355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Давид Ортенберг » Июнь-декабрь сорок первого » Текст книги (страница 26)
Июнь-декабрь сорок первого
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:37

Текст книги "Июнь-декабрь сорок первого"


Автор книги: Давид Ортенберг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

В первые дни войны Высокоостровский выехал на Северо-Западный фронт и сразу же в газету стал посылать свои репортажи, корреспонденции, статьи. Первая его корреспонденция, опубликованная в "Красной звезде" в июле сорок первого года, называлась "Стойкой пехоте танки не страшны". Она появилась очень кстати: в те дни не было более важной задачи на линии огня, чем бороться с "танкобоязнью" и уничтожать вражеские танки.

Запомнилась и другая его корреспонденция, опубликованная в то же время: "Совместные удары пехоты, авиации, артиллерии". Хотя речь шла о действиях в небольшом масштабе, приведших к освобождению лишь пяти населенных пунктов, автор справедливо увидел в маленькой победе зерно грядущих больших побед и к тому же полезный урок военного мастерства, проявленного в крайне неблагоприятных условиях.

Корреспонденции Высокоостровского первых месяцев войны примечательны не только своей точностью, насыщенностью фактами. Спецкор стремился извлекать из каждого боевого события поучительные выводы, информировать о случившемся так, чтобы это способствовало и укреплению духа, и повышению мастерства наших воинов. Разумеется, он был не одинок в этом стремлении, такова была линия всей "Красной звезды" в самые тяжелые периоды военных действий. Однако написанное Высокоостровским выделялось своим боевым накалом – будь то, к примеру, корреспонденция об управлении огнем в бою, очерк о ночных засадах, статья об участии саперов в наступлении, подготовленные на основе личных наблюдений.

Особенно тщательно разрабатывал Высокоостровский тему о снайперах. Они привлекали его своим стрелковым мастерством, которым он сам владел неплохо. О снайперском огне в обороне и наступлении. О маскировке, выборе цели, тактике их боевых действий, о прославленных снайперах фронта. Среди них у него было много друзей, он приходил, вернее приползал, на огневые позиции, своими глазами видел работу снайперов. И не упускал ни одной возможности, чтобы не сказать о них доброе слово.

В те же дни, когда горячее дыхание войны пронизывало, казалось бы, все кругом, наш спецкор находил время подготавливать и небольшие критические корреспонденции по вопросам внутриармейской жизни. Одна из них появилась под заголовком "Так ли надо присваивать звания фронтовикам?", другая называлась "Беспризорные курсы" и т. д. Продиктованные теми или иными интересами воинов, они к тому же напоминали всем без лишних слов о незыблемости законов и устоев нашей армейской службы, что, как нетрудно догадаться, имело тогда свой немалый резон.

Корреспонденции Высокоостровского были полны ненависти к фашистским извергам. Неизменно верный своей внешней сдержанности, даже некоторой суховатости тона, слога, автор искал выход своим чувствам не в опаляющих словах, а в фактах, документах, обнажающих омерзительную суть фашистов. Помню, какое множество писем получила "Красная звезда" с фронта и из тыла после опубликования его корреспонденции "Двуногие звери", о которой я уже рассказывал.

В октябре сорок первого года мы вызвали Высокоостровского в Москву с намерением перебросить его на одно из подмосковных направлений. Но как раз в это время из столицы стали вывозить детей. Нам тоже посоветовали отправить ребятишек работников редакции и типографии в глубь страны. Ребятишкам требовался надежный провожатый, а в редакции и без того мало людей. Подвернулся под руку Высокоостровский, и я сказал ему:

– Вы тоже отец, и вам, надеюсь, понятны чувства родителей, отправляющих куда-то в Сибирь малолетнего сынишку или дочку. Надо не только довезти их до места целыми и невредимыми, а и хорошо устроить там. Возлагается это на вас.

Мне было ясно, что даже временная командировка в тыл малоприятна для Высокоостровского, и потому я поспешил добавить:

– Это не столько мой приказ, сколько просьба коллектива "Красной звезды". Все у нас убеждены, что, если вы поедете с ребятами, за них можно не беспокоиться.

Уехал Высокоостровский с детским эшелоном на восток и вернулся из командировки лишь 27 ноября. А за неделю до того другой наш спецкор по Северо-Западному фронту – Викентий Дерман – рассказал мне такую историю:

– Был я третьего дня в политотделе армии. Меня обступили политотдельцы, спрашивают: "С вами ездил Высокоостровский, где он сейчас? Почему в газете публикуются теперь только ваши статьи, а его нет? Кто он такой?" Я рассказал все, что знал о Высокоостровском. Объяснил, что он сейчас выполняет другое задание, и в свою очередь спросил, чем вызван их повышенный интерес к нему? В ответ мне вручили пачку листовок. Смотрю на подпись: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский". Вот, полюбуйтесь теперь и вы...

Викентий Иванович положил на мой стол желтоватого цвета листовку. У нее клишированный заголовок: "Боевой листок – красноармейская газета". Дата: 12 ноября 1941 года. В тексте утверждается, что Красная Армия разбита, сопротивление бесполезно. И под конец – призыв сдаваться в плен... во имя спасения России.

– Вот таким чтивом с самолета ночью была засыпана вся местность, объяснил мне Викентий Иванович.

Эта грязная листовка сочинялась, понятно, геббельсовскими подручными, но должна была она выглядеть как листовка, написанная кем-то из советских людей. Ход рассуждений гитлеровских пропагандистов нетрудно разгадать. Обычно каждые два-три дня в "Красной звезде" появлялись статьи и корреспонденции Высокоостровского с Северо-Западного фронта. Вдруг его имя исчезло с ее страниц. Что случилось? Убит он, ранен, уволен? Нет его – и все. "Надо этим воспользоваться", – решили они.

Такие листовки были для нас не в новинку. Всякие ставились под ними подписи. Изредка – действительных предателей Родины, а чаще – вымышленные или взятые, как говорится, напрокат из документов убитых или пленных наших соотечественников. Однако подпись корреспондента "Красной звезды" была использована таким образом впервые и, к слову сказать, единственный раз за все время войны.

Я взял листовку и спрятал в ящик письменного стола до возвращения Высокоостровского. Он вернулся, как уже сказано выше, через неделю. Я внимательно выслушал подробный его рассказ о нашей детворе. А в конце беседы протянул ему эту самую листовку:

– Читайте...

Читая ее, он все время менялся в лице – то белел, то краснел. Под конец взглянул на меня прямо-таки растерянно.

– Прочитали? Теперь пишите...

Он не дал мне закончить фразу:

– Что же писать, чего объяснять? Вы сами знаете...

Ему подумалось, что я требую официального объяснения.

– Не объяснение, а странички две для газеты. Высечь надо этих брехунов. Пойдет в номер...

Высокоостровский всегда писал быстро, а в этот раз молниеносно набросал пару страничек текста с метким заголовком "Мой фальшивый двойник". Вот этот текст:

"Со мной приключилась история, которая бывает только в старых легендах или сказках. У меня неожиданно появился двойник. В середине ноября фашистский самолет разбросал над нашими частями Северо-Западного фронта идиотскую листовку... В заголовке написано: "Положение на фронте". А под ним наворочена куча глупейшей и смрадной лжи. Подписана эта чепуха: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский" – моим именем, уворованным в "Красной звезде".

Совершенно ясно, что этот мой двойник не поспел за мной ни в каких отношениях.

Во-первых, с 10 октября по 25 ноября 1941 года я находился в Сибири, командированный туда редакцией "Красной звезды". Во-вторых, я, настоящий Л. В. Высокоостровский, 4 ноября получил звание старшего батальонного комиссара, а он, мой двойник, продолжает именовать себя "бат. комиссаром".

В листовке все фальшиво от начала и до конца. Все – грубая подделка. В заголовке изображен какой-то гитлеровец в каске, который должен сойти за красноармейца. Дует он в трубу, какой никогда не было в Красной Армии. Эта труба явно срисована фашистами с пионерского горна. И флажок на ней ребячий, пионерский. Текст – сплошной подлог, подделка под русский язык, безграмотный перевод с немецкого. Попадаются такие фразы: "Подвозы теперь вполне недостаточны", "Это стоит нас сотни тысяч убитых и раненых и все окружение целых армий"... Только геббельсовский дурак может подумать, что русские примут это фашистское изделие за подлинную красноармейскую газету. Маскировка сделана так неуклюже, что никого она не введет в заблуждение.

Фашисты грабят у советского народа все, что можно украсть. Они воруют белье и одежду, сапоги, женские блузки. Но это впервые, кажется, они украли имя советского журналиста. Зачем им понадобился мой фальшивый двойник? Ясно: от хорошей жизни этого не сделаешь. Сознание слабости и толкает их на глупые проделки...

В Берлине папаша Геббельс врет оптом. На фронте его детки врут по мелочам.

Пусть теперь будет известно, какова истинная цена немецким листовкам".

Таким было "объяснение" нашего корреспондента, и стояла под ним не фальшивая, а настоящая подпись: "Старший батальонный комиссар Л. Высокоостровский".

30 ноября

Это был радостный день.

На первой полосе мы дали "шапку": "Доблестные войска 9-й и 56-й армий освободили Ростов-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков. Сильнее удары по врагу! Смерть оккупантам!"

Ниже напечатано поздравление освободителям Ростова:

"ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ЮГО-ЗАПАДНОГО НАПРАВЛЕНИЯ МАРШАЛУ ТОВ. ТИМОШЕНКО

КОМАНДУЮЩЕМУ ЮЖНОГО ФРОНТА, ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ТОВ. ЧЕРЕВИЧЕНКО

Поздравляю вас с победой над врагом и освобождением Ростова от немецко-фашистских захватчиков.

Приветствую доблестные войска 9-й и 56-й армий во главе с генералами Харитоновым и Ремизовым, водрузившие над Ростовом наше славное советское знамя.

И. Сталин

Москва, 29 ноября 1941 г."

Это, можно сказать, – прообраз будущих поздравительных приказов Верховного главнокомандующего, которые появлялись время от времени в 1941-1943 годах и почти беспрерывно – в последующие два года войны. Сначала они были краткими, но постепенно видоизменялись – адресовались уже не только командующим фронтами и армиями, но и командирам корпусов, дивизий, даже отдельных частей, а позже – по просьбе А. М. Василевского – и начальникам их штабов. С 5 августа 1943 года, после освобождения Орла и Курска, загремели артиллерийские залпы салютов.

* * *

Но вернемся к последнему дню ноября 1941 года.

Почти вся вторая полоса газеты посвящена освобождению Ростова. Три колонки занимает обстоятельная статья "Как наши войска отбили у немцев Ростов-на-Дону". Это тоже "прообраз будущего" – тех обзоров, какие печатались потом в "Красной звезде" при освобождении Сталинграда, Орла, Киева...

Многие из наших коллег удивлялись, как "Красной звезде" удалось выступить с таким большим и содержательным материалом о боях за Ростов в один день с поздравительным посланием Верховного и сообщением Совинформбюро. Ведь оба документа поступили в редакции центральных газет почти в полночь. Секрет прост. В первый же день операции спецкоры наши сообщили нам, как она готовилась. На второй или третий день мы получили от них подробные сведения о прорыве обороны противника. В каждый из последующих дней поступили сообщения о продвижении 9-й и 56-й армий от рубежа к рубежу. По завершении же операции достаточно было передать лишь ее результаты и краткие выводы. К этому времени в редакции уже лежала почти готовая статья, смонтированная из предварительных "заготовок". Ее мы и опубликовали одновременно с официальными документами об освобождении Ростова.

Единственно чего нам не хватало для полного газетного триумфа снимков из района боев. Они появились в газете лишь пять дней спустя.

Кроме панорамы разгромленной техники врага, были еще два довольно любопытных снимка. Один – с такой подписью: "Южный фронт. Танки, захваченные нами во время беспорядочного отступления группы Клейста. Внутри одного из танков наши бойцы обнаружили украденного у колхозников гуся. Гитлеровцы не успели его сожрать – бежали в панике". Пояснительный текст ко второму снимку гласил: "Итальянский солдат образца ноября 1941 года, пехотинец 1-го батальона 82-го полка дивизии "Торино", взятый в плен под Ростовом". Смешной снимок: стоит человек, напяливший на себя какие-то лохмотья. Не солдат, а огородное чучело!

В последний день ноября появился в "Красной звезде" и очерк Константина Симонова "Общий язык" об английских летчиках, написанный еще в октябре. Читатель, наверное, помнит, что Симонов не послал его в редакцию, увидав аналогичный материал в "Известиях". Но, как говорится, нет худа без добра. Позавчера было опубликовано сообщение о награждении английских летчиков орденами Советского Союза. Узнав об этом, писатель извлек очерк из своей полевой сумки, передал его в Москву по военному проводу, и он пришелся очень кстати.

Есть в этом очерке интересные подробности. Вот что сказал командующий морской авиацией генерал-майор Александр Кузнецов, когда Симонов спросил его, как он оценивает боевую работу английских летчиков:

" – Хорошо оцениваю. Они приехали сюда драться и дерутся как настоящие солдаты, самоотверженные и дисциплинированные. Одна беда – не любят барражировать, говорят, скучно, все просятся сопровождать бомбардировщики и штурмовать немцев. Впрочем, это общая болезнь. Наши тоже не любят барражировать и тоже просятся штурмовать. Дорвавшись до боя, англичане дерутся наравне с моими орлами... Вон они опять пошли по фронту...

И действительно, над нашими головами высоко проходили рядом "ястребки" и "Харрикейны", русские и английские летчики, нашедшие в воздухе общий язык".

Вот откуда и заголовок этого очерка.

* * *

Таким был последний ноябрьский номер "Красной звезды". Наступал декабрь. Месяц величайших событий в Отечественной войне...

Декабрь

3 декабря

Ставка Верховного главнокомандования утвердила план контрнаступления наших войск. Оно начнется через несколько дней. Главные удары будут нанесены по наиболее опасным немецким фланговым группировкам, угрожающим Москве. На Западный фронт из глубины страны выдвигаются крупные резервы. Прибыли 1-я ударная, 10-я и 20-я армии, несколько соединений из других резервных армий.

Мы тоже стали стягивать в столицу свои корреспондентские силы. Отозвали из Мурманска Симонова, с других фронтов Павленко, Высокоостровского, из Куйбышева Габриловича...

Поздно вечером вызвал я Габриловича и сказал ему, что ночью на Казанский вокзал прибывают из Сибири эшелоны свежей дивизии, хорошо бы написать о ней. Составили план действий: писатель должен отправиться на вокзал, разыскать командира и комиссара дивизии, познакомиться с одной из рот и следовать с нею на фронт, а потом написать, как необстрелянные бойцы обживаются на войне.

Через пару часов Габрилович с вещевым мешком, именуемым "сидором", был уже на вокзале, встретил сибиряков. В новеньких полушубках и валенках, с новенькими автоматами, парни крепкой сибирской кости выстраивались в колонну. Габрилович присоединился к одной из рот и зашагал вместе с ней по ночной Москве. Путь лежал через Красную площадь. Многие из бойцов впервые увидели ее. Слышалось:

– Так это она и есть?

– Она.

– Красная площадь?

– Она самая, Красная...

Так пешим строем шли через затемненный город до станции метро "Сокол". Там погрузились в машины. Вместе с сибиряками Габрилович прибыл в прифронтовую деревушку, с пулеметчиками прополз в одну из ячеек переднего края. И на долгие годы запомнил первую реплику, услышанную там:

– Слышь, Коля, вставай! Смена пришла. С тылу. Только что сшитые...

Еще на Казанском вокзале Габрилович приметил маленького, вихрастого, быстрого на слово и расторопного в делах сержанта. Писатель не расставался с ним. Там впервые у него возникла мысль написать о нем повесть. Позже мы дали Габриловичу творческий отпуск, он написал ее. Отрывки из этой повести печатались в "Красной звезде". Главным героем ее стал некий сержант Кройков – образ, навеянный тем сибиряком. Впоследствии этот же сибиряк стал героем кинокартины "В трудный час", снятой по сценарию Габриловича. К нему не раз обращается писатель и в своих воспоминаниях "Четыре четверти".

* * *

Подготовка контрнаступления не должна была, однако, ослабить заботы о стойкой обороне подступов к Москве. Противник хоть и обескровлен, измотан, но атак не прекращает. 1 декабря фашистские войска прорвались в самом центре Западного фронта и устремились к столице по Можайскому шоссе; правда, им не дали набрать инерцию, остановили на первом же промежуточном рубеже. На Ленинградском шоссе неприятель овладел Крюковом. В районе Яхромы гитлеровцы форсировали канал Волга – Москва, но тоже были остановлены.

Об этих боях и рассказывают спецкоры в номере от 3 декабря. Наш танкист Коломейцев, которого в редакции добродушно называли "танковым профессором", напечатал статью "Бои с танками в лесах Подмосковья". В ней немало полезных советов. Для иллюстрации приведу один из них, опирающийся на боевой опыт. Думаю, что это будет интересно не только специалистам военного дела:

"Известно, что немцы не рискнули пробиваться танками через Брянские леса... Почему же они пускают свои танки по лесам Подмосковья? Объяснение этому найти нетрудно. Вообще говоря, противник избегает вести затяжной бой в лесах и старается обходить их. Лишь в тех случаях, когда немцы рассчитывают закончить операцию быстро, они вступают в лесной бой, вводя в дело танки. Когда же бои грозят затянуться, фашисты оставляют в лесах лишь прикрытие и переносят центр удара в другое место, где можно применить широкий танковый маневр, то есть просто обойти леса. Пытались это делать немцы и под Москвой. Вначале они рвались по шоссейным дорогам. Те оказались прикрытыми обороной. Теперь немцы ищут решение в малых и больших обходах. И вот танки устремляются по лесным дорогам, параллельно шоссе, чтобы затем снова выйти на него и отрезать таким образом обороняющихся от их тылов...

Закупорьте плотно дорогу, и вы заставите противника искать другие пути для своих машин. Поэтому огромное значение для борьбы с танками в лесу имеет устройство всех видов заграждений вдоль дорог... Опыт показал, что лесные заграждения должны быть достаточно глубокими. Такие заграждения на некоторых участках фронта под Москвой остановили танковые колонны немцев..."

Есть сообщения из района Тихвина. Враг там упорно сопротивляется. Наступление войск генерала Мерецкова замедлилось. Суточное их продвижение вперед исчисляется сотнями метров.

Обилен поток материалов с Южного фронта. Наши спецкоры работают там, как хорошо отлаженная машина. Напечатана беседа Лильина с командующим войсками фронта генерал-полковником Я. Т. Черевиченко. До сих пор "Красная звезда" почти не пользовалась этим мобильным жанром журналистики. У нас отдавалось предпочтение авторским статьям. Но Лильин, старейший репортер "Правды", не мог отрешиться от своих былых "привычек". Что ж, "привычки" не плохие. Он умело провел беседу с Черевиченко. Из нее мы узнали, что войска Южного фронта продолжают преследовать группу Клейста и приближаются к Таганрогу.

Со статьей "После Ростова" выступил Илья Эренбург. Он прокомментировал сводку германского командования. Вот текст немецкой сводки:

"Войска, оккупировавшие Ростов, в соответствии с полученными приказами, эвакуировали кварталы города, чтобы предпринять ставшие необходимыми беспощадные репрессивные меры по отношению к населению, которое вопреки правилам войны приняло участие в боях, направленных в спину германских войск".

А вот эренбурговский комментарий к этому документу:

"Суровое у нас время – нам не до смеха. Но здесь давайте посмеемся!.. Они уверяют, что ушли из Ростова назло нам. Они ушли потому, что им нужно расправиться с населением... Чтобы вешать жителей Белграда, они не уходят в Загреб. Чтобы терзать парижан, они не перекочевывают в Лилль. Если они ушли из Ростова, это потому, что их из Ростова выгнали. Это понятно даже немецким дуракам, которых девять лет отучали думать... Они повторяют: "Мы ушли из Ростова, чтобы наказать Ростов". Браво, эсэсы! Вам придется "наказать" и всю Россию – уйти прочь..."

Со статьей Эренбурга удачно "состыковалась" карикатура Бориса Ефимова "Неприятный сюрприз". Поднятый русскими штыками на воздух, с разбитым носом и наклейками на шее, в развалившихся при длительном бегстве сапогах, битый генерал Клейст предстал перед разъяренным фюрером. На столе изогнувшийся вопросительным знаком Геббельс. Оба вперили глаза в генерала – мол, как же ты посмел отступать? И подпись: "Рапорт генерала Клейста о "добровольном очищении Ростова".

Много в газете материалов о зверствах фашистов в Ростове. Они напечатаны под заголовками: "Расстрелы, убийства, пытки", "Что увидели наши бойцы в Ростове". Да, мы увидели воочию, что несут фашисты нашей стране, нашему народу...

Напечатана также трехколонная статья "Зеленая шинель".

Накануне пришел в редакцию худощавый, с изможденным лицом человек в селянской свитке и Капелюхе, в дырявых сапогах. Представился: Борис Ямпольский, писатель. Он прошел пешком около тысячи километров через всю Киевщину, Полтавщину, Харьковщину.

– Сорок пять суток, – рассказывал он, – шел я по земле, захваченной немцами. Сорок пять дней и ночей шел точно по кладбищу. Я побывал не менее чем в ста селах и хуторах и всюду видел картину страшного разорения и запустения, бесчинства людей в зеленых шинелях – гитлеровских извергов...

Выслушали мы писателя и сказали: "Пишите".

То, что было рассказано на страницах сегодняшней газеты, вызвало новый взрыв ненависти. В этом также и смысл передовицы "Расстрелы в Киеве и Ростове".

6 декабря

Настал долгожданный день: началось наше контрнаступление под Москвой. На Калининском фронте – 5 декабря, а на Западном и правом крыле Юго-Западного фронтов – 6 декабря.

Уже к концу ноября стало ясно, что обескровленные и измотанные нашей активной обороной немцы исчерпали свои наступательные возможности. Фронт был растянут. Резервы иссякли. И когда в начале декабря советское командование почувствовало, что противник не в силах больше выдержать контрудары, наши войска сразу же, без паузы перешли в контрнаступление, подготовленное еще в ходе оборонительных боев.

О постепенном назревании перемен можно проследить даже по заголовкам публикаций в "Красной звезде".

Еще 2 декабря корреспонденция Хитрова называлась "Тяжелые бои на новых участках под Москвой". Это на стыке 5-й и 33-й армий в центре Западного фронта, где противник неожиданно прорвал нашу оборону и повел наступление на Кубинку. В следующем номере газеты репортаж того же Хитрова озаглавлен: "Приостановить наступление немцев под Москвой". 4 декабря у Высокоостровского: "Смелые контратаки наших частей". Это о боях на канале Волга – Москва у Яхромы.

В том же номере радостная весть от Трояновского с тульского направления: "Конногвардейцы отогнали немцев на 45 километров от дальних рубежей Москвы". Это о 1-м гвардейском кавалерийском корпусе генерала П. А. Белова, действующем совместно с 50-й армией против танковой армии Гудериана.

Рядом – снимки Кнорринга. Один из них – "Конная атака". Великолепный снимок. Не верится, что это фотография, кажется, что картина художника-баталиста. Второй снимок тоже хорош – это комкор Белов в черной бурке. Он наблюдает за боем. Вот только с подписями получилось неловко. В репортаже-то Трояновского все предельно засекречено: "Части Белова", "конники Белова", "город N"... А подпись под снимком все рассекретила: "Западный фронт. Тульское направление. На снимке: командир 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор П. Белов наблюдает за своими орлами"... Чего только не случается в газетной спешке!..

В сегодняшней, как и во вчерашней, газете нет уже призывов: "Ни шагу назад!", "Стойко оборонять каждую пядь подмосковной земли". Другие заголовки, другой текст: "Крепче удар по врагу", "Активность наших войск возрастает на всех направлениях. На отдельных участках инициатива перешла в наши руки..." Это еще о наших контратаках, которые завтра перерастут в контрнаступление.

* * *

Поздним вечером в редакцию приехали Милецкий и Хирен. Привезли отличную боевую информацию – "Контрудар наших войск в районе Наро-Фоминска". Над заголовком поставили рубрику: "В последний час". Заметка эта действительно поступила к нам в последний час, даже в последние минуты перед сдачей номера в печать. Но рубрика озадачила секретаря редакции Карпова:

– Не попало бы нам за эту самодеятельность...

Дело в том, что под такой рубрикой обычно печатались официальные сообщения Ставки и Совинформбюро. Я тоже заколебался было, а потом все же оставил рубрику в надежде, что начальство в большой претензии не будет, а читатели и подавно. Претензий действительно не последовало.

Получили мы и фотографии с того же направления, но из-за позднего времени в номер они не попали. Напечатали их на следующий день – 6 декабря. На одном – панорама подбитых и захваченных немецких танков в районе Наро-Фоминска. На втором – снежное поле, усеянное трупами гитлеровцев. Внушительный предвестник нашего контрнаступления...

А с Калининского фронта спецкор прислал и вовсе боевой материал. Напечатали мы его на первой странице под большим заголовком "Войска Калининского фронта начали наступление". В тексте же сообщались такие подробности: "Операция начала развертываться ночью... В 11 часов утра после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление войска, занимавшие оборону северо-западнее Калинина... Наша часть, действующая в непосредственной близости к восточной окраине Калинина, ворвалась на территорию кирпичного завода... Другая часть, атаковавшая город с севера, очистила от противника Исаевский и Литейный переулки..."

В редакции царило необычное оживление. Готовя очередной номер, мы с нетерпением ждали сообщений о контрнаступлении войск Западного фронта. Корреспонденты "Красной звезды" разъехались, – кажется, по всем его армиям. К вечеру они должны были вернуться с полным коробом материалов. Зарезервировали для них первую и вторую полосы.

Но под вечер меня и редакторов других центральных газет пригласили к А. С. Щербакову. Вижу на столе у него "Красную звезду" с материалом о наступлении Калининского фронта.

– Вы забегаете вперед, – сказал он мне. И добавил, обращаясь уже ко всем приглашенным: – В Ставке считают, что пока не следует печатать сообщений о нашем наступлении. Обождем. Пристраивайтесь к сообщениям Информбюро...

Мы поняли, что это – прямое указание Сталина. Александр Сергеевич в подобных случаях редко ссылался на Сталина. Но мы все же догадывались, когда он говорит от себя, а когда передает указания Верховного.

Вернулся я в редакцию, рассказал товарищам о совещании в ЦК партии, и принялись мы в спешном порядке "перестраивать номер", заполнять полосы, предназначенные для сообщений о контрнаступлении, иными материалами.

Пожалуй, за все время Московской битвы у нас не было такой блеклой информации о ней. Да и сводка Совинформбюро такая же бесцветная: "В течение 6 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах". И ни слова о контрнаступлении под Москвой.

Ничего не поделаешь! Торопливость в данном случае действительно может оказать плохую услугу войскам. Ведь контрнаступление только началось. Мы верили в его успех. Однако понимали, что не только такая большая операция, а и любой бой – уравнение с многими неизвестными.

Утром я поехал к Жукову "поплакаться в жилетку". Георгий Константинович сочувственно выслушал меня и посоветовал:

– Потерпи немного...

7 декабря

Хоть и не хватает в этом номере материалов о Московской битве, все-таки нельзя назвать его сереньким. В нем широко представлены наши писатели – Илья Эренбург, Федор Панферов, Константин Симонов... Симонов только вчера вернулся с Северного фронта. Вечером мы встретились. Он стал рассказывать об увиденном там, о пережитом, но вдруг прервал этот свой рассказ:

– Хочешь, прочитаю тебе стихи?..

Я не успел ответить – он уже выхватил из полевой сумки пачку исписанных листиков и начал чтение. Громко, словно перед большой аудиторией. Это была поэма "Сын артиллериста". Прослушав все до конца, я молча отобрал у него рукопись и на уголке первой странички написал: "В номер". Симонов обрадовался, даже глаза заблестели. Обрадовался и я – давно у нас не было стихов Симонова.

До глубокой ночи затянулась наша беседа. Много любопытного рассказал мне Симонов о своем двухмесячном пребывании на Севере, но еще больше узнал я потом из его дневников, которые хранились у меня в сейфе. Тут, наверное, требуется небольшое разъяснение. Во время войны всему личному составу действующей армии запрещалось вести дневники. Причины понятны. Понимали их и я и Симонов. Но писатель, очевидно, не может обойтись без каких-то записей своих впечатлений, наблюдений. Однажды Симонов принес мне целую пачку таких записей. Я прочитал их, они мне понравились. Больше всего – за честность суждений, за откровенность. По всем правилам воинской дисциплины, я должен был бы наказать его за нарушение запрета и отобрать дневники. Я их и отобрал, но... по ходатайству самого Симонова. Он попросил меня хранить их "на правах секретных документов"; это, мол, будет безопаснее и для него, и для дневников. Я спрятал их в своем сейфе, и с тех пор по возвращении из каждой своей командировки Симонов приносил мне новые и новые записи, а я складывал их в сейф рядом с прежними.

Опубликованы они были лишь в 70-е годы в виде двухтомника под общим названием "Разные дни войны". На подаренном мне экземпляре этого двухтомника автор сделал такую надпись: "Давиду Ортенбергу – первому лорду-хранителю этих не печатанных тогда дневников – с любовью и дружбой. Твой Костя"...

* * *

А теперь вернусь к тому, на чем прервался.

...Глубокая ночь на 7 декабря 1941 года. Все хлопоты с очередным номером газеты закончены. Вот-вот должны принести из типографии сигнальный экземпляр. Я дожидаюсь его по обязанности. А Симонов, конечно, потому, что в этом номере идет его поэма.

Он сидит напротив меня в удобном кресле, попыхивает своей трубкой, начиненной каким-то третьесортным табаком, и все рассказывает и рассказывает мне о Севере, о Северном фронте, Северном флоте. Я смотрю на него и думаю: "До чего ж он отощал и измотался в этой двухмесячной командировке!" Спрашиваю:

– Тебя что, не кормили там?

– Головами сушеной трески кормили, – отвечает шутливо Симонов.

За этой шуткой – далеко не шуточная история. Получив наш вызов в Москву, Симонов и работавший с ним в паре фотокорреспондент Бернштейн добрались поездом до Кандалакши, а там пересели на лесовоз, следовавший в Архангельск. По пути этот лесовоз затерло льдами. На нем кроме команды и наших спецкоров было две с половиной тысячи жителей Архангельска, возвращавшихся домой с оборонных работ на Северном фронте. Восемь суток провели они во льдах. Запасы еды кончились. Съели все, включая несколько бочек голов сушеной трески, предназначавшихся для изготовления клея. Начался голод. Появились больные. Лишь на девятые сутки подоспел на выручку ледокол...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю