Текст книги "Девятый Будда"

Автор книги: Дэниел Истерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 43

В их последнюю ночь в Гхаролинге она пришла в его комнату в китайском платье из белого шелка и расшитых туфельках из индийской парчи. Она принесла чай, и пирожки из ячменной муки, и фиолетовые благовония, которые пахли медом, и мускусом, и датскими розами. Они сидели и пили чай из крошечных чашечек, а над их головами плыли кольца дыма, наполняя их ноздри тяжелым, опьяняющим запахом. Запах напомнил ему детство: посещение церкви в церковные праздники, весенние вечера, сладко пахнущие благочестием, белые руки священника, превращающие хлеб в плоть, а вино – в кровь.

Но здесь не было ни священника, ни алтаря, ни отрицающего жизнь бога, и они не могли встать между ним и его чувствами. Он наслаждался ее волосами, глазами и губами, тем простым чудом, что она здесь. Он начал нуждаться в ней, и стал задумываться о том, как жил до встречи с ней.

– А там, откуда ты пришел, Ка-рис, мужчины любят женщин? – поинтересовалась она.

Он улыбнулся.

– Конечно. А женщины любят мужчин.

– И они вступают в брак?

– Да.

– С человеком, которого любят?

Он покачал головой.

– Нет, не всегда. Наверное, очень редко. Они вступают в брак ради денег, ради земли, ради того, чтобы угодить родителям.

– А женщина может иметь несколько мужей?

Он рассмеялся.

– Нет. Одного вполне достаточно.

– На Тибете женщина может выйти замуж сразу за нескольких братьев. Когда старший брат отсутствует, она спит со следующим. Она никогда не бывает одинокой.

– А если ей не нравятся ее мужья?

Она пожала плечами.

– Ей может нравиться один из них. А если английской женщине не нравится ее муж? Она может выбрать другого?

– Иногда. Если она богата.

– А если она бедна?

– Тогда ей придется остаться с ним.

– Даже если он бьет ее?

Он кивнул:

– Даже если он бьет ее.

Она задумалась.

– Мне кажется, что, возможно, твои люди очень несчастны.

– Да, – согласился он. – Иногда мне тоже так кажется.

Чиндамани вздохнула.

– Я не понимаю, почему такая простая вещь должна приносить столько несчастья. – Она сделала паузу. – Ты счастлив со мной? Ты счастлив, когда лежишь со мной?

Он кивнул. Она была красива.

– Как же я могу быть несчастлив? Ничего другого мне не надо.

– Но если я перестану доставлять тебе удовольствие?

– Ты никогда не перестанешь доставлять мне удовольствие.

– Никогда – это очень долгий срок.

– Тем не менее.

Она сидела и смотрела на него, прикусив маленькими белыми зубами нижнюю губу, дыша ароматным воздухом.

– Мое тело доставляет тебе удовольствие? – спросила она. – До тебя я никогда не спала с мужчиной. И все, связанное с тобой, я нахожу прекрасным. Но ты знал других женщин. Мое тело доставляет тебе удовольствие в постели?

– Да – ответил он. – Огромное удовольствие.

Она встала и расстегнула белое платье, и оно упало к ее ногам. Она осталась обнаженной. Ее прикрывали только кольца ароматизированного дыма. Он впервые видел ее обнаженной: когда они предавались любви во время путешествия, это происходило в темноте неосвещенной палатки.

– Это доставляет тебе удовольствие? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Да.

* * *

Потом она стала грустной и отдаленной. Она стала даже серьезной, какой бывала после разговоров с настоятелем.

Она встала и пошла к двери, которая вела на небольшую террасу. Открыв дверь, она вышла наружу. На ней снова было белое платье: ночь была холодной. Он присоединился к ней и взял ее за руку.

Она вглядывалась в темноту. Звезды казались очень далекими, темнота же была близко, рядом.

– Не думай, что я могу быть твоей навсегда, – произнесла она. – Ты не должен так думать.

Он промолчал. Внизу в долине он увидел огни, – маленькие, мигающие огоньки, похожие на рухнувшие вместе с небом звезды.

– Что же я тогда должен думать? – спросил он наконец.

Она повернулась, и он увидел в ее глазах слезы.

– Что я умираю, что я мертва, что я родилась заново и нахожусь там, куда ко мне не может прийти никто – ни ты, ни Тара, ни темнота.

– Пожалуйста, – попросил он, – не надо говорить со мной загадками. Ты знаешь, что я этого не понимаю. Когда ты говоришь так, то пугаешь меня. – Он замолчал и поежился. – Ты говоришь, что мы все рождаемся заново. Прекрасно, если ты планируешь умереть и снова вернуться; почему я не могу сделать то же самое? Что мне может помешать?

Ее щеки ярко вспыхнули от злости.

– Что ты об этом знаешь? – отрезала она. – Ты думаешь, что это легко? В таких местах, как это, люди проводят целую жизнь, готовясь к смерти. Они изучают ее, как текст, который надо запомнить наизусть. Они знают лицо смерти так, словно это лицо возлюбленной; знают звук ее голоса, запах ее дыхания, прикосновение ее пальцев. И тем не менее, в самый последний момент их мысли сбиваются, и ни не выполняют задуманное. Ты думаешь, что умирать так легко?

Он взял ее лицо в свои руки. Слезы на ее щеках были холодными.

– Да, – сказал он, – я люблю тебя. Этого достаточно. Куда бы ты ни пошла, я пойду за тобой. Клянусь.

Она склонила голову и обхватила его обеими руками. Снаружи, в темноте, над замерзшим полем низко пролетела сова, выискивая мышей.

* * *

На следующий день они отправились в путь: верхом на пони, которых дал им настоятель. Он хотел отправить с ними проводника-монаха, но Чиндамани отказалась по не вполне понятным Кристоферу причинам. Сам же он был весьма рад тому, что они будут вдвоем. От ее плохого настроения, в котором она пребывала накануне вечером, не осталось и следа, и она постоянно улыбалась ему, пока они навьючивали пони необходимыми припасами.

Настоятель проводил их до ворот монастыря, и Кристофер почувствовал в нем такое спокойствие и самообладание, которое до этого не видел ни у одного ламы. Казалось, что каждый его жест, каждое слово предназначены для того, чтобы передать самое простейшее послание: все преходяще, и даже самые серьезные проблемы скоро станут незначительными.

– Путешествуйте не спеша, – напутствовал их настоятель. – Отдыхайте, если устанете. Не загоняйте животных. Бережно относитесь к самим себе, и дорога будет бережно относиться к вам.

Они поблагодарили его и отправились в путь. Когда они выехали за ворота и начали подниматься по холму, мимо них прошла небольшая процессия монахов, несущих нечто, напоминающее человека, завернутого в белую ткань.

– Что случилось? – поинтересовался Кристофер. – Это похороны?

Чиндамани кивнула, снова став серьезной.

– Это отшельник, – объяснила она. – Вчера ночью они взломали вход в пещеру и увидели, что он мертв. Он не притрагивался к еде, которую ему оставляли, в течение шести дней. – Она сделала паузу. – Он умер на следующий день после нашего прибытия.

Монахи прошли мимо, медленно произнося слова погребальной службы, направляясь к специальному месту, находящемуся где-то высоко на холме, где истощенные останки гомчена будут разрублены на части и оставлены стервятникам. По небу проплыло облако, бросив тень на долину Гхаролинг.

Глава 44

Под ними лежал Тибет, ковер из травы, голой земли и камня, в котором иногда попадались узоры из сломанного льда или яркие горные речки и ручьи. Они то ехали верхом, то шли пешком, ведя пони за поводок. Они назвали животных Пип и Сквик, по именам собачки и пингвина, за чьими приключениями Уильям пристально следил, ежедневно просматривая «Дейли Миррор». Чиндамани, никогда не видевшая карикатур и газет, а уж тем более пингвина, сочла эти имена обычной эксцентричностью чужеземца. Пони были равнодушны к именам как английским, так и тибетским, и просто брели по дороге. В этом и заключалась жизнь: в дороге, еде и сне.

Жизнь двух людей мало чем отличалась от жизни двух пони, и единственное отличие заключалось в том, что они, по крайней мере, могли выбирать, когда идти и когда останавливаться, когда есть и когда спать. Они обходили большие города, предпочитая не привлекать внимание официальных лиц к появлению иностранца. Настоятель Гхаролинга дал Чиндамани письмо со своей печатью, и они время от времени показывали его, чтобы обеспечить себе ночлег. Они останавливались в тасам – караван-сараях, где можно было найти корм для пони и ночлег для себя, или в небольших монастырях, где письмо Чиндамани обеспечивало им больше, чем кровать на ночь.

Где бы ни появлялась Чиндамани, ее везде встречали с уважением, даже с почтением. Кристофер был просто придатком к воплощению Тары. По общему мнению, оболочка богини из-за полного незнания того мира, который находился за пределами Дорже-Ла, не могла вести себя как обычная женщина. С Кристофером же она могла быть самой собой – точнее, открывать ту часть себя, которую она скрывала от других, – но для всех остальных она была лишь воплощением богини.

Они шли на север, немного отклоняясь на восток, направляясь к Великой стене и границе с внутренней Монголией. Они обошли с запада Шигаце, идя по течению реки Цангпо. Справа у подножья в горы Дромари они увидели красные стены и золотые крыши монастыря Ташилхунпо, штаб-квартиры Панчен Ламы. По настоянию Чиндамани, они поспешно прошли мимо, с облегчением вздохнув, когда монастырь остался позади.

Шесть дней спустя они прошли через город Янбанчен, откуда уходила дорога на восток, ведущая к Лхасе и горе Потала. Едва они вышли из города, как их остановил чиновник, начавший допрашивать Кристофера. Но Чиндамани резко оборвала его. Она извлекла письмо настоятеля, и чиновник сразу сник. Они не останавливались до тех пор, пока не заметили, что Пип и Сквик вот-вот свалятся от усталости, но к тому времени Янбанчен был уже далеко позади.

После Шигаце дорога изменилась к худшему: крутые подъемы, мрачные пропасти и яростные горные реки постоянно преграждали им путь. Они видели несколько деревень и монастырей, но горы, через которые они пробирались, были безлюдными и мрачными, изрезанными узкими ущельями, со всех сторон окруженными закрывающими свет скалами.

Для Чиндамани окружающий мир словно каждый день рождался заново. Самые простые вещи привлекали ее внимание, будто на самом деле были чудесными. И в каком-то смысле они ими были, по крайней мере для нее. Она пришла из мира вечного снега и льда в мир перемен, где солнце и тени играли в какие-то сложные игры с травой, камнями и мерцающими озерами, где между скал внезапно появлялись открытые пространства, простирающиеся на много километров. Она и не подозревала, что можно рассмотреть что-нибудь на большом расстоянии безо всяких помех.

Она смотрела на мужчин и женщин так, словно никогда не видела людей. Так много лиц, так много стилей одежды, так много занятий: она никогда не подозревала, что существует такое многообразие.

– Весь мир тоже такой, Ка-рис? – спросила она.

Он покачал головой.

– Во всех частях его живут по-разному. Ведь это лишь небольшая часть мира.

Глаза ее расширились.

– А там, откуда ты пришел... там все по-другому?

Он снова покачал головой. Как он мог объяснить это ей? Он подумал о лондонском метро, об автомобилях, поездах и высоких заводских трубах. О толпах людей на улицах и в омнибусах, о людях, беспорядочно ползающих, как пчелы в улье, каждая из которых ищет свой мед, но ни один из тысячи видов этого меда не имеет ни вкуса, ни привкуса. О церквях, увешанных военными флагами и облепленных памятниками погибшим солдатам. О загрязненных реках, изуродованных холмах и клубах черного дыма, удушающих небо. Она сочтет это мрачным безумием. Но самое главное заключалось в том, что в глубине всего этого скрывалось более сильное недомогание, которое, как он думал, ей не понять. Но затем он решил, что, напротив, – она слишком хорошо поймет все это.

– Есть место, которое называется Шотландия, – сказал он. – Я был там как-то на каникулах вместе с тетей Табитой. В месте, которое называется Кайл-Лохалш. Оно очень похоже на то место, где мы сейчас с тобой находимся.

Она улыбнулась.

– Может быть, мы как-нибудь отправимся туда, – сказала она.

– Да, – согласился он. – Может быть.

* * *

Иногда бывали дни, когда они молча ехали рядом, не произнося ни слова, погрузившись каждый в свои мысли. Весенние ветры беспрепятственно носились по пустынным равнинам, заставляя их пригибаться к шеям пони, ослепляя их и замораживая. Они проезжали покрытые льдом озера и реки, в которых еще плавали куски льда. Ветер безжалостно гонял по воде толстые льдины.

Иногда опускался туман, белый, холодный и липкий, и они проезжали через него, как привидения. В черных волосах Чиндамани поблескивали яркие капли полузамерзшей влаги. Кристофер смотрел, как она едет перед ним, то пропадая из поля зрения, то снова появляясь в нем, то опять пропадая. Границы их мира стали расплывчатыми. Ничто не было конкретизировано: ни речь, ни мысль, ни память. Они шли и ехали в ими же созданной тишине, отделившись от остального мира, – путешественники без места назначения, странники, идущие через пространство, не имеющее ни времени, ни формы.

Повсюду они видели символы веры, напоминающие о присутствии богов: молитвенные флажки и гробницы и длинные манивало, а однажды они встретили двух пилигримов, бредущих по ледяной земле и раз за разом падающих ниц.

– Куда они идут? – спросил Кристофер.

– В Джокханг, – ответила она. – В великий храм в Лхасе. Они идут туда, чтобы отдать дань уважения Джово Ринпоче.

Кристофер озадаченно посмотрел на нее.

– Это великая статуя Будды, изображающая его в детстве, – объяснила она. – Это самый священный образ во всем Тибете. Люди приходят туда со всех частей света. Некоторым приходится преодолевать сотни километров, измеряя расстояние своими ногами – как эти двое. На это уходят месяцы, порой годы. Иногда они умирают в пути, так и не достигнув священного города. Это очень хорошая смерть.

– Зачем они это делают? – спросил он.

– Чтобы избавиться от дурной кармы, которую они обрели во время предыдущих жизней. Чтобы обрести хорошую карму для следующей жизни. Чтобы заново родиться в состоянии, более близком к состоянию Будды. Это все, что может сделать любой из нас.

Он посмотрел на нее.

– А наше путешествие чего-нибудь стоит? – спросил он.

Она серьезно кивнула.

– Да, – ответила она. – Он Майдари Будда. Наша цель – найти его и привести к его людям. Мы – его орудия: ты увидишь это.

– Ты действительно думаешь, что мы отыщем его?

Она бросила на него долгий взгляд.

– А что ты думаешь? – спросила она наконец.

Кристофер ничего не ответил. Но задумался о том, какая карма достанется ему, если он спасет мальчика от Замятина только затем, чтобы сделать его британской марионеткой на монгольском троне.

* * *

Они в первый раз наткнулись на следы Замятина в небольшой деревушке около Нагчу Дзонг, примерно в двухстах пятидесяти километрах от Лхасы. Хозяйка гостиницы, в которой они поселились вспомнила мужчину и двух мальчиков, которые остановились здесь около десяти дней назад. Они путешествовали на пони и очень торопились. Замятин вынужден был пойти на риск и остановиться в гостинице, чтобы купить столь необходимую провизию и свежих пони.

– Они приехали на трех изможденных клячах, каких я еще не видела, – вспомнила она. – Пони были почти мертвые от усталости. Я сразу поняла, что они просто загнали их, заставляя мчаться во весь опор. Было видно, что во всем виноват монгол. Он отчаянно стремился двигаться дальше. Он был нервным и обеспокоенным, и сразу было видно, что с ним лучше не спорить. Дети, бедняжки, тоже были измучены. Я сказала ему, что им нужен отдых, но он обругал меня и сказал, что это не мое дело. Он хотел купить, что ему было надо, и сразу отправляться дальше; он сказал, что у них даже нет времени выпить чая.

Она нахмурилась, вспомнив его грубость.

– Я продала им новых пони, но отказалась платить много за тех, что они оставили. Без сомнения, со временем они наберут вес, но один из этих пони уже никогда не будет пригоден для езды верхом – он был настолько загнан, что годится только для мясника. Я попросила пятьсот трангкас за двух пони, которых им продала, и он заплатил, не сказав ни слова. Это сорок лианг в переводе на китайские деньги. Я сказала своему мужу, что, наверное, это нехороший человек. Я почти уже собиралась послать кого-нибудь за ними, чтобы убедиться, что с мальчиками все в порядке. Но муж сказал, что нам лучше не вмешиваться, и, наверное, был прав.

– Мальчики не пытались привлечь ваше внимание? – спросила Чиндамани.

– Теперь, когда вы об этом заговорили, я вспомнила, что один из них вроде бы пытался. Я думаю, что он хотел поговорить со мной. Но монгол не дал ему такой возможности и тут же выгнал его из комнаты.

– Вы не пытались что-нибудь сделать? Протестовать, например?

Хозяйка бросила на Чиндамани тяжелый взгляд.

– Если бы вы видели его, вы бы все поняли. У меня не было желания спорить с ним. Наверное, мне следовало бы это сделать, я даже не знаю. Но если бы вы были на моем месте, если бы видели его... Впрочем, я думаю, что вы видели его, моя госпожа. Чиндамани не ответила.

– Вы продали ему здоровых пони? Достаточно сильных для того, чтобы они могли далеко уйти на них?

Хозяйка приняла обиженный вид.

– Разумеется. Вы думаете, я могу продать больное животное? Могу обмануть, выдав больного пони за здорового?

Кристофер подумал, что она вполне на это способна.

– Я не хотел обидеть вас, – извинился он. – Но вы видели, что случилось с теми пони, на которых они приехали. Возможно, вам не хотелось отдавать в его руки своих лучших животных.

– Да, мне могло прийти такое в голову, – признала она. – Но он осмотрел всех пони, которые у меня были, и выбрал трех для себя. Они были лучшими и к тому же дорого стоили. Но он сделает с ними то же, что и с предыдущими. Но они успеют покрыть большое расстояние. Я думаю, что сейчас они находятся в двадцати шаса отсюда.

Шаса равнялась расстоянию, которое можно покрыть за один дневной переход. Судя по темпам Замятина, они отставали от него на тридцать шаса.

– Нам их не догнать, Ка-рис, – произнесла Чиндамани упавшим голосом.

– Они доберутся до Урги раньше нас, только и всего, – ответил он. Но он чувствовал себя в невыгодном положении, потому что противник далеко оторвался от него. – Там мы их и нагоним, не раньше. Тише едешь – дальше будешь. Им тоже предстоит еще длинный путь. И далеко не везде они найдут свежих пони, когда им это будет необходимо. К тому же им надо пройти через пустыню Гоби – или обойти ее.

– И нам тоже, – заметила она.

Глава 45

Они продолжили путешествие в подавленном состоянии, стараясь ехать побыстрее; чуть реже делали привалы, а утром вставали чуть раньше и трогались в путь до рассвета. По крайней мере, думал Кристофер, пока мы на правильном пути. Замятин и мальчики прошли именно этим путем; и насколько бы они ни отклонились от дороги, в конце концов, они все равно вернутся на нее – у всех у них был один и тот же пункт назначения.

Путь их лежал через широкие степи к востоку от Чанг Танг, огромного центрального плато Тибета. Пройдя северные районы вдоль реки Янцзы, они оказались в Амдо. Они все время двигались на северо-восток, в сторону Монголии.

Каждый день они проезжали мимо маленьких стойбищ кочевников – низких черных палаток, резко отличающихся от круглых монгольских юрт, распространенных на севере. Пастухи пасли в долинах небольшие стада яков: они смотрели, как Кристофер и Чиндамани проезжали мимо, а затем снова продолжали нести свое бесконечное дежурство.

Через десять дней после того, как прошли Нагчу Дзонг, они дошли до южных берегов Коко-Нор, огромного озера, охраняющего северо-восточную границу Тебета. Через несколько километров начиналась китайская провинция Кансю.

Кристофер нервничал. Китайцы беспокоились, чувствуя, что ситуация с Монголией складывается для них неблагоприятно, и рассматривали Тибет как возможную компенсацию в случае, если Монголия, их бывшая территория, снова выскользнет из их рук. Если бы он был задержан китайской стражей и опознан как англичанин, пробравшийся в Кансю, то китайцы вряд ли стали бы соблюдать дипломатический этикет. Скорее всего, его голова оказалась бы на остро заточенной палке и украсила бы зубчатую стену Сининг-Фу.

В Китае царила эпоха военачальников. Страну разрывала на части гражданская война, и никакая центральная власть не могла восстановить мир. Маньчжуры ушли, республика была просто названием, а в провинциях царили хаос и кровопролитие. Армии крестьян маршировали по стране, вступали в сражения и поголовно уничтожались. На их место приходили новые армии. Это был период расцвета Смерти.

Степь плавно опустилась к темным водам озера. По поверхности бежали слабые волны, напомнив Кристоферу о доме и море. К северу от них начинался горный хребет Цунла, далеко простиравшийся как на восток, так и на запад. На нескольких пиках красовались снежные шапки, выделяющиеся на фоне неба.

В центре озера был небольшой каменный остров, на котором стоял маленький монастырь, теперь, когда растаял покрывавший озеро лед, отрезанный от всего мира. Чиндамани долго сидела в седле, глядя на маленький монастырь, созерцая темные воды, бьющиеся об остров, прислушиваясь к безжизненному шелесту падающих на берег волн. Внезапно с гор прилетел сильный ветер, покрывший рябью волны. По небу стремительно неслись облака.

– Поехали, – сказал Кристофер.

Но женщина застыла, неподвижно глядя на остров. Ветер трепал ее волосы, то поднимая их, как черный молитвенный флажок, то снова опуская. Казалось, она этого не замечала. Затем она поежилась и оглянулась на него.

– Я уже бывала здесь, – сказала она, еще раз посмотрев на монастырь. – И я снова вернусь сюда.

В тот же день они снова наткнулись на следы Замятина. Оставив позади озеро, они повернули на восток, в сторону Сининг-Фу. Несмотря на возможный риск, Кристофер решил отправиться в город, чтобы закупить там провизию и найти проводника, который провел бы их через Гоби: любой другой маршрут был бы самоубийством. Вскоре после перевала Хадда-Улан они наткнулись на небольшой лагерь из нескольких черных палаток из шкур яка.

Лагерь был на удивление тих. Не было обычных для таких лагерей кочевников собак, которые с лаем выскакивали навстречу незнакомцам, щелкая зубами около их ног. Не было видно дыма. Не было слышно пронзительных воплей детей. Не было заметно никакого движения. Кристофер вытащил из-за пояса револьвер и взвел курок. Бандиты были здесь обычным явлением. Бандиты и внезапная смерть.

Он увидел первое тело – точнее, то, что от него осталось, – прямо перед ближней к ним палаткой. Стервятники полностью обглодали его, оставив лишь белые кости и клочья порванной одежды. Черное ружье, длинное древнее ружье, используемое в этом регионе всеми монголами и тангутами, лежало неподалеку от костей.

В нескольких метрах он заметил второй скелет, ярко выделявшийся на фоне черной земли, а рядом с ним третий – судя по всему, это был ребенок лет пяти-шести. Ветер играл с волосами на черепах, и они шевелились под его порывами. Между затихшими палатками одиноко пронеслось тонкое облачко пыли и исчезло вдали.

Внезапно раздался хлопок, громкий и пугающий в полной тишине. Кристофер резко повернулся и увидел стервятника, неуклюже оторвавшегося от земли и тяжело взлетавшего в небо. На том месте, откуда он взлетел, прервав свой пир, лежала куча тряпья. Банкет еще не закончился. Как и на каждом званом обеде, здесь были свои опоздавшие.

Они наши около палаток шесть скелетов и почти двадцать трупов внутри. Стервятники не добрались до лежавших в палатках тел, а холодный тибетский воздух пока задерживал процесс разложения. В основном это были трупы женщин и детей, среди которых было несколько мужчин. Сразу стало очевидно, как они умерли, – от пули, пущенной в большинстве случае в лоб или висок. Кристофер удивился: зачем бандитам понадобилось перебить их всех? Или гражданская война в Китае захлестнула и Амдо?

Девочка пряталась за большим сундуком, стоявшим в четвертой палатке. Они нашли ее случайно, когда Кристофер зашел туда, чтобы поискать кусок ткани, которым собирался прикрыть один из трупов. Ей было десять или одиннадцать лет; грязная, голодная и испуганная, она дрожала от холода.

Так как его присутствие, как ему показалось, усиливает ее страх, Кристофер оставил ее с Чиндамани и вышел из палатки. Запах смерти был настолько силен, что, казалось, пропитал даже свежий воздух. Он задумался о том, сможет ли он когда-нибудь так остро почувствовать другой запах.

Он нашел за палатками останки семи пони. Очевидно, кто-то связал их вместе и они умерли от голода, причем большая часть умерла всего день-два назад. Один пони был все еще жив, и Кристофер, сжалившись, пристрелил его. Сделав это, он решил хоть на какое-то время отойти от палаток.

В начале долины стояла пирамида, сооруженная из беспорядочно наваленных друг на друга плит. Это было обо, сооруженное, чтобы снискать милость местных богов. Привязанные к камням полоски ткани, символические подношения от путников, трепетали на ветру. Сами плиты были исписаны тибетскими буквами и сложены в форме шалаша, а наверху горизонтально лежали четыре плиты, образуя нечто вроде крыши. Кристофер разобрал мантрическую формулу «ом мани падме хум», многократно врезанную в темно-зеленый камень. Ему захотелось разбросать камни, уничтожив обо. Зачем нужны боги, если они спят?

Когда он вернулся в лагерь, Чиндамани уже удалось успокоить девочку. Она все еще была в подавленном состоянии, но на смену ужасу пришло горе, которым была наполнена крошечная палатка. В этот раз она не отреагировала на появление Кристофера, поэтому он сел рядом с Чиндамани, которая утешала девочку.

Чуть позже девочка погрузилась в глубокий сон – впервые за несколько дней. Они решили, что для нее будет лучше, если она проснется вдалеке от лагеря. Кристофер бережно поднял ее и положил на Пипа, увешанного корзинами. Ребенок кочевников, она с рождения привыкла спать в пути.

Перед тем как покинуть лагерь, они вынесли трупы из палаток, оставив их стервятникам. Чиндамани тихим голосом прочла молитвы, а затем они отправились в путь, зная, что если девочка проснется и увидит похороны под открытым небом, печаль ее значительно усилится.

Они провели эту ночь в широкой долине за перевалом. Девочка проснулась только один раз, и то на очень короткое время. Немного поев, она снова заснула. Они с Чиндамани по очереди охраняли их крошечный лагерь. Ночь была холодной, и звезды несли вахту вместе с ними до самого рассвета.

Утром за завтраком девочка рассказала им о том, что случилось. Ее звали Чодрон и она считала, что ей десять лет. Все погибшие были членами ее семьи – отец, мать, братья, сестры, дедушка и бабушка, два дяди, две тети и шесть двоюродных братьев и сестер.

Несколько дней назад – по предположению Кристофера, примерно неделю назад, – в лагерь прискакал монгол. С ним были два мальчика – один тангут или тибетец и один, как она сказала, похожий на Кристофера. Мальчики были в дорогой одежде, покрытой грязью и пылью, но выглядели несчастными. Она вышла из палатки вместе матерью, чтобы посмотреть на незнакомцев. Мужчина потребовал свежих пони, предлагая обменять тех, на которых они приехали, на более сильных и доплатить за них. Ее дядя отклонил предложение – с приходом весны им нужны были здоровые пони и они не могли позволить себе обменять двух сильных пони на двух измученных животных. С самого начала мужчина вел себя грубо и бесцеремонно, и она почувствовала, что главная причина отказа кроется именно в этом.

Она помнила, что возникла словесная перепалка, а потом кто-то выстрелил. Она не была уверена, кто выстрелил первым, – монгол или ее дядя. Но незнакомец, вооруженный скорострельным револьвером, без труда справился с мужчинами, вооруженными заряжающимися с дула мушкетами.

Она не могла объяснить, да и не помнила четко, почему началась такая бойня, к тому же Чиндамани и Кристофер и не хотели, чтобы она заново пережила все это безумие. Ее матери как-то удалось спрятать ее в сундук, за которым ее и нашли, и монгол не заметил ее. Для матери в сундуке места не было, только для нее.

Кристофер описал ей Замятина, хотя заранее знал ее ответ. Она поежилась и сказала, что это именно тот человек, никто иной. Он спросил ее про мальчиков, и она ответила, что они были бледными и грустными, но целыми и невредимыми.

На следующий день они продолжили путь на восток, к Сининг-Фу. В Цаган-Токко, небольшой деревушке из глиняных домишек, они пытались навести справки о Замятине. Ни его, ни мальчиков здесь никто не видел.

Деревня уже скрылась из виду, оставшись позади, когда они услышали стук копыт. К ним приблизился конный монгол и поравнялся с ними. Это был крупный мужчина в меховой одежде и вооруженный винтовой, заряжающейся с казенной части, которая болталась за его плечом.

– Мне сказали, что вы ищете бурята, который путешествует с двумя мальчиками, – произнес он.

Кристофер кивнул.

– Я видел их пять дней назад, – сказал монгол. – Я проезжал Цун-Ула, горы к северу от Коко-Нор. Мы обменялись несколькими словами. Я спросил мужчину, куда они направляются. Он сказал, что через десять дней они должны быть в Канчжоу. Когда я спросил, зачем, он ответил, что ему надо встретиться там кое с кем. Это все. Тибетский мальчик попытался что-то сказать мне, но мужчина оборвал его.

– Возможно ли так быстро добраться до Канчжоу? – спросил Кристофер. – Разве им не придется идти через горы Нань-Шан?

Монгол кивнул.

– Придется, – ответил он. – Но они могут добраться вовремя, если не случится ничего непредвиденного. Все перевалы открыты. Я рассказал ему, каким путем лучше добираться.

Он неловко заерзал в седле.

– Этот тибетский мальчик, – произнес он. – Он был бледен и испуган. Он приснился мне в ту же ночь. Во сне он улыбался. На нем были одежды Будды. Он был залит светом. – Он сделал паузу и потом спросил: – Кто он?

Чиндамани ответила низким голосом, в котором звучала такая властность, какой Кристофер раньше никогда не слышал:

– Он Майдари Будда.

Всадник пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал. Примерно через полминуты он широко улыбнулся, развернул коня и поскакал галопом в направлении Цаган-Токко.

* * *

Апрельским днем они пересекли границу Китая, – спокойно, как скотокрады или разведчики, высланные вперед готовой к вторжению армией, – никем не замеченные, не заподозренные, не остановленные. В принципе реальной границы не было, и никто не мог сказать: «Это Тибет», – а через мгновение воскликнуть: «Это Китай!» Просто начали постепенно меняться цвета, ландшафт, лица. Мир кочевников Амдо начал тускнеть, уходя вдаль, а вместо него медленно появлялась новая местность: мир равнин и высоких, хорошо укрепленных деревень, узких ущелий и быстрых рек, позолоченных монастырей, украшенных орнаментом монастырских ворот и узких рифленых пагод, поднимавшихся над тусклыми стенами из прессованной глины.