Текст книги "Слуги тьмы. И мне будет тепло"

Автор книги: Денис Витман

Соавторы: Элен Варрон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Даниэль проводил их взглядом. Утка – недурной обед для Элли, и он бы не промахнулся, да плыть за упавшим на воду подранком казалось рискованным. Его угнетало чувство незримой опасности, и плот был единственным надежным островком в огромном обманчивом мире Тайга, в сплетении озер и рек, в хаосе вод и суши. Даниэль уселся на краю плота, там, где кончался дощатый настил, поставил ноги на бревна. В щелях между бревен поплескивала вода.

– Аиэль, – сторонясь Сильвера, Элли подобралась к пастуху, пристроилась рядом, подвернув под себя ноги. – Аиэль, тихо, тихо.

– Куда уж тише? – Он улыбнулся. – Милая.

– Милая, – повторила она его голосом, прижалась к плечу.

Они долго сидели, пригревшись на солнце, глядя на проплывающие с обеих сторон берега. Легкий ветерок приносил свежесть; до знобкой вечерней прохлады было еще далеко.

Несколько раз с воды с кряканьем поднимались огромные красноклювые утки, отлетали и вновь опускались кормиться. Даниэля окутала усталая умиротворенность. Все будет хорошо, думалось ему. Все обязательно уладится, надо лишь добраться до поселка.

Кажется, пастух задремал с открытыми глазами, потому что он по-прежнему видел синюю реку с пробегающей рябью, видел нескончаемые берега, похожие на два зеленых неровных вала – и в то же время ему чудились какие-то иные, никогда не виданные картины. Они завораживали, устрашали, заставляли цепенеть тело и мозг. Высокие стены серого камня; остроконечные башни, точно клыки, освещенные предзакатными лучами; пронизанные желто-розовым светом бойницы, словно суженные с угрозой глаза. На стене, возле зубчатого парапета, люди в латах, в грубых плащах, и среди них – повелитель, некто могущественный, облеченный властью. Человек без лица? Нет, его черты прячутся под накинутым капюшоном, и он отвернулся от солнца. В глубокой тени блестят глаза – пронзительные, умные, беспощадные. Этих глаз никак не разглядеть, виден лишь их холодный блеск, но Даниэль знает, какие они. И хочет быть рядом с ними. Он желает очутиться на высокой замковой стене, стоять среди людей в латах вместе с загадочным незнакомцем, и тоже иметь могущество и власть над миром. Этого нетрудно добиться – надо лишь пригнать к берегу плот и повести Элли на зов, который он, Даниэль, услышит. Он уже слышит этот зов, уже знает, куда идти. Тот, с умными глазами, ждет – и он щедро вознаградит услужившего ему…

Даниэль очнулся, прогнал сон.

– Элли?

Зеленоглазой рядом не было. Он обернулся. Элли сжалась в комок на дальнем конце плота, а между ней и Даниэлем припал к доскам Сильвер. Пес скалил зубы и чуть слышно ворчал – но не на Элли, а на хозяина.

– Молчать! – велел пастух, поднимаясь на ноги. – Ты что это, парень? С ума спятил?

Сильвер заворчал громче, прижимая уши.

– Аиэль! – звонко выкрикнула Элли. Крик понесся над широкой гладью Атабаска.

– Тихо! – сказал Даниэль. – Оба ополоумели. Хотите, чтоб нас встречал отряд вооруженной стражи? Запросто накличете беду.

У Сильвера на загривке встала дыбом шерсть, он приподнялся на передней лапе. Из горла рвалось рычание – пес несомненно угрожал. Даниэль стиснул рукоять меча, на два пальца вытянул клинок из ножен.

– Ну-ка, молчать! Не то схлопочешь по башке, своих не узнаешь.

– Аиэль, – проговорила Элли и тоже встала на ноги. Глаза ее были как щелки. – Тихо, тихо.

– Нечистый вас забери!

Пес прыгнул, метя в горло. Даниэль опрокинулся, плюхнулся спиной в воду. Вынырнул через пару мгновений. Пес бился возле плота; голова его ушла под воду, снова показалось. Скрылась. Даниэль подплыл, ухватил пса за шкирку, потянул. Увернулся от молотящих воду лап, ухватился свободной рукой за бревно, снова дернул. Морда Сильвера вынырнула из воды. Сверху протянулась рука Элли, тоже схватила за шкуру, потащила.

Даниэль подталкивал пса, и зеленоглазая выволокла Сильвера на бревна. Пес кашлял и пытался встать на лапы, скользил.

Пастух тоже выбрался на плот. Проверил, на месте ли меч и нож, и беззлобно шлепнул Серебряного по крестцу:

– Еще раз сунешься, своими руками утоплю.

Пес отпрянул и с хрипом показал клыки. Элли обхватила его рукой поперек туловища и поволокла на другой край плота, подальше от Даниэля. В ее суженных глазах горел недобрый огонек.

– Как есть спятили. В обоих Нечистый вселился. – Даниэль отер ладонями мокрое лицо.

Надо было переодеться в сухое, однако он не решился хоть на минуту остаться безоружным и беспомощным. Сторожко поглядывая на пса и зеленоглазую, Даниэль прямо на себе обжал одежду и стал на углу дощатого настила, там, где лежали его лук и колчан. И что теперь? Не спускать глаз с Сильвера и Элли, ясное дело. Не пришлось бы пса зарубить, он хоть и колченогий, но боец неплохой… А вот ходок Сильвер никудышный, размышлял Даниэль; разве он дойдет до башен с пронзенными солнцем бойницами?.. Ох, Отец Небесный, о чем это я? Какие башни? Нам в поселок надо – не миновать бы его ночью; во тьме не разглядишь и проскочишь, возвращайся потом через лес с хромоножкой.

Сильвер отряхнулся, окатив Элли тучей брызг, недоверчиво поглядел на хозяина.

– Ну? Опамятовался? – насмешливо спросил Даниэль. – Мир? – Он присел на корточки, издали заглянул в прозрачные песьи глаза. – Пойдешь со мной?

Сильвер оскалил клыки.

– Аиэль! – истошно завопила Элли.

Даниэль вскочил. Опять на них накатило безумие! Он выхватил меч. Вид лезвия должен их отрезвить…

Пес снова рванулся, разинув пасть. Пастух выбросил перед собой руку с поднятым вверх клинком. Кулак с зажатой рукоятью пришелся в нежный собачий нос; Сильвер с визгом покатился по доскам.

– Аиэ-эль! – Элли схватилась за лежащую на бревнах жердь. Даниэль ногой отбил удар, жердина вырвалась из руки зеленоглазой, со стуком упала на плот.

– Аиэль, – простонала Элли со слезами.

Он отчетливо ощутил ее ужас и горе. Нечистый овладел ее мозгом, одолел женщину-воина, но она не может смириться, ей больно…

– Милая. Не бойся, я тебя уведу. Мы уйдем в башню, где бойницы горят красным золотом.

Произнесенные слова оглушили его, точно внезапно грянувший гром. Он – уведет – Элли – в башню? К человеку без лица? К колдуну?! Да это же его сознание во власти Нечистого, его, Даниэля!

– Всевышний Отец, помоги, – пробормотал он ошеломленно.

Треклятый колдун! Даниэль постарался собраться с мыслями. Если слуга Нечистого возьмет над ним верх, он окажется врагом Элли, Сильверу, лорсам – всем! Хоть дай сам себе в лоб жердиной и падай без чувств, чтобы не быть марионеткой в балагане колдуна! Но не оставишь же Элли без защиты – из лесу немедля выбредет какая-нибудь тварь, сожрет пастуха и Сильвера впридачу, а Элли утащит с собой. Хотя какой из Даниэля сейчас защитник?

Ему снова привиделась башня-клык, и кровавое солнце глядело сквозь бойницы, и люди в латах почтительно склонили головы перед человеком без лица. Могущественный колдун станет еще сильнее, когда на службе у него окажется отряд вампиров и лорсиных пастухов…

Даниэль с размаху ударил себя по губам, прикусил костяшки пальцев. Пока что его уговаривают добром; но что будет, когда колдун потеряет терпение и возьмется за строптивого пастуха по-настоящему? Казалось, слуга Нечистого уловил немой вопрос. Сияние солнца, синеву реки, желтизну бревен и досок под ногами заслонил изжелта-серый свет зала где-то глубоко под землей, и в этом зале стояла машина – большая, пугающая, с разноцветными огоньками и ярко освещенным, приделанным сбоку столом. За этим столом сидел невероятно худой человек в белесом балахоне и нажимал вделанные в столешницу не то пуговицы, не то кнопки. У Даниэля внутри что-то оборвалось. Неизвестно, что делает в подземелье тот человек с непонятной машиной, но ясней ясного, что отвечает колдун: жалкий пастух, тебя поработят в мгновение ока, и ты выполнишь все, что требуется, однако наградой за службу будет бесславная смерть.

– Врешь, – прошипел Даниэль, не заметив, что прокусил кожу на костяшках до крови. – Не дамся!

Свет померк у него в глазах, а в голове раздался издевательский хохот. И голос:

«Ты-то? Опомнись!»

Голос был отчетливый, гулкий и как будто знакомый. Даниэль уже слышал однажды нечто похожее. В ту ночь, когда отступник, который любил Элисию и готовился передать ее в чужие надежные руки, устроил ему испытание.

– Отступник?! – Его пронизала дрожь закипающей ярости.

«Разумеется, нет. Того, ничтожного, о ком ты помнишь, давно уже нет в живых. С тобой говорит Л'Кин. Л'Кин из Темного Братства!»

– Рад слышать тебя, Великий Мастер. – Слова сорвались у Даниэля с языка помимо его воли.

Л'Кин был доволен.

«Ты превосходно слышишь меня, пастух. Это свидетельство твоей собственной скрытой мощи… – он запнулся и поспешно добавил: – и могущества наших средств связи. Я знаю: тебя посылали в Аббатство, однако ничему стоящему там не научили. Твой дар еще не поздно развить и поставить на службу нам, адептам Темного Братства. На службу благородному делу преобразования мира! Подумай: ты растишь недоразвитых тварей, а мог бы взращивать великих воинов, непобедимых бойцов! Истинных служителей Нечистого!»

– Я недостоин, – пробормотал Даниэль. Ему хотелось сказать решительное «Нет», но он сумел выговорить лишь униженное: «Я недостоин». Язык не слушался, и казалось, что отныне он всегда будет говорить и делать так, как угодно нежданному повелителю.

«Ты заслужишь эту честь».

– Я не смогу.

«Сможешь. Ты поведешь зеленоглазую женщину навстречу нашему отряду. Защитишь ее от всех опасностей и передашь в наши руки. Запомни: на тебе лежит нелегкая задача сберечь ее в Тайге и привести к нам живой».

– Я не… не хочу, – с огромным трудом выговорил Даниэль. Голову разломила ужасная боль: дерзкая речь вызвала мгновенную кару.

Однако голос Л'Кина был по-прежнему ровен:

«Я жду тебя, пастух. Рассчитываю на твой ум и хитрость, на твою силу и проворство. Я жду тебя с зеленоглазой женщиной. Вы оба нужны мне – ты и она!»

Слова его были точно пауки, они опутывали мозг липкой паутиной, высасывали душевные силы, способность сопротивляться.

Даниэль вдруг отчетливо осознал, что спасения от Л'Кина нет, что еще не включили машину в подземелье, а его сознание уже подчинено, что он не сможет поставить ментальный щит – ведь он не священник, он ничего не умеет…

– Ладно, – произнес он хриплым голосом, весь сосредоточившись на том, что говорит. – Ладно, я приду к тебе, Великий Мастер. Я знаю, как выглядят башни твоего замка; я найду их.

Л'Кин с небольшой заминкой ответил:

«Буду рад тебя видеть, мой новый слуга. Если только ты не замыслил недоброго».

– Я не замыслил. – Даниэль сжался, как пружина, изо всех сил стараясь не пропустить колдуна в свои мысли. – Но сейчас освободи меня, дай немного подумать.

«Не дам! – грянул голос. – Ты должен повиноваться, не размышляя, – добавил Л'Кин мягче. – Мне будет жаль, если придется тебя принуждать. Я хочу видеть в тебе преданного слугу. Верного, как все иные мои слуги».

– Хорошо. Но я… я поведу женщину через Тайг… – Даниэль с трудом подбирал слова. – Она голодна, ей нужна пища.

Он почувствовал, что колдун холодно усмехнулся.

«Правильная мысль. Но ты же не Ревун! У тебя есть лук и стрелы. Ты можешь настрелять уток».

Даниэль словно очнулся. Только что перед глазами была серая пелена – и вот он уже видит реку, плот, прижавшихся друг к другу Элли и Сильвера. Женщина и пес не отрываясь глядели на него, как будто завороженные колдовскими чарами и лишенные возможности пошевелиться. У Сильвера из ноздрей текла кровь.

Даниэль поднял лук, вытащил из колчана стрелу.

«Брось лук!» – Кажется, Л'Кин раскусил его. – «Лук! Брось лук в воду! В воду!»

Жуткая боль пронзила голову от виска до виска, Даниэль пошатнулся, едва не выронил стрелу – и еле удержал руку, готовую отшвырнуть лук.

– Аиэль! – выкрикнула Элли. – Тихо, тихо!

В смертном ужасе взвыл Сильвер.

Кленовый лук внезапно обжег пальцы, как будто дерево превратилось в раскаленный металл.

– Я… поклялся, – упрямо шептал Даниэль, прилаживая стрелу; он не видел тетивы, и она никак не укладывалась в ложбинку на ушке. – Элли… никому не отдам…

«Я тебя уничтожу!» – взревел Л'Кин.

Пастух вскрикнул от взорвавшейся в голове новой боли. Руки были точно чужие; казалось, они хотят оторваться от тела и выбросить оружие, которое нестерпимо жжет пальцы.

Стрела наконец легла на тетиву; со стоном, Даниэль оттянул ее. Он почти ничего не видел, только дрожащий наконечник да огромные глаза Элли. Глубокие, прозрачные и невероятно зеленые – зеленей весенней травы, зеленей едва распустившихся иголочек лиственницы.

– Милый… – хрипло прошептала женщина-воин. – Не надо! – вдруг вскрикнула она. – Аиэль, не стреляй! – Элли с мольбой протянула руку.

Элли?! Это же колдун в нее вселился, это Л'Кин униженно молит пастуха, надеясь его провести.

Стальной наконечник дрожал, стрела рвалась из пальцев, как живое существо, желала улететь в небо.

– Аиэль, милый… – стонала зеленоглазая… стонал Л'Кин.

Даниэль внезапно его увидел: человек без лица съежился перед ним на досках, умоляюще тянул к нему руки – но из-под капюшона блестели коварные безжалостные глаза.

Убить колдуна! Нанести удар, от которого Л'Кин падет сраженный наповал. Убить колдуна силой мысли, силой собственной ненависти. Убить!

Тетива зазвенела, стрела впилась Л'Кину в грудь. Он дернулся всем телом и завалился назад, головой в воду. Из-под длинного плаща виднелись окованные металлом сапоги.

Сильвер вскочил и, прыгая на трех лапах, залился жутким, с подвыванием, лаем.

Даниэль выронил лук; ноги подкосились, он упал на колени. Наваждение прошло, и он отчетливо увидел Элли: ее голые лодыжки, пятнистую шкуру, торчащую из груди стрелу, которая концом своим указывала в небо.

А зеленых глаз больше не видел: лицо Элли было запрокинуто, волосы полоскались в воде.

Он оперся ладонями о доски настила. Он был еле жив; казалось, он пустил стрелу не в Л'Кина, не в Элли, а в сердце самому себе.

– Прости, милая… Я обещал, что не отдам тебя Нечистому… – За лаем пса Даниэль не слышал собственный голос. – Может, я не убил колдуна, но я приду к нему и… и рассчитаюсь. – Он стоял на корточках, собираясь с силами, чтобы доползти до Элли, оттащить ее от края плота. – Я обязательно рассчитаюсь…

Сильвер умолк, облизнул окровавленную морду. С опаской подобрался к хозяину; осторожно обнюхал его, лизнул в щеку.

Затем уселся на хвост, задрал морду к небу и горестно, протяжно завыл.

Денис Витман
И мне будет тепло

Глава 1

В дорогу отряд вышел ночью. Темные фигуры, придерживая оружие, одна за другой исчезали в провале потайного хода. Из приоткрытого отверстия тянуло промозглой сыростью и холодом; оно казалось дверью в ад, где омерзительные лемуты и сам Нечистый мучают души грешников. Но это было лишь игрой воображения. На самом деле ход, начинавшийся неподалеку от церкви, шел под всем Мельтом и заканчивался не в аду, а за городским валом. По словам Куласа Демеро, главы Совета Аббатств, тайный подземный путь в Мельте прорыли еще в старые времена, потом все планы были уничтожены, а строителям, копавшим ход по частям и не знавшим ничего друг о друге, помогли забыть про их работу.

Миновав тоннель и очутившись среди огромных деревьев, вдали от башен и надежных стен города, люди невольно замедлили шаг. Все они были опытными бойцами, и каждый знал, что бродить по Тайгу в темноте – дело небезопасное. Тайг был огромен, необозрим и за пять с половиной тысячелетий, что протекли после Смерти, заполонил все обитаемые земли, раздвинул свои границы до океанских берегов, до Внутреннего моря и гор, что вставали на Дальнем Западе. Тайг занимал северную половину мира, тогда как в южной простирались другие леса, еще более страшные и чудовищные, перемежавшиеся со степями, радиоактивными пустынями и развалинами древних городов. О тех местах в Республике Метс, да и во всей Канде, не знали почти ничего – как и о том, что было в тех краях до катаклизмов и глобального потепления, вызванного Смертью.

Но в Тайге опасностей тоже хватало. В диком нехоженом лесу водилось не только хищное зверье, от которого умелый охотник мог отбиться, но попадались более жуткие, более враждебные твари, к тому же одаренные разумом, и был тот дар не от Бога, от дьявола. Бродили меж высоченных сосен и кленов Волосатые Ревуны – лемуты, издали напоминавшие человека, но вблизи поражавшие своей мерзостью и уродством; встречались гигантские крысы, ходившие на задних лапах и вооруженные топорами; рыскали Псы Скорби – собаки величиной с медведя; медведи же стали столь огромными, ловкими и хитрыми, что встреча с ними сулила смерть. Все эти чудища были опасны, но еще страшнее оказывались предатели. Никто ведь не может защититься от внезапного удара в спину… Даже самый умелый и быстрый из воинов-киллменов…

* * *

Все началось несколькими неделями раньше.

Мельт, один из старых северных городов необозримой лесистой Канды, спал настороженным чутким сном. За его валами, башнями и бревенчатыми частоколами царила тишина, лишь негромко перекрикивались стражники да поскрипывали и шелестели ветвями сосны. Тайг начинался всего в четверти мили от городка, окруженного поляной; сосны тут были срублены, пни – выкорчеваны и сожжены, а траву, которая летом поднималась в человеческий рост, регулярно косили, чтобы никто не мог подобраться незамеченным к городской стене. Здесь, на окраине Республики Метс, такая мера предосторожности была нелишней; да и в центральных районах страны, населенной редко и скудно, от Тайга старались отгородиться не одними стенами, рвами и частоколами, но еще и полосой раскорчеванной, пригодной под пашни и огороды земли.

Далекий рев грокона внезапно разорвал тишину, и пер Струба, главный над стражами, невольно поежился, представив, как гигантский кабан топорщит щетину на загривке и мечется среди деревьев. Струба, священник и воин-киллмен, не был трусом, но в молодости, во время охоты, грокон разорвал ему связки на левой ноге, и теперь он недолюбливал свинину и слегка прихрамывал. Впрочем, последнее обстоятельство пошло ему на пользу, позволив больше времени проводить в библиотеке Мельта, и вскоре Струба получил достаточно знаний, чтобы стать священником-управителем второй степени. В Республике Метс, да и во всей Канде, народ больше уважал заклинателей и пастырей, владевших многими тайными искусствами, однако реальная власть все же была в руках управителей.

Больше всего Струба не любил ночные дозоры. Если в светлое время он чувствовал себя спокойно в самых диких и опасных дебрях Тайга, то ночью казались угрожающими и чужими даже улицы родного городка. Но любой священник, получивший звание киллмена, обязан охранять границу, и никакой, даже самый высокий чин, не мог избавить от этой обязанности. Почетной обязанности, но опасной и сопряженной со многими трудами.

Рев грокона раздался ближе. Пер Струба закрыл глаза, стиснул в руке серебряный медальон – меч и крест, слитые воедино – и вознес молитву Господу. Потом он шумно выдохнул, приводя мысли в порядок, заставил тело привычно расслабиться и вновь налиться тяжестью. «Только спокойный духом может постичь чужую мысль и узреть незримое. А постичь и узреть – значит, получить власть!» Так говорил его наставник, пер Магнус; поучал и заставлял юного послушника часами просиживать на деревянном полу кельи, сосредоточившись в ментальном трансе. Зато теперь пер Струба мог коснуться мыслью любой Господней твари – неважно, ходит ли она на двух ногах, бегает на четырех, плавает в озере или парит в поднебесье.

– Господи, спаси и помилуй! – еле слышно пробормотал он.

В мозг священника, распахнутый, словно открытая дверь, хлынул поток ментальных образов. Сначала он увидел своих солдат – вернее, не только увидел: ментальная картина была ярче, богаче обычного видения. Он ощущал, как стражники медленно двигаются вдоль стены, пристально следя за тьмой и тенями, что притаились внизу, у вкопанных в землю бревен; он слышал негромкий лязг оружия, чувствовал запах кожи и пота, вкус ветра, долетавшего с лесной опушки. Его люди шагали один за другим; каждый защищал спину товарища и мог поднять тревогу, если что-то случится. Руки воинов сжимали арбалеты, копья и мечи, разум каждого был насторожен и чуток.

Мысленный взгляд священника скользнул в ночную темноту. Задержался на миг, встретившись с лисицей, отметил, что она сыта и торопится в логово, и помчался дальше – туда, где ревел и бился разъяренный грокон.

Но, не добравшись до клыкастой твари, священник-управитель вдруг содрогнулся, ощутив присутствие человеческого разума. Беззащитного, нагого, без ментальных щитов, открытого как колодец, с которого сброшена крышка… Кто-то, сжавшись в страхе, замер в развилке огромного явора, и сейчас священник чувствовал боль чужака, его ужас, панику и страдание. Несомненно, страдание; этот несчастный был совершенно гол, голоден, беспомощен и покрыт ранами. Ужас заполнил весь его мозг, заставил дрожать тело, а руки – еще крепче вцепиться в покрытую бугристой корой ветвь. Под деревом, яростно взрыкивая и швыряя землю широченными, похожими на бивни клыками, бесился грокон. Но корни многолетнего явора были прочны и глубоки; пока что дерево не поддавалось.

Прикоснувшись к сознанию кабана, пер Струба опять вздрогнул, будто обожженный звериной яростью.

Огромные свиньи, появившиеся после того, как над Землей пронеслась Смерть, считались у метсов хорошей добычей. Отъевшиеся в летнюю пору животные давали много сала, мяса и добротную крепкую кожу. Из шкуры грокона, натянув ее в несколько слоев на деревянный круг, делали превосходные недорогие щиты, мясо коптили и солили, жир вытапливали – для светильников, для целебных снадобий, для смазки наконечников и клинков. По вкусу кабанье мясо почти не уступало зайчатине, оленине и птице, но только не сейчас, не ранней весной, в период гона. Сейчас мясо гигантских вепрей было отвратительным, и охотник, даже оскопив тушу, не мог избавиться от всепроникающего тошнотворного запаха.

«Что его так разгневало? – с удивлением подумал Струба. – Самки нет, и нет соперника… Не голоден, не ранен, а ярится так, точно не беспомощного человека встретил, а медведя! И этот-то, на дереве, откуда взялся? Ночью, в диком лесу?»

Он неторопливо зашагал вдоль стены, касаясь пальцами мощных, гладко оструганных бревен частокола. Остановился, задумался, взвешивая все за и против. Не хотелось ему рисковать людьми, тащиться ночью в лес; и с разъяренным кабаном встречаться тоже не хотелось. Но еще больше он опасался, что потеряет возможность разузнать что-то важное. Аббатства за это не похвалят, а Бог не простит… И то не простит, что бросил он человека на растерзание чудищу, не спас, не защитил, хоть первая его обязанность, как воина и управителя – спасать и защищать…

Значит, придется все-таки идти в лес и заколоть грокона. Его не испугаешь, не прогонишь – хитер, умен, да чересчур упрям и яростен… И силу свою сознает, ни огня не боится, ни криков, и ему наплевать на ментальный приказ. Говорят, эливенеры с юга способны повелевать любыми живыми тварями, хоть снаперами, хоть длиннорылами и кабанами, но он, пер Струба, мощи такой не имеет. И никому, ни в Республике Метс, ни в Союзе Атви, с делом таким не справиться, даже святым отцам из Совета Аббатств… Чего уж о нем говорить, о простом священнике-управителе?.. Ему без копья и стрел с гроконом не совладать – все одно, что грозовую тучу разгонять зажженным веником. И глупо, и бесполезно. Да и опасно.

Пер Струба наморщил лоб, хмыкнул и, прихрамывая, быстрым шагом двинулся к окованным железными полосами воротам – поднимать вторую смену караульных, что дремали сейчас в надвратной башне.

* * *

Около десятка охотников проскользнули сквозь маленькую калитку в воротах и растворились в темноте. Поймать грокона ночью – не так тяжело. Свинья плохо видит в темноте, в основном полагаясь на обоняние. Охотники тщательно вымазались корнями болотного чеснока, постаравшись отбить запах. Конечно, такая уловка не собьет зверюгу с толка, но возможно позволит подкрасться хоть немного ближе.

Струба раскинул над охотниками телепатическую сеть, связав их воедино. Теперь каждый видел и слышал все, что чувствовал другой, знал, где он находится и главное, они могли действовать одновременно, не произнося ничего вслух.

Грокон ощутил неладное ярдов за сорок. Тяжело всхрапнув, кабан поднял налитые кровью глаза. Широкие ноздри раздулись, втягивая новый, неуместный в сухом тайге запах. Последний раз копнув землю, грокон развернулся и подозрительно огляделся. Шерсть на жирном загривке встала дыбом, из приоткрытой пасти на землю капала грязная слюна. Негромко хрюкнув, кабан отбежал на несколько ярдов от дерева, а потом, затрубив как во время гона, кинулся в поросший кустарником лес.

Первый охотник успел отскочить, метнув копье в покрытый грязью бок. Оружие пробило шкуру и засело в ране, покачиваясь из стороны в сторону. Грокон, который в холке был выше среднего человека и весил около тонны, даже не заметил ранения. Стоптав колючий куст розарии, кабан кинулся на второго охотника. На таком расстоянии даже подслеповатые глазки грокона видели человеческую фигуру.

Охотник выставил вперед длинное копье, уперевшись древком в корень. Кабан, не успев остановиться, налетел на острие. Бронзовый наконечник пробил шкуру, раздвинул ребра, глубоко ушел в живое мясо. В последнем усилии грокон дотянулся до человека, поддел желтым клыком. Яростно трубя, вздернул голову вверх. Охотник, отлетел на несколько ярдов, ударившись о шершавый сосновый ствол, медленно сполз. Из распоротого живота потекла кровь. Раненый вепрь сделал несколько шагов, качнулся и упал. Жилистые ноги дернулись, затем вытянулись в судороге и безвольно опали. Грокон умер.

Кто-то подбежал к раненому. Его подняли, завернув в плащ, понесли в поселок. Трое оставшихся снимали со свиньи шкуру. Еще трое стояли под явором, рассматривая голого человека.

Незнакомец, скрючившийся в развилке, тем временем пришел в себя. Его желтоватое, слегка приплюснутое лицо с раскосыми глазами совсем не походило на лицо настоящего метса.

– Спускайся! – произнес на батви один из охотников.

Жаргоном торговцев пользовались во всем мире. Знали его в республике Метс и Атви, разговаривали на нем и в южных королевствах. Это был самый распространенный язык, и только отсталые племена в дебрях Тайга не могли связать на нем двух слов.

В ответ на просьбу незнакомец вскочил и принялся карабкаться вверх. Вскоре его стало почти не видно в густой листве.

– Мы тебя не тронем! – крикнул предводитель отряда. – Иначе, зачем нам было убивать грокона?

Шум в листве замер, словно желтолицый прислушивается к словам. Наконец сверху раздался высокий, со странным акцентом голос.

– Я вам не верю! Вы хотите сделать из меня раба.

– Кого? – недоверчиво переспросил охотник. – Какие рабы в Метсе? Ты же в свободной республике, а не у пиратов. Слезай парень, мы дадим тебе одежду и отведем к нашему начальнику.

Сверху раздался шорох, и стоявшие внизу разглядели спускавшуюся фигуру. Человек дополз до развилки, замер, недоверчиво поглядывая на охотников.

– Да не бойся ты. Если надо будет, все равно снимем, – крикнул высокий охотник, одетый в кожаный кильт и сотканную из грубого полотна куртку. Ноги закрывали высокие поножи.

Услышав последнюю фразу, человек вскочил на ноги и стремительно полез обратно наверх.

– Не пугайте малыша, – тихий спокойный голос пера Струбы услышали все. И стоявшие рядом, и охотники, разделывавшие тушу. А вот то, как он подошел, не заметил никто.

Священник шагнул к дереву, коснулся теплой, шероховатой коры. Поднял голову, всматриваясь в листву. Через какое-то время сверху донесся шум и появился желтолицый. Он лез осторожно, крепко хватаясь за выступы в коре и стараясь цепляться только за толстые ветки. Человек добрался до развилки, но не остановился, а спустился дальше на землю. Встал на землю, рядом со священником. Выпрямился.

Незнакомец был маленький – он едва доставал невысокому Струбе до подбородка.

Служитель взял желтолицего за руку. Накинул ему на плечи куртку. Длинная одежда доставала до коленок, скрывая бледные, худые ноги.

– Пойдем, – священник легонько потянул незнакомца за руку. – Тебя там накормят и согреют, а оставаться ночью в лесу – очень опасно.

* * *

В Метсе не было желтых людей. Да что там в Метсе, таких людей не было нигде. Это пер Струба знал точно. В Канде у людей преимущественно красноватый оттенок кожи, на юге, в Д'Алви, встречаются черные. По внутреннему морю плавали пиратские галеры с белыми рабами, сидящими за веслами. Но вот желтолицых не встречалось.

Через час умытого и накормленного пленника привели в келью пера Струбы. Священник сидел на высоком деревянном стуле и читал книгу. Услышав стук, он обернулся и взглянул на вошедших.

– Садись. – Струба показал на кровать, застеленную серым шерстяным одеялом. – Как тебя зовут?

– Ятамо, – негромко ответил желтолицый.

Священник прислушался к незнакомому акценту. Все буквы желтолицый произносил неожиданно мягко, гласные переливались, будто Ятамо пел негромко.

– А меня Струба, – ответил священник. – Пер Струба, священник-управитель второй степени. Киллмен и страж границы.

Ятамо сложил ладони на груди, склонил голову. Спутанные черные волосы безвольно обвисли, закрывая лицо и грудь.

– Какой странный жест, – подумал Струба. – Он весь сжался, словно боится, что его ударят.

– Расскажи, как ты оказался в Тайге, рядом с Мельтом? – как можно мягче попросил священник.

Ятамо поднял голову, посмотрел Струбе в глаза.

– Я не знаю.

Струба расслабился, привычно входя в состояние ментального обзора. Мозг Ятамо был по-прежнему ничем не защищен. Священник медленно, стараясь не растревожить желтолицего, потянулся вглубь, туда, где за обычными мыслями хранилось знание. Сидевший напротив, действительно был Ятамо. Только это было не имя, а скорее название нации. Но когда Струба попытался переворошить воспоминания, на него хлынул такой поток образов, мыслей и эмоций, что священник отпрянул, вырвался из чужого мозга, чтобы не утонуть в воспоминаниях. Стараясь не ослаблять контроля, он продолжил допрос.

– Ты давно в лесу? – мягко спросил Струба.

– Около года, – ответил Ятамо. – А до этого я долго шел вдоль берега.

– А как ты оказался на берегу? – Струба поднялся, подошел к Ятамо, опустил руку ему на плечо. Желтолицый вздрогнул, замер, боясь пошевелиться. Струба прикоснулся к разуму Ятамо, уменьшил напряженность, ослабил страх и подозрительность. Затем, немного подумав, прибавил доверия к себе. Управлять чужими чувствами – очень непростое искусство, и окажись Ятамо хоть немного сильнее, или знай азы телепатии, у священника ничего бы не получилась. Но мозг желтолицего был чист, а разум открыт и доверчив. Даже дети в Республике Метс защищали свои чувства лучше, чем этот странный человек.