Текст книги "Девятый Будда"

Автор книги: Дэниел Истерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Глава 21

В тишине он услышал биение своего сердца, напоминавшее низкий, меланхоличный, похоронный стук барабана. Он был жив. Он открыл глаза, но вокруг не было ничего, кроме тьмы. На мгновение он запаниковал, решив, что ослеп. А затем понял, что его засыпало снегом. Он ощутил вес лежавшего на нем снега, вдавливавшего его в землю. Тяжесть была не слишком велика. Он был уверен, что сможет выбраться наружу.

Они попали под остаток лавины, и глубина засыпавшего их снега не превышала метра. Кристофер достаточно быстро оказался на воле. Поиски Лхатена заняли куда больше времени. Мальчик был впереди, когда их накрыла лавина, и там Кристофер и искал его, разгребая голыми руками каждый привлекший его внимание холмик. Ища Лхатена, он нервно поглядывал на нависавшие над ним горные склоны: один обвал вполне мог спровоцировать другой, даже на противоположном склоне.

Он нашел Лхатена в метровой высоты сугробе в нескольких шагах от того места, где лежал под снегом он сам. Мальчик лежал, свернувшись калачиком и не подавая признаков жизни, и Кристофер поначалу решил, что он мертв. Но быстрый осмотр показал, что он все еще дышит. На его левом виске запеклась кровь, а неподалеку лежал большой камень, и Кристофер решил, что удар камнем по голове свалил его без сознания. Только когда Кристофер вытащил его из снега, он обратил внимание на ногу мальчика.

Левая нога Лхатена была как-то неестественно согнута. На штанах чуть пониже колена виднелись следы крови, и когда Кристофер начал ощупывать ногу, пальцы его наткнулись на что-то твердое. При падении мальчик сломал голень, и сломанная кость пробила тонкую кожу.

Пока мальчик был без сознания, Кристофер вправил кость и, разорвав свою нижнюю рубашку, приготовил несколько повязок. Отрезав несколько полос от чубы, куртки из овечьей шкуры, которую Лхатен купил ему в Калимпонге, он сделал несколько накладок на ногу мальчика и надежно закрепил их, предварительно забинтовав ему рану.

Закончив работу, он рухнул рядом с мальчиком и провалился в глубокий сон. Если бы сошла еще одна лавина, дело было бы совсем плохо: Кристофер просто не смог бы пошевелиться, даже если бы речь зашла о спасении его жизни.

Когда он наконец проснулся, было темно. Дул ветер, черный ветер из ниоткуда, старый ветер, наполненный тоской и необъяснимой яростью. Он был одиноким, голодным, злобным. Он заполнил собой все: небо, горы, перевалы, ледники, все вершины, все тропинки, по которым ходили обреченные. Он носился по лощине, в которой они лежали, с яростью одинокой души.

Из-за ветра Кристофер не сразу услышал стоны мальчика. Наконец он понял, что тот стонет в темноте, как собака, которую выставили из дома, хотя на улице бушует буря. Кристофер повернулся к нему.

– Лхатен! – позвал он, стараясь перекричать шум ветра. – Это я, Кристофер! С тобой все в порядке?

Ответа не было, и он нагнулся ниже, так что рот его оказался у самого уха мальчика. На этот раз Лхатен отозвался.

– Я замерз, сахиб. И болит нога. Кто-то связал их вместе – мои ноги. Пальцы тоже замерзли. И я не могу развязать ноги. И очень сильно болит левая нога.

Кристофер объяснил ему, что случилось, и мальчик успокоился. Притянув Кристофера к себе, он сказал:

– Нам надо найти убежище, сахиб. Если мы останемся здесь, мы умрем.

Мальчик был прав. В их ослабленном состоянии холод должен был убить их обоих, если и не в этот вечер, то в следующий или еще через день. Еще несколько часов, и Кристофер замерзнет настолько, что не сможет пошевелиться, и когда это произойдет, они будут обречены. К счастью, долгий вынужденный отдых прибавил ему сил. Это был самый длительный привал за последнее время, и он ускорил процесс акклиматизации. Его предыдущий опыт пребывания на больших высотах помог ему лучше справиться с резкими переменами высоты и климата нескольких последних дней, и после кризиса он начал приходить в норму. Сейчас главной опасностью была не высота, а ветер и та скорость, с которой он лишал человеческое тело тепла.

Кристофер нашел большой полотняный мешок, который Лхатен носил на шее и который был с ним, когда он нашел мальчика. Его собственный мешок меньших размеров где-то потерялся. В мешке Лхатена он нашел крошечную лопатку, которую они взяли с собой по его настоянию. Несмотря на размеры, она была прочной. Если удача будет на их стороне, лопатка должна была спасти им жизнь.

Ветер все усиливался, когда Кристофер вернулся обратно к рухнувшей лавине, низко согнувшись, чтобы ветер не опрокинул его. Было достаточно светло для того, чтобы найти дорогу. Оказавшись на месте, он начал резать плотно утрамбованный снег на блоки, каждый из которых был около семидесяти сантиметров в длину и сантиметров тридцать в ширину. Расчистив таким образом площадку размером около двух квадратных метров, он начал водружать блоки один на другой, сооружая стену. У него ушел примерно час на то, чтобы построить примитивное прямоугольное иглу, покрытое сверху более толстыми и длинными блоками.

Когда он вернулся к Лхатену, мальчик бессознательно поеживался и, судя по всему, потерял значительное количество тепла. Он снова начал стонать и бормотал что-то нечленораздельное. Когда Кристофер попробовал заговорить с ним, он явно не услышал его. Пульс его был вялым, дыхание – медленным и неглубоким. Было очевидно, что даже с помощью Кристофера он не сможет встать и дойти до убежища. А если даже и сможет встать, ветер просто перевернет их, как кегли.

Кристоферу пришлось тащить его. Им предстояло преодолеть всего несколько метров, но из-за ветра и той осторожности, с которой тащил его Кристофер, боясь снова потревожить перелом, ему казалось, что он прошел около километра. А если прибавить к этому те огромные усилия, которые он приложил к сооружению иглу, то можно понять, почему Кристофер почувствовал, что его легкие почти не выдерживают такой нагрузки. Он закрыл глаза и продолжал тянуть мальчика. Только не сейчас, молил он свое собственное тело, только не сейчас.

Внезапно ему отчетливо вспомнились слова молитвы. Они явились непрошенными, но в нужный момент, и ребенок в нем молился за взрослого человека, верующий – за неверующего. Не обращая внимания на завывание ветра, он начал читать молитву, как читал до этого свои мантры Лхатен, – только на другом языке, из другой веры. Он молился Пресвятой деве. Он молил о любви, о жизни, о силах, которые позволили бы ему протащить Лхатена еще полметра по разрываемой ветром долине.

– Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья... Ветер вырвал слова из его рта. Он немного передохнул и потащил мальчика дальше. Лхатен казался ему тяжелым. Путь до убежища был бесконечно долгим. Кристофер затащил мальчика в дальний угол иглу и усадил на одеяло, которое нашел в его сумке. Сделав это, он заблокировал вход, используя заранее приготовленные снежные блоки и подрезая их, чтобы наглухо закупорить убежище. Когда последний блок встал на место, шум ветра тут же стих, оставив Кристофера и мальчика посреди тишины, какая бывает в эпицентре бури. Кристофер заложил имевшиеся в конструкции отверстия оставшимся снегом и свернулся у ног мальчика. Через несколько минут он уже спал. Ему снились урожай и осеннее изобилие, золотые снопы и усыпанные спеющими яблоками деревья.

Этой ночью погода изменилась. Наступило двенадцатое января. Ночью два каравана оказались в ловушке на перевале Натху-Ла, и ураган сорвал крышу с храма в Миндролинге. Этой ночью в небе над Таши-Лхумпо видели метеорит.

Именно этой ночью боги прекратили игры и занялись делами, которыми никогда не занимались раньше.

* * *

К утру температура внутри убежища поднялась до нормальной. Лхатен был в сознании и заявил, что с ним все в порядке, если не считать боль в ноге, с которой Кристофер ничего не мог сделать. Он нашел немного засохшего помета яков, оставленного летним караваном чуть дальше по ущелью, и развел огонь. В Тибете было так мало деревьев, что помет яков фактически был единственным топливом.

Он развел огонь прямо внутри иглу, проделав отверстие для дыма. За стенами продолжал бушевать ветер. В какой-то момент в ущелье залетел плотный, жалящий ураган. В черном небе злобно сталкивались друг с другом облака.

Он приготовил горячий чай и налил в миску, где уже лежали шарики цампы. В сумке Лхатена было немного масла, и Кристофер добавил его в еду. Мальчик съел свою порцию с жадностью, а потом выпил слегка заправленного маслом чая. Несмотря на боль, он начал обретать свой прежний вид. Но Кристофер знал, что скоро он опять начнет слабеть, это лишь вопрос времени. Ему был необходим врач, и чем быстрее, тем лучше.

– Нам придется пойти назад, как только ты сможешь ходить, – сказал он мальчику.

– Мне понадобится шина, – ответил Лхатен.

– Я подумал об этом. Я сейчас выйду наружу, чтобы найти мешок и альпеншток. Они должны быть около того места, где меня накрыла лавина. Надеюсь, что откопать их будет легко. Палку можно обрезать и привязать к твоей ноге. Тебе придется нелегко, но если ты будешь опираться на меня, мы сможем спуститься вниз.

– А как же лавина? Должно быть, ущелье заблокировано. Мне так не пройти. Оставьте меня здесь. Вы можете найти кого-нибудь в Цонтанге. Если вы поторопитесь, то вернетесь обратно с помощью через несколько дней.

Но мальчик лгал. Он знал, в какую сторону изменилась погода. И было еще кое-что, о чем он также не хотел говорить. Перед тем, как сошла лавина, он слышал резкий хлопок где-то высоко в горах, напоминавший выстрел. Кто-то намеренно спровоцировал сход лавины. Возможно, Кристофер тоже слышал этот звук. Но он не знал, что их преследуют.

– Я подумал, что должен быть обходной путь. Даже если нам придется подняться еще немного вверх, мы должны это сделать. Наверняка ты знаешь о существовании такого пути.

Лхатен покачал головой.

– Извините, сахиб. Есть только один путь – тот, которым мы шли сюда. И обратно можно идти только им, сантиметр за сантиметром. Вы должны скоро отправляться в дорогу, так как вам надо выбраться из снега до того, как наступит ночь.

Кристофер не ответил. О том, чтобы идти назад без мальчика, и речи быть не могло. К тому же он был не уверен, что даже в одиночку сумеет пробиться сквозь снежные завалы. Был только один выход – идти в Тибет, до ближайшей деревни. Возможно, его появление в деревне закончится арестом, но в тот момент спасти жизнь мальчика было для него важнее, чем найти собственного сына.

* * *

Они вышли в тот же день незадолго до полудня. Кристофер шел согнувшись, чтобы мальчик мог опираться на него, как на костыль. И с наложенной шиной Лхатен не мог даже слегка опереться на ногу. И когда это случайно происходило, нога подгибалась, и оба они теряли равновесие.

Днем поднялся ветер. Час спустя пошел снег. Точнее, он не шел, он стал частью ветра. Казалось, что ветер – это дух, отчаянно искавший тело и наконец нашедший его в снегу. Чем выше они поднимались, тем яростней становился ветер. Казалось, что он несет с собой острые бритвы, режущие тело. Даже каждый вздох надо было делать очень быстро, чтобы ветер не вырвал изо рта глоток воздуха. Путь был несравненно тяжелее, чем раньше.

Этой ночью они так устали, что даже не стали строить временное укрытие. Кристофер выкопал в снегу глубокую яму, и они устроились в ней, свернувшись под намдой, огромным, напоминавшим ковер одеялом из войлока, которое взял с собой Лхатен.

Утром Лхатен пожаловался, что боль в левой ноге стала сильнее, чем накануне. Кристофер снял с него ботинок и носок. Нога была как камень – твердая, белая, ледяная на ощупь. Нарушенная циркуляция крови и холод привели к серьезному обморожению. Ничего не сказав, Кристофер надел на него ботинок.

– Что там, сахиб? Обморожение?

Кристофер кивнул.

– Да.

Можно было попытаться согреть ногу, но в этом не было смысла – она вскоре снова замерзла бы и стало бы только хуже. Кристофер опасался, что у мальчика обморожена и другая нога. Его ботинки были сделаны из дешевой кожи, а носки были слишком тонкими. Кристофер отрезал два куска войлока от намды и утеплил ботинки, но опасался, что этого будет недостаточно.

В тот же день началась самая настоящая метель. Было ощущение, словно кто-то разорвал ткань, из которой сшит мир. Снег и ветер налетали со стороны перевалов, охваченные приступами безумия. Видимость фактически стала нулевой. Когда идти стало невозможно, они поползли, Лхатен волочил за собой ногу. Он не издавал ни звука, но Кристофер знал, что он мучается от невыносимой боли.

К середине дня они прошли очень незначительное расстояние, но Лхатен не мог двигаться дальше. Ураган не стихал ни на секунду, а они все еще не дошли до перевала. Кристофер начал подумывать о том, чтобы все-таки оставить мальчика и пойти за помощью. Вопрос был в том, удастся ли ему уговорить кого-нибудь вернуться вместе с ним в таких погодных условиях.

Он соорудил из снега очередное укрытие. Они свернулись внутри, дрожа от холода. Время от времени Кристофер заставлял Лхатена съедать сухой шарик цампы, заедая его пригоршней снега. Мысленно Кристофер был в Карфаксе, в библиотеке у камина, в котором ревел огонь, пожирая поленья, и читал Уильяму сказку Артура Мея.

Ночью Лхатена лихорадило, он впал в забытье, произнося напуганным голосом какие-то слова и издавая нечленораздельные крики.

– Уберите это! – громко закричал он, заглушив завывание ветра.

– Что убрать? – спросил Кристофер. – Что ты видишь?

Но мальчик не мог дать связный ответ, и все, что оставалось Кристоферу, это разговаривать с ним, стараясь обнадежить его, хотя он и знал, что это не имеет смысла. Ночь была длинной. Рассвет лишь слегка рассеял ее.

Лхатен наконец заснул, как уставший от плача ребенок. Когда он проснулся, голова его была ясной, но он пожаловался на слабость. Желудок его даже не мог удержать цампу. Вторая нога тоже была обморожена.

Кристофер заставил его идти. Другого выбора не было – только оставить его умирать. Крепко обхватив друг друга, как забывшиеся кошмарным сном дети, они продирались сквозь бушующую бурю.

К полудню они дошли до первого перевала, Себу-Ла. Проход был широким и плоским, и видимость была получше, несмотря на пургу.

– Лха-гил-ло. Де тамче пхам,– прошептал Лхатен, благодаря богов за то, что они даровали им победу. – Боги празднуют победу, – добавил он. – Демоны побеждены.

Эти слова произносили все путешественники, достигшие вершины перевала. Но замерзшие губы мальчика наполняли слова сильной, жестокой иронией.

– Лха-гял-ло,– повторил Кристофер, в душе проклиная всех богов. Он думал, что они все еще играют в игры. Но на самом деле игры закончились.

Лхатен хотел остаться на вершине перевала, но после отдыха Кристофер заставил его идти дальше. Местность здесь была слишком открытой. Дорога вела вниз, а потом снова поднималась ко второму, и последнему, перевалу. Каждый шаг был для Кристофера триумфом.

* * *

Они остановились на ночь между перевалами. Рано утром ветер начал стихать, а к рассвету прекратилась метель. Когда Кристофер выглянул наружу, мир словно вернулся в прежнее состояние. Мрачный свет, падавший с серого неба, скупо освещал окрестности.

В этот день они дошли до вершины перевала, но Кристофер знал, что путешествие для них почти закончилось. Большую часть пути ему пришлось нести мальчика на спине, и он вынужден был бросить часть поклажи.

Они разбили лагерь прямо за перевалом, в большой расщелине. Лхатен сказал, что дальше идти не может, и на этот раз Кристофер не стал спорить. Он решил, что утром отправится в путь, оставив здесь мальчика, и пойдет к реке Кампа. Если погода не изменится, кто-нибудь обязательно вернется вместе с ним. Если нет, он купит дерево и сделает волокушу, чтобы дотащить Лхатена до деревни.

В конце концов все это оказалось ненужным. На следующее утро Кристофер помог Лхатену выбраться из расщелины и начал строить для него иглу, в котором мальчику будет теплее и которое легче будет отыскать.

Нарезая и устанавливая друг на друга снежные блоки, он услышал мужской голос, доносившийся снизу, из долины. Он прекратил работу и наблюдал за тем, как к ним приближаются трое мужчин. На них были тяжелые одежды, лица были закрыты толстыми шарфами. Вперед шагал тот, кто был повыше ростом, словно он и был главным. Это были монахи. Кристофер видел, как из-под чубы высовываются края оранжевых монашеских одеяний. Они шли медленно, с той осторожностью, которая характерна для всех путешественников, встречающих на открытой местности незнакомцев.

Высокий монах подошел к Кристоферу и поприветствовал его на тибетском.

– Таши делай.

– Таши делай,– ответил Кристофер.

– Вы путешествовали во время бури? – спросил незнакомец.

Кристофер кивнул.

– Да. Перед Себу-Ла мы попали под лавину. Мой друг ранен. Я собирался оставить его и прямо сегодня отправиться за помощью. Вы появились здесь очень вовремя.

– Что с ним?

Кристофер объяснил. Монах так и не раскутал лицо, изучая Кристофера поверх шарфа темными, пронзительными глазами. Кристоферу на мгновение показалось, что незнакомец узнал его, как будто они встречались раньше.

– Когда это случилось?

– Пять дней назад.

– Понятно. Вы говорите, что это случилось в ущелье перед Себу-Ла?

– Да.

– Вы были одни? Вы никого больше не видели?

– Нет. Мы никого не видели.

– Дайте я осмотрю мальчика.

Монах подошел к Лхатену и присел, осматривая его ногу. Двое монахов стояли рядом с Кристофером, наблюдая за ним. Незнакомец осторожно обследовал ногу Лхатена, а затем изучил его общее состояние. Мальчику опять было плохо. Примерно час назад он снова потерял сознание.

Кристофер не видел, что происходит, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Человек встал и что-то вытащил из кармана. Он нагнулся над Лхатеном и приставил руку к его виску. Раздался громкий хлопок, и Кристофер с ужасом осознал, что незнакомец застрелил мальчика. Монах выпрямился и убрал револьвер в карман.

Кристофер застыл на месте – как ему показалось, на целую вечность. В его ушах отдавался звук выстрела, словно пуля снова и снова пробивала череп Лхатена. Он посмотрел вниз и увидел струйку ярко-красной крови, сбегающей по виску мальчика на девственно-белый снег.

Он издал крик боли и ярости и кинулся на убийцу, но двое монахов уже держали его за руки, и он остался на месте.

– Зачем? – прокричал Кристофер. – Зачем ты убил его?

– Он все равно бы умер, – невозмутимо ответил незнакомец. – До ближайшей деревни слишком далеко. Так будет лучше. Лучше для него. Лучше для всех нас.

– Но мы могли спасти его! До деревни всего несколько километров.

– Мы направляемся не в деревню. Он бы мешал нам идти быстро. Здорово бы мешал. Погода снова может ухудшиться. Калека представлял бы для нас угрозу.

Кристофер пытался вырваться, но безуспешно. Ему хотелось ударить этого человека, сорвать с него шарф, увидеть его лицо. Но монахи крепко держали его.

Убийца бросил взгляд на лежавшее у его ног безжизненное тело.

– Вас предупреждали, мистер Уайлэм. Вас предупреждали, чтобы вы не предпринимали поход в Тибет. Ваше неповиновение уже привело к одной трагедии. Больше такого быть не должно.

Он остановился. Порыв ветра поднял угол его шарфа и снова уронил его. Он бросил на Кристофера проницательный взгляд, словно пытаясь что-то отыскать.

– Кто ты? – спросил Кристофер. Но он уже знал ответ.

Незнакомец поднял руку и стянул с лица шарф. Кристофер узнал изуродованное оспой лицо.

– Я не думал, что вам удастся проделать такой путь, мистер Уайлэм, – признался монах. – Но раз вы уже здесь, пожалуй, вам лучше пройти остаток пути вместе с нами.

– Остаток пути? Куда вы хотите вести меня?

– Вы хотели найти своего сына, – заметил монах. – Я могу отвести вас к нему. – Он посмотрел на небо, на гряду серых облаков. – Нам пора идти. Нас ждет долгий путь.

Глава 22

На второй день они углубились в горы. Спустившись с перевалов, не доходя до места, где дорога пересекала равнину Кампа и поворачивала на Кампа Дзонг, они ушли на запад, обойдя горы с севера, прошли по долине и снова оказались в горах, воспользовавшись проходом, которого другой человек не заметил бы.

Кристофер так и не смог понять, каким образом они отыскивали дорогу, но было впечатление, что монахи знают ее наизусть. Они поднимались все выше, иногда проходя перевалами, которыми, казалось, пройти невозможно, мимо крутых расселин или по краю окутанных тьмой обрывов. Они молча шли в самом сердце спящего белого мира и казались карликами рядом с глыбами скал и замерзшего снега. Иногда начинался снегопад, но не так яростно, как раньше, – снег мягко падал с неба, тихо покрывая их белыми балахонами. Они проходили мимо ледников, напоминавших огромные заброшенные города в стеклянных ящиках. По утрам из пелены белого тумана торчали горные вершины, украсившиеся за долгие века узорами, оставленными морозом. По вечерам лучи заходящего солнца падали на наклонившиеся башни изо льда и замерзшие занавеси, сотканные из длинных и тонких льдинок.

Они шли уже несколько дней, делая короткие привалы, чтобы поесть и передохнуть. Кристофер, здорово вымотанный событиями прошлой недели, чувствовал, что находится почти на пределе. Он шел, словно во сне, подгоняемый монахами, которые подталкивали и втаскивали его на наиболее крутые подъемы. Временами, когда действительно приходилось вспоминать навыки скалолазания, он боялся, что соскользнет и упадет вниз, навстречу своей смерти. Но удача и упрямая выносливость вели его дальше.

Он терпел все тяготы, потому что хотел улучить момент и убить ламу, но пока такой возможности не представлялось. По ночам они крепко связывали ему руки и ноги и клали на расстоянии, и он ворочался от боли и нестерпимого холода. Он часами лежал без сна, думая о Лхатене и его жестокой смерти, об окровавленном Кормаке, облепленном жужжащими мухами.

Ламу звали Царонг Ринпоче. После первого дня он почти не разговаривал с Кристофером. Он изредка переговаривался с двумя монахами, но большую часть времени хранил молчание.

Монахи были еще более молчаливыми. На привалах они молились. Когда дорога была легкой, они извлекали из одежд серебряные мани-кхоры, молитвенные колеса, и крутили их, наполняя воздух жужжанием. Молитвенные колеса представляли собой украшенные барабаны на отполированных деревянных рукоятках, вокруг которых они вращались, приводимые в движение противовесом, прикрепленным к маленькой цепочке. Внутри были листки с мани, молитвой, написанной несколько тысяч раз. Каждый поворот рукоятки был равноценен прочтению молитвы. Таким образом, за один день монах мог прочитать несколько миллионов молитв. Вращая молитвенные колеса, они бормотали слова других молитв, приглушенные укутывавшими лицами шарфами.

Кристофер никак не мог понять, каким образом их очевидная набожность сочеталась с безразличием к убийству Лхатена или грубым обращением с ним. Или это была набожность, которой он просто не мог понять?

Иногда они просыпались посреди ночи, и жестокая тишина, бывшая верной спутницей бессонницы Кристофера, наполнялась чтением сутр, которые, казалось, были лишены смысла. Замерзший лунный свет, шедший с безоблачного неба, скользил по их застывшим фигурам. Несколько раз Кристофер видел, как посреди ночи просыпается лама и начинает ходить взад-вперед, то скрываясь в тени, то появляясь из нее, словно человек, не выносящий неподвижности. Он спал мало, но по утрам никогда не выглядел усталым или раздраженным.

Как-то ночью он подошел к тому месту, где лежал в темноте связанный Кристофер.

– Мне жаль, что вас приходится связывать, – произнес он. – Но у меня нет выбора. Я знаю, что вы хотите убить меня. Вы должны отомстить за мальчика и доктора. Так как вы не понимаете и вас нелегко заставить понять, к вам приходится применять превентивные меры. Мне жаль.

– Неужели сложно было задержаться, чтобы спасти мальчика? Вы потеряли бы день или два.

– Мы торопились. Мы и сейчас торопимся.

– А если я отстану, вы тоже убьете меня?

– Вам не позволят отстать.

Его голос словно рисовал в тишине странные словесные узоры. Такие слова, как «выбор», «понять», «превентивный», «позволят», были звеньями тонкой цепи, которая все крепче затягивалась вокруг Кристофера.

– А если я упаду и получу серьезную травму, что тогда?

– Тогда они понесут вас. Я не допущу, чтобы вам был причинен вред. Их проинструктировали соответствующим образом.

Кристофер вспомнил его слова, сказанные в Калимпонге: «Вы священны; не заставляйте меня дотрагиваться до вас».

– А как насчет вас? – спросил он.

– Я здесь для того, чтобы убедиться, что они выполняют полученные указания.

– Когда я увижу Уильяма?

Монах покачал головой.

– Это решать не мне, – ответил он.

– Хотя бы скажите мне, что он в безопасности!

– Да, он в безопасности. Точнее, он был в безопасности, когда я последний раз видел его. Милостью повелителя Ченрези, он все еще в безопасности.

– Где он? – резко спросил Кристофер. – Куда вы ведете меня? Мы идем в Дорже-Ла?

Монах протянул голую руку и коснулся щеки Кристофера.

– Вы словно ребенок, – произнес он. – Ребенок, который не может заснуть.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Разве? – бросил монах и встал.

И ушел в темноту, тихую и напряженную, ждущую рассвет.

* * *

Их путешествие длилось шесть дней. Кристофер пытался определить, где они находятся, но бесполезно. Конечно, ориентиров хватало – вдали высились пики Каченджанга, Чомбу, Панхунри и Чомолхари, то появлявшиеся в поле зрения, то исчезавшие из виду, когда их закрывали более низкие, но и более близкие глыбы скал и льда. Но по мере продвижения вперед становилось все тяжелее узнать даже прежде знакомые ему пики. Кристофер никогда не видел их под таким углом, и большую часть пути пытался отличить один пик от другого на основании высоты и географического положения.

Словно пытаясь совсем запутать его, горы, казалось, начали играть в какие-то сумасшедшие игры и маскироваться. То один пик надевал на себя корону из облаков, то другой окутывался туманом, пока третий обрушивал на себя лавину снега, быстро менявшую его очертания. Свет и тени по очереди танцевали везде, куда могли добраться: на скалах и в лощинах. То, что сейчас казалось долиной, через мгновение превращалось в ледник; плоская скала внезапно оказывалась заостренным гребнем; яркое заснеженное поле неожиданно покрывалось глубокой тенью. Ничто не было постоянным, и Кристофер, отчаявшись, отказался от попытки понять, какой дорогой они идут, или запомнить ее на тот случай, если придется самому идти обратно. Один или два раза, когда дорога раздваивалась, даже монахи останавливались и совещались, каким путем им идти.

К вечеру шестого дня Кристофер увидел, что они приближаются к широкому проходу. Воздух был разреженным до предела, и он с трудом дышал. Как он заметил, нелегко приходилось даже монахам. Они остановились на отдых, совсем немного не дойдя до прохода.

– Наше путешествие скоро закончится, – прошептал лама Кристоферу. – Вот наш пункт назначения.

Он показал вверх в направлении прохода. Меркнущий солнечный свет золотил края изогнутого горного хребта. Сверху сквозь проход легко спланировала птица, бородач-ягнятник, а затем снова взмыла вверх, и крылья ее на какое-то мгновение сверкнули, поймав солнечный луч. Вдали, на вершине перевала, куда не проникало солнце, лениво двигалась пелена тумана.

– Я ничего не вижу, – заметил Кристофер.

– Посмотрите пристальнее, – посоветовал лама. – Наверху, слева от того места, где начинается туман. – И он снова показал, в каком направлении нужно смотреть.

Кристофер увидел, как что-то развевается на ветру. Через несколько мгновений он понял, что это тарчо, традиционный шест, к которому по всей длине крепится хлопковое полотнище со словами молитв и изображением крылатого коня. Шест означал, что где-то поблизости есть люди – маленькая деревушка или жилище отшельника.

Внезапно, словно обнаружение Кристофером флага послужило сигналом, вся долина завибрировала от громкого звука. Откуда-то сверху донеслись глубокие звуки храмового молитвенного рога. Это не был обычный рог, это был гигантский дангчен. Низкий и глубокий голос огромного рога проник в каждый уголок прохода и расположенной ниже долины. Его рев, раздавшийся посреди гробовой тишины и полного одиночества, наполнил Кристофера чувством, похожим на страх. Повсюду загремело эхо, и Кристофер почувствовал, как бегут мурашки по его коже.

И вдруг так же внезапно звук прекратился. Эхо умерло, и все затопила нахлынувшая тишина.

Они начали карабкаться к проходу. Подъем был крутым и коварным. Широкие участки льда вынудили их преодолеть часть пути ползком. Снизу казалось, что до перевала рукой подать, но сейчас он словно дразнил их, удаляясь все дальше по мере того, как они приближались к нему. Это была оптическая иллюзия, вызванная причудливой игрой теней и лучей заходящего солнца.

Наконец они достигли вершины и подошли к входу в ущелье.

– Лха-гял-ло! Лха-гял-ло!– громко закричали монахи.

Кристофер впервые видел, что они способны на нечто сродни эмоции. Царонг Ринпоче близко подошел к Кристоферу и крепко схватил его за руку. В глазах его читалось крайнее возбуждение. Остальная часть лица была скрыта шарфом.

– Посмотрите вверх, – резко прошептал он, и шепот прозвучал неестественно громко в морозном воздухе.

Кристофер последовал его совету. Сначала он не заметил ничего выдающегося: обычная скала, поднимающаяся вверх и скрывающаяся за завесой кружащегося тумана. Казалось, туман заполнял все, что лежало перед ними, поднимаясь стеной до замерзших облаков. Со всех сторон их окружали лед и туман, образуя подобие мягко качавшей их колыбели.

– Там ничего нет, – пробормотал Кристофер. – Камни и туман. И все.

Внезапно снова взревела труба, и на сей раз источник звука был ближе. Намного ближе. Глубокий пульсирующий звук пронизывал мглу, словно сирена в море. Но куда бы ни взглянул Кристофер, перед глазами его были лишь скалы, покрытые льдом, кружащимся туманом и низкими облаками.

– Подождите, – прошептал Царонг Ринпоче. – Скоро вы все увидите.

Двое других монахов вращали молитвенные колеса, добавляя металлическое жужжание к вибрациям невидимой трубы, ревевшей из-за пелены тумана.

И вдруг каким-то чудесным образом, словно рев трубы заставил небеса совершить это чудо, туман частично расступился, открывая взорам золотую крышу и террасу внизу, на которой неподвижно застыла фигура в оранжевом одеянии, освещенная умирающим солнцем. Этот человек дул в огромный рог, установленный на деревянных подставках. Косые лучи солнца упали на рог, словно охватив его огнем. Затем снова наступила внезапная тишина, и в этой тишине до него донесся слабый звук голосов, нараспев читающих молитвы, напоминающий шорох волн, падающих на усыпанный галькой берег. Человек на террасе поклонился и растворился в тумане.