Текст книги "Нет царя у тараканов"

Автор книги: Дэниэл Вайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Пролом за проломом

– Олбани… Пирр… этот я знаю, Батон-Руж… Портленд… Что? Салем? Издеваетесь, что ли? Салем?

Казалось, это бредовый сон, но потом меня разбудил взрыв. Я подскочил при виде парочки развратных крокодилов. Меня огрело по голове, и я упал на пол. Декорации понемногу прояснялись. Надо мной – край шкафчика, об него я ударился. Крокодилы – Айрины шлепанцы. Хозяин грохнул об стол коробкой из-под отрубей с оскорбившей его викториной. Линька и побег так меня измотали, что я проспал всю ночь. Не самый разумный поступок.

Массируя свои кровоподтеки, я обнаружил, что панцирь затвердел и побурел. Снова можно жить. Компрессор гнал воздух прямо на меня. Но я теперь не против; он помог затвердеть хитину.

К завтраку вышла Руфь.

– Интересно, кто кому дал взятку, чтобы сделать Салем столицей, – сказал Айра, когда они вместе уходили на работу.

Я вышел на середину кухни. Я стал крупнее и сильнее. Сочленения потрескивали, как и положено свежему хитину. На пяти ногах я перемещался на удивление неплохо. Только звук раздражал. Всю жизнь я ходил на шесть долей и теперь запинался после каждой пятой, дожидаясь последней. Надеюсь, я привыкну.

Перед возвращением в гостиную нужно решить, куда вести колонию. С пятью ногами лазить труднее, чем ходить, но я прорвался по дверце шкафчика. Острые края поцарапали мне новый панцирь.

Внутри ничего не изменилось. Банкноты по-прежнему оккупировали нашу дыру.

– Уютно тебе здесь, а, Бен?

В эпитафии Бена говорилось, что его тело – еда для червей. Поскольку никаких червей поблизости не было, я решил попробовать его сам. Я вцепился в него жвалами. Бумага не порвалась. Крепкий парень. От него исходило перебродившее зловоние сотен человеческих рук. Бен намеревался проследить, чтоб я не только не нажрался до отупения – чтоб я вообще не жрал. Я пощупал за пачкой. Дыра на месте.

Но старик стоял между мной и будущим и не собирался двигаться. Я снова окажусь жертвой. От этой мысли я взбесился. Я прыгнул ему на горло, на миг позабыв о недостающей ноге, и криво упал ему на плечо. Передняя нога вонзилась в бумагу – я не мог ни влезть, ни спуститься. Когда остальные ноги устали я соскользнули, я всем своим весом повис на одной. И не вырваться. Бен улыбнулся чуть шире: мол, держаться вместе не будем, но одного тебя я определенно удержу.

Вдруг он задрожал и взвизгнул, словно я задел ему нерв. Затем подскочил, сбил меня с ног и навалился сверху. Я было решил, что он и впрямь ожил.

На спине, придавленный его гигантским весом и вонью, я сумел постепенно освободить ногу и выползти. Я вскарабкался на кучу Бенов и его соратников-патриотов к дверям Зала Независимости на самом верху. Дыра в стене надо мной свободна! Будущее принадлежит мне!

Эти листки бумаги, центр моей вселенной на протяжении многих месяцев, средоточие моих страданий и борьбы, внезапно сдвинулись – и не в результате сложных психологических манипуляций, но лишь одним неловким прыжком. До сего момента сомнения не мучили меня: я был прав, увлекая за собой граждан, – они ведь тоже выиграли бы. Но теперь с Бисмарком не поспоришь: в одиночку я бы добился успеха в первый же день. Я не повторю своих ошибок.

По! Я совсем о нем забыл. Он ушел в стену, когда здесь трудился чужак. Через отверстие я вступил в новый мир. Я окликнул По. Он не отозвался, но пещера в стене была такая громадная, что мой голос не мог ее заполнить. Здесь было тепло и тихо. Трубу, что спускалась к раковине, покрывали капли – точно полное вымя. Замечательно. Бисмарку бы понравилось.

Я пошарил вокруг. Лишь на обратном пути в шкаф я заметил кончики усов По – они свисали из глыбы старой штукатурки. Я подбежал к нему – или, вернее, к его почти разложившимся останкам. А я-то думал, что По сейчас должен быть довольно тучный. Но, разумеется, преградив нам доступ к стене, Айра запечатал По в образе Фортунато.

Итак, склад еды принадлежит мне одному. Я не мог оплакивать По – я благодарил судьбу. Впервые со времен Террора я в безопасности обследовал шкафчик. Вообще-то я не верил, что это когда-нибудь случится. Контейнеры возвышаются мавзолеями, но рядом немало картонных коробок. Макароны мои, паста с яйцами и шпинатом, всех видов и размеров. Печенье, смесь для оладьев, рис, гречка, изюм, шоколадный пудинг, маца – все, все мое!

Назавтра вечером я сидел в глубине шкафчика, равнодушный к запахам еды, которую Айра и Руфь готовили в нескольких футах от меня. Я так наелся, что опасался второй старческой линьки. На следующий день Айра заметил упавшие купюры.

– Как глупо, – сказал он сам себе, вынул деньги из шкафа и положил в карман.

Идеальная жизнь. Я был один, но не одинок. Компания библейских тараканов-психотиков меня не привлекала. Странно, что именно изобилие макарон, которым я наслаждался в одиночестве, вскоре заставило меня передумать.

Когда я полз по тоннелю окаменевшей макаронины, мой зад возбуждающе об нее терся. Химия давно успокоилась, но я еще хранил воспоминания о напрасной эрекции на Гольф в Мотеле. Макаронная щекотка раздражала и нервировала, мозг затопили половые фантазии. Меня изводила мысль, что последний, давно созревший сперматофор никогда не выстрелит, что я никогда не почувствую феромонов и безумного погружения в секс.

Секс мне нужен. И компания нужна. В чем нетрудно себе признаться.

Ничего не поделаешь: возвращаемся к принципам естественного отбора. Но я не стану доктринером. Рыскай Бисмарк где-то там по-прежнему, среди ужасных опасностей без особой надежды на успех, вряд ли он оскорбился бы, обретя еду и безопасность моей кладовой и крепости. Может, еда и безопасность вернут колонии рассудок. Какая польза в их смерти?

В гостиной никого не было. Я опоздал. Я заметил перед камином одинокого гражданина. Колумб. Я поведал ему о шкафчике.

– Ты использовал нас, а потом бросил, – горько сказал он.

– У меня был долгий поход. И еще я попал в Тараканий Мотель.

– Но ты здесь. Это чудо.

– Посмотри на меня. Я жирный, как рождественская индейка. Я правду говорю.

Он недоверчиво меня оглядел:

– Я вижу, ты ногу потерял.

– А что с остальными? Он ткнул усами вверх.

– Зря время тратишь. Каминная полка.

А что, на уровне пола жизни больше нет? Я заставил работать свои пять ног, как все шесть. Колумб смотрел на меня, будто надеясь, что я упаду. И я почти упал, когда кирпич под ногами сменился известкой, а потом снова стал кирпичом. На каминной полке – ни души. Надеюсь, им хватило ума спрятаться. Я обошел стеклянный канделябр и керамический фонарь. Я даже заглянул в отверстие для масла – безуспешно. Щупальца тяжелой медной меноры – мало ли куда заведет граждан Исход! – тоже пусты.

А потом я их увидел – но не тех голодающих животных, что жалко плелись в комнату. Эти весело бегали и скакали по шахматной доске. Я приблизился, и они окружили меня, заглушив мои слова песнопениями.

Стоявший в стороне Аарон покачал головой:

– Ты знаешь этот народ, что он буйный.

– Какого черта они творят?

– Конь, юн та латунная штука. Видишь, как они столпились?

Теперь я увидел, что у хаоса имеется центр.

– Они думают, это не конь. Исход исчез, и они нашли себе нового бога – Золотого Тельца.

– Исход велел себя предать?

– Нет, брат мой. Кто-то другой велел, давным-давно, и память о нем сейчас пробудилась. Это был ты.

В нашу сторону понесся таракан. Мы укрылись за краем доски, и он пролетел над нашими головами.

– Я же рассказывал историю, – возразил я. – Это просто анекдот. Что за ерунда.

– Да, я понимаю. Просто анекдот. – И он отвернулся к доске.

– Я могу укрыть их за шкафчиком меньше чем за час.

Остерегись, предупредил меня дух Бисмарка. Спасти им жизнь, ответил я, вот и все. Я не буду строить их в шеренги, не повлияю на размножение. Но оставить их умирать? Вот это – манипуляция нашим генофондом. Я не брошу их только потому, что у них обнаружились недостатки. У меня самого всего пять ног.

Аарон не отвечал. Снова все придется делать самому.

Я вытащил из меноры кусок черного фитиля – это будет посох – и вышел на середину доски. Граждане обступали коня.

– Кто господень – иди ко мне! – пропел я. Гвалт постепенно утих. Гражданам, похоже, плевать, кто изображает пророка.

– Вы сделали великий грех; итак я взойду к господу, не заглажу ли греха вашего.

Они безмолвствовали, пока я медленно шел по доске, нарочито прихрамывая на изуродованную ногу, будто сгибаясь под тяжестью их грехов. Я пересек каминную полку и исчез за лампой.

– Грешники! Они изведают мой гнев! – Я заехал фитилем по новому панцирю. Панцирь отозвался мощным басовым эхом. Я сам едва не перепугался.

– Ослепительный свет и жара смутили их. Воистину, они праведники, – ответил я сам себе нормальным голосом. – Праведность не тает, точно масло в полуденном солнце! – Я снова грохнул по панцирю и тихонько выглянул. Колония застыла в священном ужасе.

Я приглушил громкость и продолжал умолять, повышая голос на случайных словах вроде «раскаяться», «прощение» и «последний шанс». Потом я вернулся на доску.

Граждане встретили меня так, будто Золотой Телец – это я.

– Вы очень рассердили господа своим идолом. Он – бог-ревнитель.

Толпа уронила пешку на бок, целое полчище окружило латунного коня. С ревом шестисот тысяч тараканов они сбросили его через край доски на пол. Посмотрим, что скажет Айра.

– Господь говорит: вы – люди жестоковыйные, – сообщил я.

– Но мы не люди, – отозвался кто-то.

– И у нас нет вый.

– Неважно, – заявил я. – Господь говорил со мной. Я просил его: покажи мне славу твою. И сказал господь: я проведу пред тобою всю славу мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою, и кого помиловать – помилую, и кого пожалеть – пожалею.

Колония пришла в восторг. Время разыграть мою партию.

– И господь сказал: смотри! Вот место у меня, стань на кухонном шкафчике…

Я напрягся, готовясь к отпору. Но ничего не случилось. Они проглотили без возражений.

– …Когда же будет проходить слава моя, я поставлю тебя в расщелине шкафчика и покрою тебя рукою моей, доколе не пройду.

Толпа покатилась с каминной полки и потекла через гостиную в столовую. Чтобы не отставать от самых медлительных, пришлось бросить фитиль.

Я совершенно потерял счет времени. Я понял это, услышав скрежет ключа. У нас оставалось еще несколько секунд – хватит, чтобы разбежаться по столовой. Но колония как ни в чем не бывало шагала вперед, будто судьба навсегда избавила ее от житейских бед.

Но я в житейские беды верил истово. Я протолкался к лидерам. Они уже достигли кухонной двери.

– Стойте! Стойте! Это безумие!

Не обращая на меня внимания, они шли дальше. Всего минуту назад я был всемогущ – куда девалась моя власть? И тогда в арьергарде я увидел Аарона – он встал на задние ноги и тыкал себя в грудь.

Надо попытаться.

– И господь сказал: не идите в шкафчик при виде смертельной опасности, это навлечет позор на меня. Ступайте под плинтус и там ждите.

Они тут же остановились и развернулись. Шустро протоптали тропинку в сугробах борной кислоты и скрылись под плинтусом.

После ужина я пошел за Руфью в гостиную.

– Айра, гляди, лошадь на полу лежит. Айра вбежал в комнату.

– Все фигуры перепутались. Я же предупреждал…

– Не смей! – перебила она. – Мы это уже обсуждали.

– Тогда что за черт? Вандалы вломились только ради того, чтобы подвигать фигуры?

– Кто играет латунными, Лев или ты? – Я.

– Значит, твоя лошадь. Думаю, ей на улицу приспичило.

– Очень смешно, – сказал Айра. – Между прочим, это не лошадь. Это конь.

– Значит, сбросил наездника и сбежал.

Впервые в жизни я с удовольствием созерцал нахмуренное Айрино лицо. Еще несколько часов – и я попрощаюсь с ним навсегда.

Я подождал, пока они умылись, опорожнились и ровно задышали в кровати, а затем вернулся под плинтус. Граждане сидели смирно в ожидании похода к Священной Дыре.

– Хвалите господа! – говорил я каждому лично у выхода из-под плинтуса.

Первым был Августин – я не видел его так долго, что считал умершим. Он поведет колонну. Новообращенные всегда фанатичнее кадровых верующих. Остальные великолепным строем следовали за ним. Скоро Августин свернул за угол в кухню; колония шла одним громадным многочлениковым насекомым. Скоро конец нашим страданиям.

Когда все прошли мимо меня, я заглянул напоследок под плинтус в поисках отставших. Никого. Я перепрыгнул белые сугробы. Оглянулся и помахал. Прощай, унылый дом. Там, куда мы идем, как хорошо и как приятно жить братьям вместе!

От малого произойдет тысяча, и от самого слабого – сильный народ.

Все исчезли в кухне. Когда я их догнал, Августин уже ступил на нижний шкафчик, куда я и говорил, остальные в идеальном порядке шагали по пятам. Я радовался, но в то же время нервничал: почему же они не взяли шкафчик штурмом. Слишком расчетливо. Я думал, только муравьи атакуют по очереди.

Ладно, неважно. В колонне – много моих друзей, среди них Барбаросса, Спасатель, Страховщик и Харрис Твид. Все постарели, панцири сморщились от недоедания. Ничего, это мы исправим.

Августин взобрался на стол, и я потерял его из виду.

– Ёпть, Псалтирь, – услышал я сзади. – Это и есть наше место? Молочные реки, медовые пряники? Не впаривай мне фуфло, как твой психованный братец с дубинкой.

– Оно и есть. Ну, порошковое молоко и мед.

– Ну ладно, мать твою! Дай пять. – Суфур подставил лапу, затем вернулся в строй – последним.

Дно верхнего шкафчика – шершавое необработанное дерево – самая трудная часть пути. Тараканы шли по нему, зависнув вниз головой. Августин как раз ступил туда, когда Суфур только ушел с пола. Едва лидеры подойдут к дверце последнего шкафчика, скорость возрастет. Шагала вся колония. Виновен я или нет – я возместил убытки.

И мне пора. Я никогда больше не увижу эту кухню – только через дверь шкафа. Я мало о чем буду скучать. Прямо скажем, лишь об одном – прощай, Бисмарк, мой верный друг. Ты будешь жить в моем сердце.

Я оторвал ногу от винила. Прощай, линолеум – эти ямы, что ломали нам ноги, этот нездоровый сосновый запах. Мы всегда знали, что ты поддельный. Прощай, борная кислота; мы на тебя лишь смотрели. Контейнеры, прощайте. Мы нашли кое-что получше. Прощайте, поваренные книги. Мы будем питаться au naturel. Прощай и ты, нашатырный спирт. Дихлофос, я особо сожалею. Порой ты внушал мне подлинный трепет. Теперь все будет иначе.

Айра, на прощание я скажу тебе вот что: обещаю, когда ты постареешь и облысеешь, мы расплодимся так, как ты и представить не в состоянии; мы заполним всю пещеру за шкафами, все пятнадцать футов от пола до потолка. Однажды мы встретимся снова: стена обрушится под нашим весом, и приливной волной мы поглотим тебя и твое имущество. Не жди пощады – ты нас не щадил.

Когда Августин протиснулся в шкафчик, колонна за ним притормозила, но стояла в безупречном порядке. До жизни сладостной – лишь несколько шагов.

Я поднимался на дверцу нижнего шкафа в своем пятидольном ритме, ощущая умиротворение, какого никогда раньше не испытывал.

И вдруг услышал вдали щелканье бамбуковых шлепанцев; после казуса с Американской Женщиной Айра из спальни без них не выходил. Наверное, проснулся от ночного кошмара о шахматном разоре. Возможно, эту потерю колонии я недооценил. Кто может быть забавнее? Кто поддержит нас в грустные дни, одним видом своим доказывая наше превосходство?

– Ёпть, Псалтирь. Все в порядке, расслабься! – крикнул Суфур. Он был в футе надо мной.

Зашумел сливной бачок. Бамбуковые хлоп-шлеп слишком долго не затихали – Айра не возвращается в спальню. Прохаживается? Но шаги становились громче. Может, ему не терпится, хочет заново расставить фигуры?

Все громче и громче. Он не остановился в гостиной. Он идет сюда. Один бог знает, что он задумал. Он никогда ночью не ест, на полный желудок ему снятся дурные сны. Наверное, идет проверить, хорошо ли заперта дверь.

Но он прошел и этот поворот. Он направлялся в кухню. Невозможно.

– Бегите! – закричал я. – Айра идет! Почему они не бегут?

– Слушайте меня! Айра идет! Прыгайте! Бегите! Прочь от шкафчика!

Но они не нарушили строя. По сей день мне любопытно, что случилось бы, закричи я: «Сатана! Спасайся кто может!»

Хлоп-шлеп самой смерти приближались к нам, а вся колония на виду, словно принимает солнечные ванны на пляже в фильме ужасов.

– Суфур! Прыгай! Потом вернемся!

– Искра вспыхнула и вот – меня уже несет. – Он продолжал подниматься.

Я спрыгнул со шкафчика и захромал через всю кухню под порожек.

– Ну пожалуйста! – закричал я. Но свет зажегся. Рок явил свое еврейское лицо.

Шлепанцы оглушительно щелкали по полу. У колонии – ни малейшего шанса. Погодите. У них есть шанс. Айра не надел очки.

Загадка его появления разрешилась. Айра достал из кармана кашемирового халата свернутых в трубочку патриотов. Открыл шкаф и положил их на прежнее место. Он же сам сказал, что глупо их там хранить? Я мог выдумать десяток причин, по которым он так поступил. Но вряд ли он снова запечатал дыру, особенно без очков.

В конце концов, над Айриной головой маршируют сотни граждан, и пока он не заметил ни одного. Немало их уже должны быть внутри, многие – на подходе. Но большинство еще поднимались. Вместе с Айрой они являли собой дикую сцену беспощадного фарса: жертвы-лунатики в перекрестье прицела слепого охотника.

Айра вытер пальцы. Грязь. Грязнуля Бен – мстительный старик, специально задерживал Айру.

Айра наклонился над раковиной и принялся мыть руки. Колонна двигалась прямо у него над головой. Меня затошнило.

Впервые после ухода из-под плинтуса я услышал голос Блаттеллы, но уже не Суфура. Она висела на дне верхнего шкафчика.

– У меня ноги отваливаются. Я пошла спать. – Дочь Джулии, Анис.

На грубой деревянной поверхности развернуться совсем не просто, к тому же Анис явно не торопилась. Комет, стоявшая прямо за ней, ухитрилась выйти из транса – на мои предупреждения она не реагировала – и успела избежать столкновения. А Малец, который шел следом за ней, не успел. Он врезался в Комет сзади. Тут же Чеснок ударил Мальца.

– Подвинься, а? Посмотри, что ты сделала с колонной, – сказала Комет.

– У нас свободная страна.

Граждане таранили друг друга, и длинная очередь угрожающе висела на дне шкафчика прямо над Айриной плешью. Комет при каждом столкновении дергалась.

– Убирайся с дороги, ГАД, – сказала она Анис. Германо-Американская Дама.

– Вали отсюда.

Комет схватила ее за грудки и оторвала от дерева. Пожалуйста, не отпускай, молился я. Не сейчас, пусть Айра уйдет. Комет перенесла Анис в сторону и прилепила ее обратно к дереву – невозмутимо, словно мусор выбрасывала.

Граждане вскоре разошлись, и колонна возобновила упорядоченное движение.

– Да идите вы все, – сказала Анис. Никто не обращал на нее внимания – она такого не переносила. Она дернулась в сторону колонны, одна нога зацепилась за щепку.

Анис попалась. Она вытянула ногу; сейчас оторвется, подумал я. Однако нога оказалась сильнее Анис и пращой швырнула ее обратно. Анис не смогла уцепиться за дерево и бурым крошечным маятником свисала на одной ноге.

– Вот же гадость, – сказала она. Колонна шла мимо. Айра мыл руки.

А потом нога оторвалась.

– О-ой, – сказала Анис и упала прямо Айре на плешь. Он ударил себя по голове мыльной рукой. Прямое попадание. Анис расплющилась, растеклась, из всех пор вылезли кишки. Теперь она выспится.

Прилипни Анис к голове, она могла бы спасти колонию. Но она, видимо, кормилась у Айры с руки – где он ее и нашел.

– Господи Иисусе! – рявкнул он, хлопнув себя по запястью. Но Анис прилипла накрепко. Айра вывернул на полную мощность оба крана, и через мгновение она уже неслась по трубе прямиком к океанским бурунам.

Айра скреб ладони, точно хирург перед операцией, затем оторвал несколько бумажных полотенец и насухо вытер голову. Хвала твоей брезгливости, Айра, каждые несколько секунд еще один житель исчезал в шкафу.

Айра поднес бумагу к кончику носа и сощурился. Бумага чистая, смотреть не на что. Затем начались размышления: Айра, как мог таракан попасть к тебе на голову?

Айра поднял голову, настраивая фокус. Колонна двигалась прямо над ним. Он задохнулся и отступил. Уверен, он никогда в жизни не видел ничего подобного. Я тоже.

Он осторожно опустился на корточки. Колени хрустнули, шлепанцы хлопнули. Айра открыл нижний шкафчик. Медленно выпрямился.

Он снял крышечку, выставил банку со спреем перед собой. Сощурив один глаз, прицелился. Строй двигался в том же темпе. Я уже не мог на это смотреть, но и отвернуться не мог. Айра опустил жестянку. Неужто осознал, что участвует в гeноциде? Нет, он просто выполнял приказ – надо встряхнуть банку.

Он поднял ее снова и на этот раз выстрелил. Первый залп промазал на пару футов, но второй накрыл граждан на стенном шкафчике. Они закричали – спрей вгрызался им в тела. Дергаясь в конвульсиях, они с ужасающим треском ломающихся ног падали с высоты прямо в раковину и на стол. Слишком поздно проснувшийся инстинкт заставил их толкаться от стола ногами, культями, жвалами. Некоторые головой сбрасывали отломанные конечности на пол, будто собирались их потом прирастить – будто у них был шанс выжить.

По крайней мере, этот черный дождь падающих ног предупредит тех, кто ближе к полу; им еще хватит времени убежать. Но, к моему ужасу, строй шагал как ни в чем не бывало, игнорируя потоки оторванных ног и усов, не обращая внимания на вопли, от которых, наверное, ежились Блаттелла на пятом этаже. Это не кризис организации. Это поход леммингов.

Аккуратный, как всегда, следующим залпом Айра выстрелил по дну шкафчика. Груда тел посыпалась в раковину. Он включил воду и смыл их в сток. Но колонна неумолимо продвигалась вверх.

Теперь стол. Секундная бомбардировка с тихим пшиком предсмертного диминуэндо уничтожила десятки раненых. Но следом вступило фатальное крещендо: он выпустил яд в стену над раковиной. Я чувствовал, как панцирь шевелится у меня на спине. Айра отпрыгнул, чтобы падающие тараканы не попали ему на шлепанцы. Но он улыбался. Этот человек, этот гуманист, отвергавший идею вивисекции низших грызунов в медицинских целях с обезболиванием, наслаждался бессмысленной массовой бойней.

Многие погибли от удара об пол, некоторые буквально взрывались: под воздействием яда тело теряло упругость. Щупик, чье-то жвало прокатились по полу ко мне под порожек. Я их вытолкнул. Меня вот-вот стошнит.

Айра собрал убитых в раковину куском туалетной бумаги, смыл, затем прицелился и атаковал тех, кто остался на нижнем шкафу. Я был так потрясен, что не мог двигаться. Брызги спрея рикошетили от дерева и задевали меня. Я как можно плотнее захлопнул дыхальца, но яд пробивал их, будто острое долото.

Я лишь ощутил привкус. Отравленные тела все валились на пол, громоздились, калеча друг друга. Из завывающей корчащейся кучи не мог выбраться никто.

Я увидел двух граждан, удачно приземлившихся на груду тел.

– Бегите! – закричал я. Айра занят основной массой, у них есть время убежать под плиту. Они уже были на полпути к ней, но развернулись и побежали назад.

– Нет! Сюда! – завопил я. Они потоптались, вновь направились к плите и опять вернулись.

Тогда я понял: они никуда не бегут, это лишь предсмертная агония, они носятся химически запрограммированными кругами, круги все уже и уже, пока эти двое не завертелись на месте. Потом они опрокинулись на спины, еще дергая ногами, которые никогда больше не встанут. Самец забил крыльями: гротескное сексуальное прощание, точно эрекция у повешенного.

Внезапно один таракан стремительно помчался ко мне.

– Подвинь свою задницу! Суфур. Я знал, что он выживет!

Он был слишком заметен. Он один двигался прямо и с минимальной скоростью, поэтому шлепанцы направились за ним.

– Не сюда! – заорал я. – Вон туда!

– Двигайся, мать твою! – ответил Суфур. – Я уже тут.

Длинная струя спрея выстрелила ему точно в спину. Дымка окутала его и рикошетом засьшала меня. Она жгла. Мое тело начало сокращаться. Испугавшись, что больше никогда не смогу выпрямиться, я уперся ногами в пол и продолжал стоять. Яд впитывался. Когда он достигнет сердца, мне конец. Сколько времени это займет? Я представлял себе разъедающую меня коррозию. Но через несколько минут боль утихла. Яд выдохся. Судороги ослабли. Слишком маленькая доза. Я выживу.

Но Суфур – нет. За всю ночь я не слышал криков пронзительнее. Суфур скакал по полу – скорее сверчок, чем таракан. Он взвился вертикально вверх и упал на бок. Он корчился так ужасно, что панцирь разлетелся, обнажив кишки. Я забился под порог. Когда глаза Суфура начали лопаться икринками во рту брезгливого дегустатора, я залез еще глубже.

Я выглянул снова, только услышав скрип открывающейся двери. Айра убил сотни, но последняя победа останется за нами. Он уже нацелился расстрелять тех, кто близок к вечному блаженству, но увидит, что все они бурой дымкой растворились в воздухе. Бен закрывает дыру, он запутает Айру. Даже найди Айра врата в рай, ему удастся лишь тщетно прыснуть спреем в дырку.

И снова я ошибся. Когда дверь до конца открылась, Августин и остальные сидели в шкафу, как овощи на грядке. Они ошиблись полкой. Не нашли входа.

Айра неторопливо расчистил место для маневра, сдвинул банки влево, жестянки вправо, дыша громко и хрипло. Потом одним нескончаемым залпом зверски уничтожил всех. Баллончик наконец иссяк и зашипел, но было поздно. Крик уступил место плачу, хныканью и отвратительному треску падающих тел. Гудел компрессор под холодильником.

Айра прошаркал в коридор и скоро вернулся с пылесосом. Спасибо: механический рев заглушил предсмертные хрипы моей колонии. Очистив шкафы и стол, он занялся полом. Разворошил кучу трупов пылесосной насадкой: слишком большая и слишком плотная для шланга братская могила. Тела со звоном рикошетили, ныряя в шланг, а затем в пылесборник. Я молился, чтобы ударная волна убила обреченных недобитков.

Айра оглядел окрестности в поисках беглецов, затем с улыбкой выдернул провод из розетки, выключил свет и ушел. Хлопнула дверь шкафа в коридоре. Скоро я услышал, как он рассказывает Руфи о своих военных подвигах. Наша гибель сблизила их – при этой мысли все во мне восставало.

Я считал, что был одинок, пока жил один за шкафом. Теперь я понял, что такое настоящее одиночество. Куда мне податься? Остаться здесь? Даже если дыра в безопасности, невыносимо представить, как я буду пробираться по ковру из оторванных ног, что еще устилали полку. Уйти, примкнуть к другой колонии? Но где? Кто потерпит калеку, да еще моего возраста? Едва разведчики из других колоний узнают, что здесь случилось, квартиру 3Б аннексируют, а меня отправят в изгнание. Мне было страшно. Я не знал, что делать. Я никогда не хотел остаться последним, без друзей. Не такой уж я рьяный выживалец.

Нужно уходить из кухни. Я решил уйти под плинтус в столовой. Мрачное место, но безопасное. Пока сойдет.

На пороге я в последний раз обернулся. В кухне царил такой покой – трудно поверить, что здесь едва закончилась резня. Затем я увидел под дальним порожком тело. Не ходи туда, подумал я. Но не смог удержаться.

Громадный, чудовищно изуродованный таракан лежал на боку. Голова раздулась и как-то застряла между двумя брюшными стернитами. Он походил на утку без шеи. Я подполз к нему сзади, чтобы он меня не увидел.

А потом я его узнал. Барбаросса! Кто же еще – такой огромный. Хорошо, что я вернулся. Я снова обрел последнего друга – и вновь его потеряю.

– Скажи мне, друг, чем я могу тебе помочь?

– Псалтирь?

– Да. Может, высвободить тебе голову?

– Я парализован… Псалтирь, ты правда мне друг?

– Не смеши меня, – сказал я, однако содрогнулся.

– Обещай мне. Я попятился.

– Обещаю.

– Я знаю, ты благороден. У меня трещина в тергите за головой. Видишь?

Я подошел ближе. От него несло ядом. Я инстинктивно косился на дверь.

– Да.

– Последняя услуга. Я клянусь, что никогда больше ни о чем тебя не попрошу. Разорви ее.

Ведь я сегодня уже убил сотни собратьев. Внезапно я увидел их всех снова – как они падают и кричат, – так отчетливо, что невольно отпрянул с траектории их полета. А затем я увидел молчаливый, недвижный силуэт опустошенного Бисмарка. Этой крови мне хватит на целую жизнь.

Я отчаянно хотел помочь Барбароссе. Но не мог. Я отступил так, чтобы оставаться невидимкой. Но его голос приковал меня к месту.

– Псалтирь, зачем ты оставил меня?

Все. Я помчался из кухни по коридору, а потом я уже не понимал, куда иду. Помню только сливающиеся тени мебели. Ноги Блаттеллы умеют включаться сами по себе, под внешним воздействием, без участия мозга; когда мозг ожил, он не испытал ни малейшего желания вмешаться.

Через некоторое время я очнулся в глубине стенного шкафа, в коридоре, среди комьев пыли, затхлых галош, зарослей плесени и прочего вечного мусора. Здесь я слегка оклемался. Я ненавидел стремительность, что овладела моей жизнью в последние месяцы. Я жаждал влиться в бесконечное, медленное, предсказуемое существование. Здесь я смогу почить в мире.

Скоро я погрузился в беспокойную дремоту, что стерла границу между сном и реальностью. Во сне меня преследовало царапанье, громкое и неистовое. Я не видел, кто царапается. Я проснулся, трясясь. Звук проснулся вместе со мной.

Барбаросса! Он жив! Надо идти, спасти его… Нет, царапаются близко. Здесь кто-то есть, заблудился в ботинке или туфле. Я отчаянно его искал. Я звал. Я даже прижимался к чемоданам и прислушивался. Никто не отозвался.

Потом до меня дошло. Здесь хранились не только ботинки; я ухитрился у себя перед носом не заметить пылесос. Истерзанные выжившие, запутавшись в густой грязи, сцепившись переломанными телами, задыхались в саже и безнадежно царапали пылесборник.

Мои ноги в инструкциях не нуждались. Я вылетел из шкафа и больше не останавливался.