Текст книги "Ночь – мой дом"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава пятая
Грубая работа

Он проник в отель «Статлер» через служебный вход. Если какой-нибудь грузчик или посудомойка кидала на него любопытный взгляд, он приподнимал шляпу, уверенно улыбался и поднимал два пальца в знак приветствия: бонвиван, решивший не тесниться в толпе у главного входа. И в ответ ему кивали и улыбались.

Проходя через кухню, он услышал доносящиеся из вестибюля звуки фортепиано и энергичного кларнета, а также рокот виолончели. Он вскарабкался по неосвещенной бетонной лестнице. Открыл дверь наверху и по мраморным ступеням вошел в царство света, дыма, музыки.

В свое время Джо побывал в нескольких вестибюлях шикарных отелей, но ничего подобного он не видел. Кларнетист и виолончелист расположились возле входных дверей, латунь которых была надраена так, что свет, отражавшийся от нее, обращал кружащиеся пылинки в золотые воздушные точки. Коринфские колонны высились от мраморного пола до самых балконов, сделанных из кованого железа. Потолочная лепнина была из кремового алебастра, и через каждые десять ярдов свисала тяжелая люстра, той же формы, что и канделябры на своих шестифутовых подставках. На восточных коврах стояли темно-алые диваны. Два рояля, утопающие в белых цветах, располагались по обеим сторонам вестибюля. Пианисты легонько бренчали клавишами, перебрасываясь остроумными репликами с публикой и друг с другом.

Перед главной лестницей местное радио «Дабл-ю-би-зет» уже разместило на черных стойках три своих микрофона. Крупная женщина в голубом платье стояла возле одного из них, советуясь о чем-то с мужчиной в бежевом костюме и желтом галстуке-бабочке. Женщина то и дело дотрагивалась до собранных в пучок волос, отпивая из бокала какую-то бледную мутную жидкость.

Большинство мужчин были в смокингах, но кое-кто и в костюмах, так что Джо не выглядел белой вороной. Однако лишь он один был в шляпе. Он подумывал снять ее, но тогда на всеобщее обозрение предстало бы лицо с первых полос газет. Он поднял взгляд на антресоли: было полно народу в шляпах, ведь вперемежку со светскими щеголями там расположились все репортеры и фотографы.

Опустив голову, он направился к ближайшей лестнице. Приходилось пробираться медленно: собравшиеся сдвигались теснее, заметив радиомикрофоны и толстуху в голубом. Даже с опущенной головой он увидел Чаппи Гейгана и Буба Фаулера, беседующих с Рэдом Раффингом. Джо, всю жизнь страстно болевший за «Ред сокс», напомнил себе, что сейчас это не самое правильное – подойти прямо к трем знаменитым бейсболистам и поболтать с ними об их средних показателях. Он протиснулся позади них, надеясь подслушать обрывок беседы, который помог бы прояснить слухи о возможном переходе Гейгана и Фаулера, но услышал лишь разговоры о рынке акций. Гейган заявлял, что настоящие деньги можно заработать, лишь играя на марже, а все прочие способы – для недоумков, которые хотят всю жизнь оставаться бедными. В этот момент крупная женщина в голубом подошла к микрофону и прокашлялась. Мужчина рядом с ней приблизился к своему микрофону и поднял руку.

– Леди и джентльмены, прошу внимания, – произнес он. – Радио «Дабл-ю-би-зет», Бостон, волна тысяча тридцать, ведет прямую трансляцию из главного вестибюля легендарного отеля «Статлер». С вами Эдвин Малвер. Я с огромным удовольствием представляю вам мадемуазель Флоранс Феррель, меццо-сопрано Сан-Францисской оперы.

Задрав подбородок, Эдвин Малвер отступил назад, а Флоранс Феррель еще раз похлопала себя по пучкам волос и потом дохнула в свой микрофон. Этот выдох без всякого предупреждения перерос в невероятной мощи высокую ноту, которая пронзила толпу и поднялась до самого потолка – на трехэтажную высоту. Этот необычайный и при этом какой-то очень естественный звук наполнил Джо чувством страшного одиночества. Эта женщина словно передавала нечто божественное, и Джо вдруг осознал, что может сегодня умереть. Входя в эту дверь, он тоже это знал, но знал иначе: тогда это казалось чем-то маловероятным. Теперь же это был грубый непреложный факт, безразличный к его смятению. Перед лицом такого ясного доказательства существования иного мира он без лишних рассуждений понял, что смертен, ничтожен и первый шаг к выходу из этого мира он сделал тогда, когда в него вошел.

Ноты становились все выше, все протяжнее. Джо воображал ее голос как темный океан, без конца, без края, без дна. Он посмотрел вокруг, на мужчин в смокингах, на женщин в тафте, в облегающих серебристых платьях, в кружевных гирляндах, на шампанское, струившееся из фонтана посреди вестибюля. Он узнал судью, и мэра Керли, и губернатора Фуллера, и Куколку Джейкобсона – еще одного инфилдера «Сокс». Возле одного из роялей он заметил Констанс Флэгстед, местную театральную звезду: она флиртовала с Айрой Бамтротом, известным заправилой нелегальных лотерей. Некоторые смеялись, а некоторые изо всех сил пытались изобразить респектабельность, что выглядело смешно. Он видел суровых мужчин с бачками и высохших матрон, чьи юбки формой напоминали церковный колокол. Он заметил мелких и крупных аристократов – бостонских браминов, – он увидел женщин из общества «Дочери американской революции». [11]11
  «Дочери американской революции» – некоммерческая организация, в которую принимаются только женщины – прямые потомки участников американской Войны за независимость. Занимается сохранением исторического наследия и т. п.


[Закрыть]Он увидел бутлегеров, и бутлегерских адвокатов, и даже теннисиста Рори Йохансена, который в прошлом году добрался до четвертьфинала Уимблдона, где его выбил француз Анри Коше. Он увидел очкастых интеллектуалов, старавшихся, чтобы никто не заметил, как они посматривают на развязных девиц, умеющих вести лишь самую примитивную беседу, зато как сверкают их глаза, какие у них фантастические ноги… И все они скоро исчезнут с лица земли. Через пятьдесят лет кто-нибудь посмотрит на фотокарточку с этой вечеринки, и большинство людей на ней уже будут мертвы, а остальные – на пути к могиле.

Когда Флоранс Феррель допела свою арию, он поднял взгляд на антресоли и увидел Альберта Уайта. По правую руку от него стояла жена, дама средних лет, тонкая как тростинка, без всякого лишнего веса, свойственного богатым матронам. Крупнее всего у нее были глаза, Джо хорошо видел их даже с того места, где стоял. Глаза навыкате, с безумным выражением, которое не покидало их, даже когда она улыбалась чему-то, что Альберт говорил хихикающему мэру Керли, сумевшему пробраться наверх с бокалом скотча.

Джо пошарил глазами по балкону и обнаружил Эмму. На ней было серебристое обтягивающее платье, она стояла в толпе возле железного ограждения, держа в левой руке бокал шампанского. При этом освещении ее кожа выглядела алебастрово-бледной, а сама она казалась очень одинокой, подавленной каким-то тайным горем. Вот, значит, она какая, когда не знает, что он на нее смотрит! Может быть, в ее сердце оставила след какая-то потеря, о которой не скажешь словами? Несколько мгновений он даже опасался, как бы она не прыгнула с балкона, но тут ее болезненное выражение сменилось улыбкой. И он понял, откуда взялась эта печаль на ее лице: она не думала, что когда-нибудь увидит его снова.

Улыбка стала шире, и она прикрыла ее рукой, той же, в которой держала шампанское, так что бокал накренился и несколько капель упало вниз, в толпу. Один из мужчин поднял взгляд и потрогал темя. Дородная дама вытерла лоб, а потом несколько раз моргнула правым глазом.

Эмма отодвинулась от ограждения и слегка наклонила голову в сторону лестницы в его части вестибюля. Джо кивнул. Она отошла от перил.

Он потерял ее из виду среди верхней толпы, протискиваясь через нижнюю. Он успел заметить, что большинство репортеров на антресолях носят шляпы сдвинутыми на затылок, а галстучные узлы у них скособочены. Так что он тоже сдвинул шляпу назад и расслабил галстук, пробиваясь через скопление людей перед лестницей.

Прямо на него бежал полисмен Дональд Белински, призрак, каким-то образом восставший со дна пруда, соскобливший обгорелую плоть с костей и теперь семенивший вниз по лестнице прямо навстречу Джо. Те же светлые волосы, те же прыщи, те же до смешного красные губы и белесые глаза. Нет, погоди, этот парень потолще, и его светлые волосы уже начали редеть, к тому же отдают в рыжину. И хотя Джо видел Белински только лежащим на спине, он был почти уверен, что при жизни коп превосходил этого человека ростом, а может, и пах получше: от этого несло луком, Джо почувствовал это, когда слишком сблизился с ним на лестнице. Глаза парня сузились, он смахнул со лба клок маслянистых рыжеватых волос, в другой руке он держал шляпу, а в его поплиновой ленте торчала карточка «Бостон экзаминер». В самый последний момент Джо отступил в сторону, и мужчина сделал неопределенное движение шляпой.

– Извините, – произнес Джо.

– Это я виноват, – отозвался тот.

Джо поднимался по лестнице, чувствуя на себе его взгляд и поражаясь собственной глупости: как это его угораздило посмотреть прямо в лицо не кому-нибудь, а репортеру?

Тот кричал вверх: «Простите, простите, вы что-то уронили», но Джо ни черта не ронял. Он все двигался вперед, и группа людей вышла на лестницу над ним, все уже были навеселе, одна женщина обвивала другую, точно слишком широкий халат, и Джо прошел мимо них не оглядываясь, не оглядываясь, глядя только вперед.

На нее.

Она держала в руке сумочку под цвет платья, под цвет серебристого пера и серебристой ленты в волосах. Жилка билась у нее на горле, плечи подрагивали, ресницы трепетали. Он изо всех сил сдерживал себя: ему хотелось стиснуть эти плечи, оторвать ее от земли, чтобы она обвила ногами его спину и прижалась лицом к его лицу. Вместо этого он, не останавливаясь, прошел мимо нее и бросил:

– Один тип меня только что узнал. Надо живей двигать.

Она пошла рядом с ним; они проследовали по красному ковру мимо главного танцевального зала. Здесь тоже теснились люди, но не так густо, как внизу. Эту толпу легко можно было обогнуть по краю.

– За следующим балконом есть служебный лифт, – сообщила она. – Идет в подвал. Просто не верится, что ты пришел.

В ближайшем просвете между людьми он свернул направо, опустив голову, и посильнее надвинул шляпу на лоб.

– А что еще я мог сделать?

– Сбежать.

– Куда?

– Господи, да не знаю. Все так делают.

– Я так не делаю.

Они шли вдоль задней части антресолей, толпа снова сгустилась. Внизу губернатор, завладев радиомикрофоном, объявлял сегодняшний день – день открытия отеля «Статлер» – Днем штата Массачусетс, поднялись приветственные крики, все уже были порядочно на взводе, и Эмма поравнялась с ним и слегка толкнула его локтем, чтобы он повернул налево.

Теперь он увидел: после того места, где их коридор пересекается с другим, – темный угол за банкетными столами, огнями, мрамором, красным ковром.

Внизу духовой оркестр надрывался вовсю, и толпы на антресолях били каблуками, а фотовспышки сверкали, хлопали и шипели. Он подумал: интересно, кто-нибудь из газетных фотографов заметит потом, у себя в редакции, некоего парня на заднем плане одного из снимков, парня в желтовато-коричневом костюме, за голову которого обещана кругленькая сумма?

– Налево, налево, – бормотала Эмма.

Он свернул влево между двумя банкетными столами, и мраморный пол сменился черной плиткой. Еще пара шагов – и они у лифта. Он нажал кнопку «Вниз».

Четверо пьяных мужчин прошли вдоль края антресолей. Примерно двумя годами старше Джо. Горланят «Поле битвы». [12]12
  «Поле битвы» – гимн объединенной спортивной команды Гарвардского университета «Гарвард кримсон».


[Закрыть]

– Над алыми трибунами взовьются флаги Гарварда, – фальшиво тянули они.

Джо снова надавил кнопку «Вниз».

Один из мужчин встретился с ним глазами, потом хищно глянул на зад Эммы и толкнул приятеля локтем. Они продолжали петь: «И в небе отдается рукоплесканий гром».

Эмма коснулась его кисти своей.

– Черт, черт, черт, – твердила она.

Слева от них официант пробился через две кухонные двери, держа на весу большой поднос. Он прошел в каких-то трех футах от них, но даже не посмотрел в их сторону.

Гарвардцы ушли дальше, но песня еще слышалась:

– Вперед, ребята, в бой! Сегодня победим!

Эмма протянула руку мимо него и сама нажала кнопку.

– И Старый Гарвард навсегда!

Джо подумал, не просочиться ли им через кухню, но он подозревал, что это замкнутая клеть, где в лучшем случае имеется подсобный лифт, чтобы доставлять блюда из главной кухни, расположенной двумя этажами ниже. Задним числом он сообразил, что разумнее было бы Эмме прийти к нему, а не наоборот. Если бы только он мыслил ясно. Но он уже забыл, когда это было в последний раз.

Он снова протянул руку к кнопке, но тут услышал, как к ним поднимается кабина.

– Если в ней кто-то есть, просто повернись спиной, – сказал он. – Они будут спешить.

– Увидят мою спину – не будут, – пообещала она, и он улыбнулся, несмотря на весь груз забот.

Пришла кабина, но дверцы не открывались. Он отсчитал пять ударов сердца. Сдвинул решетку. Открыл дверцы пустой кабины. Обернулся к Эмме. Она вошла первой, он – вторым. Он закрыл решетку и дверцы. Повернул рычаг, и они начали спуск.

Она положила тыльную сторону кисти ему на член, и тот сразу же отвердел, едва она закрыла его рот своим. Свободной рукой он скользнул ей под платье, между жаркими бедрами, и она застонала прямо ему в рот. На ее щеки закапали слезы.

– Почему ты плачешь?

– Потому что я, может быть, тебя люблю.

– Может быть? – переспросил он.

– Да.

– Тогда смейся.

– Я не могу, не могу, – отозвалась она.

– Знаешь автовокзал на Сент-Джеймс?

Она сощурилась, глядя на него:

– Что? Конечно знаю. Разумеется.

Он вложил ей в руку ключ от камеры хранения:

– Это если что-нибудь случится.

– Что случится?

– По пути к свободе.

– Нет-нет-нет-нет, – ответила она. – Нет-нет. Держи у себя. Я не хочу.

Он отмахнулся:

– Спрячь в сумочку.

– Джо, я не хочу.

– Там деньги.

– Я знаю, что там, и я этого не хочу.

Она попыталась отдать ему ключ, но он держал руки высоко над головой.

– Пусть будет у тебя, – сказал он.

– Нет, – ответила она. – Мы потратим их вместе. Теперь я с тобой. Я с тобой, Джо. Забери свой ключ.

Она снова попыталась отдать ему ключ, но тут они доехали до подвала.

Окошко в дверце было темным: почему-то выключили свет.

Не «почему-то», понял Джо. Причина только одна.

Он потянулся к рычагу, но тут решетку рванули с другой стороны, и Брендан Лумис просунул руку в кабину и вытащил Джо за галстук. Он вытянул пистолет Джо из-за пояса и отшвырнул в темноту, где тот чиркнул по бетонному полу. Потом ударил Джо в лицо и в висок несчетное число раз, и все это случилось так быстро, что Джо едва успел поднять руки.

Подняв руки, он потянулся назад, к Эмме, чтобы как-то защитить ее. Но кулак Брендана Лумиса был как мясницкий молот. Всякий раз, когда он бил Джо по голове (бум-бум-бум-бум), Джо чувствовал, как у него немеет мозг и что-то вспыхивает в глазах. Его глаза скользили сквозь это белое сверкание, не в силах ни на чем остановиться. Он услышал, как ломается его собственный нос, а потом (бум-бум-бум) Лумис ударил в одно и то же место три раза кряду.

Когда Лумис выпустил его галстук, Джо рухнул на четвереньки прямо на цементный пол. Он услышал, как что-то капает, словно из протекающего крана, и, открыв глаза, увидел, что это его кровь сочится на цемент. Капли были размером с пятицентовые монетки, но их быстро становилось все больше, они словно превращались в амеб, а амебы превращались в лужицы. Он повернул голову: может, пока его избивали, Эмме удалось выиграть время, захлопнуть дверцы лифта и поскорее уехать? Но лифта не было там, где он его видел перед этим. А может, он сам был не там, где лифт, потому что увидел он только цементную стенку.

Тогда-то Брендан Лумис и пнул его в живот, так сильно, что Джо приподняло над полом. Он приземлился, скрючившись; он не мог дышать, он хватал ртом воздух, но воздух не шел. Он попытался подняться на колени, ноги все время разъезжались, и тогда он, опираясь на локти, оторвал грудь от цемента и стал глотать воздух, словно рыба, вытащенная из воды, пытаясь хоть что-то втянуть в легкие, но ему казалось, что его грудь – сплошной черный камень без всяких отверстий, просто камень, в котором больше ничему нет места, потому что он больше не может дышать, ни хрена не может дышать.

Его пищевод вздулся, как баллончик перьевой ручки, ему стиснуло сердце, сокрушило легкие, замкнуло глотку, но потом воздух пробился сквозь его миндалины и с присвистом вышел изо рта, он снова хватал ртом воздух, все было в порядке, он снова мог дышать, хотя бы дышать.

Лумис ударил его ногой сзади, в пах.

Джо уронил голову на цементный пол, закашлялся, может быть, даже пукнул, он никогда не мог себе представить, что бывает такая боль. Яйца ему словно вбило в кишки; языки пламени лизали ему стенки желудка; сердце так колотилось, что ему казалось – оно вот-вот не выдержит и остановится; череп словно кто-то разорвал руками; глаза кровоточили. Его явно вывернуло наизнанку, он изблевал на пол желчь и огонь. Он подумал, что уже все, но потом его вырвало снова. Он упал на спину и посмотрел вверх, на Брендана Лумиса.

– У тебя, – Лумис закурил, – какой-то несчастный вид.

Брендан раскачивался из стороны в сторону вместе с комнатой. Джо не двигался, но все прочее обратилось в маятник. Брендан посмотрел вниз, на Джо, натягивая черные перчатки. Рядом с ним появился Альберт Уайт, тоже качавшийся в такт маятнику. Оба посмотрели вниз, на Джо.

Альберт произнес:

– Боюсь, мне придется сделать из тебя послание.

Джо посмотрел вверх сквозь кровь в глазах. На Альберта в его белом смокинге.

– Послание всем, кто думает, что моими словами можно пренебрегать.

Джо поискал взглядом Эмму, но во всем этом качании и шатании не смог найти лифт.

– Послание будет не очень приятным, – продолжал Альберт Уайт. – И я очень об этом сожалею. – Он присел на корточки перед Джо, лицо у него было скорбное и усталое. – Моя мать любила повторять: все происходит по какой-то причине. Не уверен, что она права. Но мне действительно кажется, что люди часто становятся теми, кем им суждено стать. Думаю, я должен был стать копом, но потом город отобрал у меня мою работу, и я стал вот этим. И обычно мне это не нравится, Джо. По правде говоря, я это, черт подери, терпеть не могу. Но я не стану отрицать, что для меня это естественно. Мне это подходит. А тебе, боюсь, подходит проваливать все, за что возьмешься. Тебе надо было просто удрать, но ты этого не сделал. И я уверен… Посмотри-ка на меня.

Голова Джо успела перекатиться на левый бок. Он перекатил ее обратно и встретился глазами с добрым взором Альберта.

– Я уверен, что когда ты станешь умирать, то будешь твердить себе, что умер за любовь. – Альберт горестно улыбнулся ему. – Но опростоволосился ты не поэтому. А потому, что такова твоя натура. Потому, что в глубине души ты чувствуешь вину за то, что делаешь. Вот почему ты сам в глубине души хочешь, чтобы тебя поймали. При этой работе в конце каждой ночи сталкиваешься со своей виной. Вертишь ее в руках, скатываешь в шарик. И бросаешь в огонь. Но ты – ты этого не делаешь, поэтому всю свою короткую жизнь просто ждешь, чтобы кто-то наказал тебя за твои грехи. Что ж, я и есть этот кто-то.

Альберт выпрямился, и у Джо все поплыло перед глазами. Он поймал взглядом серебристую искру, потом еще одну. Он прищурился, чтобы снова видеть четко.

И сразу же об этом пожалел.

Альберт и Брендан все еще слегка покачивались, но маятник остановился. Рядом с Альбертом, взяв его под руку, стояла Эмма.

Сначала Джо не понял. Потом ему все стало ясно.

Он посмотрел вверх, на Эмму. Теперь уже не важно, что они с ним делают. Можно и умереть, потому что жить слишком больно.

– Мне очень жаль, – прошептала она. – Мне очень жаль.

– Ей очень жаль, – пояснил Альберт Уайт. – Нам всем очень жаль. – Он сделал жест в сторону кого-то, кого Джо не было видно. – Увести ее отсюда.

Мощный парень в пиджаке из деревенской шерсти и в вязаной шапочке, натянутой на лоб, опустил ладони на руку Эммы.

– Ты говорил, что не станешь его убивать, – сказала она Альберту.

Альберт пожал плечами.

– Альберт, – произнесла Эмма, – мы договаривались.

– И я учту наш договор, – ответил Альберт. – Не волнуйся.

– Альберт… – повторила она перехваченным голосом.

– Да, дорогая? – Голос Альберта звучал чересчур спокойно.

– Я бы никогда не привела его сюда, если бы…

Альберт дал ей пощечину, а другой рукой разгладил свою рубашку. Он ударил ее так сильно, что разбил ей губы.

Он опустил взгляд на рубашку.

– Думаешь, тыв безопасности? Думаешь, я стерплю унижение от потаскухи? Тебе кажется, что я так и увиваюсь вокруг тебя, ради тебя в лепешку готов расшибиться. Вчера, может, так и было. Но с тех пор прошло много времени, я не спал всю ночь. И я уже заменил тебя другой. Ясно? Сама увидишь.

– Ты сказал, что…

Альберт платком стер ее кровь со своей кисти.

– Отведи ее в эту сучью машину, Донни. Сейчас же.

Могучий парень крепко обхватил Эмму и стал пятиться назад.

– Джо! Пожалуйста, не мучайте его больше! Джо, прости меня. Прости. – Она кричала, лягалась, царапала голову Донни. – Джо, я тебя люблю! Я тебя люблю!

Решетка лифта захлопнулась, кабина пошла вверх.

Альберт присел на корточки рядом с ним, сунул в рот сигарету. Вспыхнула спичка, затрещал табак. Он сказал:

– Вдохни-ка. Быстрее вернешься в разум.

Джо вдохнул. С минуту он сидел на полу и курил, и Альберт сидел на корточках рядом с ним и курил собственную сигарету, и Брендан Лумис стоял и смотрел на них.

– Что вы собираетесь с ней сделать? – спросил Джо, как только убедился, что может говорить.

– С ней? Она же тебя только что заложила со всеми потрохами.

– И наверняка по веской причине. – Он глянул на Альберта. – Была веская причина, так?

Альберт фыркнул:

– Есть в тебе что-то от тупой деревенщины, а?

Джо поднял рассеченную бровь, в глаз ему упала капля крови. Он стер ее рукой.

– Что вы с ней собираетесь сделать?

– Лучше побеспокойся о том, что я собираюсь сделать с тобой.

– Я беспокоюсь, – отозвался Джо, – но сейчас я спрашиваю, что вы собираетесь сделать с ней?

– Пока не знаю. – Альберт пожал плечами, снял с языка табачную крошку, щелчком отправил ее подальше. – Но ты, Джо, станешь посланием. – Он повернулся к Брендану. – Подними его.

– Каким посланием? – спросил Джо, когда Брендан Лумис, зайдя сзади, подвел под него руки и поднял, заставив выпрямиться.

– «То, что случилось с Джо Коглином, случится и с тобой, если ты станешь на пути у Альберта Уайта и его людей».

Джо ничего не ответил. Мыслей никаких не было. Ему двадцать лет. Это все, что ему досталось в этом мире: двадцать лет. Он не плакал с четырнадцати, но сейчас, глядя в глаза Альберту, он изо всех сил старался не разреветься, не сломаться, не начать вымаливать жизнь.

Лицо Альберта смягчилось.

– Я не могу оставить тебя в живых, Джо. Если бы я знал, как это можно сделать, я бы попробовал. И дело не в девчонке, если тебя это утешит. Я везде могу найти себе шлюху. Меня уже поджидает новенькая. Вот разделаюсь с тобой – и к ней. – Какое-то время он разглядывал свои руки. – Но ты взбудоражил маленький городок и украл шестьдесят тысяч долларов без моего разрешения, и после тебя осталось трое мертвых копов. Из-за этого все мы окажемся по уши в дерьме. Потому что теперь все легавые Новой Англии считают бостонских гангстеров бешеными псами, которых и давить надо, как бешеных псов. А я хочу, чтобы все поняли: это не так. – Он обратился к Лумису: – Где Бонс?

Джулиан Бонс, еще один громила при Альберте.

– В переулке, мотор на ходу.

– Пошли.

Альберт первым двинулся к лифту. Он открыл решетку, и Брендан Лумис втащил Джо в кабину.

– Разверни его.

Джо повернули на месте, и сигарета выпала из его губ, когда Лумис взялся за его затылок и ткнул его лицом в стенку. Руки ему завели за спину. Грубая веревка обвилась вокруг его запястий. С каждым оборотом Лумис натягивал ее все туже. Потом завязал концы. Джо, кое-что понимавший в этом вопросе, на ощупь узнал надежный узел. Они могут бросить его в этом лифте одного и не возвращаться до самого апреля – все равно он не сумеет сам освободиться.

Лумис развернул его обратно, дернул рычаг, и Альберт вытащил новую сигарету из оловянного портсигара, вставил ее Джо в рот и зажег. При свете спички Джо увидел, что Альберта совсем не радует происходящее и что, когда Джо пойдет на дно Мистик-ривер с кожаной петлей на голове и с привязанными к лодыжкам мешками, полными камней, Альберт будет лишь скорбеть о той цене, которую приходится платить за ведение дел в этом грязном мире.

Во всяком случае, хотя бы одну ночь поскорбит.

На первом этаже они вышли из лифта и двинулись по пустому служебному коридору. Сквозь стены долетали звуки вечеринки: дуэль роялей, духовые наяривают во всю мощь, множество людей заливаются хохотом.

Они добрались до двери в конце коридора, с желтой надписью «Доставка», сделанной свежей краской.

– Проверю, все ли чисто. – Лумис открыл дверь в мартовскую ночь, которая успела стать гораздо более промозглой.

Сеялся мелкий дождик, и от железных пожарных лестниц пахло фольгой. Джо чувствовал и запах недавней стройки, как будто известковая пыль, поднятая дрелями, еще висела в воздухе.

Альберт повернул Джо к себе и поправил ему галстук. Лизнул ладони и пригладил ему волосы. Он казался каким-то опустошенным.

– В детстве я никогда не хотел стать человеком, который убивает других ради поддержания нормы прибыли, но сейчас я именно такой. Я ни одну ночь не могу спать спокойно, Джо, ни одну паршивую ночь. Каждый день просыпаюсь в страхе и кладу голову на подушку с таким же чувством. – Он выпрямил Джо воротник. – А ты?

– Что?

– Хотел когда-нибудь стать кем-то еще?

– Нет.

Альберт снял что-то с плеча Джо и щелчком отправил в пустоту.

– Я сказал ей: если она доставит тебя к нам, я тебя не убью. Больше никто не верил, что у тебя хватит дурости заявиться сюда сегодня вечером, но я подстраховался. И она согласилась привести тебя ко мне, чтобы спасти тебя. Или так она сама себя уверяла. Но мы-то с тобой знаем, что мне придется тебя убить, правда, Джо? – Он посмотрел на Джо скорбными влажными глазами. – Правда?

Джо кивнул.

Альберт кивнул в ответ. Наклонившись, он прошептал Джо на ухо:

– А потом я и ее тоже убью.

– Что?

– Потому что я ее тоже любил. – Альберт поднял и опустил брови. – И потому что ты ворвался ко мне в покерный зал в одно прекрасное утро из-за того, что она дала тебе наводку.

– Погоди, – произнес Джо. – Нет же. Она мне никакой наводки не давала.

– Конечно, что ты еще можешь сказать? – Альберт поставил ему воротник, пригладил ему рубашку. – И потом, взгляни на дело иначе: что, если у вас, голубков, и в самом деле настоящая любовь? Тогда вы сегодня же ночью встретитесь на небесах.

Он воткнул кулак в живот Джо, довел до солнечного сплетения. Джо согнулся пополам и снова потерял весь кислород. Он задергал веревку на запястьях, он попытался боднуть Альберта головой, но тот шлепком отвел его лицо и открыл дверь в переулок.

Схватив Джо за волосы, он заставил его выпрямиться, чтобы Джо увидел поджидающую машину: задняя дверца распахнута, возле нее стоит Джулиан Бонс. Подойдя с другой стороны переулка, Лумис крепко взял Джо за локоть, и они перетащили его через порог. Теперь Джо чувствовал запах ниши для ног у заднего сиденья машины. Запах промасленных тряпок и грязи.

Они уже собирались поднять его, чтобы сунуть в машину, но вдруг бросили. Он упал на колени, прямо на булыжную мостовую, и услышал, как Альберт вопит: «Живо! Живо! Живо!» – и их торопливые шаги по мостовой. Может, они уже выстрелили ему в затылок: небеса опускались на него полосами света.

Его лицо заливала белизна, а здания в переулке сияли красным и синим, завизжали шины, и кто-то крикнул в мегафон, и кто-то выстрелил из пистолета, и кто-то выстрелил из другого.

Сквозь белое сияние к Джо шел мужчина, подтянутый и уверенный, мужчина, созданный для того, чтобы командовать другими.

Его отец.

Из белизны за его спиной появились еще люди, и вскоре Джо окружила дюжина сотрудников Бостонского управления полиции.

Отец наклонил голову:

– Значит, теперь ты убийца копов, Джозеф.

– Я никого не убивал, – возразил Джо.

Отец не стал обращать внимания на эти слова:

– Похоже, твои сообщники намеревались от тебя избавиться. Они решили, что отвечать за тебя слишком тяжело?

Некоторые из полицейских уже вытащили свои дубинки.

– Там Эмма, в машине, сзади. Они ее хотят убить.

– Кто?

– Альберт Уайт, Брендан Лумис, Джулиан Бонс и какой-то тип по имени Донни.

На одной из ближних улиц раздались женские крики. Загудел клаксон, послышался тупой удар столкновения, еще крики. В переулке морось обратилась в ливень.

Отец повернулся к своим людям, потом снова развернулся к Джо:

– Хорошую компанию ты себе выбрал, сынок. Какие еще сказки ты для меня припас?

– Это не сказка. – Джо сплюнул кровь. – Они ее хотят убить, папа.

– Что ж, мы-то тебя не убьем, Джозеф. Собственно, я и пальцем тебя не трону. Но некоторые из моих коллег не прочь перемолвиться с тобой словом.

Томас Коглин наклонился вперед, уперев руки в колени, и устремил взгляд на сына.

Этот стальной взгляд принадлежал человеку, спавшему на полу больничной палаты Джо, когда того трясла лихорадка, человеку, читавшему ему городские газеты от корки до корки, человеку, говорившему, что любит его, что если Господь захочет прибрать его сына, то сначала пускай потягается с ним, с Томасом Ксавьером Коглином, и Господь – не сомневайтесь – знает, что это будет ох как непросто.

– Папа, послушай меня. Она…

Отец плюнул ему в лицо.

– Он ваш, – сказал он своим людям и удалился.

– Найдите машину! – закричал Джо. – Найдите Донни! Она в машине у Донни!

Первый удар – кулаком – пришелся ему в челюсть. Второй – дубинкой – попал, кажется, в висок. А потом все ночные огни погасли.