Текст книги "Креольские ночи"
Автор книги: Дебора Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Ее ответ заставил Хуана вопросительно взглянуть на Рене. Рене сжал кулак.
– Предадите память брата? Вы не отомстите за своего Алекса, дорогая, если меня повесят за его убийство, как вы того хотите.
– Я не хочу, чтобы вас повесили! – выпалила она. Когда Рене недоверчиво посмотрел на нее, она отвела взгляд. – Но… но я хочу справедливости. А всем, за исключением властей, кажется, известно, что это вы его убили. Это нечестно, что убийца моего брата разгуливает на свободе. – Она запнулась, плечи ее задрожали от переполнявших ее чувств, когда она прошептала: – Это неправильно, что Алекса сначала убили, а затем похоронили под вымышленным именем только из-за того, что папа оказался безрассудным человеком.
Слова ее были настолько искренни, что подействовали на Рене гораздо сильнее, чем все сказанное ею ранее. В этих словах прозвучала правда. Возможно, она действительно дочь Филиппа. Был ли кто-нибудь, кроме Рене, заинтересован в том, чтобы правда не выплыла наружу?
Франсуа. Он-то действительно способен убить человека. Хотя Франсуа сказал, что был в доме Этьена той ночью, и это заявление легко было проверить. Кроме того, как мог Уоллес так быстро найти своего сводного брата, даже не зная, что у него есть сводный брат? И как мог Филипп прятать свою вторую семью в течение столь долгих лет?
Рене пристально смотрел на Элину, как бы желая проникнуть в ее сознание и узнать правду. Он знал, что она не может быть дочерью Филиппа, просто знал это! Он должен заставить себя принять очевидное – что она лгунья и мошенница. В бешенстве он напомнил себе, как он с ней повстречался и, что она при этом делала.
Искренность Элины тронула также и Хуана, но не настолько, чтобы он не отметил ряда нестыковок в ее утверждениях.
– А как там насчет вымышленного имени? – спокойно спросил он. – Почему в полицейском рапорте вас называют Александр и Элина Уоллес, а не Ванье?
Этот вопрос, по-видимому, застал Элину врасплох. Ее руки замерли на коленях, она опустила глаза и уставилась в пол.
– И кое-что еще, мадемуазель, – продолжил Хуан уже более резким тоном. – Почему вы сопровождали вашего брата в Новый Орлеан? Если вы не знали, что ваш отец умер, почему ваш брат не отправился на поиски один, а вас не оставил дома?
– Мы… мы оба вынуждены были уехать, – запинаясь, пробормотала она.
– Почему? – спросил судья.
– Наш дом сгорел, – прошептала она с безнадежностью в голосе.
– И у вас там не было никого, с кем вы могли бы остаться, пока ваш брат разыскивает отца? – настаивал Хуан.
– Нет.
– Ни единой души? У вас нет друзей? Казалось, она вот-вот разразится слезами.
– Мы… мы держались особняком. Жили в деревне.
– А разве не мог ваш брат снять для вас дом и оставить достаточно средств, чтобы вы могли позаботиться о себе в его отсутствие?
– Нет, – прошептала она.
– Почему?
В явном волнении она рассматривала свои руки.
– Да, почему бы нет? – спросил Рене, наклоняясь вперед, когда заметил, что она не хочет или не может ответить на вопрос судьи. – Почему вы должны были уехать, Элина? И почему дочь Филиппа должна была отправиться в путь столь бедно одетой? Где траурные платья, которые вы должны были носить после смерти матери?
Этот последний вопрос, казалось, добил ее окончательно.
– К… какие-то люди… один человек уж точно… преследовали Алекса за его карточные долги, – с трудом произнесла она. – Это они сожгли наш дом и все, что в нем было. Алекс сказал, что они хотят его убить. И нам пришлось незаметно исчезнуть.
Рене наклонился вперед.
– Вот это более подходящее объяснение, ты так не думаешь? В этом вся, правда? Алекс убегал от кредиторов или же бежал от людей, у которых обманным путем выманил деньги? Подозреваю, что верно последнее.
– Нет! – закричала она с отчаянием в голосе. – Алекс не был таким!
Затем, осознав нелепость своих слов, она отвернулась и стала смотреть в окно. Рене увидел, как легкая слезинка медленно выкатилась из ее глаза и поползла по щеке. Эта одинокая слезинка поразила его в самое сердце. Он пожалел, что вообще привез сюда судью.
Через мгновение Элине удалось взять себя в руки.
– Я так и знала, что вы постараетесь облить меня грязью. И если расскажу вам все без утайки, это пойдет мне во вред. – Она с трудом сдерживала рыдания. – Так что, полагаю, мое единственное обращение за помощью должно прозвучать так. Я – Элина Ванье. И ничто из того, что вы предполагаете или думаете обо мне, не может этого изменить. У меня нет никаких доказательств, нет денег, нет траурных платьев, но все равно я – Элина Ванье.
Она поднялась с царственным видом, поразившим Рене, поскольку тот считал, что за последний час она убедилась в прискорбном крушении своих планов, и отвесила им обоим легкий поклон.
– Всего хорошего, месье Оливейра, месье Бонанж, – сказала она тем легким учтивым тоном, который, как зачастую приходилось слышать Рене, использовала его сестра. Затем, едва сдерживая дрожь, но, горделиво выпрямившись, она вышла из комнаты, поразив мужчин своим кажущимся спокойствием.
Им и в голову не могло прийти, что Элине далось это с большим трудом. Оказавшись в холле, она поникла и закрыла рот ладонью, чтобы не разрыдаться. Никогда еще она не испытывала такого унижения.
Элина в полном изнеможении прислонилась к стене, заново переживая события последних минут. Рене оказался прав, подумала она с горечью. Ни один из представителей власти не поверит в ее историю, по крайней мере, при данных обстоятельствах. Как глупо с ее стороны было надеяться, что судья ей поверит.
Она направилась к лестнице, но голоса, доносившиеся из гостиной, заставили ее остановиться.
– Может быть, она просто больна, – заметил Оливейра на французском. – У нее навязчивая идея. Мне приходилось слышать о подобных случаях.
– Элина не безумна, – заявил Рене, – она хорошо знает, что делает.
– Но девушка не обычная интриганка, как вы считаете, Рене. Со временем вы наверняка это поймете.
По крайней мере, Рене не удалось убедить судью в том, что ее рассказ сплошная ложь, подумала Элина.
– О да, я понимаю. Элина, безусловно, не заурядная девушка.
– Она держится как высокородная леди, несмотря на то, что бедно одета.
– Да, так оно и есть. Но подозреваю, это Уоллес научил ее так держаться, преследуя свои цели.
От разочарования и безысходности Элина до боли в пальцах вцепилась в перила. Как он смеет так говорить?!
– А каковы ее собственные намерения при этом? – спросил судья. – Она сказала, что вы предлагали ей деньги. Полагаю, это значительная сумма. Если деньги – это все, что ее волнует, почему бы ей просто не взять их и не уехать? Ведь она понимает, что, рассказывая свою неправдоподобную историю, она не получит больше.
Наступила долгая пауза. Элина, затаив дыхание, ожидала, что ответит Рене.
Он громко вздохнул.
– Ей наплевать, что ее история неправдоподобна. Она надеется, что кто-нибудь ей поверит. Для нее главное – это месть за смерть Уоллеса. Своей глупой ложью она может нанести удар моей семье. А дороже семьи у меня ничего нет.
– Вы пытались узнать, много ли она знает о Филиппе, чтобы проверить ее?
– Она с успехом пройдет любую проверку, уверяю вас. Соображает великолепно. Утром, после убийства Уоллеса, она времени даром не теряла, навела справки обо мне и моей семье. Допускаю, что она переговорила с дурными людьми. Она приехала в дом Джулии, полагая, что у Филиппа есть родственники и она сможет убедить их принять ее. Вы правы, Элина кто угодно, только не заурядная обманщица. Что касается денег, ей выгоднее получить наследство, чем любую сумму, которую я мог бы ей предложить. Она надеется, что я отдам ей наследство в обмен на ее молчание.
Элина стиснула зубы. Все ясно. Рене любой ценой хочет заставить ее молчать.
– Ее история, разумеется, неправдоподобна, – сказал Оливейра, – но чего не бывает в жизни? Филипп большую часть времени был в разъездах. Да и другие мужчины ухитрялись в течение долгих лет тайком содержать две семьи.
Эти слова вселили в Элину надежду. Возможно, судья оказался достаточно проницательным, чтобы почувствовать правду.
– Я расспрашивал многих, кто мог что-нибудь знать об этой истории, – сказал Рене. – Филипп не оставил завещания. Конечно же, он обеспечил бы свою семью. Если ее дом и в самом деле сгорел, она могла обратиться за помощью, например, к поверенному или еще к кому-нибудь. Она упоминала банкира, но этот банкир, очевидно, не дал ей денег даже на траурную одежду. Ее история полна нелепостей.
– Однако в ней что-то есть…
– Да, – резко сказал Рене. – Согласен.
– Что вы собираетесь с ней делать? – спросил Хуан после паузы.
– Я не могу позволить ей затеряться в Новом Орлеане. Вы должны это понять.
– Конечно. Значит, собираетесь держать ее здесь? И как долго?
– Пока она не образумится! – отрезал Рене.
– Хотите сделать ее своей любовницей, не так ли? – спокойно спросил Оливейра.
– Любовницей? Такую лгунью и мошенницу? Помилосердствуйте, Хуан.
– Но она прекрасна. И осмелилась противостоять вам. Нет более мощного сочетания, чтобы пробудить желание. Кроме того, если вы ее соблазните, возможно, она не будет стремиться отомстить вам за смерть своего брата.
– От мести она вряд ли откажется. Последовало долгое молчание.
– Вы-то не думаете, что я убил ее брата, – добавил Рене.
– Разумеется. Я слишком хорошо вас знаю. Дуэльный кодекс запрещает дуэль с представителем низшего класса. Ни один креол не преступит этого правила.
«Бесчестный креол преступит!» – подумала Элина.
– Вы должны каким-то образом убедить ее в этом, – продолжал Хуан.
– Меня не волнует, что думает обо мне Элина. Она забудет о мести, если я предложу ей солидную сумму. Что касается обольщения…
– Это палка о двух концах, – сухо заметил Хуан. – Конечно, если кто и умеет обращаться с этой палкой, так это вы.
Мужчины рассмеялись, а у Элины возникло чувство потери.
– Есть другая возможность, – заметил Хуан. – Я могу посадить ее на несколько дней в тюрьму, чтобы заронить в нее страх перед Богом и людьми.
У Элины перехватило дыхание.
– Ни в коем случае! Я сам справлюсь с Элиной, уверяю вас, – поспешно сказал Рене.
– Как вам будет угодно. Тогда, если не возражаете, я вас покину. Мне предстоит еще одна встреча.
Элина начала быстро подниматься по лестнице, надеясь скрыться в своей комнате до того, как мужчины выйдут из гостиной, но дошла только до середины лестницы, когда услышала шаги в коридоре и поняла, что Рене с судьей стоят внизу, у нее за спиной. Она пошла дальше, ступая очень осторожно, когда Рене окликнул ее:
– Элина! Мне надо сказать вам пару слов. Девушка остановилась, досадуя, что ее поймали с поличным, когда она подслушивала их разговор.
Элина остановилась и ждала, пока Рене поднимется. Если бы она могла заставить себя взять у него деньги и уехать! Но это было выше ее сил, ведь она знала, что имеет полное право остаться. К тому же ей некуда идти. Куда бы она ни пошла, ее всюду будет преследовать боль от сознания того, что сделал отец. Ей никогда не узнать, почему он так поступил. Зачем женился сразу на двух женщинах? Почему не позаботился о ней и об Алексе? Она не может уехать, не узнав всей правды о нем.
Не может покинуть этот город, пока Алекс не отомщен, а она не доказала свое происхождение. Для нее стало вопросом чести доказать Рене, что она действительно дочь Филиппа Ванье, а не какая-то интриганка, подружка карточного шулера.
У нее осталась единственная возможность – убежать и самой найти доказательства. В Противном случае ей никогда не освободиться от своего прошлого. Когда Рене, приблизившись, схватил ее за руку, девушка поняла, что ни за что не возьмет у него денег.
– Полагаю, ты нас слышала, – небрежно произнес он и повел ее вверх по лестнице.
– Конечно, слышала, – ответила она с напускным безразличием. – Вы слишком громко говорили.
– Я думал, ты уже наверху, в своей комнате, дуешься из-за пережитого тобой сегодня разочарования. Но я вижу, что недооценил твое упорство. Узнала что-нибудь интересное?
Хотя слова Рене и раздражали девушку, куда больше ее беспокоило присутствие его руки на ее локте.
Почему так происходит, что от простого прикосновения ее бросает в жар? Элина держалась прямо, с равнодушным видом, но внутри вся кипела от ярости. Больше всего она боялась, что он тоже это знает.
– Да. Оказывается, ты и дальше собираешься держать меня в заточении. Однако меня это нисколько не удивило. Ведь вы с судьей друзья, он готов выполнить любую твою просьбу.
– Он не захотел повесить меня на основании сомнительной истории, рассказанной сообщницей шулера, если ты это имеешь в виду. Но он справедливый человек. Если бы он решил, что ты говоришь правду, то настоял бы на том, чтобы я тебя отпустил. Он честно предоставил тебе возможность уладить это дело. И ты могла бы его убедить, если бы более тщательно продумала свою историю.
Элина понимала, что Рене ссылается на ее собственные слова о причинах их с Алексом поспешного отъезда из Миссури. Ее объяснения по поводу этих событий не принесли ей ничего хорошего. Судья ей не поверил. И теперь Рене получил дополнительные основания не доверять ей. Она сама должна найти выход из затруднительного положения, в котором оказалась.
Когда они поднялись по лестнице, девушка попыталась вырвать руку, которую держал Рене, но он повернул ее лицом к себе и обнял за плечи.
– Знаешь, мое первоначальное предложение все еще в силе, – сказал он, остановив на ней холодный взгляд. – Почему бы тебе не признать, что ты лгала? Ведь судья тебе не поверил. Так стоит ли цепляться за выдуманную тобой историю? Обещаю сделать тебя достаточно богатой, если ты откажешься от своей затеи.
– Я не приму твоей подачки. Никакие деньги не заставят меня отступиться и забыть, кто я такая.
Тут она вспомнила, что судья посоветовал Рене соблазнить ее, тогда она станет более сговорчивой.
По тому, как изменилось выражение лица Рене, Элина поняла, что он тоже вспомнил об этом. В его взгляде она прочла горькую правду. Нет смысла отрицать, что их влечет друг к другу. Ни один из них, судя по всему, не способен предотвратить неизбежное. До сих пор им удавалось сдерживать себя, но если они и дальше будут оставаться под одной крышей, страшно подумать, что может случиться.
– Ничто не заставит меня передумать! – крикнула она в ярости. – Что бы вы ни делали!
– Ничто? – Он прижал пальцы к нежной коже над вырезом ее платья, нащупал местечко, где ощущалось биение пульса, и почувствовал как сильно забилось ее сердце от одного лишь его прикосновения. – Ты в этом уверена?
– Ничто, – прошептала она.
– А это мы еще посмотрим, милые глазки, – едва слышно произнес он.
Рене ласково пробежал пальцами по щеке девушки. Затем повернулся и ушел. А она осталась дрожащая, с единственной мыслью: как, во имя Господа, показать ему свое безразличие? Хотя знала, что это невозможно.
Глава 12
Правда, как масло, всегда всплывает на поверхность.
Испанская пословица.
Нахмурившись, Элина водила по холсту кусочком угля. Стоило ей поверить, что Рене может быть сносным и даже приятным, когда захочет, как он вновь проявил себя полным невежей!
После встречи с судьей девушка не знала, что ее ждет. Последние несколько дней Рене, казалось, избегал ее. Он то и дело совершал поездки в город, часами беседовал с торговцами лошадьми и банкирами, запершись в кабинете, или выезжал верхом разбираться с работниками на полях.
Элина была уверена в том, что Бонанж пытается загладить свою вину. Он больше не позволял себе непристойных заигрываний. После встречи с судьей Элина оставалась безучастной, но Рене изо всех сил старался заслужить ее расположение. Во время их совместных утренних и вечерних трапез он рассказывал ей о Новом Орлеане и о здешних обычаях, вызывая ее на разговор. Слушая, как он описывает чарующие картины жизни интересного, но незнакомого ей общества, она забывала, кто он и что собой представляет.
Более того, Элина с удивлением обнаружила, что Рене очень остроумен и любезен, когда захочет. Это открытие повергло ее в смятение. Быть может, она несправедлива к нему. Но в Новом Орлеане все убеждены, что именно Рене убил Алекса. Однако Элина все чаще и чаще сомневалась в этом.
Девушка то и дело ловила на себе его взгляд. Его темные глаза горели огнем. Они манили к себе, завораживали. И когда он уходил, ее еще долго преследовал его тихий горький смех.
В эти редкие мгновения он не пытался снова предлагать ей деньги. И между ними установилось в некотором роде перемирие. Бонанж занимался своими делами, а Элина рисовала родителей и Алекса.
Так было до сегодняшнего дня.
Элина поверх холста всматривалась в лицо Рене. Она выполнила свое обещание и согласилась рисовать его портрет. Этим утром, когда он объявил, что они могут приступить, она расстроилась. Ее не радовала перспектива часами смотреть на него. Не так ей хотелось проводить свой досуг. После первых дней пребывания в Новом Орлеане, тяжелых и беспросветных, она нуждалась в передышке, чтобы восстановить силы для предстоящей борьбы.
Нет, рисовать Бонанжа будет не так-то просто, думала она, ерзая на деревянной табуретке, сосредоточив все свое внимание на холсте. Всякий раз, как она поднимала на Рене взгляд и видела этот слегка улыбающийся рот, она вспоминала, как его губы блуждали по ее обнаженной коже. А его руки! Она краснела при одной мысли о его прикосновениях.
Она пыталась придать черты жестокости его лицу, когда вспоминала, что он убил Алекса из-за нескольких десятков долларов, а ее держал в заточении.
– Надеюсь, эти грубые резкие штрихи ничего не значат, – небрежно бросил Рене. – Уж если я нашел время позировать тебе, самое меньшее, что ты можешь сделать, – это изобразить меня в наилучшем виде.
– Ты же знаешь, что я предпочла бы вообще тебя не рисовать, – ответила она. – Если у тебя так мало времени, я была бы счастлива, заняться этим как-нибудь в другой раз. А лучше всего отказаться от этой затеи.
Подняв глаза, Элина, к своей досаде, увидела, что он еще больше расслабился и, вместо того чтобы стоять прямо, прислонился к стене.
Рене одарил ее высокомерной улыбкой.
– Ты не считаешь меня достойным объектом? Или есть другая причина, почему тебе не хочется меня рисовать?
Девушка снова коснулась холста кусочком угля.
– Мне не доставляет удовольствия рисовать преступников.
Веселье исчезло из его глаз, хотя губы продолжали улыбаться.
– Ах, мы снова о том же? Ты, как всегда, лжешь. Уж кто настоящий преступник, так это Уоллес. Но ты ведь рисуешь его.
Элина благоразумно промолчала.
– Тебе нечего сказать, милые глазки? Почему ты не защищаешь Уоллеса, не настаиваешь на том, что он доводится тебе братом?
Она смерила его надменным взглядом.
– Ты все равно не поверишь. У тебя плохие манеры, и ты никого не слышишь, кроме себя.
Его сдавленный смешок еще больше разозлил ее.
– Знаешь, крошка, роль оскорбленной леди в твоем исполнении весьма меня развлекает. Всякий раз, как ты распекаешь меня за мое скверное поведение, я вспоминаю, как ты стукнула меня бутылкой по голове. Скажи, ты обучилась этому мастерству в изысканных салонах и гостиных Сент-Луиса?
– Крев-Кёр, – уточнила Элина, снова принимаясь за холст. – Я жила в Крев-Кёр с папой, мамой и Алексом, моим братом. Но тебе это совершенно не интересно.
– Напрасно ты так думаешь. Мне хотелось бы знать все, чему ты училась, но, поскольку ты не желаешь говорить правду, придется пока довольствоваться твоими выдумками. Я думаю, художница должна развлекать свою модель, поддерживать в боевой готовности, так сказать. Так что развлекай меня. Но прежде скажи, как проводят время и чем занимаются, по твоему мнению, благовоспитанные благородные леди.
Девушка взглянула на него и, увидев, как он с невинный видом поднял брови, поняла, что это своеобразный способ бросить ей вызов. Ну что ж, она его не разочарует.
– Благовоспитанные благородные леди в Крев-Кёр, – сказала она с достоинством, – занимаются шитьем, плетут кружева, берут уроки рисования, музыки и танцев. Иногда отправляются на прогулку в лес…
– С поклонниками? – прервал он.
Тягостные воспоминания нахлынули на нее, и она почувствовала, как ком подкатил к горлу.
– Конечно же, нет, – с горечью ответила она. – Не с поклонниками. Отцы не хотят, чтобы их преступления были раскрыты предприимчивым зятем, и не принимают поклонников дочери.
Мгновение он молча смотрел на нее.
– Я вижу, ты с пользой провела эти четыре дня, продумав до тонкости свою историю, – сказал он, наконец. – Это совершенно неожиданный поворот.
С возрастающим раздражением Элина продолжала:
– Иногда благовоспитанные благородные леди размышляют о том, когда их отцы возвратятся из долгих деловых поездок. Или же утешают своих матерей, когда те беспокоятся о любящих мужьях, томящихся в одиночестве вдали от дома.
– Хватит, Элина, – сказал Рене с внезапной холодностью. – Я понимаю, куда ты клонишь.
Девушка изогнула бровь.
– В самом деле? Вот уж не думала, что ты способен на эмоции. Видимо, это результат дурного воспитания.
– Мне повезло, что моя мать не дожила до этого момента, и не слышит твоих слов. Она потратила немало усилий, чтобы сделать из меня джентльмена. А после смерти мамы этим со всем усердием занялась моя сестра.
Элина пожала плечами:
– Очевидно, ты груб по природе. Не по этой ли причине ты покинул Новый Орлеан? Тебе надоело изображать джентльмена, и ты решил покинуть свою сестру, хотя она просила тебя не делать этого? Тебе хотелось свободно пожить в Европе, не ограничивая себя законами?
Бонанж, отделившись от стены, стоял теперь в угрожающей позе, как бы приготовившись к битве.
– Причины моего отъезда из Нового Орлеана не имеют отношения к делу и никак не связаны с моей семьей. Так что избавь Джулию от своих грязных предположений.
Элина продолжала, не обращая внимания на грозное выражение его лица:
– Возможно, тебе пришлось уехать из-за дуэли. Ты впервые совершил ошибку, убив кого-то, чья семья была слишком богата, чтобы ее игнорировать? Кто не был без гроша в кармане?
– Без гроша в кармане? У твоего Уоллеса было, по меньшей мере, две сотни долларов, когда я нашел его мертвым.
– Да, но это все, что он имел, и тебе это известно. Возможно, тогда, много лет назад, нашелся такой же, как он, тот, кого ты убил в первый раз.
На самом деле Элина совершенно не представляла себе, почему Рене уехал из Нового Орлеана. Но он никому ничего не сказал и уехал внезапно – видимо, неспроста. Скорее всего, совершив какое-то преступление. Ей удалось вывести его из себя, и Элина надеялась, что он проговорится и даст ей в руки козырь, который можно будет использовать против него.
Он подошел к ней. Девушка невольно попятилась, поскольку их разделял лишь тонкий кусок холста.
– Хочешь знать, почему я покинул Новый Орлеан? Дуэль тут ни при чем. Это было бы слишком просто. – Он повернулся и прошествовал к большой стеклянной двери, ведущей на террасу. – Нет, все было гораздо сложнее.
Наблюдая за ним, Элина не заметила, как уронила уголек на колени. С напускной небрежностью Бонанж облокотился о дверной косяк, но она чувствовала, как сильно он напряжен. Сама того не желая, она не могла оторвать глаз от его могучих ног, туго обтянутых кожаными брюками. Но тут же подумала, что надо сосредоточиться. А вдруг он проговорится? Он долго молчал, а когда заговорил, в голосе его звучали металлические нотки.
– Я уехал из Нового Орлеана потому, что мне стало невыносимо там оставаться. Ты вряд ли в это поверишь, поскольку склонна приписывать мне лишь самое плохое.
– Я так и знала, что тебе не нравилась жизнь, которую твоя сестра заставляла тебя вести, – проговорила она.
Бонанж посмотрел на нее через плечо, и его взгляд заставил ее задрожать.
– Нет, – решительно произнес он. – Ничего похожего. Он посмотрел во двор. Снаружи доносились крики работающих мужчин, веселый гомон детей.
– После смерти родителей Джулия и Филипп взяли меня под свою опеку, – продолжал он. – Полагаю, Луи все тебе рассказал. Проклятый бездельник не может держать язык за зубами. В то же время он креол до мозга костей, и я не стал ему говорить, почему покинул Новый Орлеан. Он все равно не понял бы. Ни один креол не понял бы. Да и ты не поймешь.
– Ты прав, – сказала Элина, надеясь узнать, почему все же он покинул Новый Орлеан. – Мне трудно понять, как может человек покинуть семью ради небольшого приключения. Впрочем, мужчины при первой же возможности готовы уйти от ответственности, пренебречь своими обязательствами. Мой отец поступал так, Алекс поступал так… и ты тоже…
Рене с трудом сдерживал ярость.
– Некоторые обстоятельства заставляют нас пересмотреть меру своей ответственности, критически оценить свое воспитание.
– Охотно допускаю, – сказала она с презрением. Чертыхнувшись, Бонанж повернулся к ней.
– Ты права, – процедил он сквозь зубы. – Я покинул мою сестру. Но у нее была своя семья, и она во мне не нуждалась.
– Видимо, ты не очень дорожил ею.
Он прищурился.
– Джулия самая прекрасная из всех известных мне креольских женщин.
Элина вновь обратилась к холсту и спокойно подняла уголек.
– Поэтому ты ее покинул.
– Нет, я покинул Новый Орлеан, – возразил Рене. Когда Элина снова стала рисовать, он продолжил:
– Я вырос в семье, которую нельзя назвать типичной. Мой отец был плантатором, выращивал сахарный тростник, но плантацией не очень интересовался. У нас, конечно, были рабы, но с ними хорошо обращались, никогда не били. Мой отец был противником жестких методов. И я воспринимал общество как одну большую семью. Рабы являлись как бы нашими детьми, и мы были к ним великодушны. Когда мне исполнилось шестнадцать, мой шурин представил меня Бернаруде Мариньи, одному из своих друзей. Бернар был гораздо старше меня, но мы сразу понравились друг другу. Он постоянно приглашал меня к себе на роскошные званые обеды и балы.
– Мариньи! – прошептала Элина с благоговейным трепетом. Отец однажды рассказывал о Мариньи из Нового Орлеана и о том, сколько золота тот потратил, чтобы достойно принять Луи Филиппа, герцога Шартрского. Элине стало не по себе, когда она представила, каким могуществом обладает Рене, имея таких друзей.
Бонанж продолжал, не заметив ее реакции:
– Когда мы познакомились, Бернар был женат на Мэри Энн, своей первой жене, очень привлекательной женщине. Я был даже влюблен в нее, как и многие юноши. Считал ее доброй и кроткой, похожей на мою сестру, она была креолкой только наполовину. Однажды я пришел в дом к Бернару, намереваясь пригласить его на карточную игру. И там, во дворе, увидел, как избивают привязанную к лестнице обнаженную рабыню. Приказы палачу отдавала мадам Мариньи. Рабыня потеряла сознание, но мадам требовала, чтобы рабыню привели в чувство и продолжили экзекуцию. Элина была вне себя от ужаса.
– Я только слышал о подобных вещах, но ничего подобного не видел. После этого случая я перестал общаться с Бернаром.
Элина была потрясена. Она помнила, что мама предпочитала наемных слуг, но эта тема не обсуждалась, потому что отец не хотел огорчать маму, однако сам был не прочь обзавестись рабами.
– Я очень жалел, что ничего не предпринял, чтобы прекратить это издевательство, что вряд ли было в моих силах… Рабыня была собственностью мадам, и та могла делать с ней все, что пожелает. Эта сцена до сих пор стоит у меня перед глазами.
Элина была потрясена. Ей и в голову не могло прийти, что Рене может так растревожить чья-то жизнь, тем более жизнь раба.
– И этот случай заставил тебя оставить свою семью и дом? – В ее голосе звучало явное недоверие.
– Не сразу. Еще несколько месяцев я оставался в городе. Однако, бывая на званых обедах и балах, я представлял себе этих добрых креольских женщин, с их чарующими улыбками, с хлыстом в руке. – Рене остановил на Элине взгляд, полный страдания и боли. – Я говорил себе, что они не все такие, что моя сестра совсем другая. Что многие люди из моего окружения ведут борьбу за искоренение рабства. И все же я не мог преодолеть глубокого, возмущения, смешанного с отвращением, которое охватывало меня всякий раз, когда я оказывался на аукционе рабов или слышал историю о жестоком обращении с рабами. И я решил, что должен быть какой-то иной способ устройства жизни, более человечный, не основанный на страданиях и нищете множества людей.
– И ты отправился в Англию.
– Сначала во Францию, учиться, – мрачно сказал Рене. – Потом в Англию. В Англии свои трудности. В общем, сбежав в Европу, я не решил никаких проблем. Вернувшись, домой, я полагал, что почти согласен снова поселиться в Новом Орлеане. Что пришла пора совершить что-то дельное, а не убегать от накопившихся здесь проблем.
Внезапно она вспомнила о документах у него в письменном столе.
– Поэтому у тебя нет рабов?
Рене внимательно посмотрел на нее, блеск в его глазах стал ярче.
– Откуда ты знаешь, что у меня нет рабов?
В ответ на ее смущенный взгляд он небрежно кивнул:
– Ах да, бумаги в моем столе. Полагаю, ты их изучила. И много полезного извлекла из них для осуществления твоих планов?
Пропустив его вопрос, мимо ушей, Элина повторила:
– Именно поэтому у тебя нет рабов?
– Насколько я знаю, ты считаешь, что хорошо изучила меня, так почему бы тебе самой не ответить на этот вопрос? Представляю себе ход твоих мыслей: «Возможно, он использует наемных рабочих просто потому, что может себе это позволить, к тому же это успокаивает его совесть. Не будь он так богат, уподобился бы остальным плантаторам, которые бьют своих рабов, выжимая из них последние силы…»
– Нет, – прошептала Элина. – Нет, ты бы не смог.
Он растянул губы в улыбке:
– Не смог? Девушка опустила глаза.
Элина скорее почувствовала, чем увидела, что Рене приблизился к ней.
– Но ты с готовностью поверила, что я выследил Уоллеса и убил ради денег, что я хладнокровный убийца. Так почему бы мне не избивать рабов, если бы они у меня были?
Элина повертела в руке уголек. Она пришла в замешательство.
– Я… я не знаю.
Теперь Бонанж обошел холст. Взяв девушку за подбородок, он повернул к себе ее лицо.
– Чего ты не знаешь? – спросил он, пристально глядя на нее.
– Не знаю, что о тебе думать, – призналась она.
Он улыбнулся:
– Я тоже не знаю, что о тебе думать.
– Ты знаешь, – сказала она в отчаянии, пытаясь вывернуться из его рук. – Ты думаешь, что я кроткая и прекрасная только с виду, как те женщины в бальном зале, но коварная и порочная внутри.
Поглаживая большим пальцем ее подбородок, он не отпускал ее.
– Не совсем точно. Прекрасная, да. Кроткая? Не уверен. И, конечно же, не порочная. Не настолько, как те, другие, действительно порочные.
У нее задрожал подбородок.
– Хотя я доверяю тебе не больше, чем стал бы доверять им, – добавил он тихо. – Вот почему я не решаюсь тебя отпустить.
