Текст книги "Чародей лжи"

Автор книги: Дайана Энрикес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Дэн Хорвиц, в свои за сорок сохранивший мальчишеский вид, с копной каштановых волос и в очках с роговой оправой, сидит на «политическом» завтраке у своего тестя в манхэттенской юридической фирме. Прежде чем поступить на работу к Соркину, он был одним из «ребят Морги» – напористым помощником окружного прокурора на выучке у полулегендарного манхэттенского окружного прокурора Роберта Моргентау. Хорвицу, как и Соркину, уголовно-процессуальная практика знакома вдоль и поперек.

Мария дозванивается на мобильник Хорвица. Арестован один из клиентов Айка, говорит она, но в помещении шумно и он не улавливает имени. Хорвиц выходит в коридор и просит ее повторить имя: Берни Мэдофф. Хорвиц несколько раз встречался с Мэдоффом на благотворительных мероприятиях. Мария сообщает ему, что Айк распорядился позвонить Питеру Мэдоффу и немедленно возвращаться в офис.

По дороге Хорвиц безуспешно пытается дозвониться до Соркина, у которого окончательно села батарея телефона. Когда Хорвиц добирается до офиса, он тут же звонит Уильяму Ф. Джонсону, грозному начальнику оперативной группы по борьбе с мошенничеством на рынке ценных бумаг и сырьевых товаров офиса федерального прокурора округа Нью-Йорк (Манхэттен). Это одна из главных в стране команд по борьбе с беловоротничковой преступностью, и одна из старейших: она основана в 1960 году, задолго до того, как чиновники Министерства юстиции повсеместно осознали потребность в такого рода специалистах. Хорвиц много лет знаком с Биллом Джонсоном, и его сразу соединяют.

Разговор краток: у обвинителей по-прежнему нет ничего, кроме собственных слов Мэдоффа, сказанных либо сотрудникам ФБР, либо сыновьям. Но информация, которой Билл Джонсон делится с Хорвицем, не слишком ободряет: заявления, которые сделал его клиент в присутствии сотрудников ФБР, несомненно ему во вред.

Хорвиц узнает, что Мэдофф все еще в офисе ФБР, теперь уже на двадцать шестом этаже, где его сфотографировали и взяли отпечатки пальцев. Агенты ФБР полагают, что вскоре судебные маршалы поведут Мэдоффа на противоположную сторону Фоли-сквер в федеральный суд для рассмотрения вопроса об аресте.

Срочно перетасовав дневное расписание, Хорвиц вызывает свою молодую одаренную коллегу Николь Дебелло, статную блондинку, шесть лет проработавшую в команде Соркина. Они направляются в новое здание федерального суда на Перл-стрит, 500, которое высится позади классического шестиугольного здания суда на восточной стороне Фоли-сквер. На досмотре при входе они сдают мобильные телефоны – таковы правила. До конца дня они будут довольствоваться телефонами-автоматами, чтобы связываться с Соркином, который едет из Вашингтона, с собственным манхэттенским офисом, со службой проката автомобилей, а также с квартирой Рут Мэдофф.

Они спешат в офис службы досудебного урегулирования, где в ожидании сидит Мэдофф. Нужно успеть как можно больше узнать о деле Мэдоффа и вытащить его под залог.

Мэдофф сидит в одиночестве в маленькой переговорной комнате без окон. Он спокойно докладывает о том, что произошло и как он здесь оказался.

Его расспрашивают со всей возможной учтивостью. Каковы улики против вас? Что вы сказали сыновьям? Что вы говорили официальным лицам? Опрос продолжается и во время ланча. Один из юристов находит телефон-автомат, звонит Рут, просит ее встретиться с ними в офисе этой судебной службы и объясняет, как добраться.Рут Мэдофф уже одета: джинсы, белая блузка и блейзер. Она ждет наготове с того момента, как увели Берни, хотя прошедшие часы, вероятно, подернуты туманом. В вестибюле она на ходу берет маленькую красную косынку в «огурцах», надевает темно-оливковое стеганое пальто. И выходит под дождь.

Тем временем в офисах Мэдоффа царит смятение. Прибывают и бросаются в наступление батальоны бухгалтеров и дознавателей из ФБР, Комиссии по ценным бумагам и FINRA – от одной только Комиссии больше десяти человек; отряды других юристов из разных надзирающих государственных инстанций слетаются в суд за разрешением на перехват рычагов управления брокерской фирмой Мэдоффа и открытие процедуры банкротства.

Параллельно с их бурной деятельностью прямо тут же продолжает бесперебойно крутиться законный во всех отношениях бизнес фирмы Мэдоффа: в отделе трейдинга потрясенные сотрудники принимают звонки и распоряжения крупнейших фирм Уолл-стрит. Сделки следует завершить, трейдинг – остановить; нужно проинформировать расчетные (клиринговые) палаты, заморозить банковские счета. Уму непостижимо, сколько юридических проблем им предстоит утрясти в ближайшие двадцать четыре часа. Даже сейчас, оглядываясь назад, это трудно себе представить.

Есть ли в агонизирующем офисе Мэдоффа ни в чем не повинные люди? Кто знает? Все сотрудники, кажется, совершенно растерянны и удрученны. Питер Мэдофф и его дочь Шейна (как и ее отец, юрист в этой семейной фирме) отбиваются от вопросов и объясняют, где что: нужные папки здесь, компьютеры там, консалтингово-инвестиционный сектор – вотчина Берни – вниз по лестнице, на семнадцатый этаж.

На подмогу Питеру Мэдоффу выслан Мауро Вулф, еще один молодой коллега Соркина. Примерно в одиннадцать утра секретарь Соркина извещает Вулфа, что звонил некто Эндрю Каламари из Комиссии по ценным бумагам. Вулф, сам в прошлом юрист Комиссии, хорошо знаком с ним и немедленно ему перезванивает. Каламари включает громкую связь.

– Мы хотим сразу вас предупредить – дело серьезное, – говорит Каламари жестким, напряженным голосом.

Madoff Securities – трейдинговая фирма с многомиллиардным объемом операций. Налицо широкомасштабная афера. Комиссия собирается испросить судебный ордер на управление фирмой и на замораживание всей операционной деятельности и финансовых транзакций. Юристы Комиссии пытаются убедить судью согласиться безотлагательно провести слушание в режиме телеконференции – сможет ли Вулф принять в ней участие?

Конечно.

Вулф звонит Питеру Мэдоффу (еще один из бесчисленных разговоров этого дня с Питером и Шейной). Нетрудно догадаться, что больше всего беспокоит Питера: каких действий ожидают теперь от их компании? О чем известить клиентов? Вулф, без сомнения, извещает его о том, что Комиссия сейчас добивается судебного ордера о приостановке трейдинговых операций и замораживании активов.

За считаные часы фирма под названием Bernard L. Madoff Investment Securities, существующая на рынке без малого сорок восемь лет, захвачена государственными регуляторами, которые в конце концов не оставят от нее камня на камне.

В тот же день федеральные дознаватели выносят из кабинета Берни Мэдоффа толстую пачку чеков, выписанных по распоряжению Дипаскали и подписанных накануне Мэдоффом, на общую сумму 173 млн долларов. Эти деньги предполагалось выплатить членам семьи и друзьям. Мэдофф сказал сыновьям, что намерен распределить таким образом миллионов двести – триста и что это только первый пакет выплат.

Пока дознаватели и бухгалтеры наперегонки пытаются удержать на плаву дырявое судно и отбуксировать его в безопасный порт, капитан корабля невозмутимо отвечает на вопросы своих адвокатов о том, какую сумму залога он в состоянии внести. У него имеется недвижимость: пентхаус, пляжный дом в Монтоке на Лонг-Айленде, дом во Флориде – все в его законной собственности, без каких-либо обременений. Кроме того, Мэдофф успел перевести деньги Рут с ее инвестиционного счета на банковский, так что она может выписывать чеки. Какая сумма устроит прокуратуру?

Хорвиц этого пока не знает. После часу дня он находит телефон и звонит в офис прокурора, чтобы справиться, на какой стадии подготовка официальных документов. Пока документов нет, ничего не произойдет: ни слушаний, ни решения о залоге, ни разрешения покинуть тюрьму.

Марк Литт, помощник федерального прокурора, был чрезвычайно занят расследованием дела об инсайдерском трейдинге, когда его перебросили на дело Мэдоффа. Литт принимает звонок Хорвица и слушает, как защитник обосновывает необходимость выпустить Мэдоффа под подписку о невыезде. У обвинителей нет на Мэдоффа ничего, кроме его собственного признания. Честно рассказав обо всем сыновьям, он фактически сдался на милость правосудия. По мнению Хорвица, в такой ситуации подписка – вполне достаточная мера пресечения.

Начинается торг. Ничто из предлагаемого Хорвицом не удовлетворяет Литта – ни подписка, ни залог в виде манхэттенской квартиры стоимостью семь миллионов долларов, ни совместное поручительство Берни и Рут Мэдофф.

– Этого недостаточно, – твердит он своим негромким, ровным голосом.

Ну хорошо, может быть, тогда взять поручительство еще и у брата?

– Мне нужны четыре подписи, – отвечает Литт.

Четыре? Хорвицу известно, что не далее как вчера вечером сыновья Мэдоффа его сдали. Согласятся ли они поручиться за отца после всего? И он возражает:

– Отчего бы нам не внести в залог другое имущество? Ведь есть Монток или Палм-Бич.

– Нет, попытайтесь заполучить четыре подписи – по крайней мере попытайтесь.

Переговоры по залогу, которые будут неделями обсуждать, критиковать и оспаривать в суде, длятся от силы пять минут.

В ожидании документов Хорвиц смотрит на Рут и на часы. Он надеется вытащить Мэдоффа под залог из здания суда, прежде чем прибудет свежее подкрепление от прессы. С каждым часом их шансы исчезнуть незаметно испаряются. Ко второй половине дня опросы Мэдоффа окончены, и маршалы препровождают его в камеру позади зала суда на втором этаже, известного как Номер Один, где судья-магистрат зачитывает обвиняемым предварительное обвинение. Хорвиц и Дебелло вместе с Рут Мэдофф спускаются в лифте до вестибюля и направляются к Номеру Один. Убедившись, что Мэдофф в камере, Хорвиц присоединяется к Рут и Николь в тесно набитом зале суда.

Нелегким выдался этот день и для федерального судьи-магистрата Дугласа Итона, которому предстоит принять решение о залоге Мэдоффа. Утро он провел в споре о судьбе Марка С. Дрейера, коррумпированного манхэттенского прокурора, которого в воскресенье арестовали по обвинению в сбыте хедж-фондам фальшивых долговых обязательств более чем на 500 млн долларов. Государственные обвинители доказывали: Дрейера нельзя отпускать под залог, слишком велик риск, что он сбежит. Но адвокат Дрейера твердо стоял на своем.

К тому времени как судья Итон все-таки отказывает Дрейеру в освобождении под залог, на столе перед ним выросла кипа дел. Одно – результат облавы на наркоторговцев: множество обвиняемых, некоторые из них не говорят по-английски. Вызваны переводчики. Текут часы.

Хорвиц находит телефон-автомат и звонит в службу проката автомобилей. Он пытается состряпать приемлемое заявление для стекающихся в зал журналистов. В шестом часу юридические документы готовы. Наконец секретарь судьи Итона объявляет дело: Соединенные Штаты против Бернарда Л. Мэдоффа.

Сидя в переполненном зале, Рут смотрит, как приводят из камеры Мэдоффа, посеревшего и плохо выбритого, с маленьким порезом на левой щеке. Литт знакомит судью с итоговым соглашением, которого он достиг с Хорвицем: подписка о невыезде, залог в 10 млн долларов и четыре сопоручительства «финансово состоятельных лиц». Передвижения будут ограничены Нью-Йорком, Лонг-Айлендом и Коннектикутом, а паспорт Мэдофф сдаст.

После бурного слушания по делу Дрейера судья Итон уверен, что Мэдоффа можно выпустить под залог. Позже он пояснит: перед ним стоял человек, который после добровольного признания сыновьям «не предпринял никаких экстренных мер и сидел дома в ожидании ареста». Не услышав возражений обвинения, он постановляет немедленно освободить Мэдоффа, довольствовавшись его собственной подписью и подписью Рут и на время отложив выполнение всех прочих условий.

Хорвиц и Дебелло спешно провожают Рут в расположенный дальше по коридору секретариат, где она подписывает необходимые бумаги, – и Мэдоффы свободны. Откуда ни возьмись возникают трое журналистов и наперебой забрасывают их вопросами, но, когда Хорвиц и Дебелло подталкивают Рут и Берни к выходу, за ними в дождливый вечер никто не следует.

Пока они семенят к ожидающему их внедорожнику, фотограф делает снимок Мэдоффа; в фотовспышке капли дождя на сером плаще Берни блестят как алмазная россыпь. Хорвиц быстро усаживает Мэдоффа на переднее сиденье, а сам втискивается на заднее вместе с Дебелло и Рут. Дождь уже поливает вовсю, и пробки просто кошмарные. Когда автомобиль доставляет Мэдоффов домой, уже почти семь часов.

К тому времени Айк Соркин приземлился в аэропорту Ла-Гардиа и первым делом подзаряжает телефон от прикуривателя своей машины, стоящей с заведенным двигателем посреди лужи на гигантской парковке. Он звонит в свой офис и, убедившись, что вся необходимая юридическая рутина выполнена, выжимает сцепление и уезжает. Добравшись до дома на Лонг-Айленде, он долго говорит с Хорвицем о деле Мэдоффа. Эти два хватких защитника взялись за практически гиблое дело. Мэдофф самолично признался в содеянном агенту ФБР – едва впустив его в дом. И с этим ничего уже поделать нельзя. Никаких доказательств его невменяемости не имеется, а больше им не за что и ухватиться.

Новость, еще днем ошеломившая Уолл-стрит, до полуночи разлетается по стране, как степной пожар. Берни Мэдофф, легенда современной фондовой биржи, человек, которому доверяли и с которым десятилетиями советовались регуляторы, арестован после добровольного признания в том, что он создатель пятидесятимиллиардной, по его собственным словам, финансовой пирамиды.

Даже если вы прежде не слышали о Берни Мэдоффе, масштаб его аферы – пятьдесят миллиардов долларов! – гарантирует, что мимо такой новости вы не пройдете. И в обычные-то времена это был бы шок, а нынешнее время обычным не назовешь. Финансовая система трещит по швам от банкротств и санаций. 2008 год сопоставим с 1929-м: еще неизвестно, какой из них можно с большим основанием считать самым лихорадящим, самым опасным по своим последствиям за всю долгую историю Уолл-стрит. Лопнул инвестиционный банк Bear Stearns. Два поддерживаемых правительством ипотечных гиганта, Fannie Mae и Freddie Mac, попали под санацию, а почтенная банковская фирма Lehman Brothers – нет. Накануне банкротства Lehman Brothers, старейший в стране инвестиционный банк, буквально смело цунами панических изъятий. А к концу того же дня органы финансового регулирования уже отчаянно боролись за спасение страхового гиганта AIG, опасаясь, что еще один крах такого масштаба вдребезги разобьет остатки доверия, худо-бедно скрепляющие хрупкую финансовую систему.

Все и без того взбешены, потрясают кулаками и проклинают зарвавшихся плутократов, которые довели до беды.

И вот теперь Берни Мэдофф! Вспышка фотокамеры – и тот, кого в лицо знали только на Уолл-стрит и в кругу друзей, превращается в главного героя новостных агентств всего мира. Давние клиенты, почтенные, обеспеченные, но далеко не беспечные люди, которые доверили все свое ликвидное имущество Мэдоффу, завтра проснутся фактически обездоленными.В этот день бесславно завершается история первой поистине глобальной финансовой пирамиды, которая вознеслась выше, просуществовала дольше и распространилась шире всех дотоле известных финансовых пирамид.

Пятница, 12 декабря 2008 г

В Нью-Йорке еще полночь, когда лондонские юристы подъезжают к небольшому таунхаусу в Мейфэре, занимаемому фирмой Madoff Securities International Ltd.

Скоро откроются европейские рынки, и нужно успеть заблокировать и взять под контроль лондонские операции Мэдоффа. На глазах потрясенного персонала юристы принимают необходимые меры. Они устанавливают круглосуточное наблюдение за офисом, перекрывают доступ к банковским счетам, изымают важную деловую документацию, берут под контроль компьютеры, меняют дверные замки и коды охранных систем.

Юристы вооружены судебным ордером, подписанным прошлой ночью в Нью-Йорке по запросу Комиссии по ценным бумагам. Они действуют в интересах назначенного судом управляющего-ликвидатора, который принял на себя руководство обанкротившейся фирмой Мэдоффа. Это манхэттенский юрист по делам, связанным с эмиссией и торговлей ценными бумагами, по имени Ли С. Ричардс III.

Ли Ричардс, спокойный, вечно непричесанный, смахивающий на юмориста Гаррисона Кейллора и внешностью, и голосом, считается одним из лучших в стране специалистов по беловоротничковой преступности. На его счету полдюжины крупных конкурсных производств, и его фирма с офисами в Нью-Йорке, Вашингтоне и Лондоне «заточена» именно на такого рода критические ситуации.

Вчера, когда Ричардс сходил с пригородного поезда на вокзале Гранд-Сентрал, ему позвонил на мобильный Эндрю Каламари из Комиссии по ценным бумагам – известил об аресте Мэдоффа и спросил, не займется ли его фирма конкурсным производством. Чтобы обеспечить сохранность активов и документов, пока выясняется, действительно ли фирма неплатежеспособна и пойдет под банкротство, конкурсный управляющий должен незамедлительно выехать на место.

Ричардс тут же, прямо посреди вокзала, дал согласие заняться делом Мэдоффа. Несколько часов спустя штатные юристы Комиссии попросили федерального окружного судью Луиса Л. Стентона заморозить активы фирмы Мэдоффа и официально назначить управляющим Ричардса. Судья Стентон подписал ордер в 18.42 в четверг, и Ричардс тем же вечером взялся за дело, перво-наперво наняв консультантов-криминалистов и мобилизовав свой лондонский персонал.

И вот сегодня, около восьми утра, когда лондонское отделение Мэдоффа уже взято под охрану, но нью-йоркские рынки еще не открылись, Ричардс с несколькими сотрудниками прибывает в манхэттенский офис Мэдоффа. Юристы и бухгалтеры Комиссии пробыли здесь бóльшую часть ночи в попытках определить, где проходит водораздел (если проходит) между законным бизнесом фирмы и совершавшейся здесь грандиозной аферой, о которой говорит Мэдофф.

Инспекторы регулирующих органов работают в конференц-зале на восемнадцатом этаже, где размещается административный и финансовый персонал и где сосредоточена соответствующая документация. Ричардс поднимается наверх и устраивает командный пост в конференц-зале со стеклянными стенами, который простирается между пустующим кабинетом Мэдоффа и помещением побольше, которое пока что остается в распоряжении Питера Мэдоффа.

На работу выходят почти все сотрудники фирмы Мэдоффа, даже Фрэнк Дипаскали, хотя днем он отлучится и больше не вернется. Во второй половине дня он, трясясь и плача, будет сидеть у одного из лучших в городе адвокатов по уголовным делам и в деталях рассказывать о той работе, которой столько лет занимался у Мэдоффа. Мэдофф тоже проведет день с адвокатами, пытаясь понять, как будут развиваться события дальше.

А в «Помаде» Ричардс призывает подчиненных Мэдоффа оказать ему всемерное содействие и проявить терпение: многого он пока и сам не знает и потому не может им ничего объяснить.

Сотрудники юридической фирмы Ричардса уже ограничили доступ к компьютерным системам и изъяли у работников Мэдоффа карточки-ключи. Консультанты-криминалисты начинают просматривать отчеты о состоянии клиентских счетов и финансовую документацию фирмы. Как и в Лондоне, здесь организуется круглосуточная охрана офиса. Вскоре люди Ричардса выясняют, что в Квинсе у Мэдоффа два склада с документацией и резервным компьютерным оборудованием. Их тоже берут под охрану.

По мере того как распространяются вести об аресте Мэдоффа, от компаний – партнеров фирмы начинают поступать грозные предупреждения о вероятной отмене незавершенных сделок с ценными бумагами. Сотрудники Ричардса должны попытаться как можно скорее вернуть сделки в исходное состояние либо завершить их с наименьшими потерями. Другие юристы его команды трудятся над замораживанием банковских счетов фирмы и ее брокерских счетов в других организациях.

Около десяти утра на командный пост Ричардса прибывают двое полицейских. Ричардс должен немедленно спуститься вниз. В вестибюль прорвались вкладчики Мэдоффа, человек тридцать – сорок, прибывают репортеры, и эта толкотня начинает беспокоить службу охраны здания. Ричардс быстро направляется к лифтам.

Вкладчики встревожены, но ведут себя тихо и прилично – если не сказать образцово, с учетом того, что многим из них грозит разорение. Собравшиеся здесь, в приглушенном свете рождественских украшений, это, можно сказать, представители десятков тысяч людей по всему миру, пострадавших из-за чудовищной аферы Мэдоффа, – представители всех поверивших ему вдов, всех вкладчиков «второго поколения», всех рабочих-строителей, секретарей стоматологических приемных, учителей на пенсии, владельцев небольших ресторанов, электриков, страховых агентов, не самых преуспевающих врачей и адвокатов, всех тех, кто вдруг оказался в категории жертв Мэдоффа.

Ричардс объясняет им, что никаких сведений об их личных счетах у него еще нет и что он не может даже предположительно сказать, когда появятся такие сведения. Здесь, в вестибюле, они, к сожалению, ничего не смогут узнать. Толпа постепенно рассеивается, и Ричардс возвращается наверх.

2. Через тернии к «Берни»

В конце весны 1962 года двадцатичетырехлетнему трейдеру с Уолл-стрит по имени Бернард Лоуренс Мэдофф грозило разорение.

Мэдофф начал собственный брокерский бизнес, еще будучи студентом последнего курса Университета Хофстра (штат Нью-Йорк), зимой 1959/60 года, на заре буйного десятилетия, которое войдет в историю под именем «годы гоу-гоу». Время было лихорадочное, шальное, время продувных бестий наподобие персонажей фильмов братьев Маркс. И на Уолл-стрит в те дни не было территории более зыбкой и коварной, чем внебиржевой рынок ценных бумаг – ВРЦБ: там-то юный Берни Мэдофф и рискнул раскинуть шатер.

Современным инвесторам трудно представить себе громадный, децентрализованный и слабо регулируемый ВРЦБ шестидесятых. На Нью-Йоркской фондовой бирже – так называемом Большом табло – долгое время заправляла Мейн-стрит [2] , точнее хозяева Мейн-стрит. Лишь немногие пенсионные или целевые фонды владели простыми акциями, так что преобладающее большинство ежедневных ордеров-распоряжений исходило от индивидуальных инвесторов, людей состоятельных, которые при всех передрягах на рынке чувствовали себя достаточно уверенно. Их опекали семейные биржевые брокеры. Заботясь о долгосрочной стабильности трастовых фондов своих детей, такие инвесторы покупали акции железнодорожных компаний, инфраструктурных предприятий, производителей автомобилей и стали – то есть голубые фишки, которые они знали и понимали: зачастую они сами же и управляли соответствующими компаниями либо значились их учредителями. При желании они могли хоть каждый день следить за котировками своих акций, достаточно было открыть вечернюю газету.

Однако после Второй мировой войны, как грибы после дождя, повсеместно стали возникать компании, делавшие ставку на развитие новых технологий. И вместе с тем семейные компании с немногочисленными сторонними держателями акций остро нуждались в привлечении капитала для роста. Бумаги этих малоизвестных и слабо представленных на рынке компаний – некоторым суждено было впоследствии стать известными брендами, такими как Anheuser-Busch, Barnes-Hind, Cannon Mills, Tampax, Kaiser Steel, H. B. Fuller, – не могли пройти строгий листинг престижной Нью-Йоркской биржи или ее младших сестер в других городах страны. Но это не означало, что их бумаги не торгуются. На таких бумагах и держался ВРЦБ, где Берни Мэдофф застолбил место в начале 1960-х и где он начал богатеть.

Не он один, разумеется, в ту пору многие разбогатели. 1960 год, когда распахнула двери фирма Мэдоффа, пришелся на завершающий этап самого длинного в истории страны «бычьего» (растущего) рынка – этот невиданный подъем начался в 1949 году и продлился до 31 декабря 1961 года. За это время цены голубых фишек в соответствии с индексом Доу-Джонса для акций промышленных компаний выросли более чем в четыре раза со средним приростом почти 13 % в год. После краткого периода «медвежьего» (падающего) рынка в первой половине 1962 года (эта ныне забытая встряска едва не разорила Берни Мэдоффа) вновь пошло веселье – примерно теми же темпами до самого конца 1960-х.

И это доходы от консервативных голубых фишек, которые торговались на Большом табло. Выигрыши на более рискованном ВРЦБ в период «бычьего» рынка шестидесятых плохо документированы, но, по крайней мере, одно исследование оценивает их как впятеро превышающие промышленный индекс Доу-Джонса. Эти выигрыши на биржевом курсе напоминают хайтек-пузырь конца XX века или финансовые пирамиды всех веков. Так что инвесторы Мэдоффа, вспоминающие годовые прибыли в 20 %, возможно, не страдают забывчивостью: такие прибыли не особенно настораживали в эпоху, когда иные открытые инвестфонды за год удваивали свои активы.

О возможностях молодого внебиржевого рынка 1960-х годов вспоминал, в частности, Майкл Стейнхардт, который сделал состояние на Уолл-стрит и позже инвестировал часть средств своего благотворительного фонда в хедж-фонд, передавший их Берни Мэдоффу. «Когда мы запускали нашу компанию, я считал, что могу эффективно конкурировать со стариками в этом бизнесе, – говорил Стейнхардт в одном из опубликованных интервью. – Молодежь верила в такие вещи, потому что мы росли в сороковые, пятидесятые, шестидесятые и были свидетелями бурного технического прогресса». Он рассказал, как однажды купил акции компании, которые за год выросли в цене в девять раз; он продал их на пике, а меньше чем через год компания обанкротилась. Тогда это был далеко не единичный случай.

Поначалу брокерская фирма Берни Мэдоффа (в лице единственного сотрудника – самого Мэдоффа) располагалась за пустующим письменным столом в бухгалтерской фирме его тестя на Сорок второй улице недалеко от Брайант-парка. Через несколько месяцев он подыскал себе две комнатки в Нижнем Манхэттене, на Эксчейндж-Плейс, 40. В одной он устроил приемную, где по нескольку часов в день работала его жена Рут, администратор офиса, а в другой – кабинет, откуда он обзванивал других трейдеров и заключал сделки.

Чтобы заниматься внебиржевым трейдингом в 1960-х, требовалось, помимо лицензии, обеспечить два непременных условия: свободный доступ к телефону и к ежедневным спискам котировок внебиржевых акций, «розовым страницам», которые публикует Национальное бюро котировок. (Страницы с таблицами курсов акций печатались на розовой бумаге, а сведения по корпоративным облигациям – на желтой.) В конце 1950-х годов один автор, понаблюдав за составлением таблиц в Бюро котировок, заметил, что «изготовление розовых страниц – без преувеличения самая поразительная операция на финансовом рынке».

Пять дней в неделю служащие Бюро котировок совершали настоящий трудовой подвиг: вручную собирали прайс-листы – почти восемь тысяч наименований акций, – торгуемых примерно двумя тысячами маклеров по внебиржевым сделкам с ценными бумагами. Сотрудники бюро сопоставляли цены на акции одного наименования и переносили данные на трафаретную форму, с которой затем на ротаторе печатались сводные таблицы. В считаные часы «розовые страницы» доставлялись к дверям нескольких тысяч фирм по всей стране. Котировки принимались только от маклеров с полной подпиской на эту услугу, которая стоила около 460 долларов в год.

Для Мэдоффа это было на первых порах слишком дорого, так что он довольствовался «розовыми страницами» предыдущего дня, собранными по другим брокерским фирмам на том же этаже здания по Эксчейндж-Плейс, 40. В конце концов он понял, что сведения о ценах устаревают раньше, чем высохнет типографская краска, и что для эффективной торговли нужны только имена и телефонные номера маклеров, контролирующих рынок бумаг, которые тебя интересуют. Будьте уверены, Берни Мэдофф на заре своей деятельности торговал вовсю. Сертификаты акций доставлялись и забирались курьерами, а сделки записывались вручную в большие гроссбухи. Все это входило в обязанности Рут. Можно сказать, Рут была его мини-«бэк-офисом», вела учет всех его сделок по меньшей мере в течение первого года.

Инвесторам XXI века, привыкшим к компьютерным сетям и мгновенной связи, трудно вообразить, что в 1960-х не было абсолютно никакого способа независимой проверки цен внебиржевых бумаг. Если какой-нибудь частный инвестор интересовался ценой неких акций внебиржевого рынка, он должен был звонить брокеру, а тому, скорее всего, приходилось обзванивать людей вроде Мэдоффа, чтобы предоставить клиенту хоть сколько-нибудь достоверную информацию. Газеты не печатали ежедневных сводок по ценам на внебиржевом рынке, как это делалось для бумаг, котирующихся на бирже. Это был совершенно непрозрачный рынок, черный ящик для клиентов, да и для надзорных органов по большому счету тоже. Но напористый брокер, располагающий именами других брокеров и котировками из «розовых страниц», мог работать по телефону, выискивая возможность сделки. Мэдофф целыми днями названивал надежным людям в других фирмах, покупал бумаги в расчете перепродать их подороже другому брокеру или частному клиенту, если брокер или клиент, поверив ему на слово, соглашался на его цену. Могли согласиться, а могли и отказать. В общем, все участники процесса были вовлечены в грандиозный учебный практикум на тему: «Как завоевать и сохранить доверие людей». Неуспевающие отсеивались. Берни Мэдофф остался в игре.

О том, как Берни Мэдофф делал деньги в 1960-х, документальных свидетельств немного, но точно так же обстоят дела с большинством крохотных фирм той эпохи. По его собственной версии, он зарабатывал главным образом трейдингом, регулярно покупая бумаги внебиржевого рынка по одной цене и продавая по другой, существенно дороже, а прибыль вкладывал в расширение операций. Зафиксирован единственный след его ранней деятельности – сделка-андеррайтинг с гарантированными обязательствами, которую фирма провела в марте 1962 года для маленького предприятия A.L.S. Steel из Короны (Квинс). По словам Мэдоффа, его отец выступал посредником этой компании, он и устроил сыну эту сделку. Обещанная маржа была солидной, но Мэдофф сказал, что не помнит в точности, была ли сделка завершена.

Прошли годы, и сложилась семейная легенда, согласно которой в те ранние годы он шел от успеха к успеху, и это вполне правдоподобно, если иметь в виду мелкие трейдинговые операции его нарождающегося бизнеса. Но что касается управления инвестициями, то здесь он чуть ли не с самого начала стал нарушать правила и в результате к середине 1962 года оказался на грани краха.

В то время Мэдофф управлял деньгами примерно двадцати клиентов. В основном это были его родственники, мелкие инвесторы, которые не могли позволить себе рискованных спекуляций. Это не помешало ему, по его собственным словам, инвестировать их сбережения в известный своей непредсказуемостью волатильный рынок новых эмиссий начала 1960-х – предтечу хайтек-пузыря конца 1990-х, когда появилось несметное число интернет-компаний (доткомов). В лихие шестидесятые, «гоу-гоу-годы», рынок был точно так же наводнен мелкими, «мусорными», высокоспекулятивными акциями молодых, неокрепших компаний, которые, случалось, вступали потом в пору расцвета, но куда чаще терпели крах. Поддавшись общему безумию, Мэдофф, наперекор всем нормам и правилам и даже простому здравому смыслу, навязал своим не расположенным к риску клиентам очевидно не подходящие им инвестиции.