355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Денис Бурмистров » Религер. Последний довод » Текст книги (страница 4)
Религер. Последний довод
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:27

Текст книги "Религер. Последний довод"


Автор книги: Денис Бурмистров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6

«– Любая религия должна быть с кулаками.

– Вы пытаетесь сказать, что веру иной раз надо подтверждать силой?

– Нет, я говорю о том, что иной раз одной лишь веры бывает недостаточно».

Ток-шоу «Две стороны»,1998 год

Старенький трамвай загрохотал, преодолевая поворот, лязгнул колодками, затрясся. Выровнялся, пошел ровнее, набирая скорость.

Железная гусеница, натужно тянущая слабо светящееся тело по ночным окраинам.

В пустом вагоне с тусклым, мигающим на перекрестках освещением, чуть заметно пахло горелой проводкой и пылью. Время от времени по ржавым ступеням поднимались тихие люди, садились на холодный пластик сидений, ехали до своих остановок. Потом также тихо уходили, растворяясь в темноте.

Последний на сегодня трамвай шел в депо. Недалеко от депо жил Волков.

Егор сегодня не стал вызывать такси. Не стал ловить попутку, не поехал на маршрутке. В последнее время ему становилось все тоскливее и тоскливее возвращаться в пустую квартиру, поэтому нужен был самый долгий маршрут.

Наверное, это все осень.

Волков привалился лбом к холодному стеклу и, сквозь собственное призрачное отражение, провожал взглядом проплывающий мимо город.

Город вырывался из темноты бледными слайдами освещенных остановок, город превратился в декорации нищего театра.

Мимо проплывали улицы. Также неторопливо проплывали в голове мысли.

Трамвай прогремел мимо ордалианского храма с высокими белоснежными стенами, призванными олицетворять непорочность и духовную чистоту. Стрельчатые готические окна с разноцветными витражами, кованные лики святых на углах. Похожие на широкие острия копий маковки с чуть вытянутой по диагонали буквой Г – символом веры – на вершине.

Символом ордалиан была виселица.

Ордалиане являлись, пожалуй, самой влиятельной и многочисленной конфессией в Городе. Свыше десяти крупных храмов и часовен, величественная резиденция в деловом центре, три Собора. Единственная конфессия, имеющая монастырь в черте города. Тысячи верующих, три десятка религеров.

А также хорошие связи в политике и бизнесе.

Как ни странно, от соблазна тотального доминирования над всеми остальными религиями, ордалиан удерживали они сами. Именно противостояние делало их весомыми в глазах верующих, именно наличие врагов развязывало руки и оправдывало многие политические поступки, уходящие корнями в криминал.

Ордалианские Старшие очень хорошо знали, что все империи разваливались без внешней угрозы. Их попросту раздирали изнутри.

Серьезным противовесом ордалианам выступали исилиты, извечные противники и соперники. Один из их храмов как раз находился ниже по улице, в паре остановок.

В отличие от ордалиан, исилиты не строили высоких зданий. Приземистые, похожие на пузатые бочонки изумрудного цвета, с узкими вертикальными прорезями вместо окон, исилитские храмы отличались от оралианских как тяжелоатлет отличается от баскетболиста. Маковки с венчающим их золотым диском складывались из разноцветных элементов, напоминали лоскутное одеяло.

В Городе исилиты занимали второе место по численности после ордалиан. Несколько тысяч верующих, примерно равное с ордалианами количество религеров. Амбиции на постройку крупнейшего в регионе Собора.

Трамвай тряхнуло, Волков стукнулся лбом о стекло. Поежился, кутаясь в куртку, поправил повязку на глазу. Мельком бросил взгляд на часы. Еще минут пятнадцать ехать.

Помимо ордалиан и исилитов территорию Города делили еще несколько крупных игроков. Не таких крупных, но, тем не менее, довольно успешных. Эти конфессии, представляли «вторые силы», наиболее активно участвовавшие в переделе сфер влияния. Если ордалиан и исилитов, в целом, устраивало собственное положение, то для «вторых» всегда всего было мало. Желание войти в число «первых» служило нескончаемым поводом для противостояний и, как следствие, конфликтов и Поединков.

К числу «вторых» относились бантийцы, религия далекого юга. Исповедующие многобожие, сопряженное со своеобразной барабанной музыкой и курением легких наркотиков, бантийцы нашли свою нишу среди неформальной прослойки Города, в которую, в последнее время, стало скатываться все больше молодежи. Храмов они не строили, для своих нужд использовали обычные частные дома, в которых оборудовали молельные залы и курильни.

Полной противоположностью барабанно-наркотической конфессии бантийцев являлась религия бланцы. Бланцы были вегетарианцами, верили в единую созидательную сущность, в «ткань судеб» и «паутину перерождений». Жрецы в ярких, нарядных одеждах проводили молебны шумно, источая позитив и безудержное веселье. Впрочем, за ширмой радости и праздности скрывалась серьезная организация, которая держала за горло бизнес «домов терпимости».

Трамвай скрипнул тормозными колодками, остановился возле остановки. Громыхая ботинками, в вагон влезло несколько человек старшего студенческого возраста – пять парней и две девушки. Раскрасневшиеся лица, громкий смех, у троих открытые пивные банки в руках. Один, не скрываясь, курит.

Волков наблюдал за ними в отражение стекла. Одного взгляда хватило, чтобы досадливо вздохнуть.

Спокойной поездки не получилось. Может, выйти на следующей остановке?

Или поддаться настроению и положиться на удачу?

Егор профессиональным взглядом оценил незваных попутчиков. Все примерно одного возраста, одного социального положения. Ребята на вид крепкие, девушки – не застенчивые. Смотрят нагловато, ведут себя раскованно, движения широкие, размашистые, за приличиями в разговоре не следят.

Группа молодых недопесков, ворвавшаяся пошалить в курятник.

Хорошо еще, что кроме них и Волкова в вагоне больше никого нет. Не нужно будет думать за других в случае чего.

Егор отвел взгляд, вновь уставился за окно.

Ко «вторым силам» также относились амонарии, не так давно появившиеся в Городе. Поклоняющиеся богам со звериными головами, строящие храмы в виде пирамид, распространяющие дешевое золото с востока. С ними Егор встречался редко, по амонариям в основном работал Сухнов.

Были еще тифониты. Радикальное течение, вышедшее из ордалианской ереси. Очень спорная конфессия, сочетающая в себе поклонения так называемым «силам зла» и тягу к самосовершенствованию личности. Тут находили место и асоциальные типы и утонченные романтические натуры. Своим существованием тифониты стремились во всем быть противоположностью ордалианам – вместо белого цвета храмов у них был черный, вместо виселицы стрела с ярко выраженным наконечником. И очень колоритные религеры.

К слову, сами ордалиане не считали тифонитов своими главными соперниками, несмотря на смелые заявления последних. «Черные Стрельцы», как называли тифонитов в газетах, слишком мелко плавали, чтобы представлять серьезную опасность.

Мистириане, к которым относился Волков, также причислялись ко «вторым силам». Относительно молодая религия лишь набиралась сил, но довольно уверенно и твердо заявила о себе перед всеми остальными.

Вагон наполнился громким хохотом молодежи. Егор вновь перевел взгляд на их отражение, подмечая детали.

Раздухарились. Все чаще и чаще смотрят в его сторону, перебрасываясь остротами и шутками. Интересно, чьих будут? Ага, у одного из парней мелькнул крупный серебряный символ на шее – скрещенные кулаки, сжимающие лук. Значит, представитель боевого крыла конфессии свартов, мелкой языческой секты, популярной своими массовыми гуляниями с кострами и купанием голышом. Нынче пошла мода на седую древность и национальный колорит.

Также, у другого из парней одноглазый заметил на тыльной стороне ладони три шрама, словно оставленные когтями дикого животного. Еще одно новомодное веяние – ритуальное шрамирование. Это знак кого? Матери-рыси? Отца-медведя? Кто их разберет.

Сварты и еще множество других мелких сект-конфессий относились к «третьим силам». Каждую неделю приходили сводки о появившихся новых амбициозных течениях, но их догоняли известия о том, сколько таких исчезло за прошедший срок. Вспыхивали ярко, зачастую тут же и сгорали, иногда не насчитывали и двух десятков последователей. В основном являлись ублюдками от более сильных религий, иной раз отличаясь от них какой-нибудь принципиальной мелочью. Их обзывали ересью, сектами, но зачастую брали под крыло, лелеяли. Всегда лучше иметь контролируемого противника, чем неконтролируемого союзника.

Основателями подобных течений часто становились Искры, возомнившие себя новыми Мессиями. Иной раз, очень дерзкими и амбициозными. С такими разговор был короткий – их попросту давили непрекращающимися Поединками и другими санкциями, к примеру, запрещающими проповедовать в определенных районах Города. Потому те из сект, кто поумнее, предпочитали не орать о себе на всех углах сразу после образования, а ждали пока хотя бы двое-трое из прихожан не приобретут Дар. И вот тогда уже можно было искать себе место под солнцем. Тихо и не привлекая лишнего внимания.

А учитывая, что поток желающих организовать собственную веру и выдумать своего бога не иссякал, эти самые «третьи силы» становились разменной монетой в войне более крупных хищников.

Рядовые карты большой колоды, которые не считали за хорошую масть, но без них не сыграть удачной партии.

Как бы там ни было, яд религиозной войны давно выплеснулся на обычных людей. Прошли времена, когда горожане делились лишь на верующих и атеистов. Запутавшиеся в хитросплетениях обрядов и молитв, воспитанные телевизионными священниками, спорящие на досуге о преимуществах одной веры над другой, заваленные рекламными брошюрами и буклетами, обыватели уже не мыслили свою жизнь без подобной духовной жвачки, заполонившей все пространство словно нескончаемый популярный «мыльный» сериал.

В итоге, молодежь стала сколачиваться в банды по вере. Они по своему различали правду от лжи, кулаками решали вопросы богословия. Как когда-то ходили драться двор на двор, квартал на квартал, так теперь молодые ордалиане дрались с неверными исилитами, школьники-амонарии гоняли по двору мальчика-тифонита, а дети последователей бланца били стекла в квартирах сверстников-бантийцев.

Яростные, пылкие, не знающие сомнений и пощады. Ни разу не читавшие свои священные книги, путающиеся в деяниях святых и божественных заповедях.

Свое невежество они замазывали чужой кровью.

Представителей конфессий, несмотря на повсеместно декларируемое порицание подобных поступков, такое положение дел устраивало – подрастала достойная смена.

От группы подростков отделились двое. Держась за поручень раскачивающего вагона, они направились в сторону одноглазого.

Егор еще раз вздохнул, поднял воротник куртки и как бы невзначай сунул руки в карманы. Нащупал прохладные рукояти сложенных ножей.

Пахнуло дешевым пивом, когда двое парней остановились рядом. Один высокий, широкоплечий. Со сбитыми кулаками. Второй – жилистый, с узким лицом и брезгливо поднятой верхней губой. У обоих во взгляде неприкрытый вызов.

Пальцы с желтыми от никотина ногтями бестактно ткнули Волкова в плечо и он решил больше не притворятся безучастным.

– Вам чего, мальчики? – оскалился он, поворачиваясь к парням.

– Мальчики? – взвился жилистый, но его перебил голос крепкого.

– Ты в какого бога веруешь, дядя?

За стеклом водительской двери мелькнуло и отпрянуло испуганное лицо спрятавшейся кондукторши.

– Я, мальчики, в Азбуку верю.

– В кого? – вновь встрял жилистый, выглядывая из-за плеча товарища.

Оставшаяся в стороне группка замерла, развлекаясь представлением.

– В Азбуку, Теорию Эволюции и животворящую оглоблю, – Егор снизу вверх посмотрел в глаза парня. – Тебя Селезень не учил быть уважительным к старшим?

– Кто?

– Вы, мальчики, давно в свартах? Что ж, не знаете своего Старшего? Ай-ай, позабыли лицо Отца!

Волков деланно сокрушился. В его голове, как в картотеке, нашлась и раскрылась вся информация по неоязычникам Сварта-Солнце – кто руководить, основные каноны и характерные черты.

Работа обязывала знать подобные вещи.

– Ты чего такой борзый, м? – неуверенно выкрикнул из-за плеча здоровяка менее крепкий юноша. – За такие слова знаешь что бывает?

– Любите Отца своего, потому как свет он вам, – продекламировал Егор, поднимаясь с места. Кажется, даже вагон стал грохотать тише, внемля словам одноглазого. – И друзей любите, и будьте мирными между родами.

– Так ты чего, дядя, свой что ли? – опешил крепыш.

Буквально секунду Волков думал, разглядывая шайку свартов. Уважить ребят или не стоит?

К чему сантименты? Не оставлять же молодежь без ожидаемой драки!

– Нет, мальчики, – наконец ответил Егор. – Я все же за эволюцию. И, чего уж там, Отец ваш, этот Селезень, придурок тот еще.

– Сука! – взвизгнул жилистый.

Его друг резко, без замаха ударил одноглазого в лицо.

Точнее, попытался это сделать.

Не успел кулак крепыша проделать и половину пути, как растопыренная пятерня Егора уже врезалась ему в пах. Волков всем телом толкнул сгибающегося парня в сторону его товарища. Вдогонку пнул ногой.

На помощь неудачливым друзьям бросилась остальная мужская часть компании. Подбадриваемые хриплыми голосами девушек, они вступили в неравную схватку.

В узком проходе вагона разъяренной молодежи было негде развернуться, им никак не удавалось взять в клещи занявшего выгодную позицию Егора. А Волков короткими, точными, но не слишком сильными ударами, разил больно и обидно.

Мимо пролетела пивная банка, ударилась о стекло, из нее вырвался фонтан брызг и пены.

Волкова забавляла потасовка. После страшных Поединков вся эта возня казалась детской забавой, легким спаррингом. Он мог бы давно закончить эту возню, но азарт взял верх.

Удар, уход назад. Один из парней бросился прямо через сиденья, помогая себе руками. Егор ухватил его занесенную ногу, протянул на себя, отчего несчастный застрял среди двух пластиковых спинок. Второй, с кастетом, рубанул сверху кулаком. Отлично! Волков поймал руку, прокрутил по инерции дальше. Парень сам себя ударил железякой по колену. Неаккуратный.

Визжат и матерятся девушки, орут и матерятся юноши. Двое уже выбыли из строя, охают между сиденьями. Один трясет головой, уткнувшись спиной в двери. На полу валяются нож, шило и кастет.

Обезоружил, проучил. Развлекся.

Трамвай резко затормозил, отчего Егора бросило на последних двух парней. Пропустив удачный, но не сильный удар в подбородок, Волков дважды пнул одного в голень, второму отвесил звонкую пощечину, от которой у противника хлынули слезы. Чуть подсел, толкнул плечом, зацепил ногу. Потерявшие равновесие юные язычники пошатнулись, сбились, в панике ретировались в дальний конец вагона, к открывшейся двери.

В которую уже поднимались угрюмые мужчины в серой полицейской форме. Их встретила испуганная контролерша.

– Уважаемые, – пробасил один из блюстителей порядка, хватая ближайшего парня. – Хулиганим? Придется проехать в отделение.

– Я религер, – отозвался Волков, одергивая куртку. – Давайте я вам визитку покажу…

– Давайте без давайте, – пресек его жестом второй полицейский, устало постукивая дубинкой по ладони. – Проедемте с нами, а там Доминион разберется кто вы и откуда. А то много вас развелось таких.

Егор кинул взгляд на припаркованный у дверей трамвая полицейский внедорожник, досадливо чертыхнулся. Но послушно пошел на выход.

Со светской властью религерам конфликтовать запрещалось.

Глава 7

«– Богу больно смотреть на то, как вы заменяете свою жизнь иллюзией»

Уличный проповедник гностициан

Служителей Доминиона, в просторечье Законников, было двое. Один постарше, небрежно одетый мужчина за пятьдесят. Полы старого, мятого пиджака раздвигало внушительное пивное брюшко, на нем же лежал, оттеняя синевой несвежую рубашку, галстук. Законник поблескивал большими очками, венчик седых волос над ушами светился в свете настенной лампы.

Второй помладше, в растянутом пуловере сиреневого цвета и пыльных туфлях. Усталое лицо, морщинистый лоб и высокие залысины. Выражение его лица транслировало миру вселенскую душевную скорбь.

– Здравствуй, Егор, – остановился он напротив Волкова. – Опять начудил?

– Здравствуй, Леша, – одноглазый поднялся со скамейки, стоящей у стенки коридора полицейского участка. – Чего такой смурной?

Законник лишь отмахнулся.

Подошел его напарник, без интереса оглядел Волкова. Покрутил в толстых пальцах визитку, выжидающе поднял глаза. Егор вытащил за цепочку висящий на шее знак веры.

Старший Законник наклонил голову к товарищу:

– Знаешь его?

– Знаю, – ответил грустный Леша.

– Мистирианин? – теперь вопрос адресовался Егору.

– Угу, – промычал Волков. – Пусть ножи вернут. И конверт.

На улице моросил мелкий дождь, вываливаясь откуда-то из черных ночных вершин. Одинокий фонарь освещал мокрые ступени РОВД, небольшой плац перед зданием, будку постового у въездных ворот. Возле шлагбаума, неуклюже заехав одним колесом на тротуар, припарковалась приземистая машина с зубастым радиатором.

Егор задержался на крыльце, рассовывая по карманам конфискованную мелочевку. Седой доминионец, потерявший интерес к Волкову сразу после вызволения того из полицейского участка, шумно высморкался, поднял воротник и заторопился в сторону машины, топая по лужам. Законник Леша тоскливо посмотрел в невидимое небо, протяжно зевнул.

– Леша, у тебя авитаминоз? – Волков щелчком выбил из пачки сигарету, предложил служителю Доминиона. – Ты чего угрюмый такой?

Леша не отказался от предложения, прикурил от мечущегося огонька зажигали.

– День тяжелый, – наконец ответил он. – Да еще и ты с этими школьниками сцепился. Чего ты к ним полез-то?

– Да вот хрен знает, Леша, – Волков затянулся, его лицо осветил темно-бордовый огонек сигареты. – Не могу пройти мимо страждущих.

– А они страждали?

– Еще как!

– Ну, тогда ладно.

Молча затянулись, выпустили дым.

– Что-то напарник у тебя нелюдимый, – Егор кивнул в сторону машины.

– Ордалианин, – отмахнулся Леша. – Пьет как грузчик, потом болеет несколько дней.

– А где люцианин?

– Ты про Филю? Так все, спекся Филя, – Законник перехватил сигарету ближе к фильтру. – Их последнюю Искру на Поединке грохнули, не помню уж кто именно. По Правилам они должны были паству распустить, храмы и резиденцию оставить. Но сам знаешь, как бывает – все люди как люди, но как обычно нашелся один люцианский священник, который отказался свой приход оставлять. Мол, вера это не приз в игре, что верующим не обязательно лицезреть чудеса, чтобы верить в Бога. Короче, обычная история. Мы выехали упразднять сие непотребство. Ну и Филя увязался.

Леша замолчал, бросил окурок в урну, зябко поежился. Продолжил, глядя в сторону:

– Там мы его и положили. Когда из церкви народ начали выкидывать, у него что-то и переклинило. Схватился за ствол, принялся палить в наших. Двоих ранил, одного наглухо. Пришлось его…

Вновь замолчал, но через секунду добавил, кивнув сам себе:

– Но жаль, конечно. Хороший мужик был.

Волков сочувствующе посмотрел на Законника, спросил:

– Слушай, Леш, а ты сам-то давно уже под Доминионом ходишь?

– Да как тогда, пять лет назад, в аварию попал, так Искра и ушла. Клиническая смерть, почти три минуты. Какой из меня религер без Дара? Старшие предложили идти в Законники. Там как раз наш представитель застрелился. Рыжков, помнишь такого?

– Нет, не помню.

– Так с тех пор тут и торчу, – не стал заострять тему Леша. – Шестой год уже.

– Надоело?

– Нормально, – протянул Законник. – Еще бы не уроды всякие, так вообще проблем не было. Прикинь, только за неделю два зафиксированных применения Дара. В каждом случае по трупу, но никто победу не заявляет.

Егор задумчиво выпятил губу, переспросил:

– Два Поединка с проигравшими, но без победителя?

– Ну да.

– А это точно Поединки?

– Похоже на то, – Леша вдруг кинул быстрый взгляд в сторону машины, будто ордалианин мог их услышать. Понизив голос, сказал. – В одном случае вроде бы видели Калину.

Волков криво ухмыльнулся. Что-то частенько в последнее время это имя всплывать стало.

– Что-нибудь слышно по смерти Сухнова? – спросил он.

Законник покачал головой.

– Если честно, некогда нам этим заниматься. Официально признали самоубийство.

– Леша, ты же знал Кирилла!

– Это было давно, Егор. У меня от того времени осталась лишь способность ощущать места, на которых Дар использовали.

– Как и у всех Законников, – вставил Волков.

– Вот именно, что как у всех Законников, – кивнул Леша. – Только вот я помню, откуда я в Доминионе. А вы, кажется, обо мне забыли. Обо мне, о Ваське, о Близнеце. Я давно уже не ощущаю себя частью мистириан, Егор. Мы все как инвалиды, способные лишь вспоминать о былых силах и возможностях.

Волков хотел было возразить, но из оттопыренного кармана Законника затренькала нехитрая мелодия. Тот пальцами выудил из внутреннего кармана мобильный, ответил:

– Алло.

Ему в ухо коротко буркнули и служитель Доминиона посмотрел в сторону машину, кивнул. Убрал сотовый, сказал Егору:

– Напарник устал ждать. Поехали. Давай тебя домой довезу. Тебя куда подкинуть?

– До переулка Шмидта. У меня там квартира, – соврал Волков. Не в его привычках было светить свой адрес посторонним.

– Идем, – Леша жестом указал идти за собой, легко сбежал по ступеням вниз. Стараясь не отставать, за ним последовал Волков.

Через минуту машина Доминиона тяжело вырулила на проезжую часть и покатила в сторону окраины, шурша шинами по мокрому асфальту.

Привычно петляя по темным дворам, Волков добирался домой. Законники, как и обещали, высадили его в узком переулке, от которого до дома Егора было еще три остановки. На всякий случай, одноглазый забрел в первый попавшийся подъезд, немного постоял во влажном сумраке и, убедившись, что никто за ним не следит, пошагал в нужную сторону. Специально выбирая наиболее мрачные, неосвещенные тропинки, тенью скользил вдоль домов, палисадников, кустов сирени. В темноте было безопаснее всего – желающие легкой наживы все же предпочитали выслеживать своих жертв там, где хотя бы могли их увидеть.

Прошлепав по луже, Волков остановился, прислушиваясь. Шелест листьев на ветру, звонкий стук капель из водопроводной трубы, далекие гудки проезжающих машин.

Можно идти дальше.

Показалась знакомая вышка заброшенной водокачки. Старое здание с флигелем, обнесенное покосившимся забором, примыкало к гаражам напротив его дома. Если пройти дальше, то можно увидеть развалившиеся корпуса пустующей фабрики царской постройки.

Здесь нужно быть особенно осторожным. Всегда был шанс нарваться на кого-то именно у дома, когда почти дошел и расслабился.

В глубине неосвещенного двора, привалившись к резным перилам старой беседки, стоял человек с накинутым на голову капюшоном. Наметанный глаз Егора сразу вычленил эту фигуру из общего пейзажа, в голове промелькнули варианты возможных действий. Выбрав самый оптимальный, Волков ускорил шаг, сошел с мостовой на сырую землю двора и широким шагом, не таясь, направился к беседке.

Незнакомец в капюшоне понял, что его заметили, но лишь выступил вперед, не делая попыток скрыться.

Когда до него оставалось несколько шагов, и привыкший к темноте глаз Волкова уже начал различать детали, человек откинул капюшон, оголив коротко стриженую голову, произнес:

– Будь зрячим, Феникс.

– Будь зрячим, Феликс, – в тон ему ответил Волков, сдержав циничный комментарий. С этим человек нужно было себя вести по-особенному. – Позволю предположить, что ты тут не просто так мокнешь?

Человек, названный Феликсом, подался вперед, его лицо осветили отблески уличного фонаря.

Грубые, рубленые черты лица, сжатые челюсти, насупленные брови. Но ярче всего выделялись глаза – горящие изнутри, чистые, не знающие сомнений. Глаза человека, свято верящего в то, что он делал.

Глаза фанатика.

– Ты как всегда прав, Феникс, – уважительно кивнул Феликс. – Я читал перед сном Книгу Истин, проникаясь мудростью Отца. Но в какой-то момент я вдруг осознал, что недостаточно понимаю, недостаточно чувствую смысл священных слов. Ты говорил, что вера в сердце сама подскажет нужное толкование. Но их слишком много в моей голове, я боюсь выбрать неверное!

Последние слова Феликс буквально выкрикнул, а глаза вспыхнули неподдельным страхом.

Егор успокаивающе положил руку на плечо собеседника, почувствовал, как того трясет.

– Скажи, почему ты не пошел с этим вопросом в Храм? Учитель Богдан очень доброжелательно и доступно поясняет все вопросы, касающиеся нашей веры. Почему пришел ко мне?

Феликс сокрушенно покачал головой:

– Учитель Богдан хороший наставник и пастырь, но я не вижу в остальных людях, приходящих в Храм, огня веры. Мне кажется, что они лгут. Когда я стою в их окружении, я вижу, что они безразличны к символу Истины, что они отвлеченно болтают во время молитвы, смеются, ожидая свой очереди к мощам Отца. Во мне вскипает праведный гнев, когда я понимаю, что эти люди не делают разницы между нашей верой и ересью других религий! Мне хочется вышвырнуть их из Храма, покарать за такое вольное отношение к святыням! Так нельзя верить, так можно лишь делать вид! А учитель Богдан слишком мягок к ним, он уверен, что его слова падают на благодатную почву. Он сеет семена Истины в пустыне!

Пока Феликс изливало душу, Волков размышлял, что же ему ответить. Что быть религиозным стало модно? Что верить и знать во что именно веришь – это не одно и то же? Что большинству прихожан попросту промыли мозги умелые проповедники и специализированные телепередачи?

Сказать, в конце концов, что учитель Богдан все это знает, но вынужден привечать любого, желающего стать мистирианином, ради увеличения числа верующих?

– Позволь объяснить тебе простую вещь, – наконец начал отвечать Волков. – Во всех церквях и храмах, во всех религиях есть два типа верующих – это прихожане и захожане. Прихожане – это мы с тобой, исполняющие все заповеди, живущие по законам Книги, по вере, по учениям Отца и Старших. Для нас храмы и церкви – душевные обители, учителя – духовные наставники. Лишь там свет Истины нисходит на нас, освещая нашу жизнь.

Феликс не перебивал, слушал очень внимательно. Егор продолжил:

– Но также есть и захожане. Это те, кто еще не познал в полной мере все величие и благодать мистирианства. Они все еще блуждают во тьме, осеняют себя ритуальным знамением, но не знают заповедей, едят мясо во времена церковных праздников, путают деяния святых и даже не в полной мере верят в Истину и Отца.

Прежде, чем Феликс взорвался гневной тирадой, одноглазый поспешно вставил:

– Но они – такие же дети нашего Отца, заблудшие и потерявшиеся. Рано или поздно они уверуют. И будут благочестивыми прихожанами, как мы с тобой. Потому найди в себе силы пожалеть их, не корить и не гнать проч.

Волков замолчал, наблюдая за реакцией собеседника. По грубым чертам лица сложно было понять, что сейчас думает Феликс, но стыдливо опущенная голова была более чем красноречивой.

– Я понял, Феникс, спасибо. Мне стыдно за свои слова и мысли.

– Будь зрячим, друг мой, правда откроется сама. А что же касается верного толкования Киги Истин, то я могу ответить так – Книга каждый раз говорит с нами о том, что нам нужно в данный момент. И одни и те же тексты могут звучать по-разному в грусти или в радости, каждый раз давая нужные ответы. Поэтому для верного толкования Книги загляни в себя, Истина там.

Феликс вдруг схватил ладонь Волкова, крепко сжал ее в своих руках. Горячо зашептал:

– Спасибо, мой учитель, спасибо. Извини, что в этот поздний час отвлек тебя. Могу ли я чем-то загладить свою вину?

– Ты ни чем не провинился, Феликс, – успокоил собеседника Егор. – Но не пропадай, ты мне понадобишься вскоре. А пока ступай, я позвоню. Будь зрячим.

– Будь зрячим. Еще раз спасибо, – Феликс отпустил руку, отступил назад, накинул капюшон и быстрой походкой скрылся в темноте.

Волков провожал его фигуру взглядом до тех пор, пока она не растаяла на фоне чернеющих деревьев. Вздохнул, вытирая влажный от мороси лоб.

С каждым приходилось разговаривать на понятном ему языке. Иногда приходилось говорить то, что хотели услышать. Особенно это касалось нужных людей.

Именно таким нужным человеком был Феликс Гош, личный боевик Волкова, готовый абсолютно на все.

Именно этого человека Роман Ильин называл «личным фанатиком» Егора.

Фанатиком и убийцей.

Ключ на длинной ножке привычно вошел в замочную скважину и трижды щелкнул засовом. Металлическая дверь отворилась, пропуская хозяина внутрь. Пальцы уткнулись в выключатель, бледный свет слабенькой лампы проявил прихожую.

Волков закрыл входную дверь, накинул стальную цепочку. Бросил ключи на потертую глянцевую поверхность невысокого трюмо. Привалился плечом о прохладную стену, устало вздохнул.

Он ненавидел эту квартиру. Но только тут он мог быть самим собой.

Скинул ботинки, прошел в гостиную, минуя санузел и кухню.

Шифоньер с раздвижными дверьми, рабочий стол, заваленный мелким канцелярским хламом, тусклый монитор компьютера. Книжный шкаф с серьезными корешками солидных книг, журнальный столик с темным кругом от горячей чашки, продавленное кресло перед телевизором. На единственном стуле – мятая одежда «в стирку».

Все на своих местах. Даже предусмотрительно оставленная на двери в кухню сигарета – не скинута, не смещена. Есть шанс, что гостей не было.

С каждым шагом плечи Егора опускались все ниже и ниже, шаги становились медленнее и тяжелее. Наконец, он и вовсе остановился, переводя дух.

Устало не тело. Устало сердце.

Заставил себя переодеться в домашнее. Заставил себя поставить чайник и разогреть позавчерашний ужин. Заставил себя поесть, практически не ощущая вкуса.

Искра превратилась в обычного мужчину, сгорбленного над тарелкой макарон. Одинокого, немолодого.

Свет из кухни желтым прямоугольником ложился на пол темной гостиной. Он почти дотягивался до еще одной комнаты в квартире Волкова. До комнаты, в которую дверь была наглухо заперта.

До комнаты, перед которой стояла покрытая густым слоем пыли непочатая бутылка водки.

А потом пришел тревожный сон, который когда-то был явью.

Золотые нити медленно извивались, исходили, превращались в стремящийся вверх дым. Обволакивали своды массивной каменной арки, сверкающими облаками возносясь под крышу храма.

Нити исходили из тела. Из грязного, вонючего тела. Смердящего, дрожащего, жалкого тела. Липкий пот покрывал грязную кожу, исторгаемый легкими воздух пропитался парами спиртного, запахом табака.

Вместе с этим смрадом наружу вырывались слова молитвы, неловкие, неумелые, нарушающие все каноны обращения к Богу. Из темных, проваленных глаз лились слезы, капали с подбородка на кончик ножа.

Нож направлен в сердце. Стальное жало проткнуло тонкую ткань футболки, продавило, но пока не пробило податливую кожу.

Нож сжимали руки молящегося.

Золотые нити исходили из человека как пар от земли на рассвете. Они незримые, бесплотные. Их видел только человек с ножом. Он видел их, но не мог понять реальны ли они или лишь плод галлюцинации. В организме слишком много всего намешано. Особенно боли, тоски и отчаяния.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю