Текст книги "Джекпот"

Автор книги: Давид Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Дина взбудораженная, радостно-взвинченная, то и дело хохочет, а в глазах настороженность, взгляд вопрошающий, испытующий. Костя показывает копию билета, бледно-розовый квиточек с результатом, вырезку из «Поста» с номерами джекпота. Смотрит Дина, сравнивает, колокольчато заливается, снова целует Костю.

За эти пару дней решил Костя – Дине и внуку (ну и Марио, конечно) даст два миллиона. Почему столько, сам не знает. Втемяшилось – и все. Объявляет и видит, как улыбка Динина натянутой становится, взгляд уже не вопрошающий, а новый, сухой, строгий даже.

– А налоги? – уточняет делово. Вроде смиряется с суммой, но, кажется, не шибко довольна.

Более всего хотел бы Костя избежать денежных выяснений. Нет у него аргументов относительно суммы, Дине и ее семейству предназначенных. И, однако, скверно себя почувствует, униженно, если дочь, презрев приличия, начнет канючить, требовать больше. Сильнее, острее разочарования быть не может. Неужто кошка между ними пробежит из-за этих миллионов? Боится этого Костя, ибо знает: Дина деньги любит. Как любила их Полина. Жена покойная, правда, никогда не выговаривала Косте и не намекала даже, что мало в дом приносит. Выговаривать, кстати, и не за что было – только в первые лет десять совместной жизни получка инженерная была, после же крутился Костя на четырех студиях, кроме научно-популярных лент, учебные заказухи лепил, не чурался. Часто до шестисот выходило в месяц, меньше четырех сотен – никогда. Но видел, как Полина расцветала, когда показывал сберкнижку с новыми начислениями. А тратить не очень любила. Прижимистая. Дина в нее. Вот и сейчас налогами интересуется. Хорошо, не задает иных вопросов. Можно дух перевести.

На всякий случай у Кости ответ был заранее приготовлен – специально со своим бухгалтером говорил. Эзопом, конечно. Тот разъяснил: налоги платить Косте придется за все подарки денежные, начиная с десяти тысяч.

– Может, выигрыш на двоих, на троих оформить? Тогда тэксы меньше. (Налоги, значит.), – Дина о своем.

– Так не ты же их платишь, Диночка. И потом, поздно – я билет уже отправил.

Халява с неба свалилась, а она налогами озабочена. Этого не шибко практичному Косте не понять. Хватит дочери денег до конца жизни, и внуку останется. И потом, Костя завещание составит – все Дине и Глебу. Как это у Рабле… «Денег у меня нет, долгов много, все остальное раздайте бедным…» Здесь все наоборот. Про завещание словно бы случайно обмолвливается. И первый удар ниже пояса: не произносит Дина приличествующих моменту слов касательно завещания – дескать, чего об этом думать, еще успеется, ты вон какой у нас молодец или что-то в этом роде (принято так меж людьми, тем более близкими), – а совсем об ином, кровно ее интересующем:

– А если женишься?

Да, не слишком тактично. Прежде про гипотетическую женитьбу Костину не заговаривала, ни словом, ни намеком. Сейчас обеспокоена самой возможностью такого оборота.

– На ком, доченька? Нет вокруг достойных претенденток на обладание таким сокровищем, как твой отец. – и ловит себя на двусмысленности сказанного.

– Теперь как раз и найдутся, – Дина не упускает момента. – Та же Маша, – открытым рапирным выпадом.

– Маша, между прочим, замужем.

Ничего, разведется ради такого случая.

Познакомившись у Костиной постели, перед операцией, только глянули друг на друга – и возненавидели люто, как это бывает только у женщин. Нет, возненавидела Дина – Маша отнеслась к ней спокойнее, хладнокровнее, показалось Косте. Дина же кипела, из себя выходила, едва слышала или упоминала имя пассии отцовской. Вот и сейчас…

Дина интересуется, что Костя делать будет с оставшимися деньгами. Пожимает плечами – еще не знает. Купит жилье, дачу, машину хорошую.

– Только со сток-маркетом (биржей) осторожнее, там сейчас ловить нечего.

Умница дочка, печется об отцовских миллионах, то бишь о своих. Нормально. В душе Костя другого и не ожидал.

В конце разговора показывает Дине листочек с ожидаемой ею формулой счастья. По факсу не перегнал, честно сказать, забыл, отдает лично в руки дочкины. Дина берет и внимательно, по-детски шевеля губами, читает. Потом хмыкает:

– Я думала, это серьезно, а это… ерунда какая-то.

Ну, ерундой Костя это не назвал бы. Все ж таки опросили англичане несколько тысяч человек, на ответах формулу вывели. Помнит Костя наизусть: Р + (5 х Е) + (3 х Н). Р означает личностную характеристику: мировоззрение, возможность адаптироваться к новым условиям, способность переносить невзгоды; Е — бытие, то есть состояние здоровья, финансовую стабильность, наличие друзей и пр.; Н — индекс высших стандартов: самоуважения, амбиций и даже чувства юмора. Не ерунда, составляющие верные, однако формулы всяческие перечеркивает кантовское: «Счастье есть идеал не разума, а воображения». Спроси себя, счастлив ли ты, и ты перестанешь быть счастливым. Между счастьем и несчастьем – пропасть, в ней мы и живем.

– Без денег счастья не бывает, – резюмирует Дина, возвращая листочек как бы за ненадобностью.

И текут дни в ожидании заветного чека. И мысли, мысли, мысли, от которых голова пухнет.

Костя никому о своей сумасшедшей удаче не рассказывает. Даже Элла, с которой изредка встречается, не знает. Тайна за семью печатями. А на поверку – секрет Полишинеля: как пить дать появится в газетах его фото. Перед герлфренд стыдно будет. Ведет ее однажды Костя ужинать в дорогущий французский ресторан «Ле Бернардин» на 51-й улице. Покупает кольцо с серьгами за две с половиной тысячи. Элла диву дается: что это с Костей приключилось? Раньше и ужинали в куда более скромных заведениях, и подарков он ей таких не делал. А Косте невмоготу молчать, но и сказать не решается, вот и готовит почву, если его джекпот обнаружится. Дескать, сюрприз хотел сделать, вот и скрывал до поры до времени.

Что-то с ним определенно происходит. Недавно в Гринвич-Вилледж проголодался жутко, начал харчевню искать – одни итальянские ресторации, где с вином и чаевыми никак не меньше семидесяти баксов выйдет, а без вина он не обедает. Бродит-бродит, под ложечкой сосет, а он никак не выберет место подешевле, но с приличной едой. Вдруг замирает посреди узкой улочки и хохотать начинает, громко так, надрывно, не стесняясь. Публика стороной обходит, однако не шибко удивляется – чокнутых тут хватает. А потому хохочет Костя, что со стороны взглянул и оценил ситуацию: без пяти минут миллионер ищет недорогой ресторан. Да пойди в любой, заплати кредиткой, тебе сейчас все доступно. Все!!! Привыкай, Костя Ситников, тратить деньги нескончаемые. Не может, ступор какой-то.

Из дневника Ситникова

Чему в Америке поклоняются, какие жизненные ценности исповедуют? Мерило всего – успех. И главное божество – удовольствие, фан. Заявляют о себе куда громче требований морали. Проблема общества – не в намеренном нарушении нравственных норм (как в России), а в невозможности их выполнять. Американцы публично осуждают пьяниц, заядлых игроков, вольности сексуальные, однако приемлют все это на практике. Отсюда – двойная мораль, на притворстве, лицемерии, фарисействе замешенная. «Догвилль» – великий фильм о фальши человеческих отношений, городок этот может быть где угодно, в любой части света, однако поместил его Триер в Америке. И по-своему прав.

То же и с законами. Всю жизнь мечется американец между желанием следовать им и нереальностью этого. Законов и регуляций уйма, некоторые являют свою противоположность, соблюдать их попросту невозможно. Такие законы опутывают человека, из силков этих не вырваться.

Но попробуйте отменить их – и страна ввергнется в хаос. Они, как атланты, держат непомерный груз; механизм законов есть механизм всего устройства общества.

Лернер по поводу американского права: это плохо пригнанное пальто, не по мерке сшитое: где-то свободно болтается, где-то слишком тесно. В Америке научились его носить. Если пригнать идеально по фигуре, взвоет страна.

Каждой черте характера обычно находится ее прямая противоположность. Великодушны американцы – и мелочно-скупы, радушны – и равнодушны, романтичны – и циничны, мечтательны – и прагматичны, расчетливы. Национальный характер? Где, в чем он?

И в то же время картина мира у каждого народа хотя бы отчасти своя, от других отличающаяся. Изымите из американского характера жажду личной свободы и независимости, наивно-стойкую веру в демократию, стремление к материальному благополучию – и что получите?

Не по себе Косте – ломка незаметно начинается, как на стадии привыкания к наркотикам; придется другим становиться: не скромным в потребностях, неприхотливым, как раньше, но живущим на широкую ногу, ради удовольствий, тратящим направо и налево без оглядки, удовлетворяющим причуды и сумасбродства богатого американца, а это, наверное, совершенно особое состояние. Большие деньги и есть наркотик.

А может, не надо меняться? – сам себя тихонько, ненароком спрашивает. Вовсе не плохо живет, богатство для него – не вожделенная мечта, ни в Москве, ни в Нью-Йорке особого значения деньги для него не имели и не имеют; да, без них худо, но и скромный достаток приемлем, никогда не желал он пупок рвать за лишние тысячи, но и тратить вынужден был аккуратно. Так-то оно так, но, коль скоро миллионы свалились, неужто продолжать существовать скромнягой и не попробовать здешней жизни сладкой, о которой все только и мечтают…

Говорят, каждый богатым или бедным рождается, на роду написано. Один миллионы зарабатывает, а скряжничает, экономит на пустяках, завидует до озноба ледяного тому, кто побогаче, в итоге радости от денег не испытывает, бедняком ощущает себя и живет с психологией бедняка; у другого немного в кармане, а ведет себя, как богач, тратит смело, без оглядки, с деньгами легко расстается и не завидует никому. Костя верит в то, что на роду написано. Кто он сам? Толком и не знает – понемногу от того и от другого, нет, пожалуй, от бедного больше. Как теперь научиться богатым быть?..

А еще начинает поселяться в Косте страх. Не в том, привычном понимании. Новый какой-то, утробный, цепенящий, парализующий. Не герой он: коль в темном переулке двое с ножом подойдут, скорее всего, драться не станет, отдаст кошелек. Однако и не трус, однажды на пожаре – горела гостиница в Астрахани, где находился по киношным делам в командировке, – вытащил соседку из задымленного номера. И в электричке как-то вступился за девчонку – пьяный тип тащил ее в тамбур насиловать. Нынешний страх Костин – свойства особого. Едет на работу, трафика нет, несутся все как угорелые, за рулем он замечательно себя чувствует, никогда о плохом не думает, теперь же частенько ощущает у горла серый, липкий, мерзкий комочек: вдруг кто-то в меня врежется или сам в кого-то? Крышка, в лучшем случае – инвалид. Жаль, жизнь-то только начинается, и какая жизнь! И машинально подошву с педали газа чуток приподымает, сбавляет скорость.

Теперь он, если без машины, не любит возвращаться домой поздно, сворачивает в темноте на другую сторону улицы при виде пары молодых людей, навстречу идущих; мнится, смотрят они на него как-то не так. Да и улицы переходит, только когда на светофоре белая фигурка пешехода возникает, не бежит сломя голову, а шагает осторожно, расчетливо и по сторонам глядит на всякий случай. Осмотрительный становится – во всем. В кармане стал носить баллончик с перцем. Не прочь купить пистолет. Неужели это я, Костя Ситников? Ты, ты! – бубнит кто-то внутри. Отныне будешь именно таким, и только таким, нравится это тебе или не нравится.

Но все в жизни уравновешено. Пришел один страх – и исчез другой. Страх нищей старости. Как же боятся этого иммигранты под пятьдесят, вынужденно начавшие работать здесь с опозданием в столько лет! Призрак маленькой пенсии и неизбежной зависимости от дочери или сына мучает и угнетает. Жить не хочется. Детям, оперившимся в Америке в срок, страх этот вовсе неведом, а вот родителям… И Костя задумывался над тем, как жить будет в старости, и не находил ответа. Беспросветно все, придется каждый доллар экономить. Не просить же денег у Дины… Это ж совсем унизительно, постыдно. А теперь – все по-другому, он богат, а значит, независим до конца дней своих, еще дочери поможет. И чувство защищенности от всех и от всего словно крылья дает, изгоняет прежний страх.

 
Как мелки с жизнью нашей споры.
Как крупно то, что против нас.
Когда б мы поддались напору
стихии, ищущей простора,
мы выросли бы во сто раз…
 

Дни влекутся до отвращения нудные, хочется плеткой их подстегнуть, пустить вскачь – быстрее, быстрее… Еще немного – и позвонят из лотерейного офиса: придите за чеком. И все начнется. Купит квартиру в Манхэттене, желательно в нижней части, где демократичные, не подчиняющиеся условностям Гринвич-Вилледж и Сохо, где публика, по преимуществу молодая, гуляет ночи напролет, забыв о сне. Конечно, и от Парк авеню и Мэдисон не откажется, однако приятнее там, где молодо все, кипит, энергией брызжет. Выйти ближе к ночи из подъезда, слиться с веселой, жаждущей развлечений, заполошной толпой, начать кружить по всем этим узким, с притушенным светом улочкам с бесчисленными кафешками, барами, ресторанами, столиками наружу, как в Париже; посидел тут, выпил там, подышал воздухом свободы и беспечности. Беспечности? А как же идущие навстречу парни, намерения которых тебе неясны? Гулять до рассвета в районах этих небезопасно, ты же всего бояться будешь. Не всего, положим, а неизвестности. Страхи – они пройдут, наверное, едва свыкнется с новым своим положением. А может, и не пройдут, кто знает.

Конечно, можно купить небольшой дом на Манхэттен-бич. Под миллион обойдется, если особо не перестраивать, с перестройкой же и в полтора вряд ли уложится. Цены нынче ломовые. Дивное место, возле океанского залива. Суетный Брайтон, правда, рядышком, но им здесь и не пахнет. Дома старые, по восемьдесят – сто лет, русские покупают развалюхи у американцев, перестраивают на свой вкус, друг перед другом щеголяют, выпендриваются, дома кирпичные в два-три этажа, с колоннами, у некоторых – с бассейнами, лифтами внутри, траты сумасшедшие, но деньги есть – и все звучнее русская речь на Манхэттен-бич. Но зачем Косте такие хоромы, что ему одному в них делать? А если не одному? Но с кем? Маши нет, Эллу в упор не видит женой, да и не думает о женитьбе. Покамест ему с самим собой не скучно, хотя и бывает одиноко, не отрицает. Дышать бризом океанским – прекрасно, Косте же по духу иное. Уютная квартира в Манхэттене – и точка. И дача в Поконо, на природе, которой в Нью-Йорке не хватает. Он знает, какую дачу купит. Скромную, деревянную, одноэтажную, с соснами на участке. Два часа на машине – и ты в лесу; пусть и не глубокий, сплошь застроенный, окруженный цивилизацией, но все ж лес. Больше Косте ничего не надо.

Он объявляет в госпитале о своем скором уходе. Невероятное облегчение. Праздник души, именины сердца. Он – уходит! Покончено с тупой рутиной, где ничего нового не придумаешь, где одно и то же месяцами, годами. Иногда, правда, приятно сознавать, что и он какую-то пользу приносит. Это когда доктор заявляет: они (другие врачи, значит) не знали, а мы с тобой, Костя, знаем теперь, как эту болезнь лечить. Но это редко бывает…

Двумя часами раньше, по дороге в госпиталь, вспоминает вдруг воннегутовский рассказик небольшой – о таком же, как Костя, счастливчике, играл он в плохоньком джаз-оркестре, выиграл миллион и остался, чудак, на прежнем месте. Потому что другого ничего не умел и не хотел делать. А что он, Костя Ситников, умеет, чем заняться хочет?

Бен обалдевает, узнав о Костином уходе, вечная сонливость его куда-то девается. Бегает, сумятится: как же так, куда, зачем? О себе печется: кто теперь будет инъекции за него делать, прикрывать в часы дневного сна… Говорит Костя, что нашел более оплачиваемое место. Бен, наивняк, мчится к начальству: лучший технолог уходит, дайте прибавку к жалованью. Те руками разводят – нет фондов. На нет и суда нет. Подруга-медсестра в обиде: почему ей ничего не сказал? Сомнения Эллу гложут, подозревает что-то, но недоговаривает. С ней еще будут проблемы.

Хорошо, он уйдет из госпиталя. Чем же заняться, в конце концов? – свербит неотступная мысль. Нельзя же ничем не заниматься. Открыть свой бизнес, вложить деньги во что-то его интересующее. Во что? Доходный дом купить. Отремонтировать, заселить жильцами. Не годится. Иметь дело с квартирантами – сплошной геморрой. Кто-то платить откажется – попробуй высели его. Через суд только. Год на это уйдет, не меньше. Маета одна. Может, издательство открыть русское? Глупо, кому оно нужно в Америке! «Либерти» бедствует, а ведь какое издательство было! Газету наподобие той, которую его друг-приятель редактирует. Но как послушаешь его, не захочешь в это окунаться. Разве что для денег. Деньги у Кости имеются, тогда зачем? Безумно скучно это – журналистикой как вторсырьем заниматься. Сплошное воровство – из Интернета, из доставляемых еженедельно газет российских, переводы статей из американских изданий без ссылок. Своего – мало. Да и ненадежное это дело: рынок скукоживается, приезжает нового народу совсем мало, нелегалам тоже непросто выживать, многие назад подаются, старики вымирают, молодежь подрастает и на русском не читает – оттого и падают тиражи. Лет на десять работенки хватит, не больше, не слишком оптимистично оценивает ситуацию Даниил. Выходит, нет пока ничего путного, стоящего. Да и надо ли приумножать богатство – с лихвой хватит и того, что есть, еще внуку останется. Американец скажет однозначно – надо. Необходимо. Костя в этом не уверен.

Встречается он с Даней редко – занят приятель по горло. Звонит Костя на днях ему и приглашает поужинать. Скучает по нормальному общению, разговору о книгах, фильмах, вообще о чем-то ином, не связанном с уколами, «бон скенами» и прочей хренью. Идут в японский ресторанчик «Нанатори», рядом с домом Костиным. Костя возьми и спроси приятеля – вдруг стукает в голову: не попадались ли статейки про выигравших джекпот? Попадались, ответствует Даня. Недавно, месяц примерно назад, печатали подборку. Перевод из «желтого» еженедельника. А зачем тебе? Просто так, интересуюсь. Можешь уточнить, из какого источника брали? Могу. Приятель не забыл, звонит на следующий день: из «Глоб». Дашь журнальчик почитать? Никаких проблем. Подъезжает в редакцию и получает желаемое.

Весь вечер читает. Не потому, что так интересно, скорее поучительно. Двадцатью четырьмя страницами журнал разразился. Каких только историй нет! Более всего поражает, что без малого половина обладателей джекпота не ушла с работы. Как герой Воннегута. Вот в чем загадка… Костя счастливые истории отбрасывает, тут все ясно, его иное интересует. И этого тоже вдосталь. Электрик Фрэнк Капачи двух приятелей-барменов просит купить ему билеты лотереи Powerball, в другом штате продававшиеся. Те шестьдесят миль в Висконсин проезжают и, будучи там по своим делам, покупают Фрэнку пять билетов. Он торжественно обещает: если выиграет, даст обоим по миллиону. При людях в баре, все слышат. И что вы думаете: выигрывает джекпот, на руки 104,3 миллиона! Обещание свое Фрэнк выполняет, дает друзьям по… 10 тысяч. Друзей он, понятно, теряет, те даже в суд на него подают, призвав в свидетели находившихся в баре. Отворачиваются от него многие, кто его знал. Бадди Пост, выигравший 16 миллионов, объектом заговора родного брата становится, требовавшего разделить джекпот. Братец двадцать лет получил, но не сидел по причине СПИДа – судья смилостивился. А от Бадди жена уходит, треть денег он теряет, неудачно купив бизнесы, ну и так далее. «Моя жизнь – сплошной кошмар», – признается. бывший автомеханик Пол Куни: миллионы спускает на стриптизерш, проституток и подруг, после чего теряет жену. На суде по поводу развода любвеобильный Пол заявляет: жена в порыве ревности хотела якобы кое-что ему отрезать, однако на судью сей аргумент не действует и он постановляет разделить между бывшими супругами оставшиеся от выигрыша деньги. Можно баловнем судьбы быть и потерять свободу, как приключается с иммигрантом-албанцем Джозефом Рукай. Был нормальный, усердный работник, по отзывам его босса, но, выиграв 17 миллионов, сходит с круга. Кончается печально: повздорив, убивает любовницу, ее отчима и садится в тюрьму на двадцать лет. Дениз Росси скрывает выигрыш джекпота от мужа, оформляет развод. Обман открывается, половину денег приходится теперь уже экс-супругу вернуть. Билли Боб Харелл, отец троих детей, маниакально жаждет выиграть во что бы то ни стало. И это случается – становится он обладателем 31 миллиона. Тратит их как сумасшедший. Помимо всего, заводит молодую любовницу, дарит ей автомобиль шикарный, драгоценности. А дальше – развод и самоубийство. Роберту Полчеку в двадцать четыре сваливаются семь с половиной миллионов. И тут начинается… «Я чувствую себя так, будто окружен акулами. Люди приятные мне только и думают, как заграбастать мои деньги. Я не знаю, кому верить…» Кончается тем, что поджигает он собственный дорогой дом…

Называют это психиатры «синдром внезапного богатства», резюмирует «Глоб». Такие люди постоянно испытывают чувство вины, отчужденность, страх, неуверенность.

Веселенький вывод, думает Костя, закончив чтение. Значит, не случайно и его одолевают страхи, сомнения, предчувствия, не распирает, как накачиваемый футбольный мяч, безумная радость, эйфория. А ведь он еще и не держал в руках денег; что же будет, когда станет обладателем миллионов? Все нормально будет, пытается успокаивать себя, – ведь он знает, чего опасаться, врасплох его богатство не застанет.