунду выждав, сказала: «Шривпорт».

Я поспешил в гостиную.

– И вам тоже спокойной ночи, – проговорила она и повесила трубку.

– Шривпорт? – удивился я.

– Там Джей родился.

– Знаю. А ты-то откуда знаешь?

Пожав плечами, она обвела глазами гостиную:

– Должно быть, слышала когда-нибудь за столом или что-нибудь в этом роде.

– А откуда ты узнала, что это и есть пароль?

Она опять легонько пожала плечами.

– Тоже за столом узнала? – сказал я.

– М-м... – Она прошла мимо меня и устремилась в спальню.

Гостиная была безукоризненна – кожаный черный диван в форме буквы "L" занимал треть комнаты, перед ним стоял кофейный столик, тоже черный, дымчатого стекла. На нем лежали стопкой три номера «CQ» и четыре пульта управления, один для пятидесятидюймового широкоэкранного телевизора, второй для кассетного видеомагнитофона, третий для лазерного проигрывателя, четвертый для стереосистемы.

– Джею осталось, – сказал я, – приобрести универсальный пульт управления громкими воплями.

В шкафу стояло несколько технических справочников, кое-что из романов Ле Карре и несколько произведений сюрреалистов, которых Джей так любил, – Борхеса, Гарсиа Маркеса, Варгаса Льосы и Кортасара.

Я бегло осмотрел книги и диванные подушки, ничего не нашел и отправился в спальню.

Хороший частный детектив – непременно минималист. Он слишком хорошо знает, чем может грозить случайный клочок бумаги с записями или припрятанный дневник, так что вряд ли он будет барахольщиком. Сколько раз приходилось мне слышать, что моя квартира напоминает не дом, а номер в отеле. И обиталище Джея, куда более шикарное, чем мое, все же несло на себе явную печать безличности.

Я стоял в дверях спальни, в то время как Энджи ворошила матрасы старинной кровати-ладьи, приподнимала ковер перед комодом орехового дерева. Гостиная была сугубо современной, выдержанной в черно-белых тонах с кобальтово-синими постмодернистскими картинами на стенах, спальня же, как казалось, следовала более естественной моде – светлый паркет, поблескивающий в лучах псевдостаринной люстры, кровать под пестрым покрывалом ручной работы, письменный столик в углу, перекликающийся с ореховым комодом и бюро.

Когда Энджи передвинулась к письменному столу, я сказал:

– Так где же было это ваше с Джеем «за столом»?

– Я переспала с ним, Патрик. Ясно? Если тебя интересуют подробности.

– Когда?

Она пожала плечами, а я подошел к столу и встал за ее спиной.

– Прошлой весной или летом. Что-то в этом роде. Точно не помню.

Я открыл ящик, в то время как она выдвинула ящик напротив.

– В один из твоих «оголтелых денечков»? – спросил я.

Она улыбнулась:

– Ага.

«Оголтелыми денечками» Энджи называла дни свиданий в период, последовавший за ее разводом с Филом, – период скоропалительных романов и кратковременных связей, не предполагавших никаких обязательств или привязанностей и легкомысленных настолько, насколько может быть легкомысленным отношение к сексу теперь, после открытия СПИДа. Период этот наскучил ей даже быстрее, чем подобное наскучило мне, и длился он у нее месяцев шесть, в то время как у меня это растянулось лет на девять.

– Ну и как ты его находишь?

Она нахмурилась, обнаружив что-то в ящике.

– Вполне на уровне. Но привык стонать. Терпеть не могу парней, которые громко стонут.

– Я тоже их терпеть не могу, – сказал я.

Она рассмеялась:

– Ну, нашел чего-нибудь?

Я задвинул последний ящик.

– Канцелярские принадлежности, ручки, автомобильную страховку – в общем, ничего!

– Как и я.

Осмотрев комнату для гостей и не найдя ничего и там, мы вернулись в гостиную.

– Чего же мы опять ищем? – спросил я.

– Зацепку.

– Какого рода?

– Большую.

– О-о.

Я проверил, нет ли чего за картинами. Снял заднюю панель с телевизора, заглянул в трей лазерных дисков, в трей СД-проигрывателя, открыл ящичек видеокассет. Ни малейших зацепок там не было.

– Ага! – Энджи вышла из кухни.

– Нашла большую зацепку? – поинтересовался я.

– Не знаю, можно ли назвать ее большой.

– Нет-нет, мы принимаем только большие!

Она сунула мне в руку газетную вырезку:

– Это висело на холодильнике.

Вырезка была маленькая; заметка с последней страницы газеты от 29 августа прошлого года.

СЫН ГАНГСТЕРА УТОНУЛ

Энтони Лизардо, 23 года, сын известного в Линне акулы-ростовщика Майкла, или же Полоумного Дэйви Лизардо, погиб, по-видимому, случайно, утонув в Стоунхемском водоеме поздно вечером во вторник или же ранним утром в среду. Молодой Лизардо, который, по мнению полиции, находился в состоянии опьянения, проник на территорию незаконно через дыру в ограде. Водоем, издавна являющийся излюбленным, хоть и незаконным местом купания молодежи, патрулировался двумя служащими парковой охраны, но ни Эдвард Брикман, ни Фрэнсис Мерриам не заметили, как Энтони Лизардо проник за ограду либо как он плавал в водоеме во время их тридцатиминутного патрулирования. Ввиду имеющегося свидетельства, что Энтони Лизардо находился с каким-то неизвестным спутником, полиция отложила дело до выяснения личности того, кто находился с Энтони Лизардо, однако капитан Стоунхемской полиции Эммет Гронинг высказался так: «Дело это дурно пахнет. Определенно дурно».

Старший Лизардо от комментариев воздержался.

– Я бы считал, что зацепка имеется, – заметил я.

– Большая или маленькая?

– Зависит от того, как ты меришь – в длину или в ширину.

За это замечание я, выходя из двери, схлопотал звонкую затрещину.

13

– Так на кого, вы сказали, вы работаете? – осведомился капитан Гронинг.

– Да мы ничего такого не говорили, – ответила Энджи.

Оторвавшись от компьютера, он откинулся в своем кресле.

– Вот как. И значит, только из-за того, что вы друзья Девина Амронклина и Оскара Ли из убойного отдела, я должен помогать вам?

– Мы, можно сказать, рассчитываем на это, – произнес я.

– Ну а я, малый, до звонка Девина, можно сказать, рассчитывал отправиться сейчас домой. К своей старушке.

Уже по меньшей мере лет двадцать никто не называл меня «малым», и я не знал, как реагировать на такое обращение.

Капитан Эммет Гронинг был пяти футов ростом, а весил фунтов триста. Тяжелая челюсть выпирала почище, чем у бульдога, а под подбородком, как подтаявший шарик мороженого, свисали складки второго и третьего подбородков. Я не знал, в каком возрасте увольняют из рядов полиции в Стоунхеме, но имел все основания подозревать, что Гронинг сидел за своим столом и на своем повышенной прочности кресле уже лет десять, не меньше.

Он жевал «Слим Джим». Вернее не жевал, а как бы катал его во рту, изредка вынимая обслюнявленный и любуясь следами от зубов на его поверхности. Предположительно это был «Слим Джим». Точно сказать не могу, так как забыл, как он выглядит. На глаза мне «Слим Джим» не попадался уже лет двадцать, примерно столько же, сколько прошло с тех пор, как меня перестали называть «малый».

– Мы не хотели мешать вам отправиться... к старушке, – сказал я, – но нас, как говорится, время поджимает.

Он прокатил «Слим Джим» по нижней губе и сказал, одновременно умудряясь посасывать лакомство:

– Девин сказал, что это вы двое уделали Джерри Глинна.

– Да, – сказал я. – Если кто его уделал, то именно мы.

Я почувствовал, как Энджи лягнула меня по щиколотке.

– Ну, – капитан Гронинг вперил в нас взгляд через стол, – ничего подобного вы у нас здесь не найдете.

– Чего именно не найдем?

– Всех этих убийц под кайфом, извращенцев, трансвеститов, развратников, насилующих малолеток. Нет, сэр. Мы оставляем все это вам в Большом Городе.

Большой Город находился всего лишь в восьми милях от Стоунхема, но капитану, по-видимому, казалось, что их разделяют океаны.

– Вот почему, – заметила Энджи, – мне всегда хотелось здесь осесть, выйдя на пенсию.

Тут уж настал мой черед лягаться.

Гронинг вздернул бровь и подался вперед, словно желая рассмотреть, чем там заняты мы на противоположном конце стола.

– Вот, вот, я всегда так и говорил, городков похуже нашего пруд пруди, а вот получше пойди поищи.

Нуждайся Стоунхем в торговой рекламе, лучшего текста не придумаешь.

– Правильно, – сказала Энджи.

Он откинулся в кресле, так накренив его, что мне казалось, еще секунда, и кресло упадет, а он полетит с него, проломив собой стену, и приземлится в соседнем кабинете.

Он вытащил изо рта «Слим Джим», взглянул на него и засунул обратно в рот. Потом он поглядел на экран компьютера.

– Энтони Лизардо из Линна, – сказал он. – Линн... Линн... Сортир всего один. Слыхали такую присказку?

– Впервые слышу. – Энджи лучезарно улыбнулась ему.

– Ну да, в самую точку присказка, – сказал Гронинг. – Скверное место. Дерьмовое. Я б и собаку там выгуливать не стал.

«Видать, здорово тебя там в дерьме извозили», – чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя прикусил его, напомнив себе о том, что решил покончить с мальчишескими замашками.

– Собаку бы выгуливать не стал... – повторил Гронинг. – Ну а Энтони Лизардо, ему же с сердцем плохо стало.

– Я думал, он утонул.

– Он и утонул, малый. Ясное дело, утонул. Но сначала ему стало плохо с сердцем. Наш док заключение дал, что не так плохо ему стало, чтобы умереть, ведь он же молодой парнишка был, но когда под тобой пять футов воды, если что... тебе, несомненно, будет крышка. Будет крышка, – повторил он с той же интонацией, с какой говорил о выгуливании собаки.

– Кто-нибудь знает, почему ему стало плохо с сердцем?

– Будь уверен, малый, кто-нибудь знает, а этот «кто-нибудь» – Эммет Гронинг из Стоунхема собственной персоной. – Он откинулся в своем кресле и, вздернув левую бровь, кивнул так, что «Слим Джим» скользнул вниз по нижней губе.

Живи я в этом его городишке, я ни за что на свете не пошел бы на преступление хотя бы потому, что это означало бы допрос, которому подверг бы меня Эммет Гронинг из Стоунхема, а пяти минут этого допроса было бы достаточно, чтобы я признался в чем угодно, вплоть до убийства ребенка Линдберга и похищения Джимми Хоффы, только бы поскорее вырваться от него и очутиться в федеральной тюрьме, чем дальше, тем лучше.

– Капитан Гронинг, – сказала Энджи с тем же придыханием, с каким обольщала «бедного Уолтера», – если б вы поделились с нами причиной сердечного приступа Энтони Лизардо, мы были бы вам крайне признательны.

Крайне признательная «крошка Дженнаро»! Фу-ты ну-ты!

– Кокаин, – произнес Гронинг, – или же «йе-йо», как его предпочитают именовать некоторые.

Итак, я увяз в болоте Стоунхема с этим жирным парнем, корчащим из себя не то Аль Пачино, не то Тони Монтану. Расследование не продвинулось ни на йоту.

– Он нюхнул кокаина, ему стало плохо с сердцем и он утонул?

– Не нюхнул, а курнул, малый.

– Что, какой-то не такой кокаин? – спросила Энджи.

Он покачал головой, крошечной по сравнению с массивным торсом, и челюсти его шумно сомкнулись.

– Обычный кокаин вместе с табаком. То, что зовется «эквадорской сигаретой».

– Табак, немного кокаина, затем опять табак, еще кокаина, вновь табак и еще кокаина, – пояснил я.

Гронинг, по-видимому, впечатлился:

– Видать, вам это знакомо.

Знакомо это было огромному количеству студентов в начале и середине восьмидесятых, но ему я этого не сказал. Такие, как он, похоже, и президента выбирают в зависимости от того, «покуривает» он или на дух не выносит наркотиков.

– Слыхал, как это делается.

– Вот этот парнишка Лизардо так и делал. И здорово набрался, витал в эмпиреях, а потом бах! – и с небес вверх тормашками.

– Образно, – сказал я.

– Чего?

– Проехали.

– Чего-чего?

– Не важно, – сказал я.

Пятка Энджи вонзилась мне в носок, и она мило улыбнулась капитану Гронингу.

– Ну а что насчет свидетеля? Газета утверждает, что с Лизардо кто-то был.

Гронинг оторвал от меня недоуменный взгляд и опять вперился в экран компьютера.

– Парнишка по имени Дональд Игер, двадцати двух лет. В ужасе бежал с места происшествия, но спустя примерно час был доставлен в участок. Опознали мы его по куртке, которую он бросил. В полиции мы маленько его прижали, но он не раскололся. Он просто пошел купаться с дружком на водоем, выпил пива, выкурил легонькую сигарету с марихуаной и полез в воду.

– А кокаин употреблял?

– Ни в коем случае. Клялся, что не знал, что и Лизардо употреблял кокаин. Говорил: «Да Тони этот кокаин терпеть не мог!» – Гронинг щелкнул языком. – На что я ему возразил: «Это кокаин терпеть не мог твоего Тони!»

– Удар под дых, – сказал я.

Он кивнул:

– Иной раз на допросах меня и ребят немного заносит.

Капитан Гронинг и его ребята. Небось устраивают совместные пикники, в церковь вместе ходят, горланят хором песни Хэнка Уильямса-младшего, и что такое презерватив, даже понятия не имеют.

– И как же отец Энтони воспринял смерть сына? – спросила Энджи.

– Вы про Полоумного Дэйви? – сказал капитан Гронинг. – Прочли в газете, что это гангстер?

– Да. Если каждую темную лошадку к северу от Квинси вдруг гангстером считать...

– Ну а именно эту темную лошадку? – спросила Энджи, сцепив в кулак руки.

– Мелкая сошка. Газеты называют его «акулой-ростовщиком», и в этом есть кое-какой резон, но основное, чем он кормится, это утилизация угнанных машин на Линнской автостраде.

Из всех крупных американских городов Бостон едва ли не самый благополучный в смысле криминогенности. Количество убийств, разбойных нападений и изнасилований, зафиксированных у нас, смехотворно мало в сравнении с аналогичными преступлениями в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или Майами. Но по части угнанных автомобилей все эти города нам и в подметки не годятся. Бостонские уголовники почему-то особо пристрастились угонять машины, и это при том, что общественный транспорт в городе работает нормально.

Большинство угнанных машин оканчивают свои дни на Линнской автостраде, отрезке трассы 1А, идущем вдоль Мистик-Ривер, где по обеим сторонам автострады расположились автосервисы и гаражи. Большинство этих предприятий вполне законные, однако не все. Вот почему владельцы угнанных автомобилей могут даже и не трудиться прибегать к помощи спутниковой системы – все равно сигнал прозвучит откуда-нибудь со дна Мистик-Ривер, где окажется передатчик, но не сам автомобиль. Последний будет разобран на части и рассредоточен по пятнадцати различным адресам уже через полчаса после угона.

– Полоумный Дэйви полез в бутылку из-за сына? – спросил я.

– Уж надо думать, – сказал капитан Гронинг. – Но что тут поделаешь! Понятно, он нам стал втирать очки, как это водится, дескать, сынок мой кокаином не баловался и все такое, но потом-то что? К счастью, расклад сейчас у гангстеров такой, что Дэйви там не котируется, и мне плевать на него.

– Значит, Полоумный Дэйви – это мелкая сошка? – сказал я.

– Или рыбешка, – сказал капитан Гронинг.

– Или рыбешка, – повторил я, обращаясь к Энджи.

И заработал еще один удар ногой.