Текст книги "Любовь упрямцев"

Автор книги: Дениза Алистер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

11

Что все это значит? Отсутствие паспорта – основная причина того, что приходится сидеть в заточении. Документ, понимаете ли, украли! Действительно украли. И теперь ясно, кто это сделал. Адам Симмонс! Этот человек держит ее здесь насильно. По своей ли инициативе или по просьбе отца – неважно. Главное, что с ней обходятся как с маленькой девочкой.

В комнату вошел Адам.

– Нашла-таки, – сказал он усмехнувшись. – Вот что значит потеря бдительности. Но, с другой стороны, не в моих правилах что-то прятать.

– Как ты посмел пойти на такое! – Голос женщины дрожал от возмущения. – Ты же знал, как я хочу уехать отсюда!

Симмонс сунул руки в карманы брюк, посмотрел на нее и спокойно произнес:

– А я не хотел, чтобы ты уезжала.

– Почему? Чтобы иметь любовницу под рукой? На мне свет клином не сошелся – есть куда более доступные претендентки на место в твоей постели!

– Ну зачем же сразу так? Грубый цинизм – совершенно не твой стиль.

– Мой стиль, не мой стиль… Что ты знаешь об этом! Мы не виделись сто лет! Как пришло тебе в голову похитить чужой паспорт? Мой отец попросил тебя об этом? Его желания для тебя гораздо важнее, чем мои?

– Просьба твоего отца не главная причина.

– А что тогда?

– Мое собственное желание. Нам с тобой давно пора провести какое-то время вместе.

Вот это уж действительно совсем не в стиле Симмонса – заставлять человека что-либо делать вопреки его воле. Будучи мужем, он считал, что в семье каждый сам принимает решения и не вмешивается в профессиональную жизнь другого.

– Прошу прощения, что действовал против твоей воли. Я-то думал, что тебе здесь понравится.

– Мне не может нравиться то, что меня заставляют делать насильно! Почему ты украл мой паспорт?

Адам усмехнулся.

– У тебя страсть к преувеличениям. Я не крал твой паспорт. Я взял и… скажем так, не торопился тебе отдать.

– Но почему?

– Мне хотелось, чтобы ты была рядом со мной. Всегда хотелось. Не нравятся мне пустые дома и пустые гостиничные номера.

– Неужели? – язвительно заметила Селма. – То-то ты не вылезал из командировок! – Она швырнула его паспорт в ящик, а свой положила в карман.

– Разъезды – часть моей работы. Знаешь, что мне больше всего нравилось в моих командировках?

– Быть одному?

– Больше всего, Селма, мне нравилось возвращаться домой, к тебе.

У женщины болезненно сжалось сердце. Злости как не бывало.

– Да, я мечтал, как переступлю порог дома, застану тебя на нашей кухне в разгар приготовления праздничного ужина, – мягко произнес Адам. – Дом полон лилий или роз или чего-то там еще, что так приятно пахнет. Я бросаюсь к тебе, хватаю в объятия. Упоительное ощущение: ты моя и только моя. До поры до времени все так и было. Ты ждала меня, готовила наш дом к моему приезду. Ты любила меня, радовалась, когда я возвращался домой. А я… чувствовал себя тогда самым счастливым человеком на земле.

Горечь и мука отразились на лице женщины. Слезы выступили на глазах.

– Так почему же ты ничего не говорил мне о своих чувствах?

Вопрос явно удивил Адама.

– Но ты ведь знала об этом. Правда же знала?

– Когда-то думала, что так оно все и есть, а потом… – Она остановилась, судорожно вздохнула и села на край постели.

– Что потом?

Селма закрыла лицо ладонями.

– Потом… Помнишь, я однажды уехала навестить своих родителей? Ты вернулся, не застав меня дома… Мы поговорили по телефону… И что-то между нами случилось, не знаю даже, как определить это.

– Что же все-таки случилось? – нетерпеливо спросил он. – Никогда не мог понять этого…

Селма сделала глубокий вдох.

– Я подумала, что тебе все равно, бываю я дома или нет. Ты ничего не говорил о том, что скучаешь без меня, что хочешь видеть меня дома постоянно.

– Но твоя мама заболела. Мог ли я тогда думать о себе и своих желаниях? Кроме того, мы же с тобой договорились, что не будем ограничивать свободу друг друга.

Селма прикрыла глаза.

– Мне надо было знать, что я нужна тебе. И надо было слышать это от тебя. Но ты молчал. И ни разу не сказал, о чем думаешь, что чувствуешь!

– Бог мой, Селма! – растерянно воскликнул Адам. – Я…

Но не успел закончить фразы – за дверью раздался взволнованный голос. В следующий момент дверь распахнулась и на пороге спальни появилась Роза. По испуганному лицу женщины было ясно, что произошло что-то серьезное. Она показывала рукой в сторону сада, не переставая причитать. Адам и Селма выбежали вслед за плачущей женщиной. Ахмед лежал на траве, неестественно выгнув ногу, из которой текла кровь.

– Чем могу помочь? – спросила Селма.

– Принеси полотенце или что-нибудь еще, чем можно перевязать рану, – коротко бросил Адам.

– Артерия не задета? – спросила Селма, вернувшись из дома со всем необходимым.

– Слава богу, нет, но от этого не легче. Рану надо обработать. – Адам быстро и ловко перевязал ногу раненому.

– Как это произошло?

– Он споткнулся и упал вместе с топориком в руке. Помоги мне довести его до машины. Надо ехать в больницу.

Они посадили садовника на заднее сиденье машины. Роза села впереди, рядом с Адамом. Тот жестом дал понять Селме, чтобы она тоже поехала с ними, и объяснил свое решение:

– Не хочу оставлять тебя одну в доме, где нет даже телефона.

На препирательства не было времени, и Селма втиснулась в машину.

Они доехали до дома Кристоферов, откуда предстояло созвониться с врачами больницы. Селме было указано оставаться в обществе очаровательной миссис Кристофер, которая, судя по всему, была рада гостье.

Селма почувствовала себя ребенком, которого оставили под присмотром няни. Ныла рука от занозы, которую так и не вынули. Но ничего, это подождет.

Инди сначала не было – играла где-то в теннис, но минут через двадцать появилась. Кстати, прекрасно смотрелась в белом теннисном костюме. Втроем они выпили чаю, после чего мать ушла на кухню, а дочь осталась с гостьей. Инди держалась холодно, но вежливо. После очередной затянувшейся паузы она все-таки решилась на какое-то важное признание. Сделала глубокий вдох и заявила:

– Считаю, что тебе надо кое о чем знать. Для меня не секрет, что ты влюблена в Симмонса.

Вот так так! Ну и заявление!

– Неужели? – не без насмешки спросила Селма.

– Да. Ты как-то сказала, что для тебя это просто временное… увлечение. Но я не слепая. Когда вы были у нас в субботу, я видела, как ты смотрела на этого человека.

Какого черта! Не много ли себе позволяет юная леди!

– Мои отношения с Адамом тебя не касаются, и я не намерена их обсуждать.

– Пусть так, – промолвила Инди. – Однако для тебя же будет лучше, если ты откажешься от своих планов насчет Симмонса.

– Что-то подобное ты уже говорила раньше. Только вразумительно не объяснила, почему же я должна это сделать?

– Потому что он больше никогда не женится.

– Откуда тебе это известно?

Инди невесело рассмеялась.

– Да уж поверь на слово. Он не женится даже на мне, а я люблю его уже давно. – Слезы блеснули в глазах девушки. – Просто не могу понять, что эта женщина сделала с ним!

Эта женщина? Ах, его жена! То есть она, Селма…

– И что же она сделала с ним?

Глаза Инди блеснули откровенным гневом.

– Она уничтожила его! Симмонс приехал сюда вскоре после того, как жена заявила о желании развестись с ним. Я не узнала человека. Ходячий труп! Я… я… – Голос Инди задрожал.

– Извини, давай не будем говорить об этом, – бросила Селма и почти бегом устремилась в дом, чуть не столкнувшись с легким на помине Симмонсом. Смятение, тоску, растерянность – вот что она сейчас ощущала. И, видно, не удалось ей скрыть своих чувств, если мужчина с удивлением задержал ее, участливо положив руку на плечо.

– Что случилось?

– Ничего, – ответила Селма, с трудом переводя дыхание. – Что там с Ахмедом?

Адам изучающе вглядывался в ее лицо.

– С ним будет все в порядке, но придется побыть в больнице какое-то время.

Mиссис Кристофер предложила им остаться на ужин. Но Симмонс отказался, заметив, что устал и не годится сегодня для компании.

Вскоре они уже сидели в машине, направляясь домой. Солнце садилось, окрашивая оранжевым светом лесистые холмы и горы. Вокруг царили мир и покой, что явно не согласовывалось с настроением Селмы.

– Где Роза?

– Осталась с мужем. Она переночует в доме своих родственников.

Наступило напряженное молчание. Судя по всему, оно было следствием их неоконченного разговора в спальне.

Уже совсем стемнело, когда они вошли в дом. Адам включил в гостиной свет и спросил Селму, хочет ли она чего-нибудь выпить.

– Пока нет, – ответила та, потирая озябшие руки. – Сначала хочу принять душ и одеться во что-нибудь теплое.

Горячая вода приятно грела кожу. Но нервы так расшатались, что одной воды было недостаточно, чтобы успокоиться. После душа – сразу в постель, лишь бы больше не встречаться сегодня с Симмонсом. Однако вышло иначе. Он ее ждал, чтобы спросить, вынута ли из пальца злополучная заноза. Нет? Надо, видите ли, осмотреть палец, вдруг что-то да не так.

– Пустяки, – сказала Селма небрежно, но руку протянула.

Новоиспеченному лекарю мало было сегодняшних забот с Ахмедом, и он с предельным вниманием обследовал больной палец.

– Сейчас займемся твоей занозой, что-то мне твоя рука не нравится.

Сам сходил за щипчиками и начал вытаскивать шип, который сидел довольно глубоко. В напряженной позе он замер над ее рукой. Сейчас видна была каждая черточка его лица – прямой нос, четкая линия скул, мелкие морщинки, расходившиеся лучами от глаз. Как она любила это лицо!

«Ходячий труп»! Ну и слова выбирает эта влюбленная девчонка. Селма закусила губу, на глаза навернулись слезы. Господи, да что же она такого сделала с бывшим мужем, если вызывает осуждение у незнакомых людей.

Адам поднял голову и увидел слезы в глазах Селмы.

– Не обращай внимания. Вытаскивай.

Да, ей было больно, но не от занозы, хоть и мало приятного, когда копаются в припухшей ране. Больно было от собственных мыслей.

– Наконец-то. Вытащил! – В голосе звучало удовлетворение.

– Спасибо.

– Прости, что причинил тебе боль, но иначе никак не получалось.

– Ничего. Пойду посмотрю, что там на ужин. – Она ощущала в душе болезненную пустоту. Может, это всего-навсего от голода? Или нет?

– Тебе помочь?

– Не надо. Я приготовлю что-нибудь попроще. Ты голоден?

– Не очень.

Ах, какой вежливый. Ах, какой он спокойный! Притворство все это… Ведь явно переживает все их размолвки и недоговоренности. Хорошо, что не пошел вслед за ней на кухню. Так хотелось побыть одной. А теперь помоем салат, порежем холодную курицу и сыр, прибавим немного грибов, лука и помидоров.

Минут через десять Симмонс явился-таки на кухню, принеся с собой свежий запах мыла. Волосы еще влажны после душа. Выглядит великолепно. И почему он всегда смотрится так… так потрясающе по-мужски?

Тем временем Адам налил вино в бокалы, и они принялись за еду. Есть ей вдруг совершенно расхотелось. Вина выпила и попросила налить еще. Когда ужин закончился, Адам жестом остановил ее попытку привести все в порядок. Сам сложил посуду в раковину, и сам начал мыть.

– Я думаю, нам стоит закончить наш разговор, – сказал он, поворачиваясь к Селме.

Рано или поздно это должно было произойти, так что нервничай – не нервничай, а договорить придется. Они перешли в гостиную.

Женщина устроилась на диване, мужчина после недолгого раздумья опустился рядом.

– Мы ведь почти никогда не говорили о том, как проходила наша семейная жизнь, верно?

– Полагаю, потому, что мы редко бывали дома вместе.

– Но и тогда мы не очень-то обсуждали нашу с тобой жизнь. Мне и в голову не приходило, что у нас с тобой какие-то проблемы. Согласись, мы же были счастливы. Я запомнил это ощущение счастья.

Что правда, то правда. Ей тоже запомнилось это. Но что толку сейчас вспоминать?

– Ты молчишь, значит, не согласна? Когда ушло это ощущение счастья?

– Когда мы практически стали жить врозь, – с трудом произнесла она.

Адам с изумлением уставился на нее.

– И ты решила покончить с проблемой при помощи развода?

– Нет. Меня обижало твое безразличие к тому, что мы видимся так редко. Хотелось как-то встряхнуть тебя, растормошить, заставить задуматься над неразберихой в наших отношениях, и я подумала, что угроза развода поможет в этом. Ждала твоей реакции, думала, услышу возражения, протест. А ты даже не сопротивлялся! Не стал бороться за нашу с тобой семью, за меня. Я… – Рыдания сдавили горло. Она подняла мокрые от слез глаза на любимое, вдруг побледневшее лицо.

– Селма, – произнес изумленный мужчина. – Ты хочешь сказать, что не собиралась разводиться со мной?

12

– Нет, не собиралась… – Признание далось не без труда.

– Но зачем же ты…

– Хотела подтверждения твоей любви, хотела встряхнуть тебя! – выкрикнула женщина в отчаянии.

– Встряхнуть меня? О господи, меня и без этого достаточно трясло!

– Мне надо было встряхнуть тебя, избавить от твоего безразличия.

– Боже, – прошептал Адам, – безумие какое-то!

– Но ты же подписал развод не раздумывая. Даже не приехал домой, чтобы хотя бы узнать о причине моего шага. Если тебе было не все равно, то почему так легко пошел на развод? Не возмутился, не возразил против этого?

Адам горько рассмеялся.

– Но нельзя же удерживать человека в браке насильно! Если ты больше не хочешь жить со мной, что остается делать, кроме как отпустить тебя с миром?

– Так просто?

Мужчина замер в напряжении – руки в карманах, взгляд исподлобья!

– Нет, не просто. Во-первых, твое упорное нежелание вернуться домой давало повод для грустных раздумий. Во-вторых, сама подумай, способен ли я настаивать на сохранении брака с женщиной, которая не хочет меня?

До сознания Селмы стала наконец доходить ужасная правда. Из-за своих страхов, комплексов, приступов ревности она затеяла опасную игру. Насылала на мужа испытания и сама пугалась возможных результатов. Испытание номер один: не прийти домой и посмотреть на его реакцию. Ах, он не возражает против подобного поведения? Значит, не любит, значит, жена ему безразлична… Испытание номер два: намеренно растягивать разлуку и ждать, как он отнесется к этому…

Но муж не знал правил игры, в которую вовлекли его: он и не подозревал об искусственно поставленных преградах на пути к их общему счастью. Игра вышла из-под контроля и стала развиваться по своим собственным законам, в конце концов превратив женщину в жертву собственной затеи.

– Неужели ты мог подумать, что я не хочу тебя? – От волнения голос ее сорвался на шепот.

Такая мысль раньше даже в голову не приходила. Вызывала сомнения любовь мужа, а ее-то отношение к нему было, как ей казалось, вне сомнения. Она ведь говорила о своей любви сотни раз – писала теплые слова на почтовых открытках, повторяла в телефонных разговорах. Селма признавалась мужу в любви до тех пор, пока боль и злость не овладели ее умом и сердцем. Тогда и пришел конец признаниям.

У Адама нервно дернулась щека.

– А что же еще я мог думать? Ты явно избегала общения со мной, находя одну причину за другой, лишь бы не приезжать домой. Первые два раза это было понятно: заболела мать, дочь должна быть рядом. Потом появилась римская подруга. Я же знал, что у той тьма родственников, готовых помочь, но и тут нашел тебе оправдание: человек хочет быть рядом с подругой в трудное для нее время. Когда же появились вашингтонские курсы кулинарии, которые ты вдруг должна была всенепременно закончить, тут уж поневоле пришлось задуматься. Ведь я приехал тогда домой всего на две недели – и на тебе! – кулинария оказалась дороже и ближе.

Селма молчала. Да и что можно сказать в свое оправдание? Стыдно. Зациклилась на своих переживаниях и не подумала, что ранит самого близкого человека. Играла в ужасную игру, не понимая, что творит. Вспомнила, как обращалась к Богу с нелепой молитвой: «Пожалуйста, сделай так, чтобы Адам сказал мне о своей любви. Скажет – не поеду на курсы. Не скажет…». Он не сказал.

Адам потер пальцами лоб.

– Ну и объясни мне, зачем потребовались тебе эти сверхсрочные уроки поварского искусства?

Ну что тут объяснишь? Игра продолжалась. Драма близилась к развязке. Вздумалось устроить испытание за номером три: приедет муж или нет к ней на выходные в Вашингтон? Скажет, что ждет и скучает? Но от него не было ни слуху ни духу. Она же звонила ему по ночам домой. Где он был? Чем занимался.

– Я расстроилась… разозлилась, думала, что ты больше не любишь меня. Ты был… таким независимым, самостоятельным, и… я чувствовала, что ты не нуждаешься во мне.

Адам в нетерпении возвел глаза к потолку.

– Селма, я, конечно, могу справиться со всем сам, если говорить о чисто бытовых вещах. Могу постирать себе носки, застелить постель или приготовить еду. Я не нуждаюсь в экономке или няньке. И женился на тебе совсем не ради бытовых удобств. Мне нужна была жена, друг, любовница.

Селма сквозь слезы пыталась разглядеть выражение его лица, но увидела только размытое пятно. Слезы текли сами собой, без судорог плача и всхлипываний.

– Ты никогда не говорил, что я нужна тебе. Единственное, что мне хотелось услышать от тебя, это то, что ты скучаешь по мне.

Мужчина резко поднялся, беспомощным жестом провел руками по волосам.

– Неужели тебе слова важнее откровенных проявлений любви? Я выражал свою любовь тем, что не был эгоистом, тем, то не ограничивал твою свободу, давая тебе возможность для самовыражения, для творческих дел, для карьеры, в конце концов. Разве это проявление безразличия?

Он, конечно же, прав. Селма его и любила именно за то, что человек уважительно относится к личности другого, за его бескорыстие и щедрое сердце.

– Прости, но мне так не хватало заверений в твоей любви. Все недомолвки почему-то всегда разрешались в твою пользу. Меня терзало ощущение одиночества, моей ненужности.

– Когда ты стала избегать меня, я решил, что ты больше не любишь меня, что у тебя появился кто-то другой.

– О господи, – прошептала женщина. – Но это же не так.

– А что же еще мне оставалось думать?

Мало толку сейчас задним числом сожалеть, что не поделилась с мужем своими сомнениями и страхами. Может быть, все и наладилось бы… Да наверняка! Почему же она не доверилась ему тогда?

Есть ли оправдание ее поступкам? Есть… Молодая, неопытная, Селма действительно не понимала тогда, что человек способен выражать свою любовь не столько словами, сколько поступками. Сильный, сдержанный, он понимал всю эфемерность словесных заверений. Действие – наглядней и надежнее. Так, видимо, и раньше считал он. Но юная жена желала и слов, и поступков. И еще неизвестно, что ей в то время казалось нужней. Небольшой жизненный опыт не позволил ей разобраться в сложном характере мужа.

Адам опустился на диван рядом с Селмой.

– Мне очень жаль, – глухо проговорила та. – Очень.

– Мне тоже очень жаль, – мягко произнес он, взяв ее руки в свои.

– Как же глупо я себя вела…

– Оба хороши. Я ведь действительно никогда толком не говорил тебе о своих чувствах, считая, что и так все известно. Ты знаешь, я так сильно любил тебя, что даже не думал о дополнительных доказательствах моей искренности.

По-детски печальное лицо не вязалось с ее представлением об этом человеке – мужественном, подчас суровом, уверенном в себе.

– Нас чаще всего разделяли большие расстояния, но было ощущение близости. Ты звонишь, и я прыгаю от радости, слыша твой голос. Но ты… ты не говорил того, что мне хотелось от тебя услышать. Твой голос по телефону был всегда таким сухим и деловым… – Селма взглянула на Адама, – что я начинала чувствовать себя неуверенно.

Мужчина грустно улыбнулся.

– Я никогда не рассматривал телефон как средство для передачи своих чувств.

– Вот видишь… А человек на другом конце провода только и делал, что ждал слов любви. Мол, скучаю, жду встречи, мне не хватает тебя.

– Скучал, ждал встречи, и мне действительно не хватало тебя. Где бы я ни был – летел ли в самолете или сидел на совещании, – ты была со мной в моих мыслях, мечтах. – Адам задумчиво улыбнулся. – Знаешь, Селма, я о тебе думал, скучал и любил во всех уголках земного шара…

Сердце молодой женщины сжалось от чувства вины.

Он устало вздохнул.

– Остается сожалеть, что я не оказался телефонным романтиком, не шептал тебе слов любви, нежности и прочих сентиментальностей. Ну вот такой я нелепый! Хоть это и не означает, что романтические чувства мне чужды. Теперь-то ясно, что мне следовало делать, когда ты не возвращалась домой подолгу, – требовать от тебя объяснений, устраивать сцены ревности. А если серьезно, то, конечно, нельзя было пускать на самотек вызванные недомолвками разногласия.

– Говоришь «нельзя», а сам…

– Мне не позволяла моя мужская гордость. Я уже не сомневался, что у тебя появился кто-то другой.

– О, Адам, да не было у меня никого!

– Помнишь о сне, который ты рассказала мне? В котором я спас тебя на коне?

– Да.

Адам потер рукой шею, глаза его стали серьезными.

– Каждый раз, когда я возвращался в наш пустой дом, у меня было одно желание – сесть на первый самолет, полететь к тебе и забрать домой. Так хотелось сказать, что я не могу жить без тебя, что люблю тебя больше всего на свете и что ты принадлежишь только мне.

– Я ждала этого, – призналась Селма. – В глубине души я всегда надеялась, что ты когда-нибудь приедешь за мной.

– Но чертова гордыня не позволяла вымаливать любовь, принадлежащую уже не мне.

Слова смущали, заставляли о многом пожалеть, многого устыдиться. В том сне он пришел за ней, но вдруг снова оставил. Здесь скрыт какой-то смысл?

– Мне кажется, в том, что ты сказал мне во сне, была своя правда. «Ты сама должна спасти себя…» Нельзя было сидеть и ждать, когда ты приедешь за мной, что-то надо было предпринять самой.

– И как ты думаешь – что? – спросил он.

– Если есть недоумение – высказать, если есть страхи – поделиться. А уж если почувствуешь, что ты нужна любимому, – оказаться рядом. Да, мне надо было быть дома, рядом с тобой, а не бежать за сто верст, чтобы потом мучиться самой и мучить тебя.

Адам устало улыбнулся.

– Да, без тебя наш дом был пуст. Все там напоминало о тебе, лишь подчеркивая горечь от твоего отсутствия. В гостинице, по крайней мере, все анонимно и безлико. – Его рот дернулся в тоскливой усмешке. – Я не мог оставаться один в пустом доме, поэтому уходил жить в отель, расположенный неподалеку.

– А я названивала тебе по ночам, – дрожащим голосом промолвила Селма, – и не заставала дома. Вот и подумала, что у тебя появилась другая женщина.

– Господи, какие сумасшедшие мысли бродят в этой голове! Как ты только могла подумать, что мне нужен кто-то, кроме тебя?

Адам сжал ее пальцы. Но она освободила свои руки и упала заплаканным лицом в ладони.

– Что же мне теперь делать? – как стон вырвалось у нее.

Адам обнял ее и прижал к себе.

– Не мучить себя, – тихо подсказал он. – И простить меня. А я, со своей стороны, сделаю то же самое.

Молодая женщина сидела, не шевелясь, потом задержала дыхание, будто решаясь на что-то очень важное, и произнесла твердо, без слез в голосе:

– Я могу простить тебя – это совсем не трудно. Но не знаю, как мне простить саму себя.

Адам взял Селму за подбородок и повернул к себе ее лицо. Его глаза были полны любви и нежности.

– Я испытываю точно такое же чувство. Мне трудно простить себя за свою дурацкую гордость. А твои ошибки – они же, в сущности, продиктованы любовью и не нуждаются в прощении.

– Но ведь я вела легкомысленную и опасную игру с тобой, что нечестно по отношению к тебе. И такое можно простить?

Адам улыбнулся.

– Торжественно прощаю. Когда любишь и знаешь, что любим, прощать одно удовольствие.

Господи, как же хорошо! Сидеть рядом с ним, слушать добрые слова, улыбаться его шуткам. Селма чувствовала, как боль постепенно уходит из ее сердца.

– Послушай, Селма, я вхожу во вкус, мне нравится повторять слова, которые я экономил так долго: я люблю тебя, только тебя и никого, кроме тебя!

– Я тоже люблю тебя, – улыбнулась она счастливой улыбкой. – Я не экономила подобных слов и раньше, но от этого у меня не стало их меньше.

– Ну что мы за пара с тобой! Все-то у нас не как у людей. Сколько времени мучили друг друга только потому, что любили. Теперь придется наверстывать упущенное. Итак, я говорил, как сильно люблю тебя? А о том, насколько ты мне нужна? Говорил? Теперь твоя очередь! Ну же, Селма, слушаю!

– Я люблю тебя, – прошептала она. – И никогда не переставала любить.

Адам гладил ее по спине.

– Чему нас научил наш горький опыт? Отныне все недоразумения выясняем сразу. Посчитаешь, что я не прав, – говори. Меня что-то не устроит – уж, будь уверена, скажу об этом, не откладывая на потом. А теперь, леди, я прошу вашей руки. Срок моего наказания истек, я исправился и буду свято чтить узы брака. Слово «развод» навсегда вычеркиваем из своего лексикона. Вы согласны, леди?

Леди была согласна. Еще не высохли глаза, но теперь они светились радостью и лаской.

– В таком случае наше старое соглашение по поводу предоставления друг другу неограниченной свободы аннулируется. Отныне ты не сможешь делать то, что тебе взбредет в голову. Это касается и меня. И если ты вдруг попадешь в беду, я буду рядом с тобой и помогу тебе выбраться из нее. Мы же с тобой – одно целое.

Селма улыбнулась дрожащими губами. Ей в ответ улыбался уже не бывший муж, а будущий. Он притянул ее к себе и поцеловал.

– Я люблю тебя, – прошептала она у его губ, – люблю, люблю.

Адам Симмонс поднял будущую жену на руки и понес свою драгоценную ношу в спальню.

– Я теперь самый говорливый влюбленный, – шептал он, медленно снимая с Селмы одежду. – Уж извини, но с удовольствием повторюсь: ты единственная, кто мне нужен в этой жизни. Только ты! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной – в доме, в дальнем далеке, в дороге – везде.

Что ответить на это женщине, чье сердце переполнено счастьем и радостью?

– Буду, – дрожащим от волнения голосом сказала она. – Обещаю, что я всегда буду там, где ты захочешь.