Текст книги "Имперские истории"

Автор книги: Денис Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Никак нет, тот… другой, что на лестнице был… маленький и зеленый… А сержант ваш, он, кажется, где-то здесь… убит.

Граф Гилион вложил в ножны меч и вытер освободившейся рукою пот со лба. Нападения не было, но то, что произошло в корчме, было еще хуже. На залитом кровью полу лежало шесть или семь порубленных на куски трупов. Оставленные без присмотра офицера солдаты напились и передрались между собой, а теперь пытались свалить вину на какого-то маленького зеленого человечка, напавшего якобы в одиночку на полторы дюжины солдат. Это был конец, конец его военной карьере и надежде когда-нибудь, через какой-нибудь десяток лет, стать генералом. Герцог Лоранто мог простить неудачу или просчет, мог закрыть глаза на небольшую недостачу или проигрыш в карты части казенных средств, но офицер, допустивший пьяный дебош и поножовщину среди собственных солдат, был недостоин своего мундира.

– Слуг баронессы в кандалы, а остальных повесить, – отдал приказ капитан и, не обращая внимания на жалобные мольбы о пощаде, вышел во двор.

Проклятый дождь захлестал по лицу, капли звонко забарабанили по эполетам, которых граф Гилион должен был всего через каких-то несколько дней лишиться. И тут молодой офицер увидел, увидел собственными глазами, как в сторону видневшегося за деревьями большака бежала маленькая зеленая фигурка.

«Пожалуй, я погорячился, вешать никого не буду, но в кандалы для острастки паникеров все равно закую», – изменил решение граф Гилион, не испытывающий ни малейшего желания пуститься в погоню за быстро сверкающим пятками чертом, лешим, вампиром, оборотнем, магом или иным приспешником темных сил. По мнению молодого офицера, все же успевшего кое-что повидать на своем веку, бессмертие души было гораздо важнее карьеры, и он не хотел им рисковать, вступая в бой с таинственными, потусторонними силами.

Между грозовыми тучами образовался маленький просвет. В него заглянуло солнце, но тут же удалилось, ужаснувшись тому безобразию, которое натворили льющие больше недели дожди. Поля превратились в болота, речушки вышли из берегов, а на проселочных дорогах можно было бы организовать добычу грязи, если бы она, конечно, имела хоть какое-то целебное свойство.

Даже Пархавиэлю, прошедшему с караванами немало миль по опасным подземным тропам, с трудом удавалось передвигаться по темно-коричневому, неоднородному месиву. Ноги гнома разъезжались в разные стороны, голый торс и плечи покрылись слоем липкой грязи, а волосы свисали вниз, как длинные и тонкие водоросли черного цвета. Гному никак не удавалось приспособиться к размытой дороге, поэтому и скорость передвижения по ней оставалась смехотворно низкой. Утро прошло, день вступил в свои права, а путник преодолел не более двух с половиной имперских миль. Надежда добраться до ближайшего порта южного побережья к концу этого года казалась теперь призрачной и едва ли осуществимой, если только на выручку несчастному путнику не придут ранние морозы.

Последние метры до развилки дороги дались гному с особым трудом. Ноги перестали скользить, но стали вязнуть. Если раньше гном поскальзывался и шлепался на упругое брюхо, то теперь он начал проваливаться в невидимые под слоем мутного месива ямы. Дважды он погружался по пояс, а однажды даже ушел в грязь с головой. В результате героических усилий пройти путь до конца удалось, но цель, к которой, стоически терпя невзгоды, приближался гном, не оправдала ожиданий. Дожди размыли грунт, и столб с дорожным указателем упал.

Пархавиэль знал, что одна из трех уходящих вдаль дорог вела в Самборию, но какая, было определить невозможно. Зингершульцо не хотелось проплыть по грязи несколько дней, а потом оказаться на границей с Мурьесой или, что еще хуже, уйти далеко на север к Баркату. В полумиле справа виднелся лес, вокруг простирались залитые водой поля, спросить дорогу было не у кого. Гном мысленно чертыхнулся и уселся на поваленный столб, ему оставалось лишь мокнуть и ждать, пока не появится такой же непоседливый сумасшедший, как и он, отважившийся пуститься в путь, несмотря на лютующую непогоду.

Первые минуты бездействия давались с трудом, затем время ускорило бег, наверное, потому, что Пархавиэль иногда закрывал глаза и погружался в дрему. Через два, а может, и три часа вынужденного привала на горизонте появился одинокий путник. Маленькая фигурка в широкополой шляпе и накидке двигалась по дороге, которой вышел к развилке сам гном. Чем ближе подходил путник, тем крепче становилась Уверенность гнома, что первой фразой при встрече будет упрек, в определенном смысле даже заслуженный. К несчастью, а может, и наоборот, предчувствия редко обманывали бывшего хауптмейстера.

– Ну, вот и снова свиделись, господин гном, – произнес запыхавшийся Нивел, присаживаясь рядом на столб. – Не удалось вам меня бросить.

– За языком последи, – пробурчал после недолгого молчания гном. – Я никого никогда не бросаю, а тебе… тебе я ничем не обязан. Не захотелось вместе идти, вот и не пошел, понял?!

– Понял, – кивнул головой юноша, протягивая гному протертую на рукавах куртку. – Ну, теперь-то господин гном соизволил изменить решение?

– Куда идти знаешь? – ответил вопросом на вопрос Пархавиэль и накинул на богатырские плечи возвращенный подарок.

– Нам туда. – Юноша показал рукой на среднюю из трех дорог.

– Тогда отпыхивайся, и пошли! – скомандовал Пархавиэль, все-таки мучаясь угрызениями совести и поэтому стараясь не смотреть в глаза спутнику. – Но учти, если в дороге с хворобой своей сляжешь, до первой деревенской избы дотащу и там оставлю. Пойми, некогда, ну некогда мне с тобой нянчиться!

– Не беспокойтесь, господин гном, – задумчиво произнес Нивел, поднимая глаза к затянутой грозовыми облаками небесной выси, – теперь и мне хворать недосуг. Слишком дорогое удовольствие в наши времена болеть, а я человек бедный, роскошь позволить себе не могу…

История 2
Работенка, проще не бывает

Что может заставить голодающего оторваться от краюхи хлеба, замерзающего расстаться с теплым одеялом, а жаждущего не вылизывать влажное днище миски, в которой еще недавно была вода? Пожалуй, нет такой силы, нет такого средства. Все живые существа стремятся достичь прежде всего того, чего им именно в данную минуту не хватает, а уж затем, получив желаемое и крайне необходимое, озадачивают себя менее насущной, но более возвышенной целью: «А вот для полного счастья неплохо было бы еще чего-нибудь такого эдакого, для души, чтоб удовольствие получить да чтоб и другие с зависти полопались бы!»

Вид почти обнаженной красавицы, отдыхавшей лежа на подоконнике окна второго этажа лавки антиквара, не произвел на уставших солдат должного впечатления. На загорелых, потных лицах не было ни удивления, ни вожделения. Лямки доспехов натирали разгоряченные жарким, полуденным солнцем тела, ноги гудели от долгого перехода, а в пересохших ртах солдат было сухо от налетевшего песка и придорожной пыли. Конвою только что прибывшего в город каравана было не до созерцания женских тел. Два-три месяца воздержания – ерунда, вещь вполне терпимая по сравнению с усталостью, накопившейся за время похода. Сопровождающим повозки с товарами хотелось как можно быстрее добраться до перевалочного пункта на юго-востоке города, расстегнуть тугие ремни, сбросить с плеч тяжелые доспехи, вдоволь напиться воды и, укрывшись в тени от лучей безжалостно палящего солнца, заснуть долгим и крепким сном. Потом, ближе к ночи следующего дня, в одурманенные жарой и дорогой головы придут мысли и о пустом желудке, и о нехватке спиртного, и о многом-многом другом. Сейчас же каждый из полусотни солдат конвоя отсчитывал в уме последние сотни метров до желанного привала и не мог думать ни о чем ином, каким бы соблазнительным и привлекательным оно ни казалось.

Смуглая брюнетка продолжала нежиться под ласкающими кожу лучами солнца и не обращала внимания на медленно движущиеся по улице повозки, груженные доверху дорогостоящими иноземными товарами. Грохот колес и стук башмаков по мостовой – привычные звуки для жителей торгового города Баркат, столицы имперской провинции Токано. К ним быстро привыкаешь, как к толчее на узких улочках, как к ругани возниц, громкому галдежу базарных торговцев или истошным крикам: «Держи вора!» Если уделять внимание подобным мелочам и раздражаться по пустякам, то можно сойти с ума.

Хоть девушка и не была коренной жительницей самого крупного торгового центра Империи, но по слухам знала, что хорошая погода простоит в окрестностях Барката недолго. Через какую-то неделю или, в лучшем случае, две с северных и северо-западных гор подуют холодные ветры, начнутся дожди и привычные для этих мест песчаные бури. Если есть возможность, то нужно наслаждаться последними теплыми деньками перед промозглой осенью и своенравной зимою, то вымораживающей все живое, то накрывающей город тонкой пеленою забивающегося во все щели песка, то заливающей улицы потоками мутной жижи. Погода зимою в Токано непредсказуема, обычно меняется каждые два-три дня в зависимости от направления ветра и прочих природных условий.

Легкая белая торсана, женская рубашка с длинным, широким рукавом и глубоким вырезом на груди, едва прикрывала верхнюю часть стройных, мускулистых ног, красоте и грации которых позавидовала бы любая танцовщица, натурщица или представительница иной, более прикладной профессии. Блистающие под лучами солнца длинные черные волосы бархатистым водопадом ниспадали на грудь, скрывая от окружающих большую часть лица и те чисто женские формы, которые выставляла напоказ привольная, модная рубашка.

На коленях отдыхавшей красавицы покоилось широкое блюдо со спелыми абрикотами, кинжилом и прочими привозными деликатесами, не произраставшими в этих суровых местах. Девушка не спеша брала правой рукой несколько мелких фруктов и грациозно отправляла их в красивый, обрамленный плавными линиями тонких губ рот. Косточки и прочие несъедобные части экзотических даров природы как ни в чем не бывало скидывались вниз и часто попадали на головы прохожих.

Невинно пострадавшие в сердцах чертыхались и, осыпая ругательствами бесстыжую девицу с ужасными манерами, шли дальше. Лишь несколько раз косточки и мелкие кожурки падали на головы воинственно настроенных смутьянов, которым во что бы то ни стало хотелось наказать зарвавшуюся нахалку. Однако как только они, извергая потоки грязной ругани, хватались за арбалеты или кидались к входу в лавку, девушка, не отрывая глаз от блюда с лакомствами, высоко поднимала левую руку в черной перчатке и демонстрировала вспыльчивым гостям торговой столицы продолговатый овал медальона, раскачивающийся на толстой стальной цепочке. Почти всегда этого было достаточно, чтобы выхваченные мечи возвращались в ножны, арбалетные болты – в колчаны, а обиженные брели дальше, естественно, сторонясь распахнутых настежь окон.

Гильдия торговых охранников была в Баркате не менее уважаемой организацией, чем Ассоциация свободных имперских торговцев или городская стража. Ее члены имели почти неограниченные полномочия не только по ловле воров, но и по битью физиономий подозрительным личностям, находившимся вблизи от охраняемых объектов: магазинов, лавок, таверн, базарных лотков и складов. Связываться с обладателем с виду простенького, незатейливого медальона было чрезвычайно опасно и не предвещало ничего, кроме больших неприятностей.

Руководствовались древним как мир принципом: «Уж лучше минута позора, чем беды на всю жизнь» даже именитые иноземные купцы, в окна карет которых порой залетал и скользкие «приветы» плюющей на окружающих, в буквальном смысле этого слова, девицы.

Когда блюдо опустело, а последняя шкурка с чмоканьем приземлилась на конусовидный шлем одного из наемников, девушка наконец одарила вниманием движущуюся под окном процессию. С первого взгляда она поняла, что караван пришел из далеких западных земель: Виверии или Шеварии. Своих бывших сородичей, филанийцев, и их ближайших соседей, герканцев, охранница узнала бы сразу по форме и качеству доспехов, по фасонам пестрых камзолов и по глупой манере громко галдеть на непонятном для большинства горожан языке. Хоть в Баркате и сходились все без исключения сухопутные торговые пути, соединявшие западные королевства с Империей, а учиться чужой речи местные купцы и не собирались.

«Кто хочет с нами торговать, должен говорить по-имперски!» – эту расхожую фразу столько раз на дню повторяли лавочники, хозяева постоялых дворов, стражники, перекупщики и прочие горожане, тем или иным образом связанные с приезжими, что ее можно было смело считать девизом этого удивительного, почти сказочного города. Здесь не только шла торговля «по-крупному», повозками да тоннами, но и происходило слияние воедино множества культур. Богатые горожане и купцы возводили дома то в нарочито строгом герканском, то в красочно-игривом виверийском стиле; в торговый жаргон, а затем и в повседневную речь проникали все новые и новые иноземные слова и реалии; одежды жителей Барката весьма сильно отличались от платья жителей других городов Великой Империи. Если быть хоть чуточку внимательным и иногда оглядываться по сторонам, то можно было обнаружить много отличий от традиционного имперского уклада жизни, за сохранность которого так рьяно радели некоторые высокопоставленные вельможи, в том числе и главный казначей Империи, герцог Лоранто. Именно он, придворный хитрец и известный всему миру политик, сотворил этого огромного, многотысячного монстра на окраине Империи, искусственно сконцентрировал торговлю с иноземцами в одном городе, чтобы воспрепятствовать проникновению инородных, а значит, враждебных культур внутрь страны.

Однако, сколько ни держи поросенка за хвост, он все равно изваляется в грязи. Чуждые одежды, товары и мысли с каждым годом все дальше и дальше проникали в глубь страны, прежде всего в столицу и в ближайшие к ней провинции. Пожалуй, лишь далекая Виланьеза, граничащая с севера с дикими племенами магрилов, да выходящий на пустынное восточное побережье Поркан пока сохранили исконную чистоту имперской культуры, хотя консервативно настроенные аристократы прекрасно отдавали себе отчет, что это всего лишь вопрос времени, времени, которого может оказаться настолько мало, что не хватит на их век.

– Хватит на мужиков таращиться, все равно с твоей рожей даже пьянчужку запойного не подцепишь! – прервал созерцание марширующей внизу колонны солдат противный, старческий голос, внезапно раздавшийся за спиной темноволосой красавицы.

Не удостоив хозяина лавки гневным взглядом и не тратя времени на разворот, девушка схватила левой рукой лежащее на коленях блюдо и метнула его в сторону, откуда доносился скрипучий фальцет. Тяжелый, плоский снаряд, крутясь вокруг своей оси, пролетел шагов шесть-семь и смел со стола только вчера выставленный на продажу древний порканский сервиз, вещь редкую и ценную, за которую можно было бы выручить не менее четырехсот сонитов.

– Ты что делаешь, дрянь?! Да я ж тебя… – угрожающе проверещал низенький толстячок, поднимаясь с пола.

Девушка резко повернула голову, и старик замолчал, испугавшись холодного, завораживающего взгляда бездонных карих глаз, смотревших на него так же ласково, как на выползшего из щели таракана. Пряди черных волос отъехали в сторону и открыли для обозрения когда-то красивое, но сильно изуродованное лицо молодой женщины. Рваный шрам примерно десятилетней давности пересекал наискосок лицо охранницы от левой брови до мочки правого уха. След от раны был глубоким, расходящимся на несколько ответвлений. Такую метку не мог оставить кинжал или меч, над лицом девушки явно потрудился тяжелый боевой топор или брошенный с силой абордажный крюк.

– За все в жизни, Джарвис, нужно платить или расплачиваться, за хамство тоже, – произнесла девушка, не повышая голоса. – Я метилась в твою глупую башку, но ты уклонился… Что ж, я уважаю твой выбор, прими его и ты. Несколько сотен сонитов не такая уж и большая цена за уцелевшие череп и потную лысину. На похороны твоей женушке больше бы потратиться пришлось.

– Да… да, как ты смеешь, девка, такс хозяином разговаривать?! – не внял гласу рассудка престарелый антиквар, а по совместительству и ростовщик. – А ну пошла вон! Чтоб я тебя в моей лавке больше не видел!

– Во-первых, ты мне не хозяин, – все так же невозмутимо произнесла девушка, плавно, как только что проснувшаяся кошка, спускаясь с подоконника, – деньги мне не ты, а Гильдия платит, с которой у тебя годовой контракт. А во-вторых, оскорбление члена Гильдии при исполнении служебных обязанностей является грубым нарушением не только договора, но и уложения Городского Совета.

– Ишь, умная какая выискалась, – сердито огрызнулся старик, почувствовав, что дело пахнет кругленькой неустойкой и роспуском нелестных слухов об его уважаемой в городе персоне.

Второй этаж лавки, к несчастью, был пуст, свидетелей нападения на него не было, а стоило только пожаловаться в Гильдию, так его сразу обвинили бы в клевете и в неуважительном отношении к работающим у него охранникам. Судебная тяжба – вещь неприятная сама по себе, а вмиг разлетевшиеся по Баркату слухи помешают торговле. Завистники и конкуренты непременно попытаются сделать из мухи слона и опорочить с трудом завоеванное имя. Как ни прискорбно было ростовщику это осознавать, а предавать дело широкой огласке было невыгодно прежде всего ему. «Девице-то что, с нее спрос маленький. Сегодня здесь, а завтра уже в другом городе людям жизнь портит, шантрапа подзаборная!» – подумал Джарвис, взяв себя в руки и решив замять очередной скандал.

– При исполнении, говоришь?! – деловито заявил старичок, нахмурившись, подбоченясь и изогнув шею под неестественным углом. – А вот и посмотрим, как ты свой долг исполняешь! Линиор, сменщик твой, говорил, что час назад в лавку двое подозрительных типов заходили, а ты, красавица, опять в облаках витала и даже внимания на них не обратила!

– Что-нибудь пропало? – перебила девушка ворчащего старика и демонстративно обвела полки и столы руками. – Посмотрите, посмотрите, господин Джарвис, всели ваше добро на месте, не пропало ли чего?

Ростовщик еще больше нахмурился и пробежался взглядом по торговому залу, затем, видимо, не удовлетворившись результатом беглого осмотра, прошелся по лавке кругом, медленно и скрупулезно проверяя наличие и состояние выставленных на продажу вещей. Кроме порканского сервиза и немного погнутого с краю блюда для фруктов, потерь не было.

– Тебе повезло, – недовольно огласил хозяин лавки результат осмотра, – но мне не нравится, когда вокруг моего заведения ошиваются подозрительные личности. Дело даже не в том, что пропадают товары. Запомни, у меня респектабельное заведение для солидных клиентов. Господам коллекционерам не нравится, когда рядом с ними толкутся карманники, попрошайки и прочий сброд. Я уже не раз говорил, кого впускать, а кого нет. Неужели трудно запомнить, двери моего заведения закрыты для бродяг!

– Даже для тех, с кем ты по вечерам беседуешь в подвале? – Охранница хитро улыбнулась и вопросительно уставилась на онемевшего от неожиданности ростовщика. – Да-да, тех самых, которые принесли вот эту эльфийскую вазу трехсотлетней давности, вот это ожерелье, вот эту кольчугу ручной работы?!

Старик изменился в лице. Хитрые глазки забегали в щелочках опухших век, а обрюзгшие щеки зарделись, как у девицы в преддверии потери невинности. Новенькая охранница как-то узнала о его темных делишках, несмотря на то, что Линиор, охранявший лавку по ночам, сам не был заинтересован в распускании языка, а уж его «деловые партнеры» и подавно. «Эх, придется брать девку в долю. Расходы, опять расходы, – подумал ростовщик, нащупав в широком кармане халата несколько золотых монет. – Все такими алчными стали, как жить на свете честному торговцу?!»

– Извини меня, Фана, – заискивающе пролепетал старик, придав подвижному, как сырая глина, лицу выражение искреннего раскаяния и смирения. – Не знаю, что на меня нашло. День сегодня какой-то дурной: душно, пыльно, жарко да спину ломит… Зря я на тебя накричал, зря обидел. Ты человек толковый, работу свою знаешь.

В подтверждение своего хорошего отношения к охраннице Джарвис выложил на край стола тридцать сонитов. Девушка поняла, что деньги предназначались ей, но не притронулась к золоту. Первая взятка – начало конца свободной жизни. Наделенный властью охранник мгновенно превращается в безвольную марионетку, которой начинают манипулировать все: начиная с хозяина объекта и заканчивая прислугой. Кто ценит свободу и независимость, не должен опускаться до мелких подачек, а должен брать сам, что захочет, иначе быстро превратится в безвольное, ленивое существо, каким был ее сменщик Линиор.

– Коммерция – очень сложное занятие, Фана. Это река, в которой много подводных камней и течений, – продолжил Джарвис, увеличивая сумму взятки до сорока сонитов. – Если будешь строго следовать букве закона, то ничего не заработать. Время от времени любому торговцу приходится рисковать своим честным именем и иметь дело с не очень хорошими людьми.

– «…ворами, карманниками, попрошайками и прочим сбродом», – процитировала Фана недавнее высказывание собеседника, чем увеличила свою цену еще на десять сонитов.

– …с людьми, которые приносят ценные вещи по очень низким ценам, – ласково улыбнувшись, поправил девушку Джарвис. – Когда цена низка, к чему спрашивать, откуда взялась вещь? Излишние вопросы заметно укорачивают жизнь.

– Угрожаешь?

– Ну что ты, девочка, конечно, нет. Я слабый, дряхлый старик, измученный болячками и чиновниками. Какие угрозы? Я просто предлагаю жить в мире, так сказать, душа в душу, тем более что мои ночные посетители тебя совершенно не должны беспокоить, ты же работаешь днем…

– Хорошо, – подозрительно быстро согласилась охранница. – Договоримся так: я не лезу в твои дела, ты не пристаешь ко мне, но если кто из твоих дружков с краденым барахлом днем припрется, остаток дней колодками греметь будешь!

– Вот и ладненько, – потер потные ладони старик, – только прошу, голодрань всякую в лавку не пускай, ни к чему это…

Старик повернулся спиной и, волоча по полу краями немного длинноватого халата, засеменил к выходу.

– Эй, Джарвис, – окрикнула ростовщика охранница, когда тот уже почти дошел до двери, – ты тут на столе кое-что позабыл. Попил бы какого-нибудь снадобья, что ли, а то память совсем плоха стала. Как только должников помнишь?

– Записываю я их, – недовольно хмыкнул старик, вернувшись к столу и ловким движением ладони сгребая отвергнутую взятку обратно в карман. – Всех записываю, без исключений: кто, сколько и когда…

Девушка понимающе кивнула и снова вернулась на подоконник. Пятьдесят лишних сонитов в месяц ей бы совершенно не помешали, тем более что Гильдия платила всего тридцать, но не ради этих жалких подачек она покинула родную Альмиру и переселилась в дальний Баркат. Ей нужен был не презренный металл, а вещи куда более ценные: новая жизнь, новое имя и глубокое душевное спокойствие, которого ей раньше так не хватало.

В начале осени солнце садится поздно. Баркат погружается в темноту лишь ближе к полуночи. Наступает самое загадочное и опасное время суток, когда черное небо над городом покрывается яркой россыпью звезд, а в тиши опустевших улиц слышатся крики летучих мышей и сдавленное покашливание притаившихся в подворотнях грабителей. Ночь – пора не только влюбленных сердец, но и острых кинжалов, ожидающих встречи с жертвами.

Грабители, воры, наемные убийцы и прочие люди с коварными замыслами боготворят ночную тишь и спасительную темноту, позволяющую хитрому да ловкому побороть более сильного противника и незаметно скрыться в кромешной мгле. Хотя, с другой стороны, ночная жизнь так же полна неприятными сюрпризами, как и дневная пора: враг может искусно притвориться спящим и внезапно напасть на подкрадывающегося к нему убийцу, даже самый пронырливый вор может попасть в хитро расставленную ловушку, а грабитель неправильно оценить силу и сноровку жертвы.

Ночь – пора хищников. Город до рассвета превращается в огромную арену, на которой слышится то звон скрещиваемых мечей, то топот убегающих ног, то тихий шелест плащей. Ночь – время решения споров и разногласий; время, когда невидимый арбитр изменяет расстановку сил и правила человеческих игр; время не утомительных разговоров, а активных действий.

В начале осени ночь в Баркате длится всего четыре часа.

До закрытия лавки оставалось полчаса, когда пришел посыльный. Маленький свиток, запечатанный сургучом, не предвещал ничего хорошего: ни повышения жалованья, ни привилегий, только новые хлопоты, притом никак не связанные с основной работой Фаны. Время от времени большинство членов Гильдии привлекались к выполнению особых поручений Главы Гильдии, седовласого Джарета Корса, на чьих стариковских плечах лежали не только ответственность за сохранность имущества торговцев, но и многие другие, зачастую касающиеся скорее городской стражи, чем торговой охраны, обязанности.

Предчувствуя долгую бессонную ночь на опустевших улицах города, Фана сорвала печать и развернула лист дешевой, рвущейся в руках бумаги. «Площадь Контьера, за час до заката, с оружием» – вот и вся инструкция, вот и все послание, лучше всяких объяснений показывающее, как доверял Глава Гильдии ее рядовым членам. Хотя, с другой стороны, наемнику и знать-то не положено, ради чего размахивать мечом и рисковать головой. Главный вопрос для него не «во имя чего?», а «за кого?», и «сколько?». В данном случае и то, и другое было и так понятно: за интересы Гильдии, за установленное классификатором жалованье плюс небольшие премиальные в размере… а впрочем, не стоит и упоминать о таких смехотворных цифрах.

Фана наморщила лоб, пытаясь догадаться, что на этот раз задумал Корс и кто будет стоять во главе тайно собираемого отряда. Скорее всего капитан городской стражи опять разнылся перед Советом, что ему катастрофически не хватает людей для зачистки южных и юго-западных кварталов от стаек малолетних сорванцов или серьезных разбойничьих банд. Возможно, речь шла и об охоте на отдельную группировку воров, по глупости почтившую своим присутствием «не тот» особняк. Количество возможных вариантов было неограниченным, но суть задания оставалась прежней: им опять придется выполнять чужую работу и, пока стража греется у костров, лазить по пыльным чердакам и подвалам, выгонять на ленивых охотников, как стая собак, попрятавшуюся по норкам дичь. Кто же именно был назначен командиром отряда загонщиков, девушку интересовало гораздо меньше. Уж по крайней мере не ей выпала эта сомнительная честь. В классификаторе баркатской Гильдии охранников она числилась как охранник седьмого класса, бросовый материал, самый низ огромной пирамиды, вскарабкаться на вершину которой не представлялось возможным, да и не входило в число ее желаний. Счастливчики из первых трех классов никогда не принимали участия в ночных рейдах, разве что кто-то из них разгневает старика, да и то такое случалось чрезвычайно редко. Скорее всего отрядом будет командовать кто-нибудь из четвертого или пятого классов, а таких охранников в Гильдии около сотни, так что долго гадать да строить предположения не имело смысла.

Фана обвела взглядом почти пустую лавку. Джарвис и его единственный слуга, скорее грузчик, нежели продавец, пытались всучить случайно забредшей парочке состоятельных горожан какую-то древнюю рухлядь, выдавая ее за шкаф ручной работы известного кархеонского мастера. Похоже, у антиквара не очень-то получалось выдать желаемое за действительное. Мужчина был лопухом и то и дело кивал, соглашаясь с аргументами афериста, а вот его жена, прошедшая достойную школу затяжных боев с крикливыми и настырными базарными торговцами, упорно стояла на своем, придираясь то к скрипучести нижнего ящика, то к сомнительному происхождению громоздкой конструкции. Конечно же, ее не смущало ни то, ни другое, главным недостатком товара была его цена, которую тридцатилетняя горожанка пыталась сбить всеми возможными средствами. Пока что сражение скупердяйки и хапуги шло с переменным успехом, цена упала с двухсот до ста восьмидесяти сонитов и замерла на этом рубеже.

Больше посетителей в лавке не было, разве что невысокий молодой человек, возможно студент, в выцветшем кафтане и с отрывающейся подошвой левого сапога. Такие клиенты обычно не покупают, только смотрят, но зато ничего и не воруют.

Посчитав дежурство оконченным, Фана медленно побрела в свою каморку, находившуюся точно посередине между чуланом и лестницей. Если что-нибудь случится, то ее успеют позвать, терять же времени охраннице не хотелось. До сбора в условленном месте оставалось чуть более часа, как раз хватит времени, чтобы кое-как собраться и дойти до расположенной в другой части города площади.

Как только женщина прикрыла дверь, белоснежная торсана мгновенно слетела с плеч и заняла свое место на спинке единственного стула. Почему-то не посчитав нужным снять с левой руки перчатку, полностью обнаженная девушка встала в центр невысокой, но широкой бадьи и облила себя ведром нагревшейся задень в душном помещении воды. Обтираться полотенцем Фана не стала. К чему удалять со страдающего от жары тела драгоценные капли влаги? Вместо этого она просто отжала длинные волосы и, не удосужившись расчесать, перетянула их на затылке тесьмой.

Во время всего действа дверь комнаты оставалась незапертой, так охранница могла лучше слышать, что происходило в лавке. Визита же нежданного посетителя, который мог застать ее за купанием, девушка не боялась, поскольку знала, что сможет постоять за себя, и не воспринимала всерьез возможность подглядывания. Баркатские мужчины были слишком избалованы видом обнаженных женских тел, чтобы проявлять к моющейся девице какой-либо интерес. Слишком много танцовщиц кривлялись на улицах и площадях, выдавая непристойные телодвижения за высокое искусство; слишком много несчастных женщин торговали своими телами по кабакам. Когда на рынок завозят слишком много товара, цены резко падают. Никто не стал бы подглядывать за ней, рискуя нарваться на крепкую ругань и увесистые тумаки.

Платяного шкафа в жилище не было, но зато был средних размеров сундук, выполняющий заодно и роль обеденного стола. Фана открыла тяжелую крышку и извлекла на свет пропитанную потом, измятую холщовую рубашку. По возвращении из последнего рейда она настолько устала, что завалилась спать, даже не приведя в порядок одежду. Потом одолевшая девушку лень не дала заняться чисткой.

Морщась от отвращения, охранница натянула на себя дурно пахнущую тряпку и надела сверху короткую кольчугу. Затем настала очередь узких кожаных брюк и невысоких, доходивших до колен сапог. Широкий, покрытый стальными клепками пояс туго перетянул ставшую в полтора раза толще из-за заправленной внутрь кольчуги талию. Завершил экипировку толстый жилет без рукавов и черный дорожный плащ, порванный в нескольких местах и заштопанный большими, неумелыми стежками. Немного подумав, Фана не стала вешать на шею тяжелый медальон на цепочке. Она не знала, в чем именно заключалось задание, выставлять же напоказ свою принадлежность к Гильдии не стоило; не стоило тревожить до времени потенциальную дичь, нервно реагирующую на появление вблизи охранников. Конечно, она была одета не только не по погоде, но и, мягко говоря, чересчур воинственно для обычной горожанки, но по вечерам по торговой столице Империи бродило много женщин с оружием, к тому же облаченных в мужское платье. Даже Единая Церковь с ее строгими ритуалами и канонами разрешала дамам в дороге одеваться по-мужски, да еще и опоясываться мечами.