Текст книги "Демиург (СИ)"

Автор книги: Дэми Хьюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Мой друг вытер со лба пот и закрыл глаза.

– Я не сразу понял, какую... – он замялся, вероятно, подбирая эпитет, но так и не смог отыскать нужный. – Что мы сотворили... А как еще я должен был поступить? Люди воюют с начала своих дней, меняя только орудия боя. Доминирующие стороны тоже постоянно меняются, и мне, увы, было суждено родиться не на стороне победителей. Нас было мало, и считаться с нами никто не собирался. Кто будет считаться с проигравшими? Всё, чего мы были достойны – получать в качестве пищи протухший бред о всеобщем благе, тошнотворно-сладкую ложь о том, что всё хорошо. И если не хорошо сейчас, то обязательно будет завтра, через месяц, через год... И вот ради чего, скажи, я должен был жить? Чтобы глотать то дерьмо, которым меня кормили? Чтобы, подыхая, проклинать себя за то, что я мог сделать, но не сделал?

Я слышал в его голосе срывавшиеся в крик ноты.

– Мне был не ведом способ исправить то, что творилось в мире. Я только мог попытаться все это остановить, заморозить, пока не стало хуже. Мир, каким он был тогда... он был болен. Я не мог позволить болезни развиваться дальше. Я имел всего один шанс. Шанс, который выпадает однажды за несколько столетий. И я его использовал. Я не воевал – я просто спасался. Спасал не только нас, но и их. Спасал нас всех, понимаешь? – рассеянно повторял мой друг, словно доказывая это самому себе. – Просто спасал...

Его глаза были закрыты, но я видел, как сквозь сомкнутые веки проступала влага.

– Вы поступили так, потому что потеряли друга, – посочувствовал я. – Но в мире есть люди, которые не заслуживают... такого. Которые не должны спать. Должен ведь быть способ, как оградить их...

– И мудрейший, конечно, мне о нем поведает? – саркастично спросил старик.

– За столько лет я бы точно придумал.

– Ну так давай, – поднявшись с кресла, проговорил он. – Давай, думай. Вот прямо сейчас и начинай. И вместо того, чтоб завтра Цитадели штурмовать, сиди и думай. Вдруг у тебя это лучше получится. А я пойду чаю сделаю.

Мой друг оставил меня одного ненадолго. С кухни он вернулся уже в лучшем настроении.

– Забей, парень. Раздумья – все это бесполезная херня, – сказал мой друг. – Нет верных и неверных поступков. Есть сделанные и несделанные.

Он сунул мне в руки горячую чашку и уселся рядом.

– В тот день, когда мы виделись с Аликом в последний раз, он сказал мне слова, которые я навсегда запомнил. "Никогда не позволяй великим идеям стать достоянием общественности, – говорил он. – Даже самое дорогое сокровище, попав в чужие руки, теряет блеск. Ценно лишь то, что всегда остается с тобой, что принадлежит тебе одному – такова людская природа. В истории было множество гениев, понимавших, насколько разрушительными станут их знания, выйди они за пределы их лабораторий. Но, к сожалению, не все видят разницу между метеоритом, упавшим в тайге, и метеоритом, упавшим в городе". Док наставлял меня: "Общество следует кормить новинками постепенно и настолько неспешно, чтобы оно не смогло различить новое блюдо за старым. Любой резкий скачок вперед принесет обществу вред, потому что война – любимая дочь маэстро Прогресса".

Несколько следующих часов мой друг провел за мониторами, разбирая почту и цензуруя шоу и рекламу. Ближе к полудню ему был звонок. Он попросил меня удалиться на кухню, откуда я мог слышать только отрывки реплик. Закончив разговор, старик позволил мне вернуться, и, пока он разбирался с делами, я смотрел какой-то фильм про рок-музыкантов. Позже нам привезли обед, и мы продолжили беседу.

Он говорил весь день без устали, отвечая на десятки моих вопросов и поднимая сотни своих, на которые за всю жизнь так и не смог найти ответа. Некоторые его слова заставляли меня прозреть – в них я открывал мудрость и истины, доселе неведомые мне; некоторые – ужаснуться, а прочие я и вовсе не понимал. Но я покорно слушал. Слушал до самой полуночи, пока усталость не сморила меня. И даже сквозь дремоту, обхватив руками подушку, я слышал, что мой друг продолжает говорить. Человеку, молчавшему полжизни, было о чем рассказать.

* * *

Ровно в восемь я открыл глаза и бесцельно уставился в потолок. «Жалкий раб. Даже вырвавшись на волю, ты продолжаешь совершать те же действия, что и в плену. Даже освободившись от кандалов, ты чувствуешь их тяжесть, а в ушах стоит свист плети надсмотрщика. Системе не нужны инструменты, чтобы управлять тобой. Система уже в тебе».

Попытки уснуть еще хотя бы на пару минут оказались тщетными, и я предался размышлениям, хотя и знал, что ничего хорошего они мне точно не принесут. Людям свойственно самим шагать в бездну, а я отличался от них лишь тем, что делал это с открытыми глазами. И откуда с самого утра взялась эта гнетущая обреченность?

Я думал о родителях, которых никогда не видел и не увижу. Стоит ли мне грустить о них? Я не знал. Нить, связывавшая нас, была слишком тонка, и единственной эмоцией, которую мне удалось уловить, была жалость к себе. Отвратительное чувство. Арена – то единственное, что связывало меня "здесь" со мной "там". Друзья? Их интерес к моей персоне ограничивается моей пользой для команды. Жив ли я для них или умер, как Сэнт-Чарли? Ха! Бессмертный мертвый Чарли.

Бред. Очевидно, что я брежу. И чертовски неприятно, что ничего не могу с этим поделать. Я слишком мало понимаю. И настоящую жизнь, и настоящего себя. Мне бы поглядеть на этот мир еще какое-то время, послушать его звуки. Поучиться. Вот чего я хочу.

Мой друг сидел ко мне спиной, стуча пальцами на клавиатуре. Странное дело, но этот звук действовал на меня успокаивающе – тишина заставила бы меня закричать. Знал ли он о том, что я не сплю? Наверное, знал. Наверное, он знал вообще обо всем на свете. Так должно быть. Я почти уверен, что так и есть. Потому что он создал этот мир.

– Тебе бы приготовиться, – сказал старик, не отрываясь от мониторов. – Минут через пять должны приехать.

Должны приехать. Слова, которые я так жаждал услышать позавчера, сегодня казались мне кошмарными. Сейчас мне хотелось узнать, что возвращение невозможно. Единственный раз я мечтал, чтобы мой друг соврал мне.

– Я не хочу возвращаться.

Старик повесил наушники на шею и повернулся ко мне.

– Охренительные новости. Ты это только что придумал?

Я отбросил одеяло и сел на край кровати. Объяснить. Я должен ему объяснить. Но вместо этого повторил сказанное:

– Я не хочу возвращаться.

– Это все клёво, парень, только я уже вызвал Службу. Послушай, – сказал мой друг, сложив ладони. Я угадал это проклятое движение – он делал так, объясняя причины своих поступков, кажущихся ужасными на первый взгляд. Только в этот раз ничерта не выйдет. – Ты абсолютно ничего не будешь помнить из того, что увидел здесь или услышал. Не останется ни тени от этого кошмара. У тебя даже трипа этого не будет. Они проводят альтеризацию очень качественно. Ты вернешься домой, и сегодня вечером, может быть, даже сможешь играть.

– Так зачем тогда это все было мне рассказывать?

– А что, нам лучше было молча посидеть? – поднял он бровь.

– Я думал...

А что я думал? Что вообще должно было произойти? Или я так быстро привык к чуду, что стал принимать его за обыденное?

– У тебя есть друзья, – говорил старик.

– У меня нет друзей! – громко возразил я. – Они не настоящие, потому что выдумали сами себя, как выдумал себя я. Тот, другой я. А этот... Кристоф Боленских... всегда был один. Всегда, понимаешь? Ты же понимаешь!

Он не ответил.

– Отмените... вызов. Пусть они не придут.

– Да мы что здесь с тобой в игрушки, что ли, играем? – рассерженно воскликнул мой друг. Он бросил наушники на стол и поднялся с кресла. – Как все просто. Захотел – вызвал, захотел – отменил.

– Разве не так? Ты же создал это...

– Нет! Нет, не я! Твою мать, ты так ничего и не понял? Все не так! – лицо его пылало безумием, однако приступ этот длился недолго. – Служба не носит альтервизоров, на то она, черт бы ее взял, и Служба! Я не могу залезть к ним в мемочип и изменить дату, как мне вздумается.

В дверь постучали. Три роковых удара, оглушительных, словно гром. Один. Два. Три.

– Комиссар один-пять-ноль-три, – объявил низкий голос. – Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания?

– Я не хочу возвращаться, – прошептал я, глядя на моего друга с наивысшей надеждой. Он не позволит им меня забрать. Он знает... знает, что делать. Только он один знает. И если сейчас он скажет мне выпрыгнуть в окно, я прыгну. Прыгну не думая.

Старик нервно зашагал по комнате.

– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания? – повторил голос за дверью.

"Пошли нахер от двери! Пошли нахер отсюда, твари!"

Мой друг остановился и посмотрел на меня. В его глазах я читал бурю эмоций – от готовности впиться мне в горло до желания обнять и расцеловать.

– А знаешь, Файв Би-Даблъю не обойтись без штурмового чародея, – сказал он.

Не убедительно. Но, кажется, он и не пытался меня убедить.

– Даю вам последний шанс, – вздохнул старик, натягивая футболку. – Но только один, других уже не будет, – пригрозил он. – Ты лучше меня знаешь, что делать.

"Что делать? Что я знаю?" – спрашивал я, но вымолвить боялся.

– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания? – все твердил голос. "Если еще раз задаст этот вопрос, я, клянусь, выйду и разнесу ему череп!"

Взяв со стола отремонтированный визор, мой друг направился к двери.

– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания?

Мой друг открыл замок и тихо промолвил:

– Я... Кристоф Боленских.

* * *

На плите свистел чайник, выпуская из носика струю пара. Вода кипела уже давно. Десять минут? Полчаса? Час? Неважно. Я не спешил выключать плиту, заворожено глядя на тающий белый туман. За окном стоит жара, а я все пью горячий чай. Чашка за чашкой. Чашка за чашкой. Почему?

Почему он так поступил? Почему из всех возможных вариантов он выбрал именно этот? Было ли бы все иначе, скажи я ему о своем решении раньше? Принял ли бы он иное решение, будь у него больше времени на раздумья? Но и другое мучило меня. Больше всего на свете он ценил свой разум, и вдруг с такой легкостью от него отказался. Променял его на мою жизнь. Мою никчемную жизнь. С момента, когда захлопнулась дверь, я не прекращал задаваться вопросом: "Почему?"

Часы в комнате снова прекратили тикать. Кажется, теперь я смогу услышать эту проклятую тишину, где бы я ни был. Может, все же стоит настроить их на правильное время?

– Даю вам последний шанс, – сказал на прощание мой друг. – Только один, других уже не будет.

В который раз повторяя эти слова, я только сейчас стал понимать, что он не отрекся от своего сокровища.

– Ты лучше меня знаешь, что делать.

Он передал его мне.

И вот передо мной встал непростой выбор – видеть мир таким, как он есть, или же таким, каким я хочу его видеть.

Но как распорядится мне этим выбором? Как правильней будет поступить, каким путем пойти? – мой взгляд упал на лежащий у плиты моновизор, оставленный здесь со вчерашнего утра. – Что я могу сделать? Что я хотел бы сделать? – тонкая пластина отдала металлической прохладой в руке.

И что должен?