355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэн Абнетт » Отметка Калта (ЛП) » Текст книги (страница 18)
Отметка Калта (ЛП)
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:01

Текст книги "Отметка Калта (ЛП)"


Автор книги: Дэн Абнетт


Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Энтони Рейнольдс,Джон Френч,Роб Сандерс,Гай Хейли,Дэвид Эннендейл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Аарон Дембски-Боуден
ПОДЗЕМНАЯ ВОЙНА

Я был на охоте, когда увидел их. Это были… не знаю, кто это был. Плоть всех цветов радуги, которая изменялась и преображалась. Дюжины ртов, двигавшихся по телам, изрыгавших пламя и поджигавших деревья. Лес пылал. А они парили. Я пытался их сбить, но лазерные выстрелы ничего им не сделали. Даже не повредили их кожу. Впрочем, привлекли внимание.

Я бежал. Бежал так быстро. Мне нужно было вернуться к Мелоре. Скорости не хватило. Там были другие такие же, а кабина горела. Я слышал ее крики.

Не знаю, что они такое, но знаю, что хочу помочь вам уничтожить их. Не за Императора и не за Жиллимана, как бы там его ни звали.

За Мелору.



Предполагается, что мы не ведаем страха.

Это не просто слова. Не ведать страха – основа биоалхимической тайны, которая странствует по незримым нитям наших генов. Мы рождены, чтобы сражаться и умирать, никогда не познав страха. Мы понимаем его. Терпим. Подчиняем себе.

Однако мы никогда не страдаем от него, и потому не знаем его подлинного вкуса. Страх – не более чем биологическая реакция, физиологический курьез, поражающий низших существ интеллектуальным расстройством различной степени тяжести.

Это всего лишь первый шаг. Сначала необходимо не ведать страха. Затем следует отважная убежденность: посвящение жизни абсолютной чистоте цели. Возвыситься в ряды Легионес Астартес означает, что необходимо отбросить все остальное. Твоя семья мертва. Твоя молодость несущественна. По меркам галактики ты никогда не рождался. Ты избавляешься от остаточных притязаний на человечность.

Один воин – ничто. Легион – все.

Ты должен жить по этому принципу. Должен быть воплощением этих слов и гарантировать, что каждый вдох посвящен их претворению в жизнь.

Став космическим десантником, ты больше не человек. Ты – легионер, тот, кто преодолел пределы людских забот и вышел в генетическую чистоту трансчеловечности. Ты облачен в цвета своего Легиона, носишь символ своего Легиона и служишь повелителю своего Легиона. Ты держишь оружие, выкованное в пламени литейных твоего Легиона. Твоя жизнь, дыхание и пот – культура твоего Легиона, принесенная с родного мира Легиона и проявляющаяся в традициях и ритуалах Легиона.

Над легионером – отделение – стая, коготь, звено, ячейка. Над отделением – только Легион. В этом сила. В этом долг.

Долг должен притупить все прочие чувства. Легионы – это оружие, не более того: воины, созданные для войны, в точности как орало, переплавленное на меч. Мечи не ведают страха и не имеют чувств. Они не тоскуют по дням, когда чертили землю на мирных полях, и не ломаются еще до первого удара. Так же дело обстоит с Легионами и бывшими людьми, из которых состоят их ряды.

Однако человеческий разум – не чистый лист. Даже если взять сознание ребенка – до того, как реалии жизни научат его принимать решения, идти на компромиссы и знать свои пределы – холст разума уже окрашен множеством знаний. Мы – не бездумные орудия, а разрыв с человечеством не означает, что мы полностью бесчеловечны. Человечность – наша основа, та черта, на которой ведется строительство. В этом и заключена идеальная мощь облика и функциональности легионера. Несмотря на все свое невежество, Император сделал так много правильного. Мы – оружие, в котором человечество нуждалось, чтобы притязать на звезды. Не люди и не не-люди, а нечто за пределами и того и другого. Транс-люди, или даже пост-люди, как говорят некоторые писатели. Быть может, ближе к истине будет «бывшие люди».

Как бы то ни было, как и у всего, к чему прикасаются люди, процесс не лишен изъянов. Некоторые разумы выдерживают вознесение от мальчика до легионера, и есть то, что врезано слишком глубоко, чтобы соскоблить его при создании души идеального солдата. Порой внутри воина остается слишком много от человека. Такие несчастны и дефектны, это мякина, опадающая с пшеницы. Несовершенные шестеренки в идеальной военной машине.

Большинство не протягивает достаточно долго, чтобы вообще облачиться в керамит, не говоря уж о том, чтобы маршировать под знаменами Империума. Легионы – жестокие фабрики плоти, и их испытания выбраковывают слабых из числа сильных. Чтобы быть Легионес Астартес, ты должен не ведать страха и вести жизнь, исполненную абсолютного долга во имя высшего идеала.

Возможно, в будущем процесс как-то улучшится или изменится, исчезнет глубинная человечность, которая составляет нашу основу. Если такое произойдет, я не стану завидовать тем приниженным поколениям, что последуют за нами.

На данный момент не существует надежного способа убить человеческий дух в сердце каждого воина. Подобное пожелает только глупец.

Однако я не уверен, что со мной согласятся повелители всех Легионов.


– рукописный трактат неизвестного автора

Исчерпав боеприпасы и запас везения, Кауртал понял, что наконец добрался до безопасного места, когда увидел огонь.

Свет скромного костерка из обломков выхватывал силуэты живых и мертвых, которые отбрасывали тени на стены пещеры. Люди были сгорбленными и костлявыми, исхудавшими из-за плохого питания, согнутыми ранами и усталостью. Прежде чем они успели добраться до туннелей, большинство подверглись губительному воздействию радиационных ожогов и носили Отметку Калта, начертанную страданием на разрушающейся плоти. Их тени были безучастными марионетками, которые заторможено и неуклюже плясали на каменных стенах.

В облике самого Кауртала – громадного воина в шлеме, увенчанном двумя рогами – присутствовало суровое и мрачное величие, которого лично он больше не чувствовал. На теневом воплощении не было видно повреждений доспеха и усталости, которая пронизывала тело до самых костей.

Соединительные разъемы вдоль позвоночника представляли собой пораженные болью скважины, вопиющие о необходимости ухода за ними. Такие же гнезда на плечах и груди, где доспех подключался к генетически усовершенствованному телу, были дырками в плоти, которые болезненно растягивались при каждом движении.

Кауртал точно знал, сколько времени провел здесь. Знал, хотя жил в мире, где не было дня и ночи, поскольку рунический дисплей глазных линз отслеживал каждый час, каждую минуту и каждую секунду, проведенные им в этом мраке.

Он утратил собственный болтер шесть лет двести сорок дней тому назад. С тех пор он носил тринадцать других болтеров, забирая оружие у павших и неизбежно теряя его вновь в моменты наиболее жестоких схваток.

Несколько секунд он наблюдал за игрой теней, скользящих по древнему камню. На стене пещеры, насмехаясь над ним, мерцало его собственное изображение. Крылатое. Рогатое. То, что видели его враги. То, что они видели почти семь лет.

– Повелитель, – взывала к нему группа покрытых струпьями, окровавленных ничтожеств. – Повелитель. Великий повелитель, прошу. Благословите, повелитель.

Невероятно. Отчаяние заставляло их верить, будто ему есть дело до их жизней.

Кауртал игнорировал всех, направляясь к громоздкой фигуре в дальней части пещеры. Перед ним разбегалось все больше отбросов и выживших, и их тени плясали на стенах с дьявольской быстротой.

Фигура поприветствовала его из темноты, проявив огромное уважение тем, что обратилась первой. Ее глазные линзы были такими же синими, как небо в сезон засухи над Городом Серых Цветов, дома на Колхиде. Она неподвижно стояла, издавая гул работающей брони. На шлеме были клыки, громадные плечи указывали на чудовищную, нечеловеческую силу. Для Кауртала это был просто воин в доспехе катафрактия. Для людей, которые ему прислуживали, это был убийца, сотворенный по образу сгорбленного и давно позабытого божка-примата. Его голос доносился из вокса рычанием, похожим на удар грома на горизонте.

– Джерудай Кауртал, – произнес он. – Ты еще жив.

Кауртал кивнул, и сочленения его собственного доспеха издали гудение.

– Похоже на то.

Терминатор поднял тяжеловесную руку. Возможно, это было приветствие.

– И вот наши пути вновь пересекаются, – сказал он, – на две тысячи четыреста сороковой день.

В том, что Туул помнил точный день, тоже не было ничего удивительного. Они все считали дни. Теперь Несущие Слово приветствовали друг друга подобным образом.

– Ты последний из Извивающейся Руны?

Кауртал не был уверен на этот счет. Он уже несколько недель не видел никого из своего ордена. Если быть точным, пятьдесят один день, а те, кого он обнаружил, были телами, которым предстояло гнить в пещере, во всех прочих отношениях заброшенной.

– Думаю, что это возможно, – согласился он. – Нам нужно поговорить.

Перед тем как ответить, терминатор молчал несколько секунд.

– Ну, так говори.

– Не здесь, – Кауртал указал на рабов.

Двое Несущих Слово двинулись вглубь пещеры, а затем по ведущему из нее туннелю.

– Туул, – обратился он к терминатору. – Как ты их терпишь? Как ночь за ночью выносишь шепот и плач? Их молитвы раздирают мне уши.

Терминатор вышагивал в глубокой тьме, от его тяжеловесной поступи расходился раскатистый гул. Единственным светом был тот, который появился вместе с воинами: холодное как лед, бело-синее сияние глазных линз. Они шли все дальше в безмолвие, нарушая безмятежность звуком шагов сапог по камню и скрежетом сочленений доспехов.

– Разве мы не заслуживаем их почтения? – спросил Туул. Его голос напоминал ученую лавину. – И разве боги не заслуживают поклонения?

Продолжая идти, Кауртал провел рукой в перчатке по неровной скальной стене.

– Боги нас покинули, – сказал он. – Как и Лоргар.

Из клыкастого шлема Туула донесся треск вокса, похожий на проскальзывание шестерни.

– Богохульство, брат? От одного из возвышенных Гал Ворбак?

Во мраке сухо прозвучал смешок Кауртала.

– После бегства Кор Фаэрона прошло более половины десятилетия. Семь лет туннелей, озаряемых ритуальными огнями и дульными вспышками вражеских болтеров. Семь лет вдыхания соленой вони человеческого пота и пряного мускуса сочащихся язв, разрастающихся из радиационных ожогов. Лоргар не вернется за нами, Туул. Он никогда и не собирался возвращаться.

– Солнце до сих пор изливает отраву в пустоту.

– Возможно, поверхность Калта губительна для жизни, однако угасание умирающего светила едва ли представляет угрозу для спасательного флота, защищенного от радиации.

Туул развернулся к нему.

– « Спасательный» – трусливое слово, Джерудай.

– Называй, как хочешь. Да и нужен ли флот нашему владетельному отцу? Он внимает песне варпа. Сплетает и рвет его так же легко, как шелк. Почему бы не рассечь реальность и не придти нам на помощь?

Последовала пауза, пока Туул обдумывал это.

– Ты пил из запястья Благословенного Сына и вкусил божественной крови. Как случилось, что именно ты из всего Легиона приходишь ко мне с подобным кощунством? Что за безумие побуждает тебя явиться в эту священную тьму и изрекать подобную ересь?

–  Говорите истину, – без улыбки процитировал Кауртал, – даже если голос дрожит.

Терминатор двинулся дальше. Кауртал какое-то время молчал, однако он не был самым терпеливым среди тех, кто когда-либо носил красные цвета XVII Легиона.

– Ты замечал, что после этих двух лет даже пустые туннели пахнут кровью?

Туул издал согласное ворчание, но ничего не сказал.

– Твои слуги были разбиты, – утвердительно заявил Кауртал.

– Вчера, – отозвался Туул.

– Тринадцатый сильно вас потрепал.

– Сильнее, чем ты думаешь, – сказал Туул. – Кровь, которую ты чуешь, – моя.

Его боевой доспех находился в таком же плачевном состоянии, как и броня Кауртала – как у каждого из Несущих Слово, которые застряли в мертвом мире пещер-городов. Запах вытекающей жизненной силы мог исходить из любой обугленной пробоины в толстой броне. Терминатор постучал бронированным кулаком по нагруднику, нарушив тишину дробью стального барабана.

– Одно из моих сердец перестало биться. Второе работает с трудом даже сейчас. Возможно, у меня есть еще несколько дней, но совсем мало. Одним богам ведомо, что разорвано у меня внутри.

Наступило очередное продолжительное молчание, а затем вновь заговорил Кауртал.

– Я перемещался по подземному миру. Сражался, когда это было необходимо, но чаще просто наблюдал и выжидал. Изучал.

Туул оглядел его бездушными глазными линзами, ожидая разъяснения. Кауртал вздохнул и дал его.

– Я считал мертвых. Уделял внимание тем, кто теперь лежит бездыханными.

– Пали тысячи Ультрадесантников, – произнес терминатор. В его голосе было столько искренности, что слова становились неоспоримым заявлением. – Возможно, десятки тысяч.

– Я имею в виду не ихподсчет, Туул.

Еще одна пауза. Кауртал буквально слышал перешептывание и пощелкивание недовольных размышлений Туула.

– Я иду на поверхность, – наконец сказал Кауртал.

Клыкастый шлем Туула повернулся к Каурталу.

– Выйти на поверхность – значит умереть.

– Для тебя – возможно. Я – Гал Ворбак. Моя кровь – яд. Мое прикосновение разъедает плоть. Я больше года не ел ничего, кроме пепла, – он показал свою перчатку. На красном керамите выступали зубцы и гребни выбеленных костяных наростов, которые также были видны по всей поверхности доспеха. За месяцы во тьме кости становились тверже и пробивались сквозь керамит. Неожиданно, но это сопровождалось лишь тупой пульсацией, не отличавшейся от боли в мышцах после ежедневной тренировки.

Терминатор бесстрастно взглянул на него.

– Думаешь, что демон внутри делает тебя невосприимчивым к излучению больного солнца?

Сложный вопрос. Демон внутри безмолвствовал и был недосягаем на протяжении нескольких месяцев. Кауртал уже наполовину убедил себя, что последняя схватка с библиарием Ультрадесанта каким-то образом истощила его – возможно, правильнее было бы сказать: «подвергла экзорцизму», – отделив божественное от плоти. Шавки Императора снова начинали понимать ценность запрещенного библиариума.

– Думаю, довольно скоро увидим.

Крылья Кауртала снова вздрогнули. Плотно прижатые к спине, они являли собой бесполезный плащ из сложенных кожистых перепонок, пронизанных толстыми венами.

Он не летал уже несколько месяцев. Немногие из пещер были достаточно просторными для таких вольностей.

– Но почему на поверхность, брат? Что тебя там ждет?

– Мертвые, – ответил Кауртал. – Я намереваюсь выжить. Спастись с Калта, пусть даже окажусь единственным Несущим Слово, кому это удастся. И я запомню тех, кто погиб здесь. Заставлю Легион помнить.

– Они и так помнят. Мы не можем уйти, не выиграв войну.

– Ты обманываешь себя.

Кауртал поднял руку, к керамиту предплечья которой был прикручен и прибит помятый железный медальон в виде звезды.

– Где Резная Звезда? – воин повернул руку, демонстрируя ритуальную гравировку волнистой змеи. – Где Аспиды Священных Песков? – он потянулся к закрепленному на нагруднике изорванному пергаменту, на котором едва виднелся отпечаток красной ладони. – Где Освежеванная Рука? Я скажу тебе, Туул. Резная Звезда мертва. Аспиды Священных Песков мертвы. Освежеванная Рука – трупы на дне ямы. Они погибли в засаде Ультрадесанта, и их черепа косятся вверх, безмолвно смеясь над собственной участью. Сколько нас осталось? Мы ведем голодающих слабаков на войну, у которой есть лишь один финал – Тринадцатый нас уничтожит, а наш собственный Легион об этом не вспомнит.

Говоря, Кауртал повернул наплечник, показав изуродованный символ Извивающейся Руны.

– Сколько орденов тут погибло, Туул? Прошло семь лет. Где твои братья? – он указал на ощерившуюся демоническую морду на наплечнике терминатора. – Где остальные люди Хол Велофа?

Двое Несущих Слово застыли в многозначительном молчании, не говоря больше ни слова. Для Кауртала темная пещера воплощала собой все прочие пещеры, каждую ночь в лишенной света, пахнущей кровью черноте.

Наконец Туул заговорил.

– Джерудай, ты действительно намереваешься бросить Легион?

– Это они насбросили, – ответил Кауртал. – Лоргар не придет. Легион оставил нас умирать. Я иду на поверхность.

– Ты обрекаешь себя на отступничество, – терминатор прорычал команду на колхидском, и из гнезд на тыльной стороне громадных перчаток выдвинулись клинки. – И тебе известно, что я должен убить тебя за одни лишь эти слова, – признался Туул.

Кауртал кивнул.

– Известно, что ты должен попытаться.

Грязные тайны всегда имели свойство быть погребенными глубже всего. После того как Кауртал покинул пещеру Туула запятнанным кровью и еще более помятым, чем до визита, ему потребовался почти месяц, чтобы добраться до поверхности. Путешествие выдалось нелегким. Подземная Война продолжала бушевать, как бушевала почти семь лет: жестокими стычками и рывками, на несколько ночей заполняя пещеры мясорубкой всепоглощающего насилия, а затем затухая, чтобы дать несколько часов передышки.

Кауртал сражался на Исстване V, когда небо чернело от дыма погребальных костров трех разбитых Легионов. Пока ему не пришлось зарыться под поверхность Калта, он искренне полагал, что Исстван был вершиной возможного на войне.

Бросив своих братьев внизу, отступник зашагал на запад. Постоянно на запад, навстречу заходящей дуге отравленного солнца. Раздутая синяя опухоль пятнала собой небо, напоминая раковое образование своим видом и воздействием своего излучения.

Он потел внутри доспеха там, где броня еще не стала кожей. Что же касается тех мест, где плоть срослась с керамитом, он либо не нуждался в потоотделении, либо просто еще не сталкивался с условиями, достаточно негативными для телесной реакции. Порой он кашлял кровью, изрыгая ее из звериной зубастой пасти, в которую превратилась ротовая решетка. Это была не радиация. Всего лишь адаптация тела.

Пока он шел на запад, призраки Калта продолжали сражаться. Они не обращали на него внимания, поскольку являлись лишь воспоминанием, а он был из железа, крови и костей. Несущий Слово слышал их крики и вопли, видел мертвых воинов как вспышки и мерцание на границе зрения. Он слушал, как они ведут войну, уже проигранную обеими сторонами, повторяя собственные роли в день гибели мира.

Когда он не шел, то летел. До Калта его крылья были прекрасны – белые и чистые лебединые крылья. Подземная Война высосала из них здоровье и вынудила сбросить перья, словно осенние листья, ускоряя Преображение по мере того, как демон внутри усиливал влияние на генокод. Лебединые крылья превратились в нечто костистое и покрытое клинками – полосы кожистой плоти с узором молний из толстых вен на гладких перепонках. Несомненно, более сильные. Более полезные. Сильные, но странные. Они пахли животных мускусом и потели кровью. Раскрывать их по ощущениям было все равно что расставлять руки.

Несмотря на вес доспеха, трех взмахов хватало, чтобы оторваться от земли. Он не мог летать долго, поскольку усилие вытягивало всю силу из мускулов, однако, оказавшись на достаточной высоте, был в состоянии планировать час и дольше.

Во время путешествия Кауртал не спал. Эволюция вывела его за эти пределы, даже за более щадящие пределы, полученные при перерождении в виде Легионес Астартес. Ему больше не нужно было есть, хотя его постоянно терзала жажда. Язык опух от обезвоживания. Глоток своей слюны приносил благословенное, но ложное облегчение. Порой он глотал собственную кровь.

Он странствовал по бесконечным равнинам, с хрустом давя сапогами почерневшую растительную шелуху. Океан несжатых злаков, которые высохли и истлели от жара драконьего дыхания облученного солнца.

На девятый день пути он прошел сквозь грязевую бурю. Солнечная радиация терзала Калт, играла с ним, насмехаясь над метеорологическими картами. Отступник увидел, как горизонт потемнел от приближающегося вихря – приливной волны из земляной пыли и измученной почвы. Кауртал приготовился к шторму, катившемуся с западных гор, хотя все приготовления состояли в том, чтобы плотнее прижать крылья к спине. Инстинкт заставил потянуться и проверить проводящую металлическую полосу магнитного фиксатора, которая прикрепляла болтер к бедру… и воин нащупал лишь разреженный воздух. Кауртал давно потерял свое последнее оружие.

Когда вой ветра достиг пика, а на керамитовую броню обрушился непрерывный обстрел камешками, отступник продолжал тащиться во мраке, ослепленный прахом оскверненного мира. Несущему Слово было нетрудно представить, что планета ненавидит его – как будто дух мира чувствует последнего нечестивца на поверхности и хрипло испускает последние загрязненные вздохи, чтобы досадить ему. Кауртал знал войну и знал, как умирают воины. Сколько скользнуло в смерть с последним проклятием на губах? Калт явно не был исключением.

На одиннадцатый день Кауртал добрался до первого могильника. За этим он и вышел на поверхность. Вот почему он находился здесь. Кто-то должен был запомнить.

Могильник не имел ничего общего с чинным порядком деревенских кладбищ с их рядами каменных плит и еще меньше напоминал истертые песком хенджи-менгиры колхидских захоронений. Перепаханную землю толстым слоем покрывали последствия побоища. В нездоровом сиянии гнили корпуса танков, потемневшие от ржавчины и скалящие больные зубы изъеденных коррозией бульдозерных ковшей. Тела мумифицировались в расколотых доспехах, растрескавшихся навстречу иссушающим лучам Веридии.

Кауртал шел среди убитых, выискивая символы, вырезанные, выжженные и высеченные на наплечниках. С каждого трупа в красной броне свирепо глядел окрашенный серым череп. На его устах был закрытый железный замок, не позволяющий сказать ни слова.

Безмолвные. Здесь погибли Безмолвные, уничтоженные контрнаступлением Ультрадесанта. Стало быть, эти погибшие не принадлежали к его ордену. Безмолвные были воителями-мудрецами под стать всем остальным и сковывали свои языки гордыми, очень гордыми обетами молчания. Кауртал уважал их, но имел с ними мало общего.

Среди Несущих Слово лежали сотни ободранных скелетов, облаченных в лохмотья одежды и грязные тряпки. Несомненно, верные последователи Безмолвных. После почти семи лет на порченом солнце от них осталось немногим больше, чем голые остовы, но Кауртал знал, что если бы он наткнулся на этот могильник в часы после боя, то за отвисшими челюстями оказались бы лишенные языков рты – демонстрация того, как Безмолвные ритуально калечили своих связанных клятвой рабов.

Кауртал забрал у непогребенных мертвецов две вещи. Первой стал болтер, покрытый вырезанными метками убийств и пятнами коррозии, но оказавшийся рабочим, когда при тестовом выстреле вогнал заряд в броню застывшего неподалеку «Носорога». Кауртал не чувствовал вины за нарушение тишины на месте побоища. Он не смог бы проявить к мертвым больше неуважения, чем они уже вынесли, иссушаемые до костей загрязненным светилом.

Вторым, что он забрал, был талисман с шеи воина. Простое ожерелье из дешевой бронзы с именем воина, обозначением отделения и символом ордена, написанными колхидской клинописью. Редкий знак – подобное чаще встречалось среди низших солдат Имперской Армии, идентификационные жетоны которых были необходимы для подсчета потерь. Как будто кто-то стал бы считать жалкие человеческие трупы на войне, которую ведут Легионы.

Кауртал обмотал безделушку вокруг запястья и направился на запад, оставив первое кладбище позади.

Спустя три дня он достиг Дейнхолда.

Город лежал в пыли – в небе виднелись обрушенные башни и мертвые шпили, улицы были изодраны следами танковых гусениц. В павших районах города встречались глубокие рубцы-разломы, оставшиеся после орбитальной бомбардировки, когда огонь лэнсов прошелся по жилым центрам и расправился с городом еще до того, как тот осознал, что его атакуют.

Кауртал сражался здесь сразу после высадки. Он пробивался по пылающему городу, бросаясь на стены щитов Ультрадесанта или отстреливаясь из-за баррикад, наваленных из упавших камней и изуродованных тел. В перестрелках на бегу отсутствовала порождающая клаустрофобию теснота, столь вездесущая и чрезмерная в подземном мире. В тот день болтеры стреляли без эха от окружающих скал.

Как же славно было сражаться свободно. Он даже летал, расправив крылья и паря над охваченными битвой улицами, по возможности обстреливая беспомощных воинов внизу.

Однако то было тогда, а это было сейчас.

Кауртал рискнул зайти в город, продвигаясь по безмолвным улицам и обходя разбитые танки с обрушенными зданиями. Шпили продолжали выситься с сокрушенным величием, их взорванные стены были открыты свету губительного неба. Тела превратились в лишенные кожи и мышц кости, многие лежали на рокритовой дороге, протягивая руки к неработающим лазганам и пулевым винтовкам.

Еще больше погибло безоружными, в одиночестве или сбившись в кучу. Часть останков была разбросана по улицам и площадям, другие сидели по углам или прятались в укрытиях.

Возможно, инстинкт заставил их бежать и суетиться в последние мгновения. Быть может, они умерли, когда с небес пошел огненный дождь или когда союзники Магистра Войны приструнили Калт болтером и клинком.

Спустя считанные минуты после того, как воин вошел в город, он обнаружил первых Несущих Слово.

Кауртал с глухим стуком приземлился, расколов рокрит подошвами при ударе, и прижал крылья к спине. Проспект представлял собой сцену из какого-то пророческого наброска мифического ада из времен до Объединения. Превратившиеся в скелеты внутри доспехов Ультрадесантники и Несущие Слово были пронзены копьями и строили баррикады из собственных тел.

Он шел среди мертвецов, деликатно проводя пальцами по расколотому керамиту. От одного Ультрадесантника остались только прах и фрагменты брони под гусеницами «Разящего клинка». Из-под мертвого танка тянулась одинокая рука, единственное свидетельство того, что там погиб воин. Одному из Несущих Слово трижды пронзили грудь, пригвоздив к каменной стене жилого шпиля. Четыре сотни мертвых воинов и кости военных рабов у их ног.

Над всем пейзажем висел низкий гул, от которого у Кауртала заныли зубы. Некоторые из доспехов мертвых космодесантников продолжали работать даже спустя столько времени, гудя в лад спинным силовым установкам.

Один из трупов привлек к себе взгляд Кауртала. Воин приблизился с уверенной осторожностью, словно медиум, готовящийся вступить в контакт с неупокоенными. Броню убитого Несущего Слово украшали золотые руны – божественные знаки на кроваво-красном фоне, символы Начертанных. Кауртал хорошо знал этот орден.

– Здравствуй, Джирваш, – обратился он к пронзенному капитану.

Джирваш не ответил. Вообще не пошевелился.

Кауртал потянулся к шлему брата и расстегнул замки на вороте мертвого воина. Шлем подался со змеиным шипением выходящего сжатого воздуха, и перед глазами Кауртала оказался обтянутый высохшей кожей череп, некогда бывший лицом Джирваша. Запах разложения, наконец-то получивший свободу, был настолько сильной газообразной гнилью, что у Кауртала защипало глаза. Будучи ребенком, он видел на улицах Города Серых Цветов, как яйца кровавых мух лопаются в брюхе мертвой собаки. Запах был точно таким же. Кауртал эволюционировал за пределы отвращения, но не избавился от укусов горьких воспоминаний.

– Ты скверно умер, Джирваш, – интонация не допускала вопроса. – Но разве так не со всеми…

Череп таращился в ответ, в его пустых глазницах не было ни узнавания, ни согласия. Просто отверстия, демонстрирующие отсутствие жизни и личности.

Кауртал уронил шлем на дорогу и потянулся за изукрашенным кинжалом, висевшим в ножнах на бедре мертвого воина. Ржавый клинок тоже покрывали божественные руны. Еще одно напоминание. Еще один орден, который надлежит помнить.

Он отвернулся, распростер крылья и напряг мышцы, чтобы рвануться в небо.

–  Кауртал, – произнес труп позади него.

За год до Калта, в один из дней после Исствана V, Кауртала вызвали на «Фиделитас Лекс». Он ожидал, что придется докладывать о потерях Извивающейся Руны на смертных полях, или же, возможно, инструктажа по набору новобранцев, чтобы смягчить жестокие потери, понесенные в сражении с Гвардией Ворона.

Разумеется, он ошибался. На самом деле его звали на смерть.

Об Аргеле Тале, Алом Владыке, уже шептались по всему флоту. Он и его люди – так называемые Благословенные Сыны – явили истину своих божественных тел. Они были отмечены прикосновением богов и ныне являлись уже не людьми или легионерами, а священным союзом плоти и духа. Если выражаться совсем примитивно – одержимыми. Если смотреть иначе, то вознесенными.

Алый Владыка ожидал в погребальных залах на борту «Лекса», наблюдая, как сервиторы возводят бронзовые и мраморные статуи убитых в недавнем побоище.

Аргел Тал был облачен в красный керамит, еще не принятый остальным Легионом. Вскоре этому предстояло измениться, поскольку все легионеры надели броню алого цвета артериальной крови перед предательством на Калте. Лицо воина было смугло-коричневатым, как и у всех Несущих Слово, рожденных в пустыне, а в глазах читалась сдерживаемая эмоция – нечто среднее между неразделенной болью и невыпущенной злобой. Он говорил мягко и спокойно, но казалось, что и то, и другое требует от него усилия.

– Сержант, – поприветствовал Аргел Тал. Теперь он говорил двумя голосами: мягким собственным и басовитым гулом существавнутри него.

Кауртал не знал, какое звание Аргел Тал носит после Преображения, и так и сказал. На губах другого воина появилась скупая, натянутая улыбка.

– Гал Ворбак, – ответил Аргел Тал. – Пока что.

Вскоре Алому Владыке предстояло создать Вакра Джал – Орден Освященного Железа – но тогда Кауртал об этом понятия не имел. А если бы и знал, это все равно не вызвало бы у него подозрений. Не так скоро после исстванской победы.

Аргел Тал больше ничего не сказал. Он смотрел, как сервиторы устанавливают статую стройной молодой женщины в струящемся платье.

– Так, стало быть, это правда, – отважился Кауртал. – Благословенная Леди пала.

– Пасть могут воины, – Аргел Тал обернулся к Каурталу, и его слова подчеркнуло движение удлиняющихся зубов. – Ее убили.

– Дурное предзнаменование, – тихо заметил Кауртал.

– Не стану спорить, – отозвался воин. Они на несколько секунд погрузились в товарищеское молчание, наблюдая за работой сервиторов.

– Зачем меня вызвали? – спросил Кауртал. – Я навлек неудовольствие лорда Аврелиана?

– Вовсе нет. Он хочет предложить тебе дар.

В голосе Гал Ворбак было нечто такое, от чего у Кауртала по коже поползли мурашки.

– Дар, – повторил он со сдержанной безучастностью.

– У тебя есть выбор, – Алый Владыка либо не чувствовал тревоги брата, либо предпочел проигнорировать ее. – Лоргар велел мне увеличить численность Гал Ворбак. Ему нужно больше Благословенных Сынов как для штурмовых сил на Калте, так и для флотов, которым поручено рассеяться по Ультрамару.

У Кауртала перехватило дыхание.

– Вы можете это сделать? Переплести плоть и дух по собственной воле?

– Примарх попросил, и я повинуюсь.

Судить задним числом – коварное благо. Слишком часто то, что могло случиться, в равной мере заманчиво и бесполезно. В тот миг в сознании Кауртала пронеслась сотня вопросов: о крови и боли, о телесном кошмаре разделения собственной плоти с чужеродной сущностью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю