Текст книги "Фазы гравитации"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Вернувшись во двор заброшенной усадьбы, они установили мангал рядом с джипом и стали готовить ужин. Последний луч солнца угас, сразу потянуло ночным холодом. Свет озарял вершины двух вулканических пиков на севере и востоке. Переложив котлеты, поджаренные на раскаленных углях, толстыми слоями лука, друзья соорудили по гамбургеру и жадно принялись за еду, не забывая о пиве.
– А тебе не приходило в голову выкупить землю и восстановить дом? – спросил Бедекер.
Дейв печально покачал головой.
– Слишком много призраков прошлого.
– Тем не менее поселился ты почти рядом.
– Угу.
– Одна моя знакомая верит, что существуют «места силы» и на их поиски стоит потратить жизнь. Как тебе такое?
– Места силы… – задумчиво повторил Дейв. – Вроде магнитных линий миссис Каллахан?
Бедекер молча кивнул, жалея, что ляпнул чушь.
– Что ж, пожалуй, твоя знакомая права. – Дейв вытянул еще банку пива из сумки-холодильника и сбил с нее ледышку. – Только все не так просто. Места такие, конечно, есть, кто спорит, но… Вчера мы о том же самом говорили – ты сам помогаешь им возникать. Надо лишь оказаться в нужное время в нужном месте – и знать об этом.
– А как узнаешь?
– Если будешь мечтать, не думая.
Бедекер задрал ноги на приборную доску и открыл новую банку пива. Дом чернел силуэтом на фоне быстро темнеющего неба.
– Мечтать, не думая… – повторил он, застегивая куртку.
– Вот-вот, – кивнул Дейв. – С дзен-медитацией знаком?
– Нет.
– А я несколько лет занимался. Суть в том, чтобы избавиться от всех мыслей, потому что они мешают видеть. Видишь яснее, когда не смотришь.
– И что, получалось?
– Не-а. Во всяком случае, не у меня. Сидел там, бубнил мантры и все такое прочее, но мысли так и вертелись, обо всем на свете. И на баб постоянно тянуло… Но потом я нашел одну штуку, которая помогала.
– И что же?
– Предполетные тренировки, – усмехнулся Дейв. – Наши бесконечные репетиции на тренажере срабатывали лучше любой медитации.
Бедекер покачал головой.
– Не согласен. Наоборот, когда вся эта свистопляска наконец началась, все было настолько похоже на тренажер, что я толком ничего не почувствовал, работал как автомат по программе.
– Ну да, – кивнул Дейв, дожевывая гамбургер, – точно так же и я думал… но потом понял, что не в этом дело. Фактически мы превратили два дня на Луне в некое священнодействие.
– Как это, священнодействие? – недоуменно переспросил Бедекер и поглубже надвинул кепку.
– Джоан ведь католичка? Помню, вы ходили с ней в Хьюстоне на мессы.
– Да.
– Ну, тогда ты должен понимать, что я имею в виду, хотя в наши дни они уже не те, что прежде, когда я ходил с матерью. Латынь сильно помогала.
– Чему помогала?
– Ритуалу, – пояснил Дейв. – Так же, как тренировки в нашем полете на Луну. Чем больше ритуала, тем меньше лишних мыслей. Помнишь, что Базз Олдрин устроил после посадки «Аполлона-11», как только представилась возможность?
– Ну да, принял причастие, – кивнул Бедекер. – Захватил с личными вещами хлеб и вино. Он же этот, как его… пресвитерианин?
– Да какая разница! Только и он не понимал, что наш полет – сам по себе ритуал, священнодействие.
– Да ладно тебе… – Однако в глубине души Бедекер чувствовал, что Дейв прав.
– Я видел фотографию, где вы с Джоан и Скоттом. Которую ты оставил возле сейсмической аппаратуры.
Бедекер молчал, вспоминая, как стоял на коленях в лунной пыли под гнетом жесткого неуклюжего скафандра и впитывал благословение ослепительного солнечного света.
– Я сам оставил на Луне старую отцовскую пряжку от ремня, – продолжал Дейв, – рядом с лазерными зеркалами.
– Правда? – удивился Бедекер. – Когда же ты успел?
– Во время первого выхода, пока ты готовил луноход к поездке в каньон… и вообще, я сильно удивлюсь, если хоть один из дюжины наших, побывавших там, не сделал ничего подобного.
– Мне это не приходило в голову.
– Все остальное – лишь подготовка, расчистка пути от помех. Даже места силы бесполезны, если ты не готов принести туда что-то. Я не имею в виду предметы, которые мы везли, сами по себе они имеют такое же отношение к настоящему священнодействию, как ломоть хлеба – к святым дарам причастия. Если ты ушел оттуда тем же человеком, что и был, значит, это не настоящее место силы.
– В том-то и проблема, – кивнул Бедекер. – Ничего не изменилось.
Дейв рассмеялся, сжав плечо друга под толстой курткой.
– Ты серьезно, Ричард? – тихо произнес он. – Неужели не помнишь, кем ты был, и не чувствуешь, каким стал?
Бедекер покачал головой. Дейв соскочил с сиденья, загасил последние угольки, тщательно забросал их песком и убрал мангал в машину. Потом обошел джип кругом.
– Пересаживайся, ты поведешь, я что-то перебрал.
Бедекер, который за весь вечер не отстал ни на банку, послушно перелез на водительское сиденье. Освещая фарами заросли кустарника и виргинской сосны, они медленно катили назад. Звезды исчезли за облаками, а полной луне предстояло взойти еще не скоро.
– Тому Гэвину никогда этого не понять, – продолжал Дейв беседу. – Бедняга так зациклился на поисках священного смысла, что никогда его не найдет. Я слышал, как он вещал по телевизору, что заново родился на лунной орбите. Фигня. Талдычит и талдычит, хотя ни хрена не понимает, что значит родиться заново. Ты – другое дело, Ричард. Я сам это наблюдал.
Бедекер снова задумчиво покачал головой.
– Нет, – сказал он, – ничего я не почувствовал… Вообще не понимаю, о чем ты.
– А ты думаешь, новорожденный что-то понимает? Он просто начинает жить, решает свои мелкие жизненные проблемы и ни о чем особенно не думает. Осознание приходит потом – если приходит вообще.
Каньон закончился, узкая дорога пересекала каменистый гребень и дальше спускалась к серпантину. Бедекер включил первую передачу и старался ехать как можно медленнее. Опьянения он не чувствовал, но на границах освещенного фарами круга то и дело мерещились гремучие змеи.
– Родиться заново – не значит чего-то достигнуть, – продолжал Дейв. – Tы просто готов к началу пути, паломничеству к новым местам силы, готов помогать тем, кого любишь, не завязнуть в тине и не уйти на дно… Притормози-ка тут… – Он перегнулся через борт, и его вытошнило. Вытер рот, прополоскал водой из старой фляги, потом устало откинулся на спинку сиденья, надвинув кепку на самые глаза. – На сем заканчивается евангелие от святого Дэвида. Поехали.
На вершине гребня перед спуском по серпантину в последний каньон Бедекер снова притормозил, чтобы осмотреться. В двух милях внизу сквозь темные деревья проглядывали редкие огоньки Лоунрока.
– Мигни фарами разок-другой, – попросил Дейв. – Ага, отлично.
– Думаешь, миссис Каллахан поверит, что у летающих блюдец есть фары?
Не поднимая кепки, Дейв пожал плечами.
– Может, это у них вылазка на поверхность. – Бедекер молча ухмыльнулся в ответ, сражаясь с рычагом передач. – Потише, приятель… А что скажешь про мою книжку?
– «Фронтиры»? Мне понравилось.
– Думаешь, стоит продолжать?
– Без вопросов.
– Вот и славненько… Поможешь мне?
– С какой это стати? У тебя и так отлично получается.
– Ни фига подобного. Главы про людей никак не идут. Даже если в перерывах между заседаниями Конгресса и удастся выкроить время на поездки и беседы, что вряд ли, все равно самому не получится.
– Про того русского, Беляева, написано здорово, – заметил Бедекер.
– Это я собрал, когда был у них по программе «Союз – Аполлон», больше десяти лет прошло. Самое важное в книге – истории четырех американцев, что с ними стало. И мне не нужна блевотина в стиле «Ридерс дайджест»: «Выйдя в отставку, подполковник Брик Мастерсон сделал успешную карьеру, торгуя пивом в Остине и устраивая поединки лесбиянок в грязи…» Нет, Ричард, меня интересует, что чувствуют эти парни теперь. Мне надо знать то, что они не расскажут женам в постели, когда одолевает бессонница. Я хочу забраться к ним в самое нутро и понять… а ведь мы ребята по жизни молчаливые, из нас трудно слово вытянуть. Вот и поезжай к ним со своим эпистемологическим проктоскопом… черт, хорошо сказал – а говоришь, пьяный. Короче, побеседуй с ними и вытяни все, что нам надо знать о нас самих, ладно, Ричард?
– Ну, мне кажется… – начал Бедекер.
– Заткнись, пожалуйста… И подумай об этом серьезно, прошу. Дашь знать, когда… после того, как младенец родится. Мы тогда приедем в Лоунрок на пару недель, вот и подумай пока. Это приказ, Бедекер.
– Есть, сэр.
– Черт! Ты переехал змею, и это была даже не гремучка.
* * *
Бедекер лежит на диване в кабинете Дейва и вспоминает. Угловатые пятна света от машин под окнами пробегают по книжным полкам. Дейв тогда сказал, что никогда в жизни не был счастливее. Был ли такой момент в жизни у него самого? Он перебирает воспоминания одно за другим: детские радости, первые годы с Джоан, рождение сына… но как бы важны они ни были, на роль самого-самого все-таки не годятся. Разве что одно, которое не отступает уже долгие годы и утешает в минуты одиночества и тоски, словно старая потертая фотография, которую всегда носишь в кармане.
Совсем небольшой эпизод, несколько мгновений. Он летел домой в Хьюстон с мыса Канаверал, шли последние месяцы тренировок. Один в своем «Т-38», совсем как Дейв неделю назад, – и вдруг решил пролететь над районом, где жил. В памяти навсегда запечатлелся тот чудесный момент: жена с семилетним сыном вышли на улицу как раз вовремя, и Бедекер с высоты восьми сотен футов и на скорости пятьсот миль в час смог их ясно разглядеть. Солнечный свет ослепительно сверкнул на плексигласовом фонаре кабины «Т-38», когда Бедекер заставил самолет победно качнуть крыльями, восславляя небо, этот счастливый день, предстоящий полет на Луну и свою любовь к двум маленьким фигуркам далеко внизу.
В глубине дома кто-то громко кашляет, и Бедекер вскидывается, привыкнув за долгие годы прислушиваться по ночам к астматическому дыханию сына. Глядит, как прямоугольник света движется по книжным корешкам, и старается успокоиться…
Наконец засыпает. И видит сон.
Снова тот же, один из двух-трех, которые, по существу, не сны, а воспоминание, преследующее Бедекера уже десятилетия. Проснувшись в холодном поту, задыхаясь и судорожно сжимая диванный подлокотник, Ричард осознает, что это был тот самый сон. Садится в постели, чувствуя, как пот медленно высыхает на лице и спине, и понимает, что на этот раз сон изменился.
До сих пор было одно и то же. Август 1962-го, взлет с аэродрома Уайтинг-Филд поблизости от Пенсаколы, штат Флорида. Одуряющая жара, влажно и душно до невозможности, и лишь в кабине «Старфайтера» он с облегчением глотнул прохладного кислорода. Полет не испытательный, в этом «F-104» нечего больше испытывать, хромированную железяку просто надо переправить назад на резервную базу ВВС Хоумстед к югу от Майами. Бедекер две недели порхал по всей стране, катая по заданию НАСА больших шишек из армии и флота, интересующихся новой сверхзвуковой моделью. Последний, адмирал в отставке, едва влезший в летный комбинезон и с трудом поместившийся на заднем сиденье, после посадки в Пенсаколе отечески похлопал Бедекера по спине и провозгласил: «Абсолютно первоклассная машина!» Как и большинство пилотов, летавших на «F-104», Бедекер не мог искренне согласиться с адмиралом. Самолет впечатлял своей мощью и использовался на базе Эдвардс как тренажер для полетов на гиперзвуковом ракетоплане «X-15», который Бедекер осваивал тем же летом, но первоклассной летающей машиной называться никак не мог. Двигатель с катапультируемым сиденьем – теперь двумя, – да пара коротких крыльев, дающих не больше подъемной силы, чем оперение стрелы.
Сидя в кабине в тот убийственно жаркий августовский день, Бедекер радуется, что турне окончено. Десятиминутный полет в одиночку до Хоумстеда, а потом назад в Калифорнию, на транспортном «C-130». Тем, кому выпадет пилотировать «F-104» регулярно, не позавидуешь.
Раскаленный воздух поднимается волнами, искажая взлетную полосу и мангровые заросли на дальнем ее конце. Бедекер выруливает на старт, запрашивает разрешение на взлет и включает тормоза, пока двигатели набирают полную мощность. Он чувствует, что все в норме, еще даже не прочитав показания приборов. Машина рвется с механического поводка, словно бешеный скакун, напирающий на стартовые ворота ипподрома.
Новый доклад диспетчеру, тормоза отпущены. Самолет резко подается вперед, пилота вдавливает в спинку кресла. Линии разметки впереди сливаются в сплошную полосу. Однако хромированный монстр слишком неуклюж и не сразу отрывается от земли. Наконец Бедекер поднимает нос самолета к невидимой отметке на двадцать градусов выше верхушек деревьев, убирает шасси и включает форсаж.
После этого все происходит практически одновременно. Мощность падает почти до одной десятой, приборная доска мерцает красным, и Бедекер знает, даже не глядя, что фланцы форсажной камеры лопнули, и реактивная струя бесполезно выплескивается в стороны ослепительным фонтаном. Датчик срыва истошно верещит. Бедекер инстинктивно бросает нос вниз, тут же понимает, что высота недостаточна и дергает штурвал на себя – поздно! – и вот уже первые ветви трещат под брюхом обреченного монстра. Бедекер съеживается на сиденье, тянет за кольцо – крыша кабины взлетает вверх, бесшумно левитируя в воздухе… Готовится ждать долгие 1,75 секунды, пока сработает заряд катапульты и кресло с пилотом подскочит следом. Слишком поздно – кусок хвоста бьет в летящее кресло снизу, бьет подло, заставляя его кувыркаться, – и Бедекера выбрасывает вниз головой, с переломанными ногами. Затем открывается основной парашют – чудовищный рывок, переворот, ноги болтаются в небе, как у ребенка, слишком раскачавшегося на качелях. Левое плечо сломано от удара, правое от рывка. Перевернутый ярко-оранжевый зонтик хлопает в воздухе, пытаясь закрыться и сбросить пилота в огненный ад внизу, но чудом выдерживает, и Бедекер совершает еще один полный оборот на стропах, едва не задевая ногами обломанные концы ветвей и языки горящего авиационного топлива. Легкие чуть не лопаются от ядовитых раскаленных паров и дыма. Две бесконечные секунды он парит, словно турист на параплане за катером, только внизу не вода, а тысячи ям-ловушек с заостренными кольями, в которые мгновенно превратился лес, а языки пламени со всех сторон лижут комбинезон, стропы парашюта и беспомощно растопыренные ноги, онемевшие от невыносимой боли. Еще немного, и он свалится в это пылающее месиво, жаждущее переломать его оставшиеся кости, содрать лопающуюся от жара кожу и сожрать плоть…
Бедекер просыпается.
Все как всегда. Руки отчаянно цепляются за стропы парашюта, которые оказываются спинкой дивана. Холодный пот льет ручьями. Память перебирает все детали происшедшего – то, что он пытался и не мог вспомнить и в переполненные болью часы после крушения, и почти за три месяца лечения в госпиталях, и даже три года после того августовского дня… пока впервые не увидел этот сон и очнулся, как сейчас, в поту, задыхаясь, вспоминая то, что помнить не хотелось.
Как всегда… но не совсем. Сон изменился. Бедекер спускает ноги на пол, подпирает голову дрожащими руками и пытается понять разницу.
Вот оно.
Приборная доска вспыхивает красным, датчик срыва двигателя панически верещит. Самолет валится пузом на верхушки деревьев, гравитация не дает сбоев, она тянет вниз, на самое дно. Бедекер дергает штурвал, упираясь себе в живот, корчится на сиденье и дергает за кольцо, зная, что времени уже не осталось: обломки ветвей взлетают вместе с отстреленным фонарем кабины. Однако привычная схема спасения действует. Неспешно, словно нехотя, как старинный лифт, кресло поднимается из гроба распадающегося фюзеляжа. Смотровой щиток гермошлема оказывается над приборами, на уровне зеркала, отражая и отражаясь. Еще выше… и тут Бедекер видит то, о чем забыл, что упустил из виду в гонке борьбы за выживание – всегда знал и помнил, но под влиянием инстинкта самосохранения забыл. На заднем сиденье он видит Скотта, которого взял покататься. Семилетний, c короткой стрижкой, в фирменной голубой футболке Космического центра, мальчик смотрит без страха, в глазах его вера и надежда, что отец справится. Еще выше, выше, Бедекер уже в воздухе, в безопасности, которая хуже любой смерти! В ужасе он выкрикивает имя сына и летит, летит, медленно опускаясь в бушующие волны пламени…
Он встает с дивана, подходит к окну, прижимает разгоряченный лоб к прохладному стеклу с потеками дождя снаружи. С удивлением чувствует слезы на щеках.
В этот предутренний час, стоя у окна, прижавшись лицом к стеклу, он точно знает, почему погиб Дейв.
Бедекер выезжает до рассвета, чтобы успеть в Такому к 7.30 утра. Не все члены комиссии этому рады, но в 8.15 он сидит и слушает всех шестерых по очереди. Затем кратко говорит сам, а в 9.00 едет на юго-восток, въезжая в штат Орегон чуть выше Далласа. День выдался серый и холодный, в воздухе пахнет снегом, и, как Бедекер ни вглядывается в речные утесы на северном берегу, очертаний Стоунхенджа различить не удается.
Чуть позже часа пополудни он смотрит на Лоунрок с вершины западного холма. На крутом склоне белеют пятна снега, и прокатную «Тойоту» приходится сдерживать на второй передаче. Город совсем опустел, на главной улице – никого. Трейлер Солли заперт на зиму, окна школы миссис Каллахан завешены плотными шторами, снег в переулках лежит нетронутым. Бедекер оставляет машину перед оградой из штакетника и отпирает дверь ключами, два дня назад полученными от Дианы. В комнатах опрятно, и все еще пахнет ветчиной, которую они разогревали после похорон. Он идет в маленький кабинет в задней части дома, собирает рукопись и заметки в коробку от конвертов и относит в машину. Затем взбирается на холм, где стоит школа.
Ни на стук молотка, ни в рупор никто не отзывается. Бедекер отступает на несколько шагов и задирает голову к стеклянной звоннице, но в серых окнах видны лишь отражения низких туч. На огороде уныло торчат сломанные замерзшие стебли кукурузы и оборванное пугало во фраке.
Он возвращается к машине и едет на ранчо Кинка Уэлтнера. Выйдя из «Тойоты», идет к дому и тут замечает «Хьюи» на поле за сараем. В первый момент ему становится не по себе, но потом он вспоминает, что Дейв в последний раз прилетал на вертолете. Бедекер подходит, проводит рукой по швартовочным тросам, заглядывает в кабину… Стекло покрыто изморозью, но на спинке сиденья можно разглядеть авиационный шлем Национальной гвардии.
– Привет, Дик!
Он оборачивается. Несмотря на мороз, Кинк Уэлтнер стоит без куртки, в одном темном костюме, левый рукав аккуратно подколот.
– Привет, Кинк. Куда это ты так вырядился?
– На денек-другой в Лас-Вегас, достало тут все, один да один. Погода опять же тошная.
– Извини, что не смог с тобой поболтать после похорон. Хочу тебя спросить кое о чем.
Кинк сморкается в красный носовой платок и убирает его в нагрудный карман.
– А, тут столько дел всяких было… Да, жалко Дейва.
– Еще бы… – Бедекер похлопывает вертолет по заиндевевшему боку. – Удивительно, что он так тут и стоит.
Кинк кивает.
– Два раза звонил им, все без толку. Никто не хочет брать на себя ответственность за машину, которой официально не существует. А может, ждут хорошей погоды, потому что неохота тащиться в такую даль, а потом еще лететь над горами. Если что, бак заправлен, все готово. Я бы и сам полетел, но управлять «Хьюи» одной рукой…
– Я и двумя-то с ним не справляюсь, – кивнул Бедекер. – Кинк, ты ведь говорил с Дейвом тогда, в последний раз?
– Только поздоровался. Удивился еще, как он оказался здесь сразу после Рождества. Они с Дианой собирались приехать только после родов, не раньше.
– А как он уезжал, видел?
– Нет, погода уже испортилась, когда он прилетел. Дейв сказал, у него тут джип припрятан. Вернется, мол, через пару недель, тогда и «Хьюи» заберет, если никому раньше не понадобится.
– А не говорил он, зачем прилетел?
Кинк качает головой, но потом застывает, припоминая.
– Я спросил, как отметили Рождество, и он ответил, что супер, но забыл тут один подарок. Странно немного, потому что, насколько я знаю, до этого он появлялся только с тобой, перед Хэллоуином.
– Спасибо, Кинк, – говорит Бедекер, шагая следом к дому. – Можно от тебя позвонить?
– Валяй, только дверь захлопни посильнее, как будешь уходить. Запирать не надо. – Кинк забирается в свой пикап. – Счастливо, Дик!
– Пока.
Бедекер набирает номер Дианы, но ответа нет. На улице темень, будто поздним вечером, хотя еще только середина дня. Такое впечатление, что во всей вселенной настал энергетический кризис.
На обратном пути он снова сворачивает к школе, но шторы на окнах все так же задернуты. Бедекер разворачивает «Тойоту» и едет по направлению к главной улице, но тут замечает, как из-за угла здания появляется тоненькая фигурка с копной седых волос. Он резко тормозит, выскакивает и бегом взбирается обратно по склону, думая о том, как похожа миссис Каллахан на пугало в ее собственном огороде.
– Мистер Бедекер! – Старушка приветливо берет его за руку. – А я готовлю свой автомобиль к путешествию. Решила провести несколько недель у племянницы мистера Каллахана на побережье.
– Я рад, что застал вас.
– Так жалко Дейва, какой ужас! – восклицает она, горестно сжимая руки.
– Да, – отвечает Бедекер, заглядывая ей через плечо.
Из-за угла выбегает большая собака лабрадор по кличке Сейбл. А следом – они.
Четверо, едва научившиеся ходить. Бедекер приседает, гладит их, чешет за ухом. Он уже все знает, даже без подтверждающих слов миссис Каллахан.
– Какой ужас! – повторяет она. – А ведь он приехал в такую даль, чтобы выбрать самого лучшего для своего сынишки…
* * *
Бедекер звонит из Кондона. Диана берет трубку после третьего гудка.
– Извини, что не приехал сегодня к завтраку, – говорит он. – Решил сначала поговорить с Бобом и остальными и получить предварительное заключение.
– Рассказывай, я слушаю.
Бедекер медлит мгновение.
– Мы можем поговорить вечером, Ди, когда будет больше времени. Не хочется по телефону…
– Ричард, пожалуйста! – Она говорит тихо, но твердо. – Я хочу узнать главное прямо сейчас.
– Хорошо, – вздохнул он. – Во-первых, правый двигатель заглох, как и предполагалось, но теперь они почти уверены, что за несколько секунд перед крушением Дейву удалось его запустить. Отказ гидравлики стал результатом структурной деформации… предвидеть это было невозможно… но даже там все работало процентов на тридцать пять. Не знаю, что было с шасси, но Дейв рассчитывал, когда придет время, и с этим справиться. Во-вторых, он ни черта не видел, Ди. Я прослушал запись… Он сказал, что видит огни, когда вышел из облачности на высоте шесть двести, но это продолжалось всего секунды две. Горный хребет, в который он врезался, находился в центре облачной массы… дождь, шквалистый ветер, нулевая видимость на протяжении по крайней мере восьми миль. И третье, Ди. Диспетчер в Портленде сказал Дейву, что горы там поднимаются до пяти тысяч футов. Тот гребень, куда врезался самолет, имеет высоту пять шестьсот и тянется на восток до самого вулкана Сент-Хелен. Я абсолютно уверен, что в конце Дейв просто не мог лететь выше пяти с половиной. Может, чуть выше, но ему перед этим пришлось справляться с кучей проблем: и гидравлика, и обледенение, и заглохший двигатель… а до Портленда оставалось меньше четырех минут. Он делал все, что мог, почти со всем справился, и вытянул бы… если б не этот злосчастный гребень…
Бедекер делает паузу. Он словно видит своими глазами… нет, ощущает эти последние секунды. Штурвал стал тяжелее, чем лом в ящике с гравием, педали норовят выскользнуть из-под ног, некогда выглянуть в залитое дождем стекло кабины… Надо следить за альтиметром, за индикатором скорости, управлять подачей топлива, да еще выгадывать точный момент для попытки перезапуска двигателя… и при этом непрерывно слышать писк и возню за спиной, на заднем сиденье.
У Бедекера не было никаких оснований подозревать друга в глупости и слюнтяйстве, и Дейв первым высмеял бы предположение, что пилот падающего самолета промедлил целых две секунды из-за собаки… но выражение, с которым он тогда сказал: «Никогда в жизни я не был счастливее», указывало на возможность такого промедления – в ситуации, когда оно смерти подобно. Эта последняя соломинка перевесила инстинкт самосохранения, добавившись к решимости профессионального летчика-испытателя спасти гибнущую машину…
– …благодарна за то, что ты рассказал мне все, Ричард. Я никогда и не сомневалась, просто было столько вопросов без ответа…
– Ди, – перебивает Бедекер, – я знаю, зачем Дейв летал в Лоунрок. Он хотел сделать особенный подарок тебе и ребенку, но… тогда подарок не был еще готов… Я привезу его сегодня вечером, если получится. – Он оглядывается на «Тойоту», где в ящике на заднем сиденье, рядом с коробкой, где лежит рукопись Дейва, пищит и скребется щенок.
– Хорошо, – вздыхает Диана и, помолчав, добавляет: – Ричард, ты знаешь, ультразвук показал, что у нас будет мальчик.
– Да, Дейв говорил мне.
– А он сказал, какое имя мы выбрали?
– Нет, кажется.
– Мы оба решили назвать его Ричардом… если, конечно, ты не возражаешь.
– Да, конечно.
* * *
Бедекер едет на юг по местному шоссе номер 218 мимо Мейвилля и Фоссила, пересекая реку Джон-Дэй сразу за Кларно. От шоссе отходит на север широкая дорога из гравия, которая ведет к ранчо, где расположился ашрам. Мысли о Скотте не оставляют отца все три мили этой дороги. Он вспоминает возвращение в Хьюстон в то уотергейтское лето много лет назад. Так хотелось тогда что-то сказать, но не получалось, хотя он чувствовал, что и мальчик хочет поговорить, изменить что-то.
Дорога сужается, зажатая двумя глубокими канавами, длинный голубой лимузин стоит поперек и вкось, загораживая путь. Слева небольшое бурое строение с покатой крышей и единственным окошком – по всей видимости, нечто вроде караульной будки, но Бедекеру больше напоминает крытую автобусную остановку. Он выходит из «Тойоты», оставив щенка спать на заднем сиденье.
– Чем могу помочь, сэр? – подает голос один из троих парней, вышедших из будки.
– Я хотел бы проехать, – отвечает Бедекер.
– Извините, сэр, но дальше проезд запрещен. – Двое из охранников бородатые здоровяки, но этот самый рослый, под метр девяносто. Слегка за тридцать, в красной рубахе и пуховой безрукавке, на груди медальон с портретом гуру.
– Эта дорога ведет к ашраму, правильно?
– Да, но она закрыта, – отвечает другой здоровяк. На нем темная клетчатая рубашка с дешевой бляхой охранной службы.
– И ашрам закрыт?
– Нет, только дорога. – Судя по тону, «сэров» больше не будет. – Давайте, разворачивайтесь.
– Мне надо увидеться с сыном, – объясняет Бедекер. – Мы разговаривали вчера по телефону. Он болен, и я хочу поговорить с ним. Если хотите, я оставлю машину здесь и поеду с вами.
Первый охранник молча качает головой и с вызывающим видом надвигается на Бедекера. Пускать его не собираются, это очевидно. Людей такого типа можно встретить в барах от Сан-Диего до Джакарты, с некоторыми Бедекер был знаком, особенно в морской пехоте, а когда-то в молодости и сам был не прочь стать одним из них.
Третий парень, совсем еще мальчик, тощий и прыщавый, молча дрожит в своей красной рубашке на пронизывающем северном ветру.
– Не-а, – лениво тянет первый, подходя почти вплотную. – Вали давай отсюда, папаша.
– Я должен увидеться с сыном, – повторяет Бедекер. – Если у вас есть телефон, позвоните кому-нибудь.
Он пытается обойти здоровяка, но тот жестко тычет ему в грудь растопыренными пальцами, останавливая.
– Я сказал, вали отсюда! Сдавай назад, туда, где пошире, и поворачивай.
Бедекер чувствует знакомый прилив холодного бешенства, но сдерживается и отступает на пару шагов. У здоровяка впечатляющие плечи, бычья шея, заросшая бородой, и грудь колесом, но из-под куртки выпирает солидный пивной живот.
– Давай попробуем еще раз. Это дорога общего пользования, я узнавал в Кондоне. Если у вас есть телефон или радио, давайте позвоним кому-нибудь, кто может думать и принимать взрослые решения. Если нет, поедем в ашрам вместе и спросим разрешения.
– Ага, – скалится бородатый. Его товарищ подходит ближе, юнец отступает к двери караулки. – А ну-ка, живо отсюда! – Пальцы снова упираются в грудь, Бедекер делает еще шаг назад.
Улыбка бородатого становится шире, он придвигается и выбрасывает руку, намереваясь толкнуть изо всей силы. Бедекер мгновенно перехватывает ее, заламывает противнику за спину, но не слишком резко, чтобы не сломать. Тем не менее в руке что-то хрустит, и здоровяк визжит от боли, пытаясь высвободиться. Следя краем глаза за вторым охранником, Бедекер кладет первого лицом на капот «Тойоты», придерживая правой рукой и готовясь орудовать левой.
Охранник с бляхой кидается вперед, что-то выкрикивая, но натыкается на кулак. Два раза Бедекер бьет быстро и несильно, третий – мощно и с размаху, в основание шеи. Схватившись обеими руками за горло, охранник цепляется ковбойскими сапогами за камни обочины и опрокидывается в канаву.
Пленник между тем продолжает пыхтеть и дергаться, елозя физиономией по капоту. Пытается даже лягаться, но Бедекер начеку, и левая рука теперь не занята. Он собирается было продолжить экзекуцию, но тут из караулки выскакивает прыщавый с дробовиком двенадцатого калибра.
До юнца всего несколько шагов. Ружье он прижимает к груди и держит примерно как Скотт в детстве – теннисную ракетку, пока отец не научил его держать правильно. Патрон он не досылает, и едва ли сделал это в караулке. Бедекер медлит, но в то же время ощущает, как холодная ярость уходит, сменяясь злостью на самого себя. Он резко разворачивает пленного толстяка и пихает в сторону юнца. Бородатый спотыкается и, забыв, что рука больше не действует, шлепается с размаху лицом в грязный гравий. Юнец вопит, размахивая дробовиком, словно магическим жезлом, хотя Бедекер уже в машине. Он отъезжает задним ходом, разворачивается и едет назад.
* * *
Пленку он прослушивал один, в маленькой комнате на базе Маккорд. Запись длилась недолго. Молодой голос авиадиспетчера звучал профессионально четко, но иногда в нем проскальзывали панические нотки. Дейв говорил не спеша, спокойно, как всегда за штурвалом, с тягучим оклахомским выговором.
«Шесть минут до крушения».
Диспетчер:
– Вас понял. Дельта-Орел два-семь девять, отказ двигателя. Хотите объявить об аварийной ситуации? Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, ответ отрицательный. Следую к вам, на месте подумаем, чтобы не ломать весь график полетов. Прием.
«Две минуты до крушения».
Диспетчер:
– Дельта-Орел два-семь девять, подтверждаю разрешение на посадку, полоса три-семь. Можете подтвердить рабочее состояние шасси? Прием.
