Текст книги "Баллада о Максе и Амели"
Автор книги: Давид Сафир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
14
На следующее утро Макс ткнулся в меня своей мордой:
– Проснись!
Я тут же встревожилась и стала прислушиваться и принюхиваться, но от Макса страхом не пахло. Птицы нигде видно не было. Я попыталась ее учуять. Безрезультатно. Она, значит, улетела. Прекрасно!
Макс снова ткнулся в меня мордой:
– Мне опять приснился сон.
Я встала и отошла от него чуть в сторону вдоль ряда кустов. Мне не хотелось еще раз выслушивать такой ужасный сон, как тот о человеке в маске ворона. Мне не хотелось снова мысленно представлять себе, как собакам вспарывают животы.
– Дай же я тебе расскажу!
Макс умоляюще посмотрел на меня. При этом его глаза сверкнули, как два отшлифованных черных кремня. Ну как я могла устоять перед таким взглядом?
– Пожалуйста, расскажи только то, что в этом сне есть хорошего.
– Хорошо, только хорошее, – ответил он. – Я плыл на корабле.
– А что это такое – корабль? – спросила я.
– На море, – продолжал Макс, не отвечая на мой вопрос. – На широком-широком море. Со всех сторон вокруг меня можно было увидеть только воду. До самого горизонта.
Я попыталась представить себе, что вокруг меня лишь вода. От одной только мысли об этом у меня начала кружиться голова.
– Корабль был огромный. И сделан он был из одного лишь дерева. На нем находилась целая сотня людей. Сотня людей и один пес. Я. Мой хозяин взял меня с собой…
– Тот самый, который надевал на тебя поводок?
– Нет, это был другой человек. В другие времена и…
– В другие времена? Что это значит?
– Пожалуйста, перестань меня все время перебивать! Это довольно трудно объяснить, но я наконец-то понял, что должны означать эти сны.
Макс помолчал несколько мгновений в ожидании, что я опять что-нибудь скажу. Но я ничего не сказала. Тогда он продолжил свой рассказ:
– В этом сне я был коричневым курчавым терьером с черной спиной. Меня звали Ровер, и моим хозяином был капитан английского торгового флота.
Мне очень хотелось спросить, что такое «терьер» и что Макс имел в виду под словами «Ровер», «капитан», «английский» и «торговый флот», однако я промолчала.
– Он взял меня в свое долгое путешествие на какой-то остров, находящийся в южном море. Когда мы туда прибыли, я стал сопровождать своего хозяина на суше. В гавани мы проходили мимо мешков, от которых исходили удивительные запахи. Кофе, какао и бананы. Нам встречались также женщины с коричневой кожей, которые хотели привлечь моего хозяина. Но он был верен своей умершей возлюбленной. А я хотел быть верным ему. Всегда! Я даже не подозревал, что несколько минут спустя буду думать и чувствовать уже совсем по-другому.
– Ты перестал быть ему верным?
– И стал верным тебе.
– Мне?
– Мы с хозяином шагали по улочкам города мимо маленьких цветных домов, большинство из которых были красными или желтыми – лишь один был синим, – пока хозяин не уселся за стол и не сказал какому-то мужчине принести ему мяса, которым он со мной потом поделился. Оно было восхитительным на вкус. Слопав мясо, я улегся под стол и хотел закрыть глаза, потому что их слепило солнце, но тут вдруг мой нос учуял слабый – еле заметный – приятный запах. Он исходил от тебя.
– Откуда ты знаешь, что это была я?
– От тебя пахло точно так же, как тогда, когда мы спасались бегством от человека в маске ворона.
– Пахло страхом?
– Нет. У тебя в тот момент не было никакого страха. Это был твой собственный запах. Очень приятный.
Приятный. Я невольно задалась мыслью, пахнет ли от меня так и сейчас.
Я, однако, не решилась его об этом спросить. Это было бы смешно. Мой запах не нравился никому.
– Ты мне совсем не рассказывал о том, чем от меня пахло в твоем первом сне, – сказала я.
– Пахло страхом перед человеком в маске ворона, страхом за саму себя, страхом за наших еще не родившихся детенышей…
– У нас нет никаких неродившихся детенышей! – возразила я.
– А в том сне были. Запах страха оттеснил все остальные запахи. Поэтому я тебе о них не рассказывал.
– А этот новый сон не был страшным? – с надеждой спросила я.
– Был, но лишь частично, – ответил Макс.
– Помни о том, что ты намеревался рассказать мне только хорошую его часть.
– Сначала хорошую, а потом и все остальное.
– Нет, только хорошую!
– Ну ладно. Я почувствовал твой запах, вскочил и бросился бежать. Мой хозяин крикнул, чтобы я вернулся. И мне следовало его послушаться…
– Ты слушался людей? – снова перебила я его.
– Да, конечно.
Не важно – во сне или в жизни, – но Макс подчинялся людям. Я не могла поступить иначе, кроме как счесть его из-за этого слабаком.
– Я никогда не буду слушаться людей, – заявила я и затем добавила: – Я никогда не буду слушаться вообще никого!
Вчерашний день, когда компанию мне составляли лишь Макс да надоедливая птица, был первым днем в моей жизни, когда я никому не подчинялась. Ни маме, ни Грому. Я заметила, что могу дышать привольнее. Мне на грудь ничего уже больше не давило. Не давило то, что раньше мешало мне дышать. Однако лишь сейчас я осознала, что раньше мне на грудь что-то давило. Я ведь раньше даже и не подозревала, что такого давления может не быть.
Макс посмотрел на меня, размышляя, видимо, над тем, каким образом ему следует отреагировать на мою реплику, а затем абсолютно спокойно сказал:
– Когда я снова окажусь у себя дома, я с удовольствием буду слушаться хозяйку, хозяина и Лилли.
Теперь наконец-то стало понятно одно: если мы когда-нибудь разыщем его дом, он уж точно не станет моим домом. Не только потому, что эти люди не захотят терпеть рядом с собой такую вонючую и изувеченную собаку, как я, но и потому, что я никогда не соглашусь слушаться их, какую бы удивительную еду они мне ни предлагали.
– Я побежал по узким улочкам, на которых было очень жарко. Я бежал мимо еще более маленьких и еще более цветных домов. Перед их дверьми сидели в тени люди. Некоторые что-то ели. Другие – пили. Большинство – дремали. Мой хозяин бежал вслед за мной. Бежал он довольно быстро, если сравнивать его с другими людьми, но не так быстро, как бежит пес, учуявший такой приятный запах, как у тебя.
«Приятный запах», – вздохнула я.
– Я пробежал по улочке, на другом конце которой я натолкнулся на пальмы и песок. Это был пляж – прекрасный, как само небо. Нет, он был даже прекраснее неба, потому что на нем – у кромки воды – лежала ты.
– Ага, – усмехнулась я.
Слово «прекрасный» по отношению ко мне звучало попросту смехотворно.
– Ты была очень щуплой, и тело твое было меньше, чем сейчас. Твоя шерсть была более светлой – светлее песка, почти белой, а мордочка длинной, – рассказывал, как зачарованный, Макс.
Хотя выражение его глаз в этот момент показалось мне не менее смехотворным, для меня было весьма необычно, что меня воспринимают подобным образом. Необычно, но приятно. Настолько приятно, что я не смогла этого выдержать и отвела взгляд в сторону.
– А у меня были… – начала было я, но тут же замолчала.
– Оба глаза?
– Да…
– Да, у тебя были оба глаза. Они весело поблескивали, как роса при свете солнца.
Уже одного этого хватило, чтобы я окончательно сконцентрировала все свое внимание на описании его сна.
– Ты лежала и дремала. Однако когда я залаял, ты тут же проснулась. И залаяла мне в ответ. Ты как будто сразу меня узнала. А я – тебя. Мы до этого еще никогда друг друга не видели, но мы друг друга знали! И мы побежали навстречу друг другу. Однако еще до того, как мы смогли поздороваться, до меня донесся сзади крик моего хозяина: «Иди сюда! Сейчас же иди сюда!» Однако я его не слушал. Мы обменялись приветствиями и уже не могли друг от друга оторваться. Мой хозяин мог бы меня схватить, ударить. Так поступали другие хозяева, когда их собаки их не слушались. Они били своих собак палкой. Или ремнем. Все это я уже видел. Однако мой хозяин меня еще никогда не бил. И сейчас он этого не сделал, хотя я и стал таким непослушным. Когда мы закончили друг друга приветствовать, я посмотрел на него. И он понял, что я хочу навсегда остаться рядом с тобой. Рядом с тобой, а не с ним. При этом я еще совсем недавно был абсолютно уверен в том, что не брошу его до самой своей смерти. Или его смерти. Мне стало совестно. Он потерял свою жену, детей у него не было, и вот единственное живое существо в его жизни, которое он любил и которое любило его, вдруг захотело уйти от него к какой-то незнакомой самке. На острове, который не был Англией. Хозяин погладил меня по спине и сказал: «По крайней мене, хоть один из нас двоих будет счастлив в своей жизни».
– И что произошло потом? – спросила я.
Теперь уж точно не произойдет ничего плохого – уж слишком ярко для этого горели глаза Макса. А я так сильно увлеклась его сном и тем счастьем, которое чувствовал Макс, что мне захотелось услышать больше. Намного больше!
– Ты назвала мне другое свое имя. Айме. И мы с того момента стали жить вместе.
– На песке?
– И возле пальм.
– А чем мы питались?
– Фруктами, которые падали с деревьев и от которых у нас не болел живот. А еще тем, что мы находили съедобного на улочках города.
– Люди позволяли нам это делать?
– Один повар давал нам раз в два дня кости, на которых еще оставалось мясо.
– Он был хороший человек?
– Да, хороший человек.
Чтобы человек был хорошим – такое мне было трудно себе даже представить.
– Мы никогда не мерзли. Там было не так, как в Англии, где то и дело идет дождь. А о снеге ты вообще ничего не знала, потому что всегда жила на том теплом острове.
– А мои братья и сестры?
– Они жили на другом конце острова. Ты покинула свою свору, потому что почувствовала, что скоро появлюсь я. Хотя ты точно и не знала, что в твоей жизни появлюсь именно я, ты предчувствовала, что твоя жизнь изменится. Ты шла два дня. Через кусты, мелкую поросль и лес. Один раз тебя чуть не укусила змея. Придя на пляж, ты легла на песок и стала глядеть на море и ждать меня. Ты ждала меня почти три месяца.
– А у нас были…
Я не решалась задать этот вопрос.
– Детеныши?
– Да. Они у нас были?
– Мы замечательно проводили время, – уклонился Макс от ответа. – Три сезона, которые на этом острове отличались друг от друга лишь тем, что иногда по несколько часов в день лил дождь. Как-то раз, когда дождь был особенно сильным, ты сказала мне, что у тебя будут детеныши. И я стал еще счастливее, чем раньше.
Макс, однако, выглядел сейчас отнюдь не счастливее, чем раньше.
– А наши дети…
Я очень за них боялась, хотя они вообще-то были не моими, а всего лишь какой-то самки по имени Айме из какого-то сна.
– Я ведь должен рассказывать только хорошую часть…
Макс снова уклонился от прямого ответа, но, в принципе, он на мой вопрос своей репликой ответил.
Мне стало больно. Так больно, как будто мне вспороли живот.
– Человек в маске ворона? – спросила я.
– Мы ведь договорились, что я рассказываю только хорошую часть сна.
– Ты все равно уже рассказал больше, чем следовало. Так что рассказывай теперь все до конца.
– Это был он. И это был не он.
– Что ты имеешь в виду?
– Это был тот же самый человек. Но он уже не был человеком в маске ворона. На нем не было никакой маски. И эпидемии никакой не было. Волосы у него были рыжие. Он заплел их в косичку. А еще у него была длинная борода. Этот человек выглядел так, будто он горел изнутри. И будто он мог извергать из себя огонь.
Как гора, которая ненавидела саму себя.
– Он разговаривал, как ирландцы, которые служили на корабле моего хозяина. Его зубы были кое-где гнилыми. Однако они у него, похоже, не болели.
– У этого человека был с собой нож?
– У него было с собой кое-что похуже.
– Что именно?
– Кнут.
Макс, как мне показалось, едва не взвыл от горя. И если бы он это сделал, я последовала бы его примеру. Однако мне не хотелось выть. Ни в коем случае. Я ведь не могла выть из-за нерожденных детенышей из сна чокнутого пса. Да, Макс был, видимо, чокнутый, потому что ни одному нормальному псу не приснились бы подобные сны, и ни один нормальный пес не стал бы пересказывать эти сны так проникновенно, что ты едва не начинаешь верить в этот бред и видеть его перед собой, чувствовать своим собственным носом соответствующие запахи и слышать своими собственными ушами соответствующие звуки.
– Что такое кнут? – спросила я. – И что этот человек им делал?
– Мы же договорились, что я рассказываю только хорошую часть, – ответил Макс.
Он хотел оградить меня от боли, связанной с его воспоминаниями о своем сне, хотел меня защитить – так, как псы в его снах пытались защитить своих самок.
– Почему этот человек так с нами поступал?
– Он говорил, что это была месть.
– Месть? – удивилась я. – Месть за что?
– За то, что мы отняли у него его любовь.
15
– Его… любовь?..
– Я тоже этого не понимаю!
– Что это должно означать? – спросила я.
– Мне кажется…
Макс, начав отвечать, запнулся. Он, похоже, все еще пытался понять смысл своего собственного сна.
– Что?
– Мне кажется, что никакие это не сны.
– А что же это тогда такое?
– Воспоминания.
– Воспоминания?
– Воспоминания о другой жизни.
– Какой еще… другой жизни?..
– На пляже. И в снегу. Это были мы. С нами это реально происходило. Реально!
– Это какой-то бред!
– Нет, это с нами реально происходило!
– Ты что, не слышал? Я сказала, что это какой-то бред!
– А если нет?..
– Есть только одна – вот эта – жизнь! – я показала мордочкой вокруг себя – сначала на виноград, а затем вверх, на небо. – А затем, после смерти, еще одна жизнь в качестве звезды.
– В качестве звезды?
– Когда собака умирает, она превращается в звезду. Тебе ведь это известно!
– Я об этом никогда даже не слышал.
– Ты ничего не знаешь о жизни. Потому что твоя мать отдала тебя людям!
Макс, уязвленный, отвел взгляд в сторону. Я сделала ему больно. И мне стало от этого не по себе. Но я была слишком взволнована, чтобы извиняться. Мы оба замолчали, отошли друг от друга на два-три шага и встали в двух разных рядах. Некоторое время спустя он посмотрел на меня и очень тихо сказал:
– Я и в самом деле думаю, что мои сны – это воспоминания.
Именно потому, что он сказал это таким спокойным тоном, мои ноги начали дрожать.
– И если это в самом деле так, – продолжал Макс ласково, – то означать это может только одно.
Мои ноги задрожали еще сильнее.
– Мы с тобой…
Он подошел ко мне.
– Мы?
Мои ноги уже едва могли меня держать.
– Мы принадлежим друг другу.
16
Принадлежим друг другу. Зачем Макс это сказал? Я еще никогда никому по-настоящему не принадлежала. И никто не будет принадлежать мне. А тем более Макс. Я была Раной с мусорной свалки, а он – псом, который хотел вернуться к людям. Поэтому я сказала:
– Все это – лишь сны. Не более того!
– Когда я вижу сны, в них все совсем по-другому. Мне снится, как хозяйка бросает мне мячики, и я ей их приношу. Или как почтальон дает мне пряники, которых хозяйка никогда бы мне не купила. И я, когда просыпаюсь, всегда осознаю, что это был всего лишь сон. И точно так же я теперь осознаю, что мои сны о том, как мы были в снегу и как мы были на пляже, не являются обычными снами.
– Я не знаю, что ты там себе воображаешь, – рассердилась я, – но у меня с тобой никаких детенышей не будет!
Я понятия не имела, действительно ли Макс этого хочет, и не могла себе этого даже представить. Раньше у меня возникало чувство, что он затеял какую-то гнусную игру с изувеченной самкой. Возможно, Макс был самым отъявленным лжецом среди всех нас. Он мне еще ничего не рассказал о том, почему он покинул свой дом. Возможно, не существует никакой девочки по имени Лилли, никакой хозяйки, никакого хозяина с поводком, и Макс – всего лишь чокнутый пес, который слоняется туда-сюда и развлекается тем, что терзает других собак разными россказнями.
– Я думаю не о детенышах…
В голосе Макса чувствовалась грусть, которая, однако, не смогла ослабить мой гнев. Я, наоборот, рассердилась еще больше, потому что даже такой чокнутый пес, как Макс, не мог себе вообразить, что я могу стать матерью его детенышей.
– Почему ты сейчас не в доме у тех людей? – спросила я. Мне хотелось разоблачить его как лжеца. – И как ты вообще попал к нам на мусорную свалку?
Макс молчал.
– Что ты утаиваешь?
– У нас с тобой не будет детенышей, – очень печально сказал Макс.
– А я и не хочу иметь от тебя детенышей! – выпалила я ему. – И ни от кого другого!
Он смущенно потупил взор.
– Что случилось?
Он молчал.
– Да скажи же ты! Скажи!
– Я не могу… я не могу зачать детенышей.
– Что?
– После того как я пробыл три сезона в доме у тех людей, хозяйка привела меня к другой женщине, и та ткнула в меня какой-то иголкой. Я вскоре как бы заснул, но при этом не спал.
– Заснул, но при этом не спал?
– Глаза у меня были открыты, но мое тело стало таким уставшим, что не могло даже пошевелиться.
– У тебя был жар?
– Нет. Я был как в тумане. Как в тот момент, когда ты уже вот-вот заснешь. И когда я вырвался из этого тумана, самки уже никогда не пахли для меня так, как раньше.
Макс отошел от меня в сторону. Он явно стыдился. Точно так же, как я стыдилась своей раны.
И мне стало его жаль. Очень сильно жаль. Мой гнев тут же бесследно улетучился.
– Ты в этом уверен?.. – осторожно спросила я.
– Я ведь знаю, что я чувствую, когда что-то нюхаю, – ответил он и пошел прочь от меня вверх по склону.
Нет, Макс вовсе не был чокнутым. Ни один чокнутый не смог бы выдумать ничего подобного.
Я пошла вслед за ним, но успела сделать лишь пару шагов, когда он вдруг сказал:
– Нет.
Я остановилась.
– Ты ведь не хочешь быть рядом со мной.
– Почему ты думаешь, что я не хочу быть рядом с тобой?
– Я ведь калека.
– Никакой ты не калека, – возразила я, хотя именно это слово несколько мгновений назад пришло мне на ум. Я, получается, врала ему.
– Для людей я не калека. А вот в глазах собак-самок – калека.
– Я – собака-самка. И для меня ты никакой не калека, – снова соврала я.
– Правда? – спросил он, поворачиваясь ко мне.
В его глазах засветилась надежда. Надежда на то, что какая-то самка смотрит на него совсем по-другому. А также, видимо, на то, что я поверю ему, что мы раньше прожили какие-то другие жизни и при этом и в самом деле принадлежали друг другу. Однако этого сделать я не могла.
– Нет, я соврала, – призналась я.
Макс ничего не сказал в ответ. Однако я почувствовала, что к его глазам подступила соленая вода.
– Мы не принадлежим друг другу так, как в твоем сне.
К его глазам подступило еще больше соленой воды.
– Но, – продолжала я, – мы принадлежим друг другу иным образом.
– Каким именно?
– Мы оба – калеки.
– Да, это точно.
– И если мы не будем стоять друг за друга горой, никто другой за нас этого не сделает.
И тут уж Макс не смог больше удерживать соленую воду в своих глазах.
17
Когда уже наступила полуденная жара, мы дошли до окраин города. Мы пошли мимо огромных чудовищных зданий из камня, большинство из которых были серыми и грязными. Внутри этих каменных сооружений, наверное, было так же темно, как ночью. Мне подумалось, что люди в них живут, видимо, как крысы в норах. Однако Макс сообщил мне нечто иное:
– Люди изготавливают на этих фабриках вещи, в которых нуждаются.
Муравьи что-то изготавливают, термиты что-то изготавливают, но что и люди тоже – это было для меня новостью. У них, получается, было гораздо больше общего с насекомыми, чем с нами, собаками. Мы были существами, которые живут сворами, состоящими из нескольких особей. Люди жили вместе сотнями и даже тысячами, а иначе им попросту не удалось бы достичь всего того, чего они достигли. Одна особь не могла у них иметь такого значения, как в своре. Она не могла быть очень важной для себе подобных. Когда умирает какая-то собака, это навсегда изменяет общую ситуацию и иерархию в своре. Когда умирает какой-то муравей, весь остальной муравейник продолжает жить так же, как и раньше. Когда умирает какой-то человек, это тоже мало волнует остальных двуногих.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
