Текст книги "Песнь Кали"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Я ждал, прислушивался. Потоки воздуха обдували лицо. Я не решился зажечь еще одну спичку – а вдруг кто-то поджидал меня в большем помещении снаружи? На фоне собственного неровного дыхания я слышал тихий, шелестящий звук. Вздохи великана. Или реки.
Проверяя пол впереди себя ногой, я проскользнул через тяжелую ткань и выбрался в огромное открытое пространство. Я ничего не видел, но чувствовал, что оно именно огромное. Воздух здесь казался более прохладным и перемещался беспорядочными потоками, донося до меня аромат ладана и чего-то более крепкого, насыщенного и густого, как запах пролежавших неделю отбросов.
Я передвигался маленькими шажками, осторожно водя перед собой правой рукой, и старался не вспоминать образы, которые все равно лезли в голову. Пройдя двадцать пять шагов, я ни на что не наткнулся. Капалики могли вернуться в любую секунду. Они и сейчас могли находиться здесь. Я побежал. Я несся в темноте без оглядки, широко открыв рот, прижимая к груди левую руку.
Что-то ударило меня по голове. Перед глазами расплылись разноцветные круги, и я упал, ударился о камень, снова упал. Приземлился я на левую руку и завопил от боли и сотрясения. Книжечка со спичками выскользнула из пальцев. Я встал на колени и начал отчаянно шарить по полу, не обращая внимания на боль, ожидая в любой момент второго удара.
Правая рука нащупала картонный квадратик. Меня так трясло, что первую спичку я зажег только с третьей попытки. Я посмотрел вверх.
Я стоял на коленях у основания статуи Кали. Оказалось, что я ударился головой о ее нижнюю, опущенную, руку. Я моргнул, потому что в глаз с правой брови стекла струйка крови.
Я поднялся, несмотря на страшное головокружение, ибо не мог стоять на коленях перед этим созданием.
– Ты меня слышишь, сука? – громко обратился я к темному каменному лицу в четырех футах надо мной.– Я не стою перед тобой на коленях. Ты слышишь меня?
Пустые глаза даже не смотрели в мою сторону. Зубы и язык словно сошли с ужасных картинок из детских комиксов.
– Сука,– сказал я, и спичка догорела.
Я побрел с невысокого помоста – подальше от идола, в черную пустоту. Через десять шагов я остановился. Теперь нет смысла обшаривать темноту. Времени было в обрез. Я зажег спичку и держал ее, пока не вытащил квитанцию. Мой маленький факел высветил круг радиусом метров в пять, когда я поднял его над собой, чтобы поискать дверь или окно. И тут я застыл…
Очнулся я, лишь когда горящая бумага обожгла пальцы.
Статуя исчезла.
Пьедестал и помост, где она стояла, были пустыми. Что-то скреблось и царапалось за пределами угасающего света. Слева наблюдалось какое-то движение… Я уронил горящую бумагу, и темнота вернулась.
Я зажег следующую спичку. Ее хилый огонек еле освещал меня. Я вытащил записную книжку из кармана рубашки, вырвал несколько листков зубами и поменял руки. Спичка догорела. Не далее чем метрах в трех от меня послышался какой-то звук.
Еще одна спичка. Я выплюнул смятые листочки, опустился на колени и поднес к ним язычок пламени, прежде чем угас голубоватый огонек. От маленького костра распространился свет.
Существо застыло на середине движения, скрючившись на шести конечностях, словно громадный безволосый паук, но пальцы на этих конечностях шевелились и извивались. Лицо на изогнутой шее было обращено в мою сторону. Груди свисали, будто яичники на брюхе у насекомого.
Ты не настоящая!
Кали разомкнула губы и зашипела на меня. Рот у нее широко открылся. Алый язык выполз наружу на пять дюймов, на десять… он раскатывался, как красный тающий воск, пока не коснулся пола, где кончик его завернулся, будто змея в охотничьей стойке, и стремительно заскользил по каменному полу ко мне.
Тогда я закричал и бросил в огонь остатки записной книжки Потом поднял горящую картонку и шагнул навстречу шипящему кошмару.
Язык метнулся наискось, чуть не зацепив мою ногу, и чудовище попятилось назад на шести согнутых конечностях, пока не исчезло в темноте за пределами неверного света. Записная книжка уже жгла мне пальцы. Я отшвырнул догорающий факел в направлении скребущих звуков, повернулся и побежал в другую сторону.
Я бежал во всю мочь, ничего не видя, ничего не ощущая, прижав руки к туловищу, и если бы не зажег еще одну спичку на бегу, я врезался бы головой прямо в стену. Но я все равно налетел на нее и вскрикнул, когда спичка погасла. Я развернулся, одновременно чиркая другой спичкой. Справа от меня холодно светились глаза. Слышался звук, напоминавший кошачье рыгание.
Я прижался спиной к деревянной стене. Если бы там была какая-нибудь занавеска, хоть что-нибудь легковоспламеняющееся, я бы устроил поджог. Лучше сгинуть в ослепительном пламени горящего здания, чем дрожать в темноте наедине с этим.
Я скользил по стене влево, зажигая спичку за спичкой, пока не осталось лишь несколько штук. Глаза больше не показывались. Покалеченной рукой я нащупывал доски, щепки, гвозди, но только не дверь и не окно. Скребущие звуки слышались отовсюду, хрящи царапали по камню и дереву. Головокружение усилилось, я еле держался на ногах.
Должен же здесь быть выход!
Я остановился, поднял вверх согнувшуюся спичку, сделал вдох и зажег все оставшиеся. Короткая, яркая вспышка высветила в трех футах у меня над головой очертания окна. Стекла уцелели, но были замазаны черным. Умирающее пламя опалило мои пальцы. Свет погас.
Бросив догорающую картонку, я присел и прыгнул. Оконная рама была утоплена, и пальцами я нащупал ручку. Ногами я засучил по гладкой стене, пытаясь найти опору. Каким-то образом мне удалось опереться локтем об узкий подоконник, коснувшись щекой затемненного квадратика стекла. Я старался удержать равновесие, руки мои неодолимо тряслись, и я готовился разбить предплечьем закрашенное стекло.
Что-то схватило меня за ноги. Невольно перенеся вес на сломанный палец, я непроизвольно дернулся, откинулся назад, потеряв ненадежное равновесие, соскользнул по стене и растянулся на твердом полу.
Темнота была абсолютной.
Я поднялся на колени и тут ощутил рядом чье-то присутствие.
Четыре руки сомкнулись на мне.
Четыре руки грубо подняли меня и понесли.
«Душа не отлетает сразу же после смерти, но, скорее, следит за развитием событий примерно так же, как мог бы смотреть посторонний наблюдатель».
Слышались отдаленные голоса. По векам ударил свет и пропал. Холодные дождевые капли падали мне на лицо и руки.
Дождь?
Снова голоса, на этот раз спорившие на повышенных тонах. Где-то затарахтел двигатель машины, забарабанили выхлопные газы. Под колесами захрустела щебенка. Я ощущал боль во лбу, нестерпимо ныла левая рука, а нос страшно чесался.
Смерть не может быть такой.
Четырехцилиндровый двигатель очень сильно шумел. Я попытался осмотреться, но обнаружил, что правый глаз не открывается. Он был наглухо запечатан запекшейся кровью из рассеченной брови.
Рука идола.
Слегка приоткрыв левый глаз, я увидел, что меня поддерживают – почти тащат – коренастый в хаки и еще один капалика. Несколько других, в том числе и лысый, оживленно переговаривались под дождем.
Можешь снова заснуть.
Нет!
Дождь, боль в руке и невыносимый зуд не дали мне снова скатиться по темному склону в беспамятство. Один из поддерживавших повернулся ко мне, и я быстро закрыл глаз, но перед этим успел заметить зеленый фургон с помятой дверцей со стороны водителя и выбитым задним стеклом Меня охватило болезненное чувство узнавания.
Мужчины продолжали спорить, срываясь на визг. Я слушал, словно вдруг стал понимать бенгали. Я не сомневался, что они обсуждают, куда деть мое тело после того, как будут выполнены распоряжения лысого относительно меня.
В конце концов человек в хаки что-то пробурчал и вместе с другим капаликой потащил меня к фургону. Мои ноги волочились по гравию. Они бросили меня в практически лишенное воздуха пространство кузова. Головой я стукнулся сначала о борт грузовика, а затем – о металлический пол. Я осмелился на мгновение приоткрыть глаз, и этого было достаточно, чтобы увидеть, как коренастый и другой капалика забираются в машину сзади, а еще один запрыгивает слева, на место пассажира. Водитель повернулся и о чем-то спросил. Коренастый резко ткнул меня в бок. У меня перехватило дыхание, но я не шелохнулся. Капалика рассмеялся и сказал что-то, начинавшееся со слова «нэй».
Твой долг растет, жирная свинья.
Злость помогла. Ее обжигающее пламя очистило рассудок и разогнало наполнявший меня туман страха. И все же, когда фургон тронулся и сквозь металл до моего слуха донесся хруст щебенки, я совершенно не знал, что делать. Подобные эпизоды я видел в бесчисленных фильмах – там герой после жестокой схватки одолевал своих похитителей.
Я не мог драться с ними.
Я сомневался, смогу ли сесть без посторонней помощи. И причиной моей слабости было не только то зелье, что они подмешали в чай. Меня уже покалечили. Я не хотел, чтобы они нанесли мне еще какие-нибудь увечья. Мое единственное оружие – продолжать симулировать бессознательное состояние и молиться, чтобы это позволило выиграть еще несколько минут, прежде чем они возобновят свои издевательства.
Он сломал мне палец! Я еще ни разу ничего не ломал. Даже в детстве. И даже испытывал некоторую гордость по этому поводу, как и за отличную посещаемость в школе. И вот этот потный мерзавец сломал мне палец, приложив не больше усилий, чем требуется для того, чтобы повернуть ручку телевизора. Именно полное равнодушие, с каким это было сделано, убедило меня, что бандиты не собираются просто высадить меня где-либо и позволить самостоятельно добраться до гостиницы.
«Любое насилие – это попытка осуществить власть».
Я не стал умолять их отпустить меня, ибо меня удерживал сильнейший страх. Меня сковывала туманная неопределенность их дальнейших действий. Но где-то в сумятице путаных мыслей таилось осознание того, что, пока их гнев сосредоточен на мне, Амриту и Викторию оставят в покое. Поэтому я молчал и ничего не предпринимал – просто валялся в горячей темноте, вдыхал запах сухого дерьма и старой блевотины, слушал оживленную болтовню и сморкания четырех капаликов и благословлял каждую драгоценную секунду, проходившую без дополнительной боли.
Фургон разогнался и уже на приличной скорости выскочил на мощеный участок улицы. Несколько раз грохот выхлопных газов отдавался эхом, словно мы проезжали между зданиями. Иногда я слышал рев грузовиков, а один раз даже удалось украдкой увидеть пробегающие по внутренним стенкам фургона прямоугольники света от фар встречной машины. Секунду спустя капалика в хаки тихо, насмешливо сказал мне что-то по-бенгальски. Сердце у меня начало колотиться.
Потом мы остановились. Тормоза взвизгнули, и другой капалика в кузове, которого швырнуло вперед, сердито закричал. Наш водитель проорал в ответ какое-то ругательство и несколько раз резко хлопнул по кнопке сигнала. Снаружи в ответ донесся крик. Послышался удар кнута, за которым последовал сердитый рев быка. Ругаясь на чем свет стоит, водитель налег на клаксон.
Через минуту я услышал, как открываются передние двери фургона, и водитель вместе с сидевшим впереди капаликой выскочили из машины, костеря некое препятствие на дороге. Третий капалика протиснулся вперед, тоже выбрался наружу и присоединился к невидимой перебранке. Теперь в фургоне со мной оставался лишь коренастый в хаки. Это мой шанс!
Я понимал, что должен действовать, но этого было недостаточно, чтобы заставить меня даже пошевелиться. Я знал, что мне нужно метнуться к открытой двери и наброситься на сидевшего на корточках рядом со мной человека. Нужно хоть что-нибудь делать. Но, хотя я ни на миг не сомневался, что это мой последний шанс добиться внезапности, последняя возможность бежать, я никак не мог воплотить свои мысли в поступки. Мне казалось, что, только лежа здесь, я гарантирую себе еще несколько минут без побоев. Без новой боли. Без смерти.
Вдруг задняя дверь с грохотом распахнулась. Коренастый получил мощный толчок в бок и завалился на пол. Чья-то рука схватила меня за локоть и грубо подняла в сидячее положение. Мои ноги вывалились наружу, я зажмурился от боли, и корочка запекшейся крови на правом глазу лопнула.
– Пошли! Вставайте! Быстро!
Голос принадлежал Кришне. Это и был Кришна собственной персоной – с растрепанными волосами, с острыми зубами, оскаленными в веселой, маниакальной ухмылке. И именно худая правая рука Кришны заставила меня выпрямиться и поддержала, когда я чуть не грохнулся лицом вперед.
– Нахин! – заорал капалика и выпрыгнул из фургончика. Он был раза в два шире Кришны, и лицо его перекосилось от ярости.– Муте!
Жестом регулировщика, останавливающего поток машин, Кришна выбросил вверх выпрямленную левую руку. Твердое, как кирпич, основание ладони пошло навстречу лицу приближающегося капалики. Нос коренастого сплющился, как раздавленный банан. Он вскрикнул и, отброшенный назад, врезался головой в заднюю дверцу фургона, рухнул на колени и стал заваливаться вперед. Так и поддерживая меня правой рукой, Кришна стремительно поднял левую ногу по крутой траектории, закончившейся, когда его голень столкнулась с горлом коренастого в районе кадыка.
Раздался звук, похожий на треск лопнувшей пластмассы, и крик капалики резко оборвался.
– Пошли! Быстрее!
Кришна поволок меня за собой, рывками заставляя держаться прямо, едва я начинал заваливаться набок. Я ковылял со всей возможной быстротой, пытаясь обрести равновесие, однако ног своих совершенно не ощущал. Я оглянулся через плечо на поверженного капалику, на фургон с распахнутыми словно крылья дверцами, на запряженную быками повозку, перегородившую перекресток и узкую улочку. Рядом с повозкой стояли, застыв на месте, трое капаликов. Несколько секунд они ошарашенно смотрели нам вслед, а потом бросились в погоню, что-то крича и жестикулируя. У одного из них в руке уже виднелось нечто напоминающее длинный нож. Быки вместе со скрипучей повозкой исчезли в темноте.
– Бежим! – закричал Кришна.
Он так резко потянул меня за собой, что треснула рубашка. Размахивая руками, я полетел головой вперед и чуть не упал, но Кришна успел ухватиться за разорванную ткань и дернул меня вверх.
Мы побежали налево, в совершенно темный переулок, потом снова повернули налево, в залитый светом фонарей двор. Когда мы вошли в открытую дверь, на нас изумленно уставилась какая-то старуха. Кришна отвел в сторону занавеску из бус, и мы побежали к заднему ходу, перепрыгивая через фигуры спящих людей, лежавших на полу темной комнаты.
Когда мы выскочили в очередной двор, позади нас послышались крики и вопли. Как только мы нырнули еще в один узкий проход между зданиями, в темном дверном проеме появились трое капаликов. Отбросов здесь было по щиколотку, и нам пришлось бежать, оскальзываясь, подпрыгивая и разбрызгивая жижу. Даже тут сидели на корточках завернувшиеся в простыни молчаливые фигуры. Они сбились в кучу, пытаясь укрыться от воды, все еще стекавшей с крыши и скапливавшейся в углублениях почвы. Кришна буквально перепрыгнул через костлявые колени скрюченной фигуры, больше напоминавшей труп, чем живого человека.
Я не мог угнаться за Кришной и, когда мы пробежали два пролета деревянной лестницы, упал на колени прямо на неосвещенной площадке, хватая ртом воздух. Во дворе внизу перекрикивались капалики.
Кришна втолкнул меня в распахнутую дверь. В комнате сидели на корточках с десяток людей. Одни устроились у открытого огня, другие прислонились спинами к потрескавшимся доскам стены. В центре помещения обвалилась часть потолка, и на образовавшейся куче штукатурки и камня они и разожгли свой костер. По стенам и просевшему потолку струился дым.
Кришна прошипел короткую фразу, и, как мне показалось, я разобрал слово «Кали». Никто не поднял на нас взгляд – все продолжали смотреть на невысокие языки пламени.
На лестнице послышались шаги. Кто-то закричал. Крепко схватив за локоть, Кришна повел меня в маленькую комнатушку, в которой не было ничего, кроме нескольких бронзовых горшков и статуэтки Ганеши. Открытое окно выходило на узенькую улочку между зданиями.
Кришна шагнул к окну и прыгнул. Я встал на невысокий подоконник и застыл в замешательстве. Между зданиями было не больше пяти футов. До земли, невидимой в темноте, было по крайней мере футов двадцать. Я услышал хлюпающий звук в том месте, куда приземлился Кришна, и больше ничего. Я знал, что не смогу броситься в этот беспросветный провал.
И тут у входа в предыдущую комнату я услышал вопли капаликов. Взвизгнула женщина. Прижав к себе левую руку, я прыгнул.
Отбросов на месте моего приземления было футов на семь-восемь. Я вошел туда по бедра и завалился набок во что-то мягкое и мерзкое. Вдоль стен с писком носились крысы. Я ничего не видел. По мере того как я пытался продвинуться вперед в этом узком пространстве, ноги мои с чавканьем увязали все глубже. Опустившись в податливую, зловонную массу по живот, я начал панически метаться в разные стороны.
– Тс-с-с.
Кришна схватил меня за плечи и придержал, чтобы я не дергался. В тусклом прямоугольнике света наверху возник силуэт мужчины, высунувшегося из окна. Потом он снова скрылся в комнате.
– Быстрее!
Кришна схватил меня за руку, и мы побрели по вонючей канаве. Оттолкнувшись от стены, я попытался плыть сквозь мягкие отбросы. В поисках опоры мы цеплялись друг за друга, но это было все равно что пробираться по пояс в иле.
Вдруг позади нас, из окна, откуда мы только что выпрыгнули, кто-то высунул горящую доску и бросил ее в грязь переулка. Доска разок подскочила, плюхнулась снова, и от нее начали тлеть какие-то засаленные тряпки. Мы с Кришной застыли. Хоть мы и не могли выглядеть иначе, чем пара теней среди окружавших нас груд отбросов, но один из капаликов показал в нашу сторону и что-то крикнул остальным.
Не знаю, прыгнул ли человек с ножом сам или его вытолкнули, но, как бы то ни было, он с криком упал неподалеку от нас. Факел уже начинал угасать среди жидкой грязи и человеческих нечистот, но света от него и горящих тряпок еще хватало, чтобы разглядеть сотни лохматых, извивающихся существ – некоторые размером с кошку,– спасающихся от дыма, переваливающих через кучи отбросов в нашу сторону.
По телу у меня пошли волны отвращения. Я не знал, что такая реакция физически возможна. Кришна прыгнул обратно в ту сторону, откуда мы пришли. Капалика поднимался, как ныряльщик на поверхность бассейна. Он размахивал руками, а в правой у него поблескивала сталь. Огонь уже полностью погас, и Кришна, приближавшийся к капалике, казался всего лишь тенью. Их хрипы были еле слышны на фоне нарастающего пронзительного визга разбегающихся крыс. Жирные, влажные тушки касались моих голых рук… В конце концов меня вырвало, вывернуло наизнанку в зловонную темноту.
Двое капаликов наверху перегнулись из окна, пытаясь что-нибудь разглядеть, но переулок снова погрузился в почти абсолютную тьму. Мне чудилось, что я вижу Кришну и того, другого, передвигающихся неловкими толчками, словно двое неуклюжих танцоров в замедленной съемке. Отлетели искры, когда рука капалики с ножом несколько раз ударилась о кирпичную стену. Потом мне показалось, что я вижу Кришну позади соперника, что он оттягивает его длинные волосы и вдавливает лицом в податливую массу. Я сощурился в темноту и уже решил, что вижу, как Кришна упирается коленом в изгибающуюся спину капалики, заставляя того погружаться все глубже, глубже… но тут Кришна появился рядом и поволок меня за собой, подальше от окна.
Двое капаликов исчезли из тусклого прямоугольника над нами. Наши движения были ужасно медленными, как в кошмарном сне. Как только один из нас увязал, так тут же использовал тело другого в качестве опоры, чтобы выбраться.
Я преодолел уже большую часть переулка. Впереди света не было. И вдруг меня снова затошнило от неожиданной мысли. «А что, если мы ошиблись и идем к какой-нибудь кирпичной стене, в тупик?»
Оказалось, что нет. Еще пять трудных шагов – и переулок резко повернул направо, и слой отбросов уменьшился. Еще пятнадцать шагов – и мы выбрались.
Пошатываясь, мы вышли на мокрую, пустую улицу. Разбегавшиеся в панике крысы касались наших ног, подскакивали, разбрызгивали воду в заполненных канавах. Я огляделся по сторонам, но не увидел ни малейших признаков двух оставшихся капаликов.
– Быстрее, мистер Лузак,– прошипел Кришна.
Мы перебежали улицу, торопливо пересекли тротуар с вывороченными плитами и растворились в густой тени под провисшими металлическими навесами. Мы бежали от лавки к лавке. Иногда в мокрых дверных проемах попадались фигуры спящих, но никто нас не окликнул, никто не пытался нас задержать.
Мы свернули на другую улицу, потом проскочили по короткому переулку и оказались на еще более широкой улице, по которой только что проехал грузовик. Здесь были фонари, а из многочисленных окон лился электрический свет. Над нами на ветру трепыхался красный флаг. До моего слуха доносился шум машин с близлежащих улиц.
Мы остановились на минуту в темном дверном проеме забранной решетками и жалюзи лавки. Мы оба тяжело дышали, согнувшись от боли и изнеможения, но на узком лице Кришны я увидел все то же сияющее, кровожадно-радостное выражение, что и в автобусе в ночь прилета. Он прервал молчание, глубоко вдохнул и выпрямился.
– Теперь я вас покидаю, мистер Лузак,– сказал он.
Я смотрел на него. Сложив пальцы лодочкой, он слегка поклонился и, повернувшись, направился прочь. Его сандалии тихо чмокали по лужам.
– Подождите! – окликнул я его. Он не оглядывался.– Одну минуту. Эй!
Он уже почти скрылся в тени. Я шагнул в бледный круг света от фонаря.
– Остановитесь! Санджай, остановитесь!
Он застыл на месте. Потом повернулся и медленно сделал два шага в мою сторону. Его длинные пальцы, казалось, судорожно подергиваются.
– Что вы сказали, мистер Лузак?
– Санджай,– повторил я, но на этот раз почти шепотом.– Ведь я не ошибаюсь, да?
Он стоял словно некий василиск – со спутанным венцом темных волос, служивших обрамлением страшного взгляда. Потом на лице его появилась улыбка. Она становилась все шире, пока не переросла в нечто худшее, чем акулий оскал. Это была ухмылка голодного вурдалака.
– Я ведь не ошибся, Санджай? – Я замолчал, чтобы перевести дыхание, не зная, что сказать дальше. Но мне нужно было что-то сказать – хоть что-нибудь,– чтобы припугнуть его.– Какую игру вы ведете, Санджай? Что происходит, черт возьми?
Он не шевелился несколько секунд, и я почти ожидал безмолвного броска, тянущихся к моему горлу длинных пальцев. Вместо этого он откинул голову и рассмеялся.
– Да-да,– сказал он.– Есть много игр, мистер Лузак. Эта игра еще не закончена. До свидания, мистер Лузак.
Он повернулся и быстро зашагал в темноту.
