Текст книги "Тосканская графиня"

Автор книги: Дайна Джеффрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 6

Ночью Софии снилась весна, пышные пастбища, покрытые свежей травкой, такой ярко-зеленой, что казалось, она сияет каким-то внутренним светом; еще ей опять снились такие же ярко-красные маки, серебристые оливковые деревья, прекрасные холмистые ландшафты Крит-Сенези, высокие темные кипарисы, выстроившиеся в ряд в пейзаже Валь-д’Орча. Она видела во сне проселочные дороги, обочины которых заросли пурпурными ирисами, желтыми цветами полевой календулы и розовым ладанником, белыми маргаритками и синими гиацинтами. Ей снились бесконечно долгие обеды в Пьенце с фаршированными артишоками и жареным ягненком, и она вдыхала свежий аромат розмарина и дикой мяты, видела порхающих в воздухе бабочек-голубянок. Иногда ей снилось, что она вкушает тосканские лепешки с домашним сыром, сидя в саду Сан-Квирико-д’Орча на коврике, раскинутом на поросшей густой травой лужайке. Ее снами правил голод. Точнее, желание вкусной еды, здоровой и разнообразной. Хотя еще сильнее ей хотелось, чтобы их бытие снова стало спокойным и полным. Иногда ей снились долгие дни, наполненные любовью и беззаботной радостью, где не нужно было делать выбора «или – или», где жизнь не была столь сложна. Но эти дремотные грезы представляли собой уже совершенный мираж, поскольку двадцать последних лет над их жизнью нависала мрачная тень Муссолини.

Она очнулась, хотя и не вполне; ей показалось, что в комнате кто-то есть. Она услышала звуки чьих-то движений и мгновенно подумала о голубоглазом мужчине. Неужели он тогда притворялся, что спит? Впрочем, нет, он же заперт, разве не так? Она протянула руку к выключателю.

– Не надо включать, – услышала она.

Это был Лоренцо; он вернулся раньше, чем его ждали.

Подвинувшись на кровати, она лениво протянула к нему руку, и он улегся рядом. Ее прекрасный, необыкновенный муж обнял Софию, и она почувствовала, как бьется его сердце. Сейчас, когда они занимались любовью, столь далекий временами образ Лоренцо совсем растворился. Обнимая друг друга, они снова становились единым, неразделимым целым, переставая быть недавними неестественными версиями самих себя. Он целовал ее шею, и она, все еще наполовину пребывая в грезах о весне, физической близости и любви, сладострастно изгибала спину. Он ласкал ее грудь, живот, ноги в том месте, где кончались бедра. Лоренцо осторожно отыскал нужное место и потер его, и в своей сонной беззащитности София совсем скоро испытала потрясший все ее существо взрыв конечного наслаждения. Он перевернулся, оказавшись на ней, раздвинул ей ноги и, удерживая ее руки у нее над головой, погрузился в нее.

София очнулась от струившихся через окно солнечных лучей и протянула руку, но сторона кровати, на которой должен был лежать Лоренцо, оказалась пуста. Она похлопала по простыне. Простыня отозвалась прохладой. Неужели супруг приснился ей? Но нет же, вот его одежда, брошенная на ручки вольтеровского кресла. Значит, нет, не приснился.

Лоренцо всегда считал, что София должна быть похожа на его мать, а также и на мать его матери, его бабушку. Величавых, полных достоинства владелиц Корси. Он хотел, чтобы, проявляя милостивую заботу о семьях, которые от них зависели, София не теряла при этом достоинства. Лоренцо не обладал таким легким, открытым нравом, как она, как, впрочем, и не оказывал явную поддержку партизанскому движению и не разделял ее сочувствия к партизанам. Он считал, что для Софии было бы безопаснее оставаться ни на чьей стороне, ее собственная безопасность заботила его больше всего на свете. Поэтому она и не стремилась рассказывать супругу все, что происходит вокруг нее. Лоренцо был искренне очарован ее отношением к жизни, ее жизнерадостностью, как он называл это, когда они проводили медовый месяц в Париже. Говорил, что обожает ее изящество, элегантность, ее прекрасные манеры, которые она усвоила с детства. Обожает ее улыбку, ее лицо, которое так и светилось счастьем. Теперь она улыбается не так часто, как прежде.

Софии, конечно, не нравилось, что с мужем нужно вести себя осторожно, потому что он станет тревожиться, хотя сама она ничего такого не делала; она всего лишь знала, что происходит в деревне, но предпочитала помалкивать. Ей было прекрасно известно, что женщины в деревне вяжут для партизан теплые вещи, но она ничего мужу не сказала. Знала, где находятся партизаны, но оставила Лоренцо в неведении. Знала, что Карла у них на кухне готовит для партизан еду, но не сказала супругу и этого. А теперь вот София знает и про синеглазого раненого, неведомо откуда свалившегося им на голову, про которого им ничего не известно. И опять ничего ему не сказала.

Лоренцо был человек наблюдательный, осторожный, многое подмечал. Он всегда подчинялся неизбежному и поначалу, как и другие, искренне верил, что Муссолини принесет стране пользу. Муссолини строил дороги, принял меры для того, чтобы поезда всегда ходили точно по расписанию. Но когда он заткнул рот свободной прессе, стал попустительствовать бесчинствам отрядов фашистских молодчиков и всему прочему, что способствовало укреплению его власти в стране… ситуация изменилась к худшему. А когда в 1925 году Муссолини объявил себя диктатором Италии и создал структуры тайной полиции, они все стали понимать, что именно происходит в стране на самом деле. На фоне ослабления власти судебной системы, когда политических оппонентов арестовывали и почти сразу приговаривали к смертной казни, перед ними раскрылась вся правда о режиме. Но было уже поздно. Слишком поздно. Друзья в Англии спрашивали, как они допустили, чтобы у них в стране такое случилось, и они отвечали, мол, все это потому, что народ подвергли умелой манипуляции и в конце концов одурачили, ведь народ всегда нуждается в ком-нибудь или в чем-нибудь, в кого или во что можно верить. И они стали призывать англичан к бдительности. Ведь если популизм, разделение и раздоры, замешенные на ненависти, стали возможны в Италии и в Германии, это может случиться где угодно.

Итак, Лоренцо теперь должен передавать информацию участникам антифашистской коалиции, и эта деятельность чрезвычайно опасна, поскольку министерство, в котором он служит, контролируется нацистами. Они с Лоренцо больше не вели частых бесед, как бывало прежде, и она почти ничего не знала о его тайной работе. В сложившейся ситуации никто из них не был виноват, причиной стала война. София чувствовала, что каждый из них был вынужден полностью сосредоточиться на себе, а это можно делать только в одиночку. Когда не знаешь, будет ли завтра жив человек, которого ты любишь больше всего на свете, он становится тебе еще дороже, ты хочешь еще крепче держаться за него, хотя и не можешь этого делать. Хочешь защитить его, но для этого должен хоть немножко отпустить его от себя. Немножко словно бы отгородиться от него. Дать ему больше простора, чтобы он мог делать то, что должен. Слишком тесно прижиматься к Лоренцо нельзя, зачем причинять ему лишнюю боль, когда он должен будет уйти по своим делам. Лучше пускай думает, что с ней все в порядке, что она в безопасности.

Глава 7

София повернула ключ в замке маленькой спальни и едва распахнула дверь, как в нос ей ударила мощная волна острого запаха болезни. Когда она осмотрела мужчину и ощупала затылок и лоб, то поняла, что жар у него усилился. Отбросив одеяло, София велела Альдо принести намоченную в холодной воде тряпку, расправила ее и несколько раз обтерла лицо, шею и голову больного. А напоследок приказала Альдо положить две влажные тряпки ему на грудь. Состояние Джеймса, если, конечно, это его настоящее имя, явно ухудшилось, но тем не менее им обязательно нужно найти способ переправить его в монастырь. И если ей очень не хочется, чтобы Лоренцо обо всем узнал, делать это надо немедленно.

Они вернулись на кухню, и Альдо принялся наблюдать, как служанка Джулия варит кофе на завтрак и печет блинчики. Джулия работала у них недавно. Прежде девушка жила у бабушки в Пизе, но, когда началась война, вернулась в деревню к матери. София немного сомневалась, что ей можно доверять, но делать было нечего, тем более что доказательств обратного у них не имелось.

Альдо бросил на Софию смущенный взгляд.

– Две чашки для кофе… У вас гость? – спросил он.

– Нет. Вернулся Лоренцо.

– Ого! – не мог скрыть удивления Альдо.

– А я его уже видела, – похвасталась Джулия. – Он вызвал меня звонком и потребовал завтрак.

– Граф Лоренцо надолго вернулся? – спросила Карла, входя на кухню из сада.

– Не знаю, – ответила София и подошла поближе к Альдо. – Ты можешь подождать меня здесь? – прошептала она юноше. – Мне бы не помешала твоя помощь. Надо перенести того человека.

– Конечно, – ответил он и сел за стол пить кофе.

Глядя на Альдо, София не могла не вспомнить его еще совсем крохотным, а потом четырехлетним – сущий был ангелочек, – когда его дядя Джино, плотник, смастерил ему небольшую колясочку. Как мчится время! Кажется, только вчера Альдо бегал по Кастелло, путаясь у всех под ногами, проказничал, но так умилительно просил прощения, что на него никто никогда не сердился. Она сама ужасно любила, когда он забирался к ней на колени, сворачивался клубочком, кудри падали ему на лицо, а он с довольным видом беззаботно сосал палец. Как любил он во время сбора урожая залезать на оливу и трясти ветки, карабкаться все выше и выше, пока все серо-зеленые плоды не лежали кучами на растянутой под деревом сетке.

– У меня больше всех! – кричал он, в то время как старшие мальчики и взрослые мужчины продолжали изо всех сил трудиться, работая длинными палками с крючьями на конце.

Да, в ее сердце для него навсегда сохранится теплое местечко.

София глубоко вздохнула и встряхнула головой, возвращаясь из прошлого к настоящему. По лицу Карлы она поняла, что та хочет ей что-то сказать. Глаза кухарки метнулись в сторону и обратно, и София поняла, что та ждет, когда служанка покинет кухню.

– В чем дело? – прошептала София, как только девушка вышла в кладовую. – Мне надо идти к Лоренцо. У меня мало времени.

Карла опустила голову, а когда снова подняла, София увидела, что ее морщинистое лицо искажено тревогой.

– Карла, в чем дело? Ты меня пугаешь. Что-то с Габриэллой? – Она резко повернулась к Альдо. – Ты что-то говорил про Габриэллу и чернорубашечников, да? Говорил, что Карла мне все расскажет.

Альдо отодвинул стул и встал из-за стола. Лицо Карлы вытянулось.

– Карла!

– Понимаете, недавно вечером мы… сидели и вязали…

– Я знаю про ваше вязание. Ради бога, ну вязали, и что? Я всегда знала об этом.

– И вы ничего не имеете против?

София отрицательно покачала головой.

– А потом нам помешали, – продолжала Карла. – По вечерам обычно никто не приходит, во всяком случае в это время года. Габриэлла дежурила внизу, а потом мы услышали на улице их голоса. Подождали немного, а затем вдруг слышим, что она вышла к ним.

– Боже мой… Они не причинили ей вреда?

Карла вздрогнула:

– Не думаю… только, понимаете, она пошла с ними. И ее не было больше часа.

– Так ты думаешь, они как-то посягнули…

– Нет. Но одного из них она знала. Не думаю, что там случилось что-то страшное, но сейчас она не хочет ни с кем разговаривать. Когда вернулась, платье не было порвано, она не плакала. Но она же такая хорошенькая, а мужчины всегда не прочь воспользоваться случаем. Она и раньше у нас была не очень болтушка, но сейчас вообще ничего не говорит, а когда я спрашиваю, что случилось, смотрит в землю, и все. Вы же знаете, она бывает такая… все о чем-то мечтает, витает в облаках. Ох, нельзя было оставлять ее одну внизу.

– Ты ни в чем не виновата. Это все проклятые немцы!

– Да какие там немцы. Чернорубашечники, – проворчал Альдо. – Ух, попадись они мне в руки!

София снова посмотрела на Карлу:

– Хочешь, я с ней поговорю?

Карла отрицательно покачала головой:

– Нет, пока не надо. А тут еще, кроме всего прочего, я боюсь, что Альдо в армию призовут.

– Что, неужели пришла повестка?

– Нет, – ответила та с несчастным видом, бросив быстрый взгляд на сына. – Боже милостивый, нацистские мерзавцы хотят забрать у нас на свою войну самых молоденьких.

Альдо сразу расправил плечи.

– Я за немцев воевать не стану, – заявил он.

– Говорит, что сбежит к партизанам, – хмурясь, добавила мать и взъерошила его волосы. – Уж больно ты горяч, как я погляжу; остынь немножко, мой мальчик. Вечно твердит о партизанах. Смотри пристрелят, будешь валяться в канаве.

– Не буду воевать за немцев, и все, – повторил Альдо. – Ни за что.

София глубоко вздохнула. Она и сама встревожилась, ей было жалко бедную Карлу – будто у нее мало своих проблем.

– Постарайся не волноваться, – посоветовала она. – Будем делать все, что в наших силах. Но сначала я узнаю, как долго Лоренцо пробудет дома.

София вошла в столовую. Лоренцо, увидев ее, встал и широко улыбнулся.

– Вот, собираюсь объехать отдаленные фермы, – сказал он. – Надеялся с тобой позавтракать, но, увы, не дождался.

– Извини, – отозвалась она.

При этом София невольно подумала, не старается ли он вызвать в ней чувство вины, но тут же с досадой отбросила эту мысль: нельзя же настолько во всем сомневаться.

– Урожай нынче ниже обычного, но это неудивительно… впрочем, я должен увидеть все своими глазами, – продолжил он, не замечая ее напряженного состояния.

Он знал про ее убеждения: она считала, что каждый, кто работает на земле, должен иметь право ею владеть, а не оставаться простым арендатором. Но в нынешней ситуации Лоренцо, граф де Корси, нес полную ответственность за состояние дел на всех фермах, за все строения и жилые дома поместья. Как и все остальные, это поместье функционировало в соответствии со старой системой, так называемой медзадрией: хозяин обеспечивал крестьян землей, орудиями труда, механизмами вместе с их ремонтом и обслуживанием в обмен на половинную долю всей полученной с земли продукции. Один раз в год принадлежащий помещику оливковый пресс находился в общем пользовании, а перед войной Лоренцо оплатил подведение ко всем домам деревни электричества и водопровода.

– Может быть, настало время менять эту систему? – рассеянно, как бы мимоходом заметила София.

Лоренцо внимательно посмотрел на жену.

– Со своими фермерами и рабочими я обхожусь вполне справедливо, – сказал он.

– Я знаю, но…

– О чем это ты? – все так же пристально, но теперь озадаченно глядя на нее, спросил Лоренцо. – Мы же с тобой решили, что переменами займемся, когда закончится война. Ты это прекрасно знаешь. С тобой все в порядке?

– Разумеется.

– Мне кажется, ты… хотя я не вполне уверен… несколько в растрепанных чувствах.

– О, ради всего святого, – почти раздраженно откликнулась она, – какое это имеет значение?

– София, что с тобой происходит в последнее время? То, глядя на тебя, не налюбуешься, а то, кажется, готова мне голову откусить.

– А ты у нас, наверно, все время ангел, не так ли? – с вызовом проговорила она, хотя в его взгляде светилась такая нежность, что ей захотелось плакать. – Вечно дерганый, раздражительный. Тебя почти не бывает дома, а когда ты здесь, то какой-то чужой. Если бы я не знала тебя, то подумала бы, что у тебя появился кто-то на стороне.

Он улыбнулся, и она распалилась еще больше.

– Ты же никогда не говоришь, что делаешь, куда уходишь, с кем встречаешься. Ни словечка! Что мне прикажешь думать?

– Лучше тебе не знать, чем я сейчас занимаюсь, так безопаснее. Впрочем, ведь и ты тоже в последнее время какая-то вся в себе, разве нет?

Она чувствовала, что предательски краснеет, и ей захотелось рассказать ему про англичанина, попросить его помощи.

– Все шушукаешься по углам с кухаркой, – добавил он. – Кто-то трезвонит тебе по ночам.

– Только один раз. Только один, а теперь я вообще не могу дозвониться до матери. И беспокоюсь, что с родителями там что-то случилось.

– Как только вернусь в Рим, загляну к ним.

– Когда едешь?

– Послезавтра. Выезжаю рано, но сегодня весь день буду здесь. Вот только съезжу на фермы и сразу вернусь, и целый день проведем вместе, а может, и завтра тоже. Надеюсь, ты подобреешь. Правда?

Нет, хотелось сказать ей. Не сегодня. Если сегодня, то лучше ей не станет.

– Сейчас, – сказала она, желая сменить тему и получить возможность уйти, – мне надо съездить кое-куда по делам. Я возьму наш фургончик, если там еще есть бензин.

– Это обязательно? Бензина у нас и так мало. Может, лучше возьмешь тележку с осликом?

– Дело касается моей картины…

Она помолчала. Сердце ее сжалось, и София подумала, далеко ли она зайдет в своей лжи мужу. Заметил ли он ее виноватый вид?

– Думаю, надо заказать для нее раму. Не хочется, чтобы она отсырела.

– А-а… Так ты ее закончила. Вот и прекрасно. Правда, похоже, скоро пойдет дождь. Может, съездишь в другой день?

– Я бы хотела довести дело до конца. И подарить портрет матери на день рождения.

Она посмотрела в окно. Небо было затянуто несущимися по небу мрачными тучами.

– Ну хорошо. Только будь осторожна. Когда я возвращался из Флоренции, самолеты коалиции расстреливали все, что движется. Возьми с собой Альдо.

– Обязательно. Мы поедем проселками, все будет в порядке.

Как только Лоренцо вышел, времени даром терять было нельзя, и София, даже не умывшись, быстренько оделась. То и дело поглядывая на фотографию родителей в серебряной рамке на туалетном столике и моля Бога об их безопасности, она подвязала волосы и накрыла голову платком, как делают все деревенские женщины. Собравшись с духом, прошла в узенький боковой коридорчик и шагнула в маленькую спальню. На этот раз мужчина лежал с открытыми глазами и с тревогой смотрел на нее.

– Мы должны перевезти вас в другое место, – сказала она. – Здесь для вас находиться небезопасно.

– Благодарю вас, – проговорил он слабым голосом и попытался улыбнуться.

– Вы англичанин?

Он проговорил несколько слов на итальянском.

– Когда я в первый раз вас увидела, вы говорили по-английски.

– Да. Вероятно, я был слишком… впрочем, я сам не знаю.

– Человек почти без сознания вряд ли станет говорить на чужом языке.

Он снова попытался улыбнуться.

– А теперь? – не отставала она. – Вы можете хоть что-то рассказать о себе?

– У меня запутался парашют. Когда пытался уйти, меня ранили. Кое-как добрался сюда.

Голос у него был хриплый, говорил он с большим трудом.

– Давно это было? – мягко спросила она.

Он не ответил. Пока она пыталась сообразить, что дальше делать, он закрыл глаза. Наверно, надо подогнать фургончик сюда поближе. Вместе с Альдо у них все получится.

– Где моя шифровальная книга? – вдруг прошептал он еще более слабым голосом.

– Ах да, наверно, это та самая тетрадка. Я ее сохранила.

Он ответил ей слабой улыбкой.

Когда София с Альдо отъезжали от дома, за ними наблюдала старуха Мария из дома на углу. Она сидела в кресле в дверном проеме, на нее падала тень башни. Она всегда там сидела. Даже в ноябре. Да, и в холодном ноябре тоже! В деревне бедняжку Марию почти никто не любил. Хотя поначалу она, как и все остальные в деревне, очень удивилась, когда ее внучек ушел из дома и поступил в чернорубашечники, но теперь трудно было сказать, кому она на самом деле сочувствует. Она утверждала, что не знает, куда ушел ее мальчик, но кто скажет, сидит ли она там, поджидая его возвращения, или внимательно наблюдает за тем, чем занимаются остальные? С одной стороны, ее беспокойство понятно, но с другой – все сходились во мнении, что проявлять участие к ней нелегко, а были и такие, кто с нетерпением ждал, когда же ее мальчик схлопочет себе пулю в голову.

Альдо отпер дверь старенького гаража. Наряду с повозками и прочими транспортными средствами в углу стоял автомобильный фургончик, громоздкий, вонючий и неудобный в управлении. София глубоко вздохнула и заколебалась. Все еще не вполне уверенная в том, что поступает правильно, тем более что фургончик действительно потреблял много драгоценного бензина, София нерешительно заглянула в глаза Альдо.

– Мы все делаем правильно, – улыбнулся он ей.

Уже не в первый раз он без слов угадывал ее мысли, и эта его способность всегда восхищала Софию. Ведь и вправду теперь такие времена, что попробуй разобраться, что хорошо, а что плохо. Но когда все плохо, надо просто делать то, что должно, и не задавать лишних вопросов. Она перевела дыхание, и решимость ее укрепилась.

Лоренцо слишком осторожничал в стремлении оберегать ее, как, впрочем, многие мужчины его социального слоя. И, относясь к себе строго и непредвзято, София вполне отдавала себе отчет, что такое покровительственное отношение супруга – результат ее поведения. Поначалу она позволяла мужу чрезмерно опекать себя, даже находила в этом удовольствие, хотя, возможно, следовало проявить твердость и показать, что она и сама способна решать проблемы и совершать поступки. Но вместо этого, не поднимая лишнего шума, она потихоньку принялась делать то, что считала правильным. Лоренцо прекрасно видел, что София способна на многое, понимал, что у нее хватает и мужества, и внутренней силы, что она действительно обладает здравым рассудком, но ей казалось, обоим будет легче, если она продолжит вести себя так, чтобы он чувствовал себя ее защитником.

– Мне сесть за руль? – спросил Альдо, прерывая поток ее мыслей.

– Да, спасибо. А я посижу с Джеймсом. Но у нас совсем мало времени. Я должна вернуться пораньше, чтобы день провести с Лоренцо.

Они уселись, и Альдо повел фургончик вокруг дома.

На обратном пути из монастыря они снова петляли между холмов по сети грунтовок; выглянуло солнце, и влажный пейзаж засиял яркими красками. Глядя на далекие гряды голубовато-серых холмов, на стаи низко плывущих серебристых облаков, София невольно воспрянула духом – настолько прекрасным выглядел окружающий пейзаж. Ей казалось, что война не так страшна и, может быть, пройдет мимо и не очень затронет их жизнь. Разве возможно что-то дурное в такие сияющие, такие бодрящие дни, как этот? Именно в подобные дни жизненно важно хранить и лелеять живущее в душе драгоценное зернышко надежды на лучшее. В такие минуты Софию охватывало чувство радости и вдохновения. И она знала, что потом, если и придется когда-нибудь всю ночь в тревоге лежать без сна, она может вспомнить эти минуты и представить себе будущее, где царит добро, мир, в котором светит солнце и жизнь исполнена покоя и счастья.

Альдо на несколько минут остановил машину, и они вышли подышать свежим воздухом, полюбоваться видом, послушать, как шуршит на ветру высокая трава.

– В монастыре он будет в безопасности, – сказал Альдо.

– Да, – отозвалась она.

София помолчала секунду, ощущая, как легко, как спокойно ей с этим юношей.

– Помню, как я переехала жить в сельскую местность, – продолжала она, становясь с ним рядом. – Ты тогда еще не родился, конечно. Я была девочка городская, но очень скоро после приезда сюда я просто влюбилась в нашу усадьбу, полюбила всех, кто живет с нами рядом. Они приняли меня так радушно, словно я была для них родным человеком.

– Моя мать частенько вспоминает те дни, – сказал он.

– Хорошее было время. Правда очень хорошее.

Она улыбнулась, вспомнив свою первую зиму в Кастелло вместе с Лоренцо – о, она никогда этого не забудет.

– Мы сидели, а перед нами пылали трескучие костры, все вокруг преображалось, как в сказке, становилось таинственным, долины тонули в туманах, небо багровело, а через некоторое время с неба посыпались белые хлопья чистого снега.

– Графиня, вы всегда умели чувствовать настоящую красоту.

– А ты разве ее не видишь? – рассмеялась она.

– Вижу, конечно, но ведь я мужчина практический, а вот вы – натура поэтическая.

Мужчина, подумала она. Рановато еще смотреть на него как на мужчину.

Они любовались темными пятнами сосновых и дубовых рощ, покрывающих эту землю, но ей не давала покоя мысль о пистолете. Может, Альдо покажет ей, как им пользоваться? Но вопрос в том, сможет ли она направить ствол на человека и нажать на курок. Сможет ли выстрелить и убить живого человека? Такая мысль казалась ей полной нелепицей.

– Ты ведь умеешь стрелять, да? – спросила она.

– Умею, – ответил он. – Стрелял на охоте.

– Покажешь, как это делается?

– Конечно, – улыбнулся он. – Но я представить себе не могу, что вы пойдете на кабана.

– Да уж.

Последовало короткое молчание.

София указала вперед:

– Смотри, как много между рощами необработанных участков. Мы, женщины, – с твоей помощью, конечно, – делаем все, что можем, но ведь этого мало.

Вдали едва виднелись уже совсем густые леса, в которых скрывались многие десятки бежавших туда мужчин. София надеялась, что в этих лесах еще оставались дикие кабаны, которых можно убить и съесть.

– Я много думаю по ночам об этих людях в лесу, – сказала она. – Грядет холодная зима, а им нечем там согреться, и мне страшно за них.

– Ничего, как-нибудь приспособятся, не помрут.

Она решила обязательно сказать Карле, что она даже рада, что та готовит для этих людей еду, и вовсе не против, если Карла возьмет кое-что из их запасов. Настало время вложить и свою маленькую лепту в эту борьбу и помочь войскам антифашистской коалиции одержать победу. Вдруг мысли ее были прерваны оглушительным рокотом моторов: в тесном строю куда-то на север мчались по небу истребители. Она зажала уши ладонями.

– Союзники, господи, только бы это были союзники, – забормотала она.

– Думаю, они и есть, – кивнул головой Альдо.

Потом послышались звуки далеких взрывов, и она содрогнулась при мысли, что чья-то деревня попала под бомбежку. Порой трудно было избавиться от мысли, что военным летчикам коалиции совершенно наплевать на мирных итальянцев.