Текст книги "Русский флаг (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ух! – набрал полную грудь воздуха Афанасий Иванович.

Но тут по бревнам снаружи вверх поползло, словно змея, пламя.

– А! А! А! – закричал Стрельцов, когда загорелись его волосы, а кожа на лице стала покрываться пузырями, которые тут же лопались.

И тут Афанасий Иванович встретился глазами с человеком, который явно был причастен к происходящему. Стрельцов умоляюще смотрел на Кондратия Лапу, а тот только читал молитву и периодически крестил пространство в направлении горящей головы.

Матвей Иванович уже лежал на земляном полу, отравившись угарным газом, с наливающейся шишкой на лбу. Можно было бы его спасти, открыть дверь и опередить падение горящей крыши. Но, нет, никто не станет этого делать. Норовы жестоко решали свои семейные споры. Один Норов, который и не Норов вовсе…

Матвей уходил из жизни с улыбкой. Он не чувствовал уже того, что одна из балок упала на него. Ему снилась Гульнара, ставшая Марией – женой старшего брата. А ведь это он, Матвей Иванович, ее украл прямо из дома татарского бея во время последнего ответного набега на крымские земли, когда татары увели к себе в рабство сотни православных.

Эта женщина изменила Матвея, он заразился мыслями и намерениями, которых не сумел прогнать ни на один день, она рассорила братьев, она…

Тут крыша дома обрушилась, погребая под себя двух человек.

От автора:

✅ Боксёр из 90-х очнулся на конференции поп-ММА. Спонсоры, камеры, хайп.

– Мага, тормози! – орет кто-то.

Бородатый в капюшоне душит парня, вися на нём клещом.

✅ На первый том СКИДКА /reader/459611/4276150

Глава 6

«Картошка да каша – еда наша!» Народная мудрость

Данциг

5 августа 1734 года

Выбор Данцига как города, в котором должны были пройти переговоры, был неслучайным. Во-первых, для России – это город русской славы. Все-таки осада города удалась, он сдался. Причем русские сумели одержать, может, и не масштабные, но весьма убедительные, а для француза – даже унизительные победы.

Именно Франция сейчас считалась наиболее грозной страной с лучшей армией. И тут вот так… Русские их, оказывается, умеют бить – и в поле, и флот французский прогнали. Чего только стоил тот, для Франции позорный, абордаж русского фрегата «Митава». А потом… еще и потеря собственного фрегата «Бриллиант».

А то, что французы не смогли защитить и вывести из города тестя короля Людовика, Станислава Лещинского, стало просто-напросто пощечиной для Франции. Вот когда обратили еще более пристальное внимание на Россию другие игроки. Пруссия решила было даже предложить свои услуги по мирному соглашению, зазывая стороны в Кенигсберг.

Но ее проигнорировали. Какая-такая Пруссия? Пока всерьез эту страну не воспринимают. Австрия предложила Краков для переговоров, мол, польские дела было бы хорошо решать в Польше, но ее вестовой лишь успел прибыть в Петербург в тот день, когда иные вестовые уже были разосланы из столицы Российской империи с решением. Русская императрица посылала кабинет-министра Андрея Ивановича Остермана в Данциг.

И, вроде бы, то, что страна-победительница выбрала локацию для переговоров, вполне оправдано. Но это сделала Россия! Не начинается ли время, когда эти восточные варвары станут врываться в европейскую политику?

Именно такую мысль и повелел распространять повсеместно, во всех европейских дворах, французский монарх. И Остерман хорошо знал об этом стараясь противостоять Франции, в том числе и в Данциге.

– Давненько я не хаживал на кораблях, – сказал Остерман, сходя у пристани в Данциге. – Наша работа? Я даже знаю, кто это все сладил, потопил французский фрегат.

Андрей Иванович, вместо приветствий, указывал на торчащие из воды части «Бриллианта».

– Так и есть, это был славный бой, в котором победили доблестные воины Российской империи, – сказал бургомистр Данцига Вольдемар Боуэр.

– Не люблю лести! – жестко сказал Остерман, состроив грозное выражение лица.

Бургомистр смутился, покраснел, но Андрей Иванович вдруг улыбнулся и сказал:

– Вам льстить разрешаю!

Остерман прибыл в Данциг демонстрировать свои лучшие качества, надевать самые сложные маски. Задача, которую поставила императрица, однозначная. Нужно добиться того, чтобы Речь Посполитая отдала России уже не только де-факто, но и де-юре Курляндское герцогство.

Хитрый Остерман знал о такой задаче задолго до того, как она была озвучена. Вот только не понимал, как бы на блюдечке преподнести Курляндию императрице. А потом… Он узнал о подготовке покушения на капитана Норова.

Банду Лапы вела Тайная канцелярия, знал о ней и Остерман. Такие ватаги разбойников в Петербурге – пока что большая редкость. Это в Москве хватает бандитов, но не в столице. Поэтому о большой банде сразу же стали говорить везде, во всех кабаках.

Андрей Иванович долго думал над тем, стоит ли спасать капитана-измайловца. И решил, что отдаст все на откуп удаче Норова, в которой Остерман почти что не сомневался. Если гвардейца убьют… Так и ладно. Во-первых, кабинет-министр считал, что Норов не управляем в той степени, чтобы знать все действия капитана и командовать им. Во-вторых, скорее всего, Ушаков уже взял под свой контроль Норова. Было и в-третьих, – Остерман считал, что убийство капитана-гвардейца принесет даже и больше пользы, чем только покушение на него.

Дело в том, что Август, уже почти что король Речи Посполитой, прекрасно понимает, на чьих штыках он пришел к власти, на чем эта власть пока что держится. И ссориться с Россией ему ну никак теперь нельзя. А тут посол Августа, Линар, такое вытворяет… И с этаким тузом в рукаве можно было выжать у саксонского курфюрста и будущего короля Августа не популярные в Польше решения по Курляндии.

Норов, Норов… Помнил Остерман глаза этого гвардейца, его манеру держаться. Был бы Александр Лукич Норов не капитаном, а подполковником гвардии, следовало бы уже учитывать во всех раскладах и его. А, по мнению Андрея Ивановича, игроков у трона и без того хватает. Восходит звезда Волынского, и это явно удар по связке Остерман-Лёвенвольде.

Теперь же Андрей Иванович шел по улицам Данцига как победитель, осматривающий свои трофеи. Боуэр, бургомистр, сопровождающий русского вельможу, так и норовил заглянуть в глаза Остерману, дабы пораньше понять, какое у того настроение. Слухи про то, как отмечали в Петербурге победу в войне «За польское наследство», называемой пока что просто «польской», дошли до жителей Данцига. Многие посчитали, что русские захотят еще пограбить и Данциг, и Речь Посполитую. Варвары все-таки, им всё будет мало.

Через полчаса Остерман уже был в тронном зале резиденции польских королей в Данциге – но и только он. Август III заставлял себя ждать. Андрей Иванович этому лишь улыбался. Пробует новый король Речи Посполитой проявлять независимость? Нужно ему напомнить о том, что русские войска все еще находятся на территории его государства.

– Божьей милостью король польский… князь киевский, смоленский, черниговский… – объявлял горластый глашатай появление Августа III или, как его еще звали в Саксонии, Фридриха Августа II.

Появился большой человек, гордо несущий все свои подбородки. Август был тучным человеком с большой головой и выдающимися щеками. А сейчас казалось, что он эти щеки еще и раздувал, становясь и вовсе несуразно набухшим. Но Остерману была безразлична внешность польского короля.

А вот то, как он себя подает, еще только готовясь к коронации – вот это важно.

– Ваше величество, судя по тому, какой у вас титул, нужно было нам договариваться о мире на вечные времена в польских городах Смоленске или Киеве. Вы же там правите? – с улыбкой, плавно, будто бы комплимент, говорил Остерман.

Эти слова сразу же смутили Августа. Он растерялся и не знал, что отвечать.

– Наследие предшествующих мне польских королей, – нашелся-таки Август.

– Да? Может быть… Тогда и нам стоило бы возродить Тмутараканское княжество в Крыму, ну и Полоцкое… Луцкое… – все с той же улыбкой сказал Остерман.

– Вы за этим прибыли? Требовать земель? – вдруг закричал Август.

– Требовать? Нет-нет, как можно. Ждать подарка… Я вот против подарков, взяток не беру. Но государыня… – Остерман развел в сожалении руки. – Она подарки любит. И платит за них, вот в чем удивительное.

Августу приходилось напрягаться, чтобы понять все намеки Остермана. И это несмотря на то, что они оба были носителями немецкого языка и могли свободно друг с другом говорить.

– И что вы хотите? Чтобы я удалил из своего титула перечисление княжеств, которые сейчас составляют часть Российской империи?

– Да называйтесь вы хоть королем Франции – и Англии в придачу. Только оформим «подарок» для государыни русской, – с улыбкой отвечал Остерман и на этом вроде бы и закончил говорить, но после еще шире улыбнулся и произнёс: – Разве же мы начали переговоры? Нет, я хотел бы отдохнуть, осмотреться. А уже после, когда прибудут дипломаты от Габсбургов и пруссаков, мы и продолжим.

– А Франция? – удивился Август.

– Ну и она, конечно, – сказал Остерман, оставшись довольным от первой встречи.

А вот Август задумался. Никто еще не видел, чтобы Россия вот так вела дела. Судя по всему, Анна Иоанновна решила получить плату за размещение русских войск. А готова ли Европа принимать такие вот товарно-денежные деловые отношения?

* * *

Окресности Калуги

7 августа 1734 года

– А ты, сын, ожесточился. Отец-то твой всё переживал, как бы имя его не было тобою обесчещено. Слаб духом ты был, словно в тебе и гордой крови великих татар нет. Токмо не говори отцу, что это с твоей подачи погиб брат его меньшой! Туда-то оно ему и дорога! Но батьке не говори! – голос мамы был не просто требовательным, а безапелляционным.

– Матушка… Прости меня… Не поминай более про кровь мою крымскую. Скоро война будет, и я буду там…

Мать посмотрела на меня с тревогой, но тут же и добавила:

– Я напишу письмо… Прошу тебя, передай его… Я знаю, что отец мой жив – и он писал мне, узнал, что я веру сменила и мужа своего люблю, но не отказался. Там братья мои есть, сестры… Токмо не убивай их, не ожесточай свое сердце и таким грехом.

Я не знал, что ответить. Смотрел на эту красивую женщину, у которой взгляд словно бы сам по себе плакал при одном упоминании родственников – но не было слез, не дрогнул ни один мускул на прекрасном лице этой сильной женщины.

– Я сделаю это, коли будет на то воля Господа и доведется встретиться, – ответил я, не имея никакого желания перечить ей.

Вот кому б царицей быть! Тут и красота такая, что все короли да императоры в Петербург съехались бы, лишь только для того, чтобы посмотреть на первую красавицу в мире. Тут и властность такая, что и мне хочется подчиниться – и это ощущается честью, а не уроном оной. А сколько терпения и воли в том, чтобы не проявлять своих истинных чувств!

– Но вот жену мне искать не надо! Да подождите выдавать сестрицу! Нынче я уже капитан гвардии, в чинах ещё расти. Два года обождите. Буде у сестрицы знатный муж, – отвечал я матери, или же даже посмел наставлять её.

– Опосля того, как наладится все в поместье, от женихов отбоя не будет. Катька у нас выдалась красавицей и умницей, что еще поискать таких. Но добре, я буду отказывать… отец будет отказывать. Но токмо год, не более. А то ей уже и пятнадцать летов будет. Кто возьмет старую? – сказала мама.

Да! Пятнадцать лет – старородящая! О времена, о нравы! Впрочем, я же виделся с сестренкой, а она при встрече налетела на меня, как ураган – наверное, у них были хорошие отношения с тем Норовым, что когда-то жил в этом теле. Катерина пошла красотой в мать, но статями – в отца. Не сказать, что вымахала дылдой высокой, но явно чуть выше была, чем ее сверстницы. И такую девушку в жены не возьмет только больной человек.

Найдем здорового!

– Может, мне оставить людей своих здесь? Беспокоюсь я за вас, – сказал я, сомневаясь.

– Уже не нужно. Как не стало Стрельцова, так и друзья наши объявились, да и враги Матвея заверили в поддержке. Справимся. Да и Лука Иванович, отец твой, Божьей милостью выздоравливает. Ты езжай, сын… Пусть Господь тебя бережет! – сказала мама, резко развернулась и ушла.

Наверное, не хотела, чтобы даже я видел ее слабость, ее слезы.

Кондратию Лапе удалось сделать всё, о чём я его просил, и даже то, о чём не просил, но хотелось бы. По крайней мере, конкретно не оговаривалось, что мой дядька в одно время со Стрельцовым должен будет жизни лишиться. Сделано было идеально, и не прикопаться.

Доказательств того, что дом, в котором встречались дядька и коррупционер, подожгли – нет. Этим просто некому заниматься. И вообще, как представитель гвардии, я мог взять на себя расследование. А то, что многие догадываются, почему все случилось, так это и к лучшему. Норовы показали, что с ними нечего связываться и лучше не пробовать продавить.

Кондратий же ушел в отрыв, сбежал. Даже прихватил с собой десяток моих обозников. Ну, на то был уговор ранее. И уж лучше так, с беглыми обозниками, которым после Лапа расскажет весь наш план. В итоге в сторону Самары отправилось сразу четыре десятка то ли разбойников, то ли людей честных, это если по отношению ко мне.

Хотя, скорее всего, придётся мне иметь дело именно с разбойным элементом. У Лапы-то что ни раз, ещё тот контингент подбирается. Думаю, что Миасс уже скоро может превратиться в своего рода Дикий Запад.

А мои интересы будут эти вот сорок бандитов защищать. Вероятно, что и не только сорок.

Два года будет добыча золота. Двадцать процентов будет отходить искателям – чем не сладкий кусок пирога? Так что люди будут. И поводырь у них – талантливый и решительный. А потом… Придется докладывать о приисках. Но за два года очевидные жилы, самые богатые с них, начнут разрабатывать. Да и самородки. География мне в помощь, я нарисовал карту, где прежде всего нужно искать. И найдут. Ну а сможем добыть тонну золота… Так этого всем хватит.

Просто уехать из поместья и не попробовать что-то тут изменить я, конечно, не мог. Потому и собирал старост и просто выборных людей, делегатов от крестьян. Эту встречу подготовила мама. Мне было недосуг.

Я же теперь глядел на измученных людей, которые, как оказывается, представляли собой крестьянскую элиту. Как же тогда могли выглядеть все, кого приписывают к крестьянским низам? Драные лапти, какие-то матерчатые ошметки закручены по ногам. Одежда – не скажу что сильно плохая. Но… Собирали же к барину, ко мне, на встречу всем миром. И у всего «мира» не нашлось шести пар сапог?

Увидел этих людей – сердце защемило. При всей своей жёсткости в стремлении к целям не мог я без содрогания видеть людей, что смотрят как тени, будто на грани жизни и смерти.

Глаза усталые, у почти всех впалые, волосы – как та солома. Руки мозолистые да морщинистые даже у молодых.

– Ну, мужики, что доброго расскажете? – спросил я, понимая, что как-то нужно начинать эту встречу.

И уж точно я не должен был показывать своё смущение. Нормально же выглядят, для них нормально. Бороды, небось, даже расчесали по случаю.

– Да с Божьей помощью, барин, се лето урожай будет добрый. А как бы был не добрый, так голод случился бы. Но урожай добрый, потому голода не будет, – обстоятельно рассказывал мне один из мужиков.

Я не знал их по именам, хотя предполагал, что должен был. Хотя… а было ли дело моему реципиенту до этих людей? Заметят ли, что я – не я? Нет, об этом я почти не думал. В какой-то мере уже устал постоянно опасаться того, что буду разоблачён.

– Видел, что ульи, по тому, как я писал в письме, сладили. Отчего же семьи пчелиные не поселили? – отчитывал я крестьян.

Мне хотелось относиться к ним чуть ли не как к равным. Всё-таки все люди, из одного теста слепленные, под одним Богом ходим. А еще пролетариат, мною, в том числе, угнетаемый. Но даже мне, человеку, ещё не расплескавшему сознание XX века, даже немного XXI века, предельно было понятно, почему крестьяне не могут считать себя ровней дворянам.

Дворяне – грамотные в своей основе. Они питаются хорошо, ростом, соответственно, на голову, а то и на две выше, чем крестьяне. Розовенькие, нередко тренированные…

И вот – крестьяне.

Я разговаривал с людьми взрослыми, седобородыми, а словно объяснял четырёхлетним мальчикам самые что ни на есть прописные истины, которые, казалось, должны знать все. Я ужом крутился вокруг этого улья, медогонки, показывал, куда нужно ставить соты, как их извлекать, даже как крутить ручку, чтобы медогонка начала вращаться.

Эти низкорослые люди, в своей основе худощавые, морщинистые – совершенно безграмотны. Они действительно как будто бы пришли из другого мира, абсолютно иные существа. Я видел многих людей в Петербурге, уже и в Москве, и не особо присматривался к тем крестьянам, которые появлялись либо там, либо в бывшей столице Российской империи. А сейчас вдруг ощутил всю разницу.

И не знаю… Сложно вот с такими дремучими ребятами вводить какие-то новшества в хозяйстве.

– Да твою же в дышло! Что значит – так предки землю не орали? Я, ваш барин, приказываю вам: готовим поля под картошку! Можно из тех, которые всё едино под пар оставляете! – кричал я. – А кто не послушается, так… И выпорю!

– Барин, так ты подскажи, пошто нам это, да и на твоём поле садить картофелю ту? – вот такие вопросы мне задавали после того, как я уже по три, а то и четыре раза объяснял, зачем мне всё это нужно.

– Со свёклой хотя бы всё понятно? Дело в картофеле? – я старался всё-таки не срываться, иначе я просто тут начну избивать этих мужиков.

Но с чего? Только лишь потому, что они не образованные и ведут себя словно дети неразумные? Кто бы я ни был, неправильно было бы это. Не вина же их, что нет никаких условий для обучения грамоте.

Однако терпение было на исходе. И слава Богу, что пришедшие в усадьбу мужики, наконец, закивали головой, давая понять, что со свёклой им всё понятно. Может быть, тут сработал соревновательный момент?

Дело в том, что я предлагал крестьянам начать выращивать свёклу, но делать упор на те сорта, что слаще. И объявил: кто получит у меня самую сладкую свёклу в следующем году, ну или через год, – тому я дам сто рублей.

Мотивация более чем серьёзная. При этом я также хотел бы заняться селекцией некоторых растений. Вплоть до того, чтобы иметь небольшую свою теплицу в Петербурге. Не знаю, как именно это делается, может, где-то нужно высаживать растения в пробирках, подкладывать одни гены растений к другим, но надеюсь, что и примитивным образом получится вывести сорта получше.

Мне нужна кукуруза как можно более северная, чтобы хотя бы в районе Воронежа, Брянска она могла хорошо плодоносить. Мне нужно было создавать сорта картофеля, чем сейчас никто не занимается. Здесь вопрос стоял, скорее, в том, чтобы сделать картошку более крупной.

Нужны эксперименты с фасолью, которая тоже является частью Колумбового обмена. Ну и подсолнечник… Сейчас я это растение видел, но в качестве украшения – как цветы, в виде декоративных растений. И масла здесь пока что нет. Ни подсолнечного, ни даже почему-то рапсового, хотя рапс-то должен расти. Ещё можно найти где-то льняное масло, но оно не сильно распространено.

Так что тот, кто начнёт производить подсолнечное масло, а ещё сможет начать его продавать, объяснить, что это вкусно, тот станет, полагаю, миллионером.

Почему бы этого не сделать мне?

Но встреча с мужиками, на которую я отводил не более чем три часа, затянулась на пять часов, да еще на три часа дня дня следующего. А после мы даже и пошли на поля, чтобы там, на месте, я показал всё: и как высаживать нужно картошку, и как её окучивать, и как её потом собирать. У меня были с собой – специально для этого случая взял – буквально десять картофелин. Вот их мы и высаживали. Вернее, не так, посадили пять картофелин, а ещё пять я сварил, пришлось даже пробовать самому, чтобы показывать пример.

И все смотрели одинаково оторопело, озадаченно. Не было на кого делать ставку, кому доверить реформу в поместье. Так что пока оставил ключевыми два изменения: пчеловодство – нужно постепенно, но делать ульи и селить пчелиные семьи, и выращивание картофеля.

Картошка мне нужна была уже потому, что я собирался произвести, по сути, кулинарную революцию. Блюд из картошки я знал превеликое множество, не мог даже воспринимать супы, если туда не добавлена картошка.

А ещё свиноводством нужно заниматься. И тут на одной репе тоже не уедешь, нужно было бы и картошку использовать.

А через два дня мы отправились из Калуги в сторону Нижнего Новгорода. Вновь шли споро, стараясь придерживаться тех правил, что я внедрял. В Нижнем Новгороде я посетил один из железоделательных заводов, на котором, лишь по слухам, вроде бы как, изготавливали ружья. Было такое, но ружья делал один лишь мастер, и ружья эти ему было, в принципе, и некому продавать. Не знаю, насколько он примет моё приглашение и приедет ли в Петербург, но буду надеяться, что это всё же произойдёт.

А после…

– Кавалерия! Идет в атаку на нас! – прискакали дозорные из авангарда.

Что ж… Прибыли мы в «тихий» регион. Я предполагал, что восстание уже началось. Но о нем в Петербурге ни сном, ни духом.

А получится ли задуманное?