Текст книги "Люгер (СИ)"

Автор книги: Денис Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

2.1-3

– 3 -

– Это формальность, – убежденно заявил Дохлер, – Ясно же, что ты сидел нормально, никого не трогал, я и запись видел.  К тебе полезли эти мудаки, в итоге огребли! Ну лишканул малость... С кем не бывает.

И пронесся из угла в угол. Камера, куда меня поместили до судебного разбирательства, – подвальное помещение без окон, три на два метра, с тусклой лампой под высоким, не меньше четырех, потолком. Выделялась на стене выцарапанная надпись готическим шрифтом: «I am /I can», учитывая, что остальные слова и словосочетания никакой особой смысловой нагрузки не несли, кроме как сугубо описывающей обстановку и отношение к заключению в целом, это был блеск: Я есть, значит, я могу. Надо же, занесло философов-эстетов и в эти края.

– Камера для смертников! У нас тут все быстро, заскучать не успеешь, повесят или башку срубят, – усмехнулся пузатый провожатый, гремя ключами, отпирая массивную стальную дверь.

Окно кормушки, две камеры наблюдения расположены высоко, чтобы слепых зон не было. Вот и вся обстановка. Ах, да, главное – тяжелое металлическое явно кованное железное кольцо, вделанное в стену, на уровне пояса, к которому меня сноровисто приковали наручниками два дородных конвоира, втолкнув в полутемное помещение, после слов тюремщика.

Сбежать отсюда... Не знаю, не знаю.  Вряд ли кто-то смог бы даже с Дарами Улья, если только он мог ходить через стены. Мне же отчего-то даже не удавалось переместиться в этом стакане. Умение не откликалось, как я не старался. Да и стальные браслеты на запястьях, стянутые с безумным идиотизмом товарищей знавших толк в садизме, сводили на нет все мысли о свободе. Как и с каждой минутой терялось ощущение рук. Вот же суки! Несколько часов, и поможет только ампутация. Хотя, это же Улей. Но...

Серьезный подход впечатлял, учитывая же надписи на стенах, которые кроме всего прочего рассказывали и о том, что художники и поэты не все разделяли мою участь. Они  были свободны в перемещениях по камере, поэтому становилось совсем кисло. Особо опасен? И в голове суматошные мысли: «Допрыгался».

 Где-то часа через четыре в камеру ввалился сначала Дохлер, а за ним Третьяк. Недовольно ворча, тюремщик все же ослабил хватку наручников, после моего требования, но скорее соблюдая порядок содержания заключенных на глазах у посетителей. При этом одарил таким взглядом, становилось понятно, отольются мне кошкины слезки.

– Точно, Люгер, прав во всем, – тоном говорящим обратное, заявил Третьяк, – Прямо мочи нет, насколько он прав! Правее не бывает! Вот жил нормально, дернул же черт, тебя своим крестником сделать... Не делай добра, как говорится...

– Третьяк?! – Дохлер возмущенно посмотрел на товарища.

– А что, Третьяк? Ты тоже... Прав, прав. Нихера он не прав! Косяков вагон! Итак, первый! Гранаты негражданам, да и гражданам в обиходе запрещены! Они должны либо храниться в таком месте, доступ к которому затруднен, то есть в гостиничном оружейном сейфе, имеющимся в каждом номере. Без! Повторяю без запальных устройств! Что думаешь, нашим воротилам от отельного бизнеса деньги девать некуда? В каждом номере стальной ящик! Установили строго по регламентам! Второе, он добивал раненых. Эта ведь сука, Люгер, провел контроль прямо на глазах у видеокамер. Пострадавшие со стороны мирных граждан – синяк Бидроль, несмотря на то, что пьянь последняя, он, как говорят в Одессе, таки гражданин! А из упокоенных нашим боевым товарищем, не удостоился столь высокого звания, только первый, кого он приголубил – Утюг! Броулер, по паспорту, а в миру просто Бройлер, а также Голова – это, твою мать, полноценные граждане Острога, которым легко и просто провели контроль прямо в гостевой зоне!

Третьяк глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие, и продолжил.

– Контроль! Ты вдумайся, какой резонанс будет?! Контроль гражданину! Гражданство это не просто так! Это не только звездочка в ай-ди! А так-то все нормально... Ну, подумаешь гранату там взорвал, пострелял горожан. Покушать сходил, герой, бля! Завтра еще один явится, тоже в сортир попрется, из граника куда-нибудь залепит. А ты что с собой двадцать шестой не взял? Как так? – посмотрел тот на меня, в глазах злые, но отчего-то веселые бесенята.

Я пожал плечами. Честно говоря, было бы можно – взял бы, и автомат прихватил. Тот же опять принялся почти орать:

– И нахрена тогда бы делить народ на граждан и нет? Чисто все едины перед богом и очередным отморозком?! Не, ну а что, мало ли каких горячих к нам ветер занесет?! А ты знаешь, что по Закону голос гражданина значит больше, чем голос не гражданина? Ты знаешь, что прописанно везде, когда твоей жизни не угрожает опасность, ты должен ждать органы правопорядка в спорных случаях и... и оказать первую помощь пострадавшим! Даже, если это преступники, но граждане, которых виновными может признать только наш суд, самый честный и гуманный? Вот Люгер и оказал помощь, всех подлечил! Чисто в башку каждому залепил по маслине! Лепила от бога, короче!  Добил, чтобы не мучались, бедолаги! Неоперабельные, суки!

– Да и хер бы с ними! Одно слово – мудаки! – Дохлер вновь прошелся туда-сюда. Остановился рядом со мной.

– С тем, что эти уроды из себя представляли, я полностью согласен! Вот только именно его сейчас на кол посадят! – ткнул пальцем тот в меня, – Ты это понимаешь, Дохлер? А баба, ее вообще не зацепило, но там речь идет уже и про выкидыш, и про прочее. Письки мужской  не видела, у них с этим строго,  целка, короче, сам Михалыч хвастал, но мля выкидыш! Ладно, не Земля это! Разобрались. Сейчас всех собак на него будут вешать! А ветер откуда дует? Никто не знает?... Михалыч, сам же знаешь, сука валовая, она тоже телеги строчит, чисто принтер! «Мой бар пострадал»... Ты долбоеб! Твой бар начал страдать, когда ты стал его хозяином! Видно же, что до последнего тянул, вместо того, чтобы остановить резню, он же клок-стопер немного. Как же, Люля ему жрачку поставляет! Люля же говорит, мол, послал ребят, попросить встретиться с ним  его..., – и снова указующий перст мне в грудь, – Типа узнать про судьбу крестного Цемента. Нет, ты понял, сыновьи чувства у гандона взыграли?!

– Не посадят, не дрейфь, – Дохлер подмигнул мне и похлопал по плечу, – Был бы олень какой, а так ты  наш. Что зря  я Шайтана дернул? А тот не какой-нибудь хрен с горы – глава СБ лично. И мужик правильный со всех сторон. Он поможет!

– Ага, поможет! Дело до самого Князя, уверен, дошло, и как он там решит, так и будет, и никто не посмеет возразить! Горбач опять же... А наш идиот к Хельге клинья подбивал, тот же сам знаешь, за ней, что твой пес носится...

– А вот мою собаку попрошу не трогать! – дурашливо возмутился толстяк, – Она охотничья, лайка настоящая, а не какой-то там Горбач.

– Для Князя же, – Третьяк не поддержал шутливого тона, –  Шайтан пусть имеет определенный вес, и даже говорить может... Но Князь – это Князь! Как решит, так и будет. Я бы на многое не надеялся.

И так уже почти два часа. Судили так, рядили эдак. Я же молчал, неплохо мне поправили здоровье набежавшие селяне с дрекольем и автоматическим оружием. Били с вдохновением, насилу их служители закона – помощники шерифа уняли.

Уже здесь у меня забрали все. Даже куртку сдернули. Вот тебе и цивилизация.

– Дохлер, подкури, – попросил я толстяка, к которому все больше проникался дружественными чувствами.

Тот выполнил требуемое, вставил мне сигарету в разбитые губы. Я хотел поблагодарить толстяка,  но Третьяк, бешено вращая глазами, заорал:

– А ты вообще рот закрой! Пока не спрашивают! Наворотил, мля! И вот что тебе не живется нормально?! Что ни выход – приключения! Я даже подозреваю, что это из-за тебя у нас не обычный рейд получился, а чисто боевик! С нами в главной роли! Чуть все там не остались!

Высокий худой гладоквыбритый мужик неспешно зашел в камеру, перед которым кто-то услужливо открыл дверь. Явно не тюремщик, у того лапы будто лопаты, покрытые густым черным волосом, здесь же мелькнула среднего размера рука. Рейдеры подобрались.

– Ну, что герой..., – хмуро посмотрел тот на меня, поиграл желваками, а потом смачно сплюнул прямо на пол, –  Зла, мля, не хватает. Честно... Как хорошо день начинался! И да, Третьяк, я тебе больше ничего не должен! С тобой, Дохлер, мы сами разберемся.

– Что совсем все хреново? – Третьяк энергично растер и без того красную рожу.

– Хреново, конечно, – вполне уже спокойно ответил тот, – Проблема, мужики, тут вот в чем. Ваш Люгер еще отстреляться не успел, а дело уже у Князя на сукне. Горбач этот поганый, тоже тварь. «Судить, садить на кол! Закон!» Ублюдок! Вот, чую гниль за версту от  этого дела. Сейчас мои немного еще петуха гамбургского поспрашивают, который тут оборзел от безприсмотра. Как его... Люля? Вот отхватит у меня люлей, а то развели тут бандитизм в духе девяностых. Граждане.

– Шайтан, давай без лирики, нервы..., – вмешался Дохлер.

– А у меня типа, стальные, как яйца? Ладно, без лирики, так без лирики, чем конкретно закончится не знаю, но вышку ему отменили. Тут еще помогло, что он не латышский стрелок с хером да душой, а состоятельный пусть и негражданин. Имущество уже описали и посчитали. Плюс свежак. Это тоже нехило сыграло, точнее я сыграл на этом. Многого не ждите, но башку ему рубить никто не будет, и кол отменяется. Суд – будет. Наказание – будет. Говорю же, Горбач воду мутит. И понятно почему...  Там еще что помогло, отчего-то за вашего Люгера Ковбой зарубился, как за родного говорил. При нем вопрос поднимался, а он с Князем пил. Поэтому Глава пока думает.

– Ты его знаешь что ли? – посмотрел на меня подозрительно Третьяк.

– Кого?

– Ковбоя.

– Ни разу не сталкивался. Один мимо нас промчался на мустанге, когда в Острог ехали. Водила рассказал, – вспомнил я откуда мне знакомо это имя.

– Точно?

– Ага, точно.

 – В общем, суд в девять ноль-ноль по-нашему. Недолго осталось, – заявил Шайтан, – Ладно, я до дома, а то итак полночи из-за вас тут провел.

Направился тот к выходу.

– Судья кто? – уже на пороге догнал его вопрос Дохлера.

– Боровик, – и вышел.

– Твою же мать! – мрачно в голос произнес Третьяк, а Дохлер выругался, не меньше минуты выражал свое «фе».

– Это плохо? – спросил я.

– Плохо. Боровик меня не любит. Очень. Я бы даже сказал, питает ненависть, – пояснил для меня крестный, – А ты чей крестный? То и оно. Это Горбач, все подвел под одно – больше некому. Еще этот судья может и на слово Князя плюнуть, если посчитает нужным. Он своебразный очень. Пока с рук сходило.

Оставив мне сигарет и зажигалку, рейдеры пообещали завтра прийти на суд, скорый и справедливый, как и все в Остроге. Я же к утру одурев от боли в мышцах, ребрах и никотина, усевшись на пол пятой точкой, чуть подремал, когда меня пинком разбудил тюремщик, в сопровождении других конвоиров, впрочем, комплекцией и даже рожами, чем-то похожими на вчерашних.

...Зал судебных заседаний – классический, почти земной. На постаменте кресло с высокой спинкой. На него, судя по остальной комплекции, водрузил массивное седалище судья. К облику которого легко и непринужденно пририсовывался массивный кистень и пустая пыльная грунтовка, где тот поджидал за кустом очередного путника, чтобы облегчить его карманы. Или от широты душевной просто приголубить неудачника. Сам же здоровенный косматый мужик с черной кудрявой бородищей и алчным блеском угольных глаз должен быть представителем криминальных хроник и листовок «их разыскивает», но никак не вершить правосудие в виде высшей инстанции справедливости.

– Не думай даже применять свое умение! От нас не убежишь, да и телепортер ты не сверх. За попытку побега сразу накидывается нехило, вышка тогда стопроцентная, – предупредил конвоир, вталкивая меня в обезьянник, где сидячие места не предусматривались конструкцией. Впрочем, и негде было их размещать, тут и один человек помещался пусть и не с трудом, но пространства для маневра почти не оставалось. Посадили зверушку в клетку.

Охранник же осклабился и добавил:

– Но всегда можно попробовать, чем черт не шутит. Мы тебя даже сильно бить не будем, премию как-никак получим.

Бежать из зала суда, даже используя телепорт, было затруднительным. Наручники на мне, а учитывая повальную законопослушность граждан, которые могли и пристрелить, даже не помышлял о чем-то, тем более, вышку, как я уже знал, точно не дадут. Или с большой степенью вероятности. Остальное – переживем.

Осмотрелся. На скамьях почти все рейдеры из старичков, которые были со мной в рейде. Много и незнакомых рож, часть из них видел мельком, именно они поспособствовали безносому рейдеру в восстановлении справедливости, отхаживали меня неплохо. Любителей вечерних прогулок под дождем среди них не наблюдалось, вот и выместили плохое настроение на нарушителе спокойствия.  Сука, Михалыч, едва не родившая официантка, Бидроль, с рожей перемотанной бинтом, и... Хельга.

Женщина блистала, а рядом подружки, узнал только Одри, тоже все красивые, как на бал вырядились.  Моя внезапная любовь была одета в синее платье с глубоким декольте, на шее переливалось жемчужное ожерелье, такие же серьги в ушах. Ярко-накрашенные губы, а сапфировые глаза обжигали. Казалось, дарили надежду.  Поймав мой взгляд, улыбнулась, обнажив ровные белоснежные зубы. Да, так по-доброму, ободряюще, минимум, будто любящая женщина.

Я в свою очередь, усмехнувшись, нагло подмигнул.

Артистка, погорелого театра, мля! Тварюга, достала таки! Смогла! Не мытьем, так катанием! Я понял все  правильно – она торжествовала, мол, ну как дружок, допрыгался? А не эти ли суки финт провернули с подсадными в баре? Пустили шестерок в распыл? Знали примерно, как все могло обернуться? Или просто воспользовались ситуацией с Люлей? Черт его знает! Вот же ход конем... Теперь гадай!

Доберусь! Видит, Бог, доберусь до этих тварей, и всю их грядку закатаю в асфальт!

И похеру на красоту.

Женщины?

Уже две есть на моем счету. И не умер, и совесть не мучила. Хотя врал, даже сам себе. Словил, словил таки на больничной койке, отголоски раскаяния. Особенно медальон Жанны, как вспоминал, и дерьмово так делалось на душе. Ее ведь кто-то любил, она любила. Рожать должна. Эх...  А так, головорез я уже такой, что осталось только звездочки на фюзеляж поставить. Или зарубок на приклад наделать.

Или не Хельга причина всего? Может это одобряющая улыбка? Ага, ага. Увидела меня и сразил, сразу, сходу. Только я не Ален Делон, хоть и французский знаю. И не верю в любовь с первого взгляда. Да, красота, помноженная на либидо иммунных – штука страшная, и работающая почти со стопроцентным успехом. Поэтому у девушки, таких, как я, – пачка или штабель. Жемчуг? Не у меня одного он имелся.

Пока я размышлял, судья что-то читал с хмурой рожей, а в зал явилось еще несколько запоздалых рейдеров.  Ковбоя я узнал сразу высокий тощий мужик, в стетсоне, в длинном плаще, ковбойских ботинках и с никелированными револьверами в открытых кобурах на поясе. Он пинком открыл дверь и ввалился, явно перепутав местное пристанище Фемиды и бар. В одной руке бутылка с «Джек Дениэлс», к которой тот приложился на пороге. Предварительно вытащив из пасти, дымящуюся сигару. Осмотрел всех мутным взглядом покрасневших пьяных глаз, остановился и на мне. Все сразу как-то притихли. Тот кивнул сам себе, мол, это я по адресу зашел. А затем неторопливо прошествовал к первому ряду. Я успел поймать недовольную гримасу Боровика, даже приподнявшим сросшуюся с другой бровь. Надо же, не нравился ему Дикий запад. Но шел Ковбой красиво, только музыки  душещипательной из вестерна не хватало. Полы плаща чуть развевались, иногда никелировка револьверов отражала лучи света от ярких ламп. А, вообще, смотря на него, ничуть бы не удивился, заедь он сюда на лошади.

Тут была и традиция с вставанием, ведь суд идет. А затем, в лучших традициях:

– Судебное заседание по делу Люгера, объявляю открытым, – и удар молотка, подкрепляющий слова.

Все просто. Никаких адвокатов или прокуроров. Бородач споро вызывал свидетелей, делая пометки у себя по ходу их рассказов, изредка задавая уточняющие вопросы.

– Я сразу понял, что он преступник! – категорично заявил Михалыч, и потряс назидательно пальцем над головой, нет, натуральный Ленин на броневике, – Пусть и не мур, но где-то рядом. Он зашел, а у меня мороз по коже!

– Скажи еще обосрался! – вскочил с места Каштан.

– Разговоры, – властно оборвал его Боровик, – А ты давай по делу, без всякой этой ерунды. Понял, что преступник, почему не вызвал ГБР, сам не прореагировал?

Михалыч даже сглотнул нервно. Надо же, а судья еще тот перец. Владелец бара уже без всяких эпитетов рассказал о моих действиях, но совсем без прикрас не обошлось, я зло зыркал, похотливо смотрел, щелкал пальцами и вел себя, будто фриц на оккупированной территории.

С тобой, сука, тоже сочтемся!

Затем выступал невысокий хмырь, было в нем что-то бабское,  надо же – сам Люля.

По его характеристике, я совершил чуть ли не преступление против Бога, грохнув минимум ангелов или агнцев, такие у него работники были – любо дорого послушать.

– Нимб им не мешал?  А крылья? – мрачно воззрился на него судья, видимо его мнение совпало с моим.

– Что?

– Говорю нимб им не мешал? У тебя ангелы в работниках числились?  Не заметил, хотя не далее часа назад видел записи с камер – банда бандой. Поэтому заканчивай говорить ерунду.

За час выступить успели все, и Боровик удалился на обдумывание приговора. А я же подумал, что пошел он выпить кофе, потянуть время и, чем черт не шутит, покурить.

– Что страшно? – к клетке подошел Ковбой, по движению его пальцев с зажатой между ними сигарой, расступились оба конвоира.

– Нет.

– А что так? – показывая желтые от никотина зубы, осклабился тот. Похоже, курил он пачками и пил кофе ведрами.

– Смысл?

– Это как? – тот рассмеялся, будто я сказал что-то донельзя смешное. Действительно, похоже, псих, как его и обрисовал водила. Да и трудно тут в Улье оставаться нормальным. Постоянный стресс, алкоголь в том же живце для психики ничего хорошего не несут.

– Боишься – не делай, а сделал – не бойся, – повторил я тюремную поговорку.

– Тоже верно. И интересная жизненная позиция, хочешь?  – протянул он мне через прутья решетки бутылку с виски.

– Нет.

– Пей, терять тебе нечего, поверь мне на слово, глотни хорошо!  Чтобы звон пошел!

Я посмотрел на охранников, те стояли с такими рожами, будто ничего не происходило. Судья? Да, плевать. Болело все, после того, как на мне танцевали гопака местные. Сделал большой глоток. И все же виски и наш самагон – близнецы-братья. Нет в нем того благородства коньяка или игривости вина и шампани, а только облегчение и дурнина для страждущих.

– Неплохо, – прокомментировал я.

– А то! Не знаю, свидимся ли мы еще, но хорошие люди тебе повстречаются обязательно везде и всегда..., – тот тоже приложился к бутылке. Кто он такой и какие хорошие люди,  спрашивать я не стал. На среднем пальце красовался массивный болт-печатка, с таким же, может чуть меньше, чем у меня, черным квадратом. И как его не разглядел раньше?  А мороз пошел, пошел по коже.

– Ладно, пойду я. Жаль, что поздно узнал о тебе.

И прошествовал к выходу из зала. Полы длинного плаща развевались. Я проводил его с полуулыбкой, что не говори, а харизма у мужика зашкаливала. Настоящий Ковбой. И за этой гримасой я еще и старался скрыть настоящие чувства – полную растерянность. Братья из Черного квадрата?

Едва за Ковбоем захлопнулись дверные створки, как появился судья. Был он хмур. Решение непростое? Тот же одарил меня крайне злым взглядом. Таким обычно смотрят на тех, кого ненавидят больше жизни. Странно, вроде бы ничего ему не сделал. Или дело в Третьяке?

Удар молотка привел расслабившуюся аудиторию в чувства. Все подобрались, лица стали серьезными.

– Я рассмотрел все материалы по рассматриваемому делу, как «за» так и «против». И  по совокупности совершенных преступлений приговариваю рейдера Люгера к наказанию в виде конфискации всего имущества в пользу Острога для погашения причиненного ущерба. Однако его вопиющее поведение, нарушающие наши законы, должно не только караться материально, но и сам он должен понести справедливое наказание.  «Да воздастся каждому по делам его»! Три трупа, двум из которых можно было помочь  – это слишком даже для Улья! Как применение боевой гранаты в стенах нашего славного города! У нас часто говорят, желая сказать о непредсказуемости судьбы и судьбоносных траекторий: пуля – дура. И каждый знает, что  осколки еще дурнее! Поэтому удивительно, что никто больше не пострадал от необдуманных действий преступника, кроме двух честных рейдеров, которых он же и добил. У нас цивилизованный стаб, и здесь есть дети..., – гудел Боровик, будто из бочки, голосище сейчас был под стать оратору, густой, сильный, мощный, а до этого звучал совсем по-другому – бас и бас, – Поэтому приговариваю рейдера Люгера к шести месяцам исправительных работ. Долг перед обществом ему предстоит отдавать на двадцать втором Форпосте. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Да вы охренели! – выкрикнул с места Дохлер, – Лучше его бы сразу к смертной казни!

– За неуважение к суду...

Но уже стихийный гомон все поглотил. Слышалось от недовольных: «Смерть! Смерть! Несправедливо! Произвол!», от моих сторонников тоже неслось про несправедливость, но кроме реакции, настораживали реплики: « Это же Жопа сатаны!», «Это же Сердце Дьявола!»

– Давай на выход, и не глупи! Все для тебя закончилось! – предупредил конвоир, вытаскивая меня из клетки.

– Дикий, погоди минуту с крестником дай пообщаться. Напутствие дам!

– Ну-ну, – усмехнулся тот. Но отошел чуть в сторону и не стал меня торопить, – Ладно минута, время пошло.

Третьяк же заговорил быстро.

– Мы больше ничем не сможем помочь. Единственное, что постарайся выжить на начальном этапе. Думай, потом делай. И, да, проблема у тебя еще имеется, не хотел говорить, итак всего на тебя поднавалилось, но теперь вряд ли мы встретимся. Вчера поздно вечером со мной связался с Кварц и просил передать, что он внимательно изучил все твои данные, связался с КАНовцами. В общем, для тебя, парень, жопа. В полном смысле. Они тебе обещают всего лишь три месяца, после этого процесс обращения в мертвяка необратим, – тот вздохнул, глубоко и даже как-то печально.

А меня будто мешком цемента оглоушили.

– Как три месяца? – переспросил, даже подаваясь вперед,  в голове же сотни мыслей. Конвоир подобрался, видимо не понравились мои излишне резкие движения.

– Не знаю как, я не знахарь. Но, порой, и они ошибаются, только в твоем случае это скорее фантастика, Кварц – профи. Настоящий. Поэтому для тебя удачный исход маловероятен. Думай, короче... Тут я тебе не советчик. Надеялся, хоть здесь обойдется, но эта, сука, – кивнул тот в сторону невозмутимого судьи, который сейчас внимательно смотрел на зал, судя по всему, вычленяя злостных нарушителей спокойствия местной Фемиды, – Отомстил, он по мне удар нанес. Но ты не думай, я ему тоже принесу букет из роз!

Так сказал, как будто мне было сейчас дело до их разборок, между жерновов которых я и попал.

– Все так плохо?

Тот криво усмехнулся.

– Плохо? Да, если есть в Стиксе место хуже, чем этот Форпост, то оно в самом Пекле. Сердце Дьявола – там средоточие всего и вся дерьма. Выживает в первый месяц тридцать процентов из осужденных, во второй от этих остается еще меньше. Со статистикой туго, больше месяца там – такое наказание редко дают. Вот и считай.  Хотя даже за месяц из выживыших часть просто сходит с ума. Психика не выдерживает. Жаль, что нормально помочь не смогли. Не держи на нас зла, короче. Сделали все, что могли.

Протянул ладонь.

– Да, нормально все, спасибо – ответил я, пожимая ее двумя руками из-за браслетов.

Сам же так и эдак прокручивая новую информацию. Как, как искать чертов клад Цемента, находясь в заключении? Еще и в таком месте? Бежать? А куда? И как?

Поймал на себе взгляд Хельги. Девушка улыбалась довольно, будто ей только что подарили новенький «Порш». Хотя я поценнее буду. Поймала мой взгляд и озорно подмигнула. Я ответил тем же. Она заливисто рассмеялась...

У меня же злости столько, мог бы, прямо сейчас убил.