Текст книги "Фазы гравитации"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Эй, амиго, – шепнул тогда Дейв. Зубчатые скалы надвигались, горы угрожающе вздымались, словно белые застывшие гребни волн. – Подсоби.

Кассета кончилась. «Хьюи» вылетел из каньона и устремился через широкую реку, в которой Бедекер узнал Колумбию. Дул сильный встречный ветер. Дейв надавил на педаль, играючи справляясь со стихией. В сотне футах внизу промелькнула плотина, вспыхнула вереница огней, в лунном свете серебрились белые барашки. Вертолет взмыл на пятьсот футов и повернул вправо, по-прежнему набирая высоту. Теперь в иллюминаторе виднелись северный берег реки и крутой утес. Взлетев еще выше, «Хьюи» крутнулся и завис в воздухе.

Они парили в полной тишине, напор ветра стих. Дейв кивнул в сторону, и Бедекер, сдвинув стекло, высунулся, чтобы получше рассмотреть пейзаж.

В ста футах внизу на крутом холме белел каменный круг Стоунхенджа.

– Эй, амиго, подсоби, – шепнул Дейв.

Вертолет пошел на снижение, взметнув тучу пыли. Посадочные фары с трудом пробивались сквозь серую мглу. Бедекер различил покрытую гравием парковку, косо притулившуюся на пологой вершине, а через мгновение пыльное облако поглотило вертолет. По днищу застучала галька.

– Говори со мной, – попросил Дейв.

– Двадцать пять футов, идем на посадку, – начал Бедекер. – Пятнадцать футов, никаких помех. Десять футов. Погоди, обратно на десять, тут валун. Так, отлично. Ниже. Пять футов. Два. Нормально. Десять дюймов. Есть касание.

Слегка качнувшись, «Хьюи» опустился на землю. Когда ветер наконец рассеял пыль, Дейв заглушил двигатель. Красные огоньки приборов погасли, вокруг снова царила гравитация. Бедекер снял шлем, отстегнул ремни и выбрался наружу. Обогнув вертолет, он подошел к Дейву, вспотевшему и счастливому. Порыв ледяного ветра взъерошил редеющую шевелюру Бедекера, заставив поежиться. Вдвоем с Дейвом они направились к каменному кругу.

– Кто строил? – спросил Бедекер, помолчав. Из-за края самой высокой дуги светила полная луна, отбрасывая тень на гигантский валун в центре. Должно быть, так изначально выглядел Стоунхендж, пока время и туристы не внесли свою лепту.

– Строил Сэм Хилл, дорожник, – пояснил Дейв. – Парень переехал сюда в начале столетия, основал город, насадил виноградники. Своего рода Утопия. Решил, что в этой части ущелья самые благодатные условия для выращивания винограда – дожди с запада, солнце с востока. Гармония, короче.

– Ну и что, угадал? – поинтересовался Бедекер.

– Нет, промахнулся миль на двадцать. Город теперь лежит в руинах по ту сторону холма, Сэм похоронен вон там. – Дейв кивнул на узкую тропу, ведущую к подножию.

– Почему именно Стоунхендж?

Дейв пожал плечами.

– Каждый хочет оставить по себе память. Сэм позаимствовал идею. В Первую мировую в Англии он услыхал от кого-то, что Стоунхендж был жертвенным алтарем, и решил возвести свой, как дань погибшим на войне.

Присмотревшись, Бедекер различил вырезанные имена, а сами камни на поверку оказались цементными блоками.

Мужчины остановились на южной стороне круга, глядя на реку. В нескольких милях к западу поблескивали городские огни и мост. Шквалистый ветер клонил к земле жухлую траву, принося ледяное дыхание осени.

– Там кончается Орегонская тропа. – Дейв указал на огни и, помолчав, добавил: – Удивительные люди! Ринуться в неизведанное, за тысячи миль от родного края, прекрасного во всех отношениях, ради одной только мечты! Ты задумывался об этом когда-нибудь?

– Не припомню, – признался Бедекер.

– Зато я – постоянно, с самого детства. Господи, Ричард, я объездил тут все вдоль и поперек. Как, скажи мне, как можно протащиться столько пешком или на воловьей упряжке?! Чем больше думаю, тем больше понимаю, что всякий, кто метит в президенты США, по гордыне переплюнет Сатану. Погоди минутку. – Он метнулся к вертолету. Бедекер стоял на краю обрыва, остывая на ветру и прислушиваясь к пению невидимой птицы. Дейв вернулся с тарелкой-фрисби под мышкой. Пластмассовый кругляшок поблескивал в темноте флуоресцентными полосками.

– С ума сойти! – ахнул Бедекер. – Не может быть.

– Она самая, – ухмыльнулся Дейв.

На последней лунной вылазке, когда они позировали перед камерой лунохода, Дейв вытащил тарелку и на пару с Бедекером стал бросать ее туда-сюда, со смехом наблюдая за причудливой траекторией тарелки в условиях малой гравитации. Повеселились на славу, вот только обошлось удовольствие дорого. Четыре дня спустя, по возвращении, их обвинили во всех смертных грехах. НАСА возмутило появление в эфире бренда «Фрисби» – выходило, что посторонняя компания задарма получила рекламу, стоящую, по сути, миллионы долларов. Журналисты окрестили момент с тарелкой «редким проявлением человеческого в строгом научном задании», но тут же следом заявили, что целесообразнее отправлять на Луну вместо людей управляемые зонды, как это делают русские, экономя деньги и ресурсы. Сенатор из Коннектикута высказался об «игре в тарелочку ценой шесть миллиардов долларов», афроамериканские политики были вне себя, назвав инцидент издевательством над миллионами нуждающихся. «Двое белых сытых парней резвятся в космосе за счет налогоплательщиков, пока негритянские младенцы умирают от укусов крыс в гетто», – заявил один в ток-шоу «Тудей».

Оператор связи с экипажем передал новостную подборку астронавтам за четыре часа до возвращения в плотные слои атмосферы. На вопрос, не желает кто-нибудь прокомментировать шквал критики, Дейв сперва уточнил у Хьюстона, надежен ли канал, а после выдал лаконичное:

– Пусть идут в жопу! – став первым в истории астронавтом, отважившимся употребить в эфире этот специальный космический термин.

В НАСА выходку не простили. Дейва временно отстранили от программы «Скайлэб» и продержали в резерве пять лет. Потом программа загнулась, напоследок выполнив показушную стыковку «Союз – Аполлон», и Дейв уволился.

Он швырнул светящийся бело-зеленый кругляш Бедекеру. Тот отступил на несколько шагов и метнул тарелку обратно.

– По воздуху совсем другое дело, – заметил Дейв.

Пару минут они молча перебрасывали фрисби. От избытка чувств у Бедекера защемило в груди.

– Знаешь, я тут подумал… – начал Дейв.

– О чем?

– Старый Сэм и прочие были правы. Ты оставляешь старое и идешь дальше, думая, что лучшее еще впереди. – Дейв ухватил тарелку. – Только мало кто понимает, что прекрасное дале́ко прекрасно лишь до тех пор, пока мы в это верим. – Он встал на краю утеса и поднял тарелку вверх, к звездам, точно принося дар. – Все рано или поздно кончается. – Фрисби полетела с обрыва, прочертив изящную дугу в лунном свете, и бесшумно исчезла во мраке над рекой.

* * *

Бедекер вышел к причалу. Сын сидел на перилах и смотрел на озеро. По радио наперебой восторгались, с каким достоинством Никсон принял отставку, и обсуждали его преемника, Джеральда Форда. В особенности порадовало журналистов заявление самого Форда, что за долгие годы в Конгрессе он не нажил ни одного врага. Оно и понятно: после Никсона с его манией преследования перемена была явно к лучшему. Но Бедекер помнил слова отца, что выбор врагов говорит о человеке куда больше, чем выбор друзей. Может, Форд просто набирал очки перед избирателями?

Скотт сидел на перилах в конце причала. Белая футболка ярким пятном выделялась в лунном свете. Доски в некоторых местах просели, кое-где не хватало перил. Бедекеру отчетливо вспомнился запах свежей древесины семнадцать лет назад, когда он сам разговаривал здесь с отцом.

– Эй, – позвал он.

– Привет, – вяло, но не злобно откликнулся Скотт.

– Давай мириться.

– Ага, давай.

Бедекер облокотился на перила и тоже стал смотреть на озеро. Вдалеке закряхтел лодочный мотор, звук эхом пронесся над тихими водами, но самой лодки не было видно. На другом берегу носились светляки, мелькая, словно вспышки выстрелов.

– Я был здесь с твоим дедушкой незадолго до его смерти. Озеро тогда было меньше, – заметил Бедекер.

– Правда? – равнодушно бросил Скотт. Бабку с дедом по линии отца он не застал и мало ими интересовался. Зато родители матери были в добром здравии, жили в поселке для престарелых во Флориде и всячески баловали внука с пеленок.

– Давай завтра с утра доразберем мебель и махнем на рыбалку? – предложил Бедекер.

– Да ну… – протянул Скотт.

Бедекер кивнул, еле сдерживая подступающее раздражение.

– Ладно, тогда приведем в порядок дорожку.

Скотт пожал плечами и вдруг спросил:

– Вы с мамой разводитесь?

Бедекер уставился на десятилетнего сына.

– Нет, конечно. С чего ты взял?

– Вы же не любите друг друга, – категорично, с дрожью в голосе заявил Скотт.

– Неправда, очень любим, – отрезал Бедекер. – Что за мысли у тебя, Скотт! Откуда, главное?

Тот по-особенному дернул плечом, как делал всякий раз, когда обижался на друзей или что-то не получалось.

– Не знаю, – буркнул он.

– Если говоришь, значит, должен знать, – парировал Бедекер. – Скажи, в чем дело?

Скотт отвернулся и тряхнул головой, откидывая челку с глаз.

– Тебя никогда не бывает дома, – жалобно произнес он.

– Работа у меня такая, – стал оправдываться Бедекер. – Была. Теперь с этим покончено.

– Ага, и что толку? Мамочке все равно не угодишь. Она же ненавидит Хьюстон, Центр, твоих друзей и моих тоже. Живет только своими сраными клубами.

– Попридержи язык, Скотт! – нахмурился Бедекер.

– Но так и есть.

– Попридержи язык!

Сын отвернулся и снова уставился на озеро. Бедекер перевел дух и попытался сосредоточиться на прелестях августовской ночи. Запах воды, рыбы и бензина настойчиво напоминал о детстве. Прикрыв глаза, он вспоминал, как после войны в тринадцать лет отправился вместе с отцом на озеро Биг-Пайн в Миннесоте, порыбачить и поохотиться. Он тогда вдоволь настрелялся по жестянкам из своего «Сэвиджа», а когда пришло время чистить ружье, выяснилось, что шомпол остался дома. Отец неодобрительно покачал головой, что для мальчика было хуже пощечины, потом отложил удочку, приладил леску к грузилу, продел его через дуло ружья, а к другому концу привязал тряпку. Бедекер потянулся к самодельному шомполу, но отец взялся за другой конец лески, и вдвоем они тянули ее туда-сюда, болтая о разной ерунде. Дуло уже сверкало чистотой, но они все тянули и тянули. Как наяву перед глазами стояла красная клетчатая «ковбойка» отца с закатанными по локоть рукавами, родинка на смуглой от загара левой руке, запах табака и мыла, звук голоса… Но особенно запомнилась тоска от глубокого осознания происходящего, неспособность даже тогда просто прожить и забыть. С удовольствием начищая ружье, Бедекер ощущал свое удовлетворение, знал, что отец рано или поздно умрет, а он сам навсегда запомнит этот момент и чувство осознания.

– Знаешь, что я ненавижу? – спросил вдруг Скотт задумчиво.

– Нет. Что?

Мальчик ткнул пальцем вверх:

– Гребаную луну!

– Луну? – удивился Бедекер. – Почему?

Сын обернулся, сев на перила верхом, и откинул челку со лба.

– На уроке в первом классе я рассказал, что тебя включили в основной состав экипажа для полета на Луну. Мисс Тэритон, наша училка, была вся такая радостная, но Майкл Бизмут… мой одноклассник, короче… полный урод, с ним вообще никто не дружил… Короче, Майкл отловил меня на перемене и сказал: «Твой папаша там сдохнет, его закопают на Луне, а ты всю жизнь будешь смотреть на его могилу». Я дал ему в зубы и потом получил от мамы: лишился телека на две недели. Но весь год, пока вас готовили к полету, я каждую ночь молился за тебя. Стоял на коленях и молился по целому часу, хоть и больно было.

– Мне ты не рассказывал, – выдавил Бедекер, не зная, что еще добавить.

Но Скотт не слушал. В очередной раз откинул челку, сосредоточенно хмурясь.

– Иногда я молился, чтобы ты не улетел, иногда – чтобы не умер там. – Он помолчал, глядя на отца. – Но знаешь, о чем я молился всегда? Чтобы, если ты погибнешь, тебя привезли обратно и похоронили в Хьюстоне или Вашингтоне, и мне не пришлось бы всю жизнь смотреть на твою могилу!

* * *

– Ричард, ты когда-нибудь задумывался о самоубийстве? – спросил Дейв в воскресенье утром. Проснувшись чуть свет, они плотно позавтракали и, позаимствовав у Кинка пикап, отправились за дровами.

– Да не особо, – признался Бедекер.

– А я наоборот. В смысле, не о том, чтобы самому, а о самой сути.

– И что там за суть?

Пикап притормозил, переезжая вброд небольшой ручей. Щебеночная дорога сменилась проселочной, в ухабах и рытвинах, а в глубине каньона Саншайн и вовсе превратилась в две колеи между деревьев.

– Суть разная, – отвечал Дейв. – Почему, где, когда, а главное – как.

– По мне, «как» вообще не главное, – фыркнул Бедекер.

– Ошибаешься! – воскликнул Дейв. – Мой чуть ли не единственный кумир знаешь кто? Сельтцер Шерман. Тот самый, ну ты понял.

– Никогда не слышал, – покачал головой Бедекер.

– Да слышал сто процентов, – заверил Дейв. – Он работал проктологом в Буффало, но в шестьдесят пятом глубоко разочаровался в жизни. Говорил, что больше не видит свет в конце тоннеля. С горя отправился в Аризону, купил телеграфный столб, заострил с одной стороны и спустил на муле в Гранд-Каньон. Неужели не помнишь?

– Нет.

– Странно, все газеты об этом писали. Короче, десять часов Шерман только спускал столб. Потом еще зарывал его – разумеется, острым концом вверх, четырнадцать часов лез обратно наверх, там прикинул разбег и сиганул с обрыва вниз.

– И?

– Вот на столечко промахнулся. – Дейв чуть расставил большой и указательный пальцы.

– Наверняка до сих пор есть желающие попытать свои силы, – хмыкнул Бедекер.

– В яблочко, – кивнул Дейв. – Шерман говорит, что и сам еще попробует.

– Ясно.

– В свое время Ди занималась подростками-суицидниками в соцслужбе Далласа. Так вот, мальчики в этом плане упорнее девочек, средства выбирают проверенные – выстрел в голову, удавка и прочее. А девочки, они как: позвонят приятелю, попрощаются и давай «колеса» глотать. Самое интересное, что счеты с жизнью часто сводят и одаренные ребята, и, как правило, успешно.

– Логично, – кивнул Бедекер и попросил: – Эй, сбавь скорость, у меня от этой тряски голова скоро отлетит.

– Два самых уважаемых мной человека застрелились, – продолжал Дейв. – Первый – Эрнест Хемингуэй. Почему – не мог больше писать, когда – в июле шестьдесят первого, где – в вестибюле собственного дома в Айдахо, как – взял двустволку, из которой обычно палил по голубям, и выстрелил себе в лоб.

– Дейв, побойся бога! День ведь так хорошо начинался!

С минуту в салоне было тихо. Пикап скакал по ухабам вдоль поросших лесом холмов. Впереди одна за другой попадались лощины.

– А кто второй кумир? – прервал молчание Бедекер.

– Мой отец.

– Погоди, он разве застрелился? Ты же говорил, рак.

– Нет, – поправил Дейв. – Я говорил, рак привел его к смерти. А еще пьянство и тоска. Хочешь, покажу его ранчо?

– Это здесь?

– Миль шесть к северу. С матерью они развелись, когда разводы еще не вошли в моду. Ребенком я садился на поезд и ехал из Талсы к нему на ранчо, жил там все каникулы. Похоронили его в паре миль от Лоунрока.

– Поэтому ты и купил здесь дом, – догадался Бедекер.

– Нет, поэтому я так хорошо знаю местность. Нам с Ди всегда нравились города-призраки в Техасе и Калифорнии. Потом, когда перебрались в Салем, съездили в Лоунрок и присмотрели дом.

– Вот почему ты думаешь о самоубийстве, – протянул Бедекер. – Из-за Хемингуэя и отца?

– Да нет, просто любопытно, – отмахнулся Дейв, – так же, как собирать модели и бродить по городам-призракам.

– Надеюсь, последовать примеру кумиров не собираешься?

– Ни сном, ни духом, – объявил Дейв. – Хотя постой… Помнишь, на последней вылазке у нас образовались восемь свободных минут эфира? Вот тогда я задумался… В свое время Дейв Скотт отмочил трюк Галилея, со скальным молотком и пером сокола, помнишь? Сложная штука, не всякий потянет, поэтому я придумал свое. Хотел сказать: «Народ, а давайте проверим, что случится с астронавтом при внезапной разгерметизации в вакууме!», а после открыл бы клапан коллектора мочи на своем скафандре и сдавил, как тюбик зубной пасты, со всеми вытекающими. И это в прямом эфире на всю страну!

– Молодец, что сдержался, – хмыкнул Бедекер.

– Ага, – задумчиво протянул Дейв и вдруг добавил: – Решил приберечь на крайний случай, а потом по схеме – только клапан был бы твой!

* * *

– Скотт?

– Пап, ты?

– Да, – отвечает Бедекер. – Слушай, до тебя не дозвонишься. Пять раз пробовал, там просили подождать и клали трубку. Скотт, как ты?

– Все нормально, пап. Ты сейчас где?

– В данный момент на базе ВВС Маккорд в Такоме, а вообще задержусь на несколько дней в Салеме. Скотт, Дейв Малдорф погиб.

– Дейв погиб? Боже мой! Соболезную, пап. А как?

– Авиакатастрофа, – поясняет Бедекер. – Но я звоню не потому. Мне сказали, ты приболел, даже в больнице лежал. Сейчас как самочувствие?

– В норме, – говорит Скотт, помявшись. – Правда, слабость не проходит. Погоди, а как ты узнал, где я?

– От Мэгги Браун.

– Мэгги? А, ясно. Ей, наверное, Брюс сказал. Пап, ты извини меня за Пуну.

Трубка подозрительно щелкает. Пауза.

– Скотт?

– Да?

– Что там с тобой такое? Астма обострилась?

Сын молчит, потом раздается неохотное:

– Ну да. Мне казалось, Учитель вылечил ее, но по ночам участились приступы. Вдобавок эта инфекция, которую я подхватил в Индии. Все в кучу.

– Таблетки, ингалятор у тебя с собой?

– Нет, оставил еще год назад в универе.

– А к врачу ходил? – допытывается Бедекер.

– Типа того… Пап, а ты приехал только из-за Дейва, или как?

– Вообще-то, я уволился…

– Пожалуйста, внесите семьдесят пять центов, если хотите продолжить разговор, – вклинивается автомат.

Бедекер нашаривает горстку четвертаков и торопливо сует их в прорезь.

– Скотт?

– Да, пап. Повтори, я не расслышал.

– Я сказал, что уволился этим летом. С тех пор путешествую.

– Ничего себе! – ахает Скотт. – Ты бросил работу? Где побывал?

– Да много где. День благодарения провел в Арканзасе, ремонтировал отцовскую хибару. Скотт, я завтра буду в ваших краях. Давай увидимся, поболтаем.

Кто-то отзывает Скотта, раздается приглушенный шепот.

– Скотт, в чем дело?

– Пап, тут это… короче, завтра вряд ли.

– Но почему?

– У нас в ашраме кое-какие неприятности.

– Что еще за неприятности?

– Ты не так понял, – быстро заверяет Скотт. – В ашраме все в порядке, но местные всполошились. Не нравится им что-то. Даже стреляли, вот поэтому Учитель запретил пускать на территорию чужаков.

Кто-то велит Скотту закругляться.

– Ладно, пап, мне пора…

– Погоди, – перебивает Бедекер, испытывая внезапный приступ паники. – Давай завтра встретимся. Скотт, мне очень нужна твоя помощь с хижиной, один не справлюсь. Хорошо бы закончить все к весне. Не подсобишь? Всего пару недель.

– Пап, я не…

– Не спеши отказываться, подумай, – просит Бедекер. – Завтра все обговорим.

– Извини, пап, но…

Звонок обрывается. Бедекер несколько раз набирает номер, но безуспешно. Потом идет в комнату, где ждет Китт Толивер – здоровенный детина хорошо за тридцать, с короткой стрижкой и пронзительным взглядом точь-в-точь как у астронавта Дональда Слейтона.

– Спасибо, что подождали, сержант, – благодарит Бедекер.

– Не за что, полковник.

– Поймите, я – сторона неофициальная, но Дейв был моим другом, поэтому мне нужно понять, что произошло.

– Так точно, сэр! Рад помочь. Спрашивайте.

– Вы проводили предполетную проверку самолета?

– Так точно, сэр. Дважды. Первый раз утром, второй – по распоряжению майора Мунсена, когда узнал, что летит конгрессмен Малдорф.

– Сам Дейв проверял машину?

– Так точно, – рапортует Толивер. – Он, правда, торопился на коммерческий рейс в Солт-Лейк-Сити, но мой отчет успел посмотреть и даже лично перепроверил. Все как положено.

– Самолет точно был в норме?

– Да, сэр. – В голосе Толивера звучит сталь. – Загляните в мой отчет. Следственный комитет обнаружил поломку конструкции на взлете, в свете случившегося поспорить не могу, но по данным внешнего осмотра самолет был в полном порядке. Плюс двигатели совершенно новые – налет меньше двадцати часов.

Бедекер кивает.

– Китт, а Дейв не говорил ничего необычного?

Толивер хмурится, вспоминая.

– Во время проверки? Нет, сэр. Хотя… он пошутил насчет… м-м… орального секса с курицей. Вроде и все.

Бедекер усмехается и задает новый вопрос:

– У него был багаж?

– Да, сэр. Летная сумка и здоровенная коробка.

– Коробка?

– Так точно, сэр! Я уже рассказывал полковнику Филдсу и остальным.

– Расскажите теперь мне, – просит Бедекер.

Толивер закуривает.

– Особо и рассказывать нечего, сэр. Я ходил в дежурку за курткой, а когда вернулся, конгрессмен Малдорф выгружал коробку из машины.

– Говорите, большая была коробка?

Толивер показывает руками размер примерно два на два фута.

– Дейв положил ее в грузовой отсек?

– Нет, сэр. Привязал к заднему сиденью.

– Как следует привязал? – уточняет Бедекер. – Не могла она слететь в пути?

– Никак нет, сэр! – отчеканивает Толивер. – Привязано было на совесть.

– У заднего сиденья были подлокотники?

Толивер качает головой.

– Откуда бы им взяться?

– А у кресла Дейва?

– Да, – отвечает Толивер, а в глазах читается неприкрытое «Конечно, тупица!»

Бедекер делает пометку в блокноте.

– Дейв говорил про содержимое коробки?

– Так точно, сэр! – ухмыляется Толивер. – Сказал, что там подарок его сынишке на день рождения. Я еще спросил, сколько лет мальчугану, а конгрессмен улыбнулся, мол, через две недели исполнится минута. Его жене поставили срок седьмого января.

– А что за подарок, он не уточнил?

– Никак нет, сэр. Я его поздравил, и мы стали готовиться к вылету.

Бедекер закрывает блокнот и протягивает руку:

– Спасибо за помощь, Китт. Вспомните еще что-то, майор Мунсен знает, где меня найти.

– Вас понял. – Толивер собирается уходить, но вдруг останавливается. – Полковник, было еще кое-что странное, я докладывал комитету. Может, вы уже слышали, но мало ли.

– Что именно?

– Ну, я убирал трап и, как всегда, пожелал конгрессмену Малдорфу удачного полета, а он ухмыльнулся и говорит: «Спасибо, сержант. Будем надеяться. Как-никак последний раз лечу». Тогда я значения не придал, а после задумался. Как вы считаете, к чему бы эта фраза?

– Не знаю, – отвечает Бедекер.

Толивер кивает, но уходить не спешит.

– Вас понял, сэр! А вы хорошо его знали?

Бедекер задумывается.

– Теперь уже сомневаюсь. Дальше видно будет.

* * *

– Ну я и нажрался, пардон за выражение, – объявил Дейв.

– Так точно, – подтвердил Бедекер.

Все утро они рубили дрова на холмах за Лоунроком. Бедекер с энтузиазмом махал топором, чувствуя, как испаряется пот на прохладном воздухе. Потом дрова загрузили в пикап, перекусили огромными сэндвичами с солониной и морем горчицы, запив их двумя банками пива из сумки-холодильника. По дороге до Лоунрока успели уговорить еще пару-тройку банок, потом сложили дрова в поленницу за домом, снова хлебнули пивка и отогнали пикап Кинку. Выпили с ним по баночке, а вернувшись, устроились на крыльце с пивом.

Часа в четыре Дейв объявил, что нажрался.

– С ума сойти. Наклюкаться с пива! Детский сад, скажи, Ричард?

– Так точно.

– Знаешь, что мы забыли? Мы забыли напомнить тебе, чтобы ты напомнил мне заехать на отцовское ранчо.

– Угу. Напомни, чтобы я напомнил тебе завтра.

– Чего тянуть! Двинем прямо сейчас.

Бедекер потащился вслед за Дейвом, наблюдая, как тот швыряет вещи в джип, после забрался на переднее сиденье, стараясь не расплескать пиво.

– Ты чего там набрал? Мы переезжаем?

– Нет, едем на пикник. – Дейв уложил багаж и сел за руль. – Предстартовый отсчет начинай!

– Есть, – отозвался Бедекер, поворачиваясь к нагромождению на заднем сиденье.

– Сумка-холодильник?

– Есть.

– Пиво?

– Есть.

– Мангал?

– Есть.

– Гамбургеры?

– Есть.

– Булки?

– Есть… нет, погоди. Красный свет по пункту… А, все в порядке, они под мешком с углем.

– Мешок с углем?

– Есть.

– Жидкость для розжига?

– Есть.

– Фонарик?

– Есть.

– Винчестер?

– Есть. А на фига?

– Отстреливаться от гремучих змей, – пояснил Дейв. – Их в этом году море. Осень выдалась теплая, вот результат. Никак не угомонятся, твари.

– Ясно.

– Наполнение баков горючего и окислителя, система подачи топлива?

– Есть. – Бедекер откупорил банку пива и передал ее Дейву.

– Зажигание! – Джип дал задний ход, развернулся в облаке пыли и рванул на север по главной улице Лоунрока мимо ржавой брошенной бензоколонки. – Хьюстон, есть взлет! – доложил Дейв.

– Принято.

Дейв свернул по узкой дороге на северо-восток, в каньон. Проскакав по рытвинам с четверть мили, джип выехал на ровную дорогу.

– Тангаж и рыскание в норме, – отрапортовал Дейв. – Ожидаем режим Один-Чарли.

– Есть Один-Чарли.

Колеса прогрохотали по решетке над ямой у ворот пастбища, кусок угля выскочил из мешка и исчез в туче пыли позади.

– Внутренний двигатель отключился по расписанию. Переходим к отделению ступени. – Правое колесо подпрыгнуло на булыжнике, кепка с надписью «Борт номер полтора» слетела с головы Дейва и закатилась под мангал. – Отстрел произведен.

– Принято.

За крутым поворотом начинался подъем в гору. Дейв переключился на вторую скорость, затем на первую.

– Готовность к отделению второй ступени. – Дорога превратилась в узкую полоску. С одной стороны были огромные валуны, с другой – отвесный обрыв.

– Принято, – ответил Бедекер. – ГБТ.

– ГБТ, – подтвердил Дейв.

Миль шесть они катили вдоль голых каменистых гребней, спускались в каньон и снова взбирались на плоские горные плато. Через полчаса Дейв свернул с тропы на дорогу из гравия, впереди показалось ранчо. Проехав пустой выгон для скота, джип продрался через заросли кустарника и остановился перед заброшенным деревянным строением, за которым виднелись амбар и несколько хозяйственных построек поменьше.

Бедекер вылез из машины и пошел вслед за Дейвом, осторожно ступая по хрустящей траве и высматривая змей. Выбитые окна, лестница без перил, обвалившаяся терраса – дом стоял необитаемым целую вечность, хотя строился с любовью и знанием дела. Террасу, уцелевшую по трем сторонам, украшала деревянная резьба, внутренняя отделка поражала тщательностью, а центральный камин был аккуратно сложен из больших камней.

– Давно тут никого? – спросил Бедекер, переступая на кухне через кучу осыпавшейся штукатурки.

– Папаша скончался в пятьдесят шестом, – ответил Дейв. – Потом тут еще раза два менялись хозяева, но ни у кого дело не пошло. Земли маловато… Отец так и не решил, кем ему быть – фермером или скотоводом. Для фермы не хватает воды, а для нормального ранчо – пастбищ.

– А тебе сколько было, когда он умер?

Дейв отхлебнул пива, глядя в кухонное окно.

– Семнадцать. Это было первое лето, когда я не приехал, у меня уже была девушка и работа в Талсе, не до того стало. – Он швырнул пустую банку в раковину. – Пошли выйдем, покажу кое-что.

Сарай тоже строился основательно. Бедекер разглядел на чугунных петлях дверей клеймо: «Лебанон, Пенсильвания, 1906 год». За амбаром и сарайчиками начиналось поле, и Бедекер снова вспомнил о змеях, но Дейв вскоре остановился и показал на обширную круглую впадину посреди пастбища.

– Озеро Кут-Лейк, – усмехнулся он.

Присмотревшись, Бедекер понял, что холмик, на который они поднялись, когда-то был частью восточного берега. Гнилые доски под ногами выстилали желоб оросительной канавы, а у высохшей промоины виднелись остатки запруды. Еще одно старое русло начиналось у западного конца впадины, где над бывшим берегом, заросшим сорняками, нависали ветви тополей.

– Ричард, ты когда-нибудь задумывался, какую часть жизни мы тратим, чтобы оправдать ожидания умерших?

Бедекер глотнул пива, глядя на друга. Тот присел на камень, сорвал стебелек подлиннее и сунул в рот.

– Мы даже не представляем себе, сколько усилий тратим, чтобы их порадовать, – продолжал Дейв. – Не осознаем. – Он кивнул на заросли кустарника. – Вон там мы привязывали наш старый плот. Глубина в том месте была всего семь-восемь футов, но купаться на южной стороне мне не разрешалось, потому что там легко было запутаться в водорослях. Папаша расчищал дно каждый год, но к лету все зарастало снова. Еще до моего рождения там утонула одна из его охотничьих собак. И вот однажды, мне тогда было лет девять, мой пес прыгнул в воду, чтобы забраться на плот, и тоже запутался.

Дейв помолчал, жуя травинку. Солнце почти село, тени тополей протянулись через мертвый пруд.

– Блэки был почти лабрадор, отец подарил мне его, когда я родился, и это было для меня важно. Он оставался моим, даже когда родители разъехались, и я стал приезжать только на лето – в Талсе для собаки не было места. Блэки весь год ждал этих двух с половиной месяцев. Не знаю, но почему-то для меня было очень важно, что мы одного возраста, так уж вышло. Так вот, утром я закончил работу по дому и лежал на плоту, подремывая, как вдруг услышал, что Блэки плывет ко мне. Потом плеск затих, я поглядел, но на воде никого не было, одни круги. Мне сразу стало ясно, что случилось, и я, не раздумывая, прыгнул в воду. Вынырнул, услышал, как отец что-то кричит со двора, но тут же опять нырнул, и так несколько раз. Проталкивался через водоросли, застревал, выпутывался и снова нырял. Дно илистое, ноги вязнут в тине, в мутной воде ничего не видно, нос и рот забиты вонючей грязью. Отец орал с берега, но я все нырял – и наконец, когда почти потерял надежду, не увидел, а просто нащупал Блэки. Он лежал на самом дне и уже не двигался. Воздуха не хватало, но я не стал всплывать, обхватил пса и стал отчаянно расталкивать траву, потому что знал – если выпущу его хоть на секунду, то больше не найду. Выбился из сил, наглотался грязной воды, чуть не задохнулся, но не хотел возвращаться без Блэки. Каким-то чудом подтащил его к мелководью, и там отец выволок нас обоих на берег. Орал, матерился и одновременно причитал надо мной, а я ревел, откашливал воду и пытался заставить пса дышать. Он был такой неподвижный и тяжелый, я просто чувствовал, сколько в нем воды, и был уверен, что он мертвый, но все давил и давил ему на ребра – и вдруг он зашевелился, из него фонтаном пошла вода, наверное, с полведра… заскулил… задышал…

Дейв вытащил изо рта изжеванную травинку и отбросил в сторону.

– Думаю, никогда в жизни я не был счастливее, – продолжал он. – Папаша долго ругался, грозился исколотить до полусмерти, если еще раз полезу туда, но я знал, что он мной гордится. Когда мы потом однажды были в Кондоне, я слышал из машины, как он рассказывал обо мне своим друзьям – гордился. Только сам я радовался не столько из-за отца, сколько… Знаешь, Ричард, я много думал об этом, когда летал во Вьетнаме с санитарной службой, и понял, в чем дело. Война эта была не по мне, боялся я до чертиков и понимал, что когда мои дела выйдут наружу, с карьерой будет покончено. Я ненавидел тамошний климат, насекомых и прочее… но тем не менее был счастлив! И только потом понял, что мне нравилось – спасать людей. Казалось бы, все против этих несчастных, у них ни единого шанса спастись, и тут прилетаю я на своей гребаной вертушке и вытаскиваю прямиком из ада – просто потому, что так хочу…