Текст книги "День Литературы 149 (1 2008)"

Автор книги: День Литературы Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Наступила полная беспросветная темнота, не стало места ни влюбленным, ни мечтателям, ни просто живым существам, связанным с лунным ритмом, почувствовали себя плохо все женщины и дети. Некуда было возвращаться и лунному зайцу.

Долго ли коротко длилось это лунное затмение, но богиня Нюйва заметила пропажу луны и послала небесного пса проверить, что там случилось, и навести порядок. Небесный пёс к тому же не знал, что лунного зайца, его давнего дружка, на луне нет, он решительно кинулся к луне, но увидев вместо неё раздутую жабу, открыл свою пасть и дохнул на жабу огненным небесным пламенем. Жаба сдулась, Луна вновь появилась на небе. Это было первое лунное затмение.

Жабу отстранили от приготовления снадобья, но боги, даровавшие ей бессмертие, не стали отнимать у жабы свои дары, отправили трёхлапую на тёмную сторону луны и лишь изредка, на большие приемы в Нефритовом дворце, ей возвращали облик красавицы Чань Э, и она с колдовским демоническим взором в глазах старалась понравиться всем богам сразу. Иногда ей удавалось увлечь того или иного небожителя, и, вновь получив доступ к чудодейственному снадобью, она опять раздувалась и старалась проглотить эту ненавистную луну. Так и случаются у нас время от времени из-за жадной жабы лунные затмения. И каждый раз то небесный пёс приходит на помощь, то лунный медведь, разозлившись, лапой протыкает её бездонное брюхо, и скукожившаяся жаба уползает на свою тёмную сторону луны. Бывало, что и лунный заяц протыкал её, возвращая луну на прежнее место.

Так бывает всегда – добро соседствует со злом.

Прошла ещё добрая тысяча лет. На земле родился Будда в обличие зайца.

Ближайшими его друзьями были выдра, шакал и обезьяна, сердца которых были привязаны к нему глубоким уваженьем и любовью, вызванными его возвышенными добродетелями. Словно родственники, взаимная любовь которых скреплена ещё и узами родства, или как друзья, чья дружба выросла в любви взаимной и взаимном уваженье, они проводили там время в сердечной радости. И отвратившись от грубой, животной стороны своей природы, они проявляли состраданье ко всему живому, и угасив жадность в себе, забыли о воровстве; они вели там жизнь, согласно святым законам, приобретая тем добрую славу себе; и обладая проницательным умом, были тверды в исполнении своих обетов. Такою жизнью – образцом для праведных людей, они вызывали изумление даже у богов.

Под видом зайца Бодхисаттва был учителем их мудрым; и ставил он всего превыше состраданье к ближним… И вот однажды вечером к зайцу Бодхисаттве пришли друзья послушать его мудрые мысли. Заяц сказал: "Завтра – пятнадцатый день луны. Посему вы должны надлежащим образом выполнить предписания, относящиеся к празднику, а именно: вы должны почтить гостя, явившегося в надлежащий час, прекраснейшею пищей, полученной надлежащим образом…"

Выдра, обезьяна и шакал быстро нашли достойную пищу, кто манговые плоды, кто наловил рыбок, обезьяна нашла забытую корзинку с молоком и сыром. Но заяц не ловил рыбы, не крал у людей, он ел только траву, не будешь же ею угощать гостя. Заяц, жертвуя собой, решил, пусть гость поджарит меня на жаркое…

Божества с глубоким изумлением и радостью повсюду прославляли это дивное решение Бодхисаттвы, и когда Шакра (Чакра, Индра), владыка богов, о нём узнал, то сердце его преисполнилось удивления и любопытства. Желая испытать зайца, на другой день, Шакра, повелитель богов, под видом брахмана, как бы заблудившегося в дороге и измученного голодом, жаждой, усталостью, унынием и печалью, громко рыдая, стал звать на помощь: "Отбился я от каравана, брожу один в лесной глуши, измучено моё всё тело усталостью и голодом. О добрые, меня спасите!"

Ему принесли и рыбок, и плоды, и кувшин кислого молока, только заяц пришёл без добычи. Он сказал великому Шакре: "Разведите огонь, поджарьте моё тело и подкрепитесь как следует". Когда развели костёр, которым Шакра проверял до конца искренность намерений Будды, заяц бросился в костёр, как птица летит в небо, как рыба уходит в глубь воды. Шакра изумился, принял свой облик и взял зайца на руки. "О! Как сегодня он без размышлений, из любви лишь к гостю, легко расстался с телом! Меж тем как слабодушные без дрожи не расстаются даже и с цветами, которые от жертвоприношения остались. Какая противоположность меж его животным обликом и этой тонкостью ума и благородным самоотреченьем! Сколь поразительный урок для тех богов, людей, что нерадивы в накоплении заслуг!.."

После этого Шакра, заботясь о благе мира, чтобы увековечить этот дивный под-виг, украсил изображением зайца, как счастливым предзнаменованием, верх лучшего из своих храмов – Вайджаянты и залы собраний небожителей – Судхармы, а также диск луны. Поэтому до сих пор на полном месяце сияет в небесах изображенье того зайца, как будто отраженье в зеркале серебряном. С тех пор ночи украшенье – луна, что заставляет расцветать улыбкой лотосы, известна в мире стала под именем Шашанка ("Со знаком зайца").

А выдра та, шакал и обезьяна были взяты после этого с земли и перенесены на небеса благодаря тому, что имели такого святого друга.

Лунный заяц поутру, подойдя к внезапно осветившейся в низине лунной поляне, увидел там своё отражение, свой светящийся лик, увековеченный Шакрой. Будда продолжал дальше свою земную жизнь, полную страданий и человеколюбия, а на луне появились сразу три новых жителя: выдра, шакал и обезьяна. Каждому из них нашлось дело, но больше всего они были поражены, увидев на луне лунного белого светящегося зайца, так похожего на их земного друга.

Спустя время Будда и сам совершил путешествие на луну, хотел встретиться со своими былыми друзьями, поучить их уму-разуму, дать добрые советы на будущее, а заодно и посмотреть на свой светящийся до земли лик.

Приняли Будду в Нефритовом дворце на самом высшем уровне, ради этого чудного нового бога спустилась в свой дворец и стареющая Нюйва. С гордостью смотрел на Будду его лунный божественный покровитель Шакра. Самой трогательной была встреча Будды с лунным зайцем Юэ Ту. Будда благословил своего заячьего собрата на все добрые дела, передал ему свой дар сострадания и самопожертвования, оценил его усердную работу и пожелал, чтобы дальше вся луна и впрямь числилась под знаком зайца, и уже под этим знаком подразумевался не Будда в своём заячьем обличие, а тот самый усердный лекарь, чудодейственный доктор, нефритовый, жертвующий собой, лунный заяц Юэ Ту.

С тех пор во многих странах мира на земле и считают луну – отмеченной зайцем. А все живые земные зайцы, видя каждую ночь свой лик на небе, стали обращаться к нему за помощью. И луна, уже в образе лунного зайца, часто помогала своим земным собратьям. То с помощью лика луны заяц побеждал царя слонов, портивших заячьи норы, то помогал избавиться от злого льва, то уберегал своего земного простодушного собрата от морского дракона, пожелавшего съесть печень живого зайца. Иногда и сам лунный заяц отправлялся на землю с желанием помочь ближним. Он помог девице Февронии изготовить целебные лекарства для князя Петра, и потом с умилением наблюдал с неба за их счастливой жизнью. Он предостерёг Наполеона от нападения на Россию, и когда тот ослушался, в результате оказался на острове Святой Елены и до конца жизни вспоминал встреченного им перед наступлением на Россию зайца. Именно лунный заяц помешал поэту Пушкину добраться до площади, где собирались декабристы. Много чего хорошего и полезного делал и делает до сих пор лунный заяц. Вот и мне при написании этой подлинной истории о лунном зайце помогает мой родной земной заяц, без которого не было бы ни этой сказки, ни других моих книг, да и меня самого.

Тем временем на луне у него появился дельный помощник и собрат. По просьбе японского бога Луны Цуки-юми в день полнолуния для людей и богов лунный заяц стал готовить не снадобье бессмертия, а сладчайший лунный рисовый пряник, рисовую лепёшку. Так как он не был большим специалистом в приготовлении рисовых лепёшек, к нему на помощь боги Японии прислали младшего брата лунного зайчика Цукино Усаги. И теперь в полнолуние, внимательно приглядевшись к луне, можно заметить уже не одного, а двух лунных зайцев, колдующих над ступкой.

Зайцы легко подружились, тем более, после лунных праздников они откладывали лунные лепёшки и вместе дружно готовили эликсир жизни и бессмертия. Но самую замечательную и сладкую лунную лепёшку оба зайца приготовили, когда с земли на луну в Нефритовый дворец наконец-то вернулась снежная принцесса, прелестная японочка Кагуя. В отличие от коварной Чань Э, принцесса Кагуя на земле никого не обманывала, скорее наоборот, родившись когда-то в Нефритовом дворце после шалости богов, она была на воспитание, как нежелательный ребёнок богов, послана на землю. Там Кагуя-химе попала в семью бедного сборщика бамбука и росла вместе с ними. Старик, рубщик бамбука, нарадоваться не мог на свою красавицу. Когда она выросла, старик, возжелав под старость слегка обогатиться, хотел выдать свою любимую дочь выгодно замуж. Но отослав всех женихов царских родов обратно, за ненадобностью, принцесса Кагуя призналась, что она – лунная принцесса, и ей уже дан знак, что скоро её обратно заберут на луну.

К счастью, боги, как и люди, под старость у них просыпаются отцовские чувства, и Небесный правитель пожелал вернуть свою единственную, никогда не виденную им дочь, в Лунный Нефритовый дворец. К тому времени слава о красоте Кагуя-химе достигла императорского дворца и сам император Японии Микадо пожелал встретиться с ней, а потом, улицезрев эту прелестную девушку из бедной сельской семьи и поняв её необычность, Микадо сам пожелал соединить их судьбы. Кагуя-химе ответила: "Я выросла под бедной сельской кровлей, и мне не по душе ваши царские чертоги. Не суждено мне свыше быть вашей супругой!"

Микадо выставил целое войско, не желая отпускать принцессу на небо, но небесные посланники легко преодолели все преграды и одели на принцессу лунный наряд. Перед тем, как улететь на луну, Кагуя написала Микадо: "Жаль мне и грустно расставаться с землею! Я отказалась служить Вам лишь потому, что я существо не из здешнего мира… Я не властна была ответить Вам согласием. А сейчас тяжестью легла мне на сердце мысль о том, что сочли меня дерзкой и бесчувственной"… Своему названному отцу, рубщику бамбука, она подарила напиток бессмертия, подарок от лунного зайца, но он от горя своего вылил этот драгоценный напиток на землю, и сразу же на том месте выросла замечательная сакура, которая вечно цветёт.

Под сакурой позже и похоронили бедного отца принцессы.

Можно представить злость и зависть трехлапой жабы, когда она увидела в Лунном Нефритовом дворце прелестную и ласковую Кагую. Жаба поняла, что даже в редких случаях возвращения в облик Чань Э перед праздничными приёмами, не она уже будет кружить голову богам. Жаба испугалась, что её вообще не будут звать во дворец. Она готова была утопиться в лунном озере от горя и зависти.

Но тут как раз луну вновь посетил Будда, готовый сострадать любому существу. С весёлыми зайцами Юэ Ту и Цукино Усаги он поговорил о вечности, дал дельные советы, обещал максимальную поддержку на земле, но сострадать им было нечего. Они трудились для всех людей и богов. Принцессу Кагую он мог только поздравить с возвращением на луну во дворец и пожелать хорошего жениха из молодых богов.

А вот встретив вонючую обшарпанную жабу на берегу лунного озера, жабу, которая уже давно была лишена доступа к эликсиру бессмертия и горько плакалась, и сожалела о своей непутёвой жизни, и готова была кинуться в воды светлого озера, он преисполнился сострадания. Будда не мог вернуть её в ряд небесных фей или богинь, не мог даже вернуть ей человеческий облик, ибо всё это было под контролем всеведущей Нюйвы, но пожалев старую жабу и взяв с неё обещание делать только добро людям, он одарил её даром плеваться золотыми монетами.

Вначале обрадованная жаба заплевала ими весь двор Нефритового дворца, все поляны, даже на светящийся лик зайца выплюнула горсть золотых монет. А дальше что?

На Луне эти золотые монетки не были никому нужны. Жабе тоже захотелось вечной славы, она стала все вылетающие изо рта золотые монеты по лунным лучам посылать на землю, куда угодно, с приветом от жабы. Она уверяла всех, что теперь она тоже делает добро людям. Жаба и на самом деле стала на земле популярнее лунного зайца с его целебными и лекарскими качествами. Сегодня изображение трёхлапой жабы с золотой монетой во рту можно встретить от Мельбурна до Мурманска, от Сан-Франциско до Лондона.

Культ золотой монетки победил в людях мысли о сострадании и самопожертвовании, которыми был наделён лунный заяц, даже мысли о здоровой и долгой жизни были людям не так важны. Будда в своём сострадании к жабе ошибся. Сам не зная, что такое деньги, он решил, что это всего лишь источник жизни. Забыв, что после первой же монеты, возвращающей бедняку жизнь, возможны вторая и третья монеты, уже формирующие культ наживы. Не первый раз жабе Чань Э удавалось обманывать благородных людей, героев и богов.

А лунный заяц между тем продолжал свою непрестанную работу. Он и впрямь не мог уже обходиться без помощника Цукино Усаги, годы брали своё. Ведь лунный заяц помнил ещё те доисторические времена первомифов, когда он, вгрызаясь в чрево матери-земли, освобождал из глубин её новое солнце. Он помнил те времена, когда создавалась луна, и он был её первым жителем. Череда лунных богов промелькнула мимо него, ибо он не любил захаживать в Нефритовый дворец, не был по духу своему ни слугой, ни придворным аристократом. Может, за это и ценил его Небесный владыка, прощая все его промахи и шалости. Лунный заяц давно уже забыл о своём личном счастье. Не будем забывать, что лунный заяц нёс в себе женское начало Инь, и в своём земном человеческом воплощении иногда становился прекрасной девушкой.

Как-то раз, в давние времена, она – эта зайка-девушка – влюбилась на земле в Танского монарха, дело уже шло к свадьбе, но царь обезьян Сунь Укун разрушил всё дело. Юэ Ту долго сокрушался об этом. Он уже на какой-то миг отрешился от своего бессмертия, от сонма великих небесных богов, и просто пожелал, как охотник Хоу И, нормальной счастливой человечес– кой жизни с любимой, со своими детьми. Как и у охотника Хоу И, у зайца ничего не вышло. Не будем винить царя обезьян. Я думаю, что более высшие небесные силы (та же Нюйва) посматривали на его заячью женскую слабость, чуть потворствовали ей, но отказаться от лунного зайца не могли. Лунный заяц был обречён нести свой крест, вечно исполнять свой долг. Заяц и на самом деле давно стал главным символом и смыслом всей Луны.

Для детей на земле он давно уже стал дедушка Заяц, и в праздник полнолуния в середине осени изображения дедушки Зайца продаются во всех магазинах.

Заяц и сейчас живёт и улыбается нам всем с луны. Присмотритесь в полнолуние внимательнее, и точно увидите его самого, его лучащиеся глаза.

Он нам самим на земле очень нужен, ибо заяц бессмертия – это жизнь, сострадание и самопожертвование, а жаба с золотыми монетками лишь прилагательное к жизни. Не случайно в одном из самых промышленных и финансовых центров мира, в столице Тайваня Тайбэе, на центральной площади напротив мавзолея Чан Кайши поставлен пятнадцатиметровый памятник не жадной и коварной жабе, а лунному зайцу Юэ Ту. Плывут пароходы – салютуют зайцу, летят самолёты – приветствуют зайца, подходят к нему люди и желают долгой и счастливой жизни себе и близким. Лунный заяц поможет.

Валерий МИТРОХИН КОКТЕБЕЛЬ СЕРЕБРЯНЫЙ

В разное время моей литературной жизни по разному представлялся мне образ великого киммерийца.

Одно время мне казалось, что дух Макса Волошина живет во мне: тучный, косматый, неуклюжий и гостеприимный. Я в ту пору тоже был толстым, не стригся полугодиями, любил готовить, и дверь моего дома никогда не закрывалась. Застолья сменяли друг друга, а в перерывах между пирами я писал повесть "Кандидат". Посвящённая памяти Макса Волошина, она увидела свет в издательстве "Советский писатель" в 1991 году. Книга "Дороже денег", в которую вошел "Кандидат", появилась уже после того, как распался Союз. И вместо запланированного 150-тысячного тиража она вышла пятнадцатью тысячами экземпляров.

Это был мой не первый "прорыв" в большую литературу. До этого в издательстве "Молодая гвардия" в 1985 году вышел роман "Колыбель". Но если тогда его 100-тысячный тираж принёс мне солидный гонорар и всесоюзную премию, то на излёте советской власти я получил тридцать тысяч рублей, которые не успел истратить, поскольку они тут же обесценились. Так начиналась новая эпоха, сокрушившая все мои амбициозные планы. Навсегда пришлось расстаться с мечтой о трёхтомнике, планируемом в той же "Молодой гвардии". Ни о каких застольях и думать больше не приходилось. Порой денег не было даже на хлеб. В этот период я, по-прежнему параллелил себя с Максом, хотя значительно иначе понимал его судьбу. Для меня случившееся в 1991 году было идентично катастрофе, равной – для Волошина и его поколения – гражданской войне и последовавшей за нею разрухе. И в конечном итоге потерей самого дорого для него, Дома, который он строил всю жизнь. Я превратился в скептика, и масштабы моего кумира обрели в моём представлении совершенно иную шкалу ценностей.

Понимая, что не всё в укладе его бытия было столь христоматийно, как то пытаются сегодня представить ложные апологеты волошинской идиллии, я с горечью думал о том, что у Макса – этого большого, прагматичного ребёнка – отобрали не только все иллюзии, но и, в конце концов, самоё жизнь сократили. Жил себе, поживал благополучный человек, ходил в длинной – ниже колен – рубахе по Коктебелю, мудрствовал в кругу постоянных приживал, упивался своей значительностью… и творил. Макс играл свою роль, полагая, что держит Бога за бороду, как вдруг трах-бах – революция. И никому никакого дела не стало до одного из столпов так называемого Серебряного века русской литературы. Появилась другая литература – советская, а в ней иные авторитеты, павленки, фурмановы, серафимовичи и т.п., пришедшие на смену Блоку, Брюсову, Гиппиус…

В гражданскую Волошин, как говорят, стал над схваткой. Был этаким всепрощенцем: прятал белых от красных, красных от белых. Существует легенда о том, что на антресолях у него отсиделся Сергей Эфрон…

Приходя в дом Волошина, я смотрел на его игрушки (голова Таиах, и прочие милые мелочи быта Большого Макса), ставшие музейными экспонатами, и с горечью думал: "Какая тщета! Всё, оказывается, ничего не стоит. Жизнь – копейка, искусство – бесполезное занятие, ибо не кормит и не ценится…"

Я стал делить человеческое существование, призвание – на два: это кормит, а это ввергает в нищету… И без раздумий выбрал второе, потому что ничего, кроме письма, делать не умел, и учиться другому не желал да и сил для этого не находил. Так, благодаря обстоятельствам, одно из которых, быть может, основное – Волошин, я окончательно понял, ради чего я живу и что мне делать дальше.

Не знаю, как складывалось аналогичное понимание цели жизни у авторов книги "Серебряная память Коктебеля", а оно обязательно рано или позже складывается у каждого из нас, но то, что оно связано у этих людей с Волошиным тоже, для меня было несомненно. Все мы – киммерийцы – связаны не только с Максом в духе, но и с целой плеядой волошинского окружения и атмосферой самого вместилища этого братства – Коктебеля.

Кто такой Вячеслав Ложко?! До некоторого времени я довольно смутно представлял себе этого человека. Стихов его не читал. А то, что он пишет прозу, тем более, занимается литературными исследованиями, мне и в голову не приходило. Пусть мне простится этот пассаж, ведь возник он и направлен вовсе не в адрес кокте– бельского подвижника нашего времени, известность к которому пришла как раз в этот период, когда толпы окололитературных волонтёров нахрапом вламывались в элитарные вагоны поезда, уходящего из прошлого в настоящее! В большинстве своём "кусочники" и "мешочники", они налезли в состав, притормозивший на крутом повороте истории, вытеснив в тамбура избранных, позанимав не только спальные места, но и верхние полки и даже крыши… Локомотив истории вздрогнул и пошёл дальше. Одних только крымчан подсело туда единым абордажем около сотни. Я был безразличен ко многому и ко многим, пришедшим в литературную действительность Крыма, поскольку вплоть до 2000 года никакого участия в этой жизни не принимал. По-прежнему занимаясь литературой, я не хотел ничего кроме этого занятия знать… Что, собственно, и стало причиной моей информационной "отсталости". Так бы, наверное, продолжалось ещё какое-то время, если бы не получил неожиданное приглашение в Коктебель, если бы не очутился на Гумилёвском фестивале в апреле 2008 года. Там я увидел и услышал много для себя нового, неожиданного. Но, прежде всего, то, что не только открыло для меня явление по имени Вячеслав Ложко, но и в корне изменило моё отношение к этой личности. Благодаря ему, я окончательно утвердился в своём решении относительного того, что же всё-таки самое для меня главное и что мне делать дальше. Бесповоротно утвердился в намерении больше никогда не изменять себе, оставаться собой дальше, и до последней возможности работать в литературе.

Наблюдая мои время от времени повторяющиеся нервные реакции на непрофессионализм и местечковый уровень отношений, беспринципность в оценках творчества, кумовство и духовную коррупцию, ставшие опознавательными знаками в некогда профессиональном цеху, а также равнодушие, переходящее во враждебность, которыми меня окружили успешно действующие крымские литераторы, Вячеслав Ложко, что называется, взялся за меня. Опытный этот боец (не только потому, что в юности занимался боксом!), он как более старший по возрасту буквально за уши стал тащить меня из моего индивидуалистического болота. "Тебя не приглашают на фестивали? И не надо. Поезжай туда сам. Входи, садись на своё, давно тебе принадлежащее, место… И никто из них – тех самых, для кого ты в своё время был издателем, литературным наставником, старшим братом и благодетелем… не посмеют и заикнуться, чтобы опротестовать твоё самоуправство. Ибо ты – тот, за кем в своё время они бегали, прося рекомендации для поступления в СП, у кого втихую учились писать – о чём в настоящий момент самим себе не хотят признаваться… Хватит сидеть сиднем! Или, быть может, ты очень крепко на всех обиделся?! Если да, то это неправильно, поскольку мужчина обижаться не может. Мужчина имеет право лишь огорчаться…"

Роскошное подарочное издание "Серебряная память Коктебеля" – ещё одно замечательное детище Ложко. До этого был памятник одному из героев этой книги Николаю Гумилеву. До того была целая серия переименований, где вместо всяких там цветочных, виноградных и абрикосовых появились улицы Ахматовой, Белого, Блока, Грина, Вересаева, Волошина, Паустовского, Цветаевой и других представителей Серебряного века, бывавших в Коктебеле в дни царствования там великого Макса.

А ещё раньше были книги самого Ложко: поэзия, проза, литература для детей… И один из, может быть, самых ярких проектов – тот самый Международный Гумилевский фестиваль, первым лауреатом которого, получившим диплом правления Союза писателей России, стал в 2008 году Вячеслав.

В этот же прекрасный ряд встроилась и "Серебряная память Коктебеля".