Текст книги "21.12"

Автор книги: Дастин Томасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

Рот, горло и даже желудок Волси иссохли так, словно он без перерыва сеял маис по меньшей мере двое суток. Янота рассказывала, что испытывала такую же жажду, пока рожала Саму, – жажду, которую невозможно утолить. Свет то вспыхивал, то снова угасал, когда он открывал и закрывал глаза, стараясь понять, как он вообще оказался на этой постели.

«Я больше никогда не увижу Саму. Я умру от жажды, и она так и не узнает, что я похитил у древних книгу только ради нее… Только ради нее».

Когда пришла страшная засуха, шаман возносил молитвы и совершал жертвоприношения богу Чааку каждый день, но дождя не выпало ни капли. Семьи стали распадаться. Детей все, кто мог, отправили к родне в города, старики быстро умирали от невыносимой жары. Янота волновалась, что у нее пропадет молоко.

Но ведь ты – ястреб и никогда не допустил бы такого. Никогда.

Когда Волси был еще маленький, случалось, что его мать сама ложилась спать голодной, потому что еды хватало только для детей. Тогда среди ночи Волси тихо пробирался мимо спящих родителей, потом наружу из хижины и шел красть маис у семьи, чьи запасы превышали их собственные нужды.

Ястреб ничего не боится.

Многие годы спустя, когда его семья снова оказалась на грани голодной смерти, Волси внял призыву своего вайоба. Пока он постился, на ястреба снизошло видение, как добраться до тех развалин. И вместе со своим напарником Мальсином он продирался сквозь джунгли в поисках храма. Только Икс Чель – богиня Луны – давала им свет. Мальсин всего боялся, непрерывно причитал, что они могут прогневить других богов. Но Волси-то знал, что за простые черепки от старых глиняных кувшинов белые люди готовы были отвалить тысячи, потому что приближался предсказанный конец эпохи.

И боги не разгневались, а привели их к руинам. Между высокими деревьями они нашли здание со стенами, потрескавшимися от ветра и дождей. А внутри располагалась гробница с настоящими богатствами: ножами из обсидиана, сосудами из расписной керамики и стекла, бусами и другими украшениями. Еще там были маска и черепа с зубами из оникса. И книга. Эта проклятая книга! Они понятия не имели, что означают все эти слова и рисунки на бумаге из древесной коры, но книга словно зачаровала их.

А теперь он оказался один в темноте, не зная даже, где именно. Мужчина и женщина, говорившая на к’виче, удалились. Волси снова потянулся к графину, но воды в нем больше не было.

Тогда он спустил ноги на пол и с трудом встал, едва удерживая равновесие. Конечности отказывались слушаться его, как и глаза. Но он должен был напиться. Он притащил какой-то шест, привязанный к его руке, с собой в ванную комнату, нашел там раковину, полностью открыл кран и сунул голову под струю, заставляя себя глотать. Но ему было мало. Вода попадала ему в ноздри, в рот, струями сбегала по лицу, а ему хотелось все больше. Проклятие книги иссушило его, превратив каждый кусочек кожи в помертвевший пергамент. А все потому, что он поддался соблазнам белых людей, одержимых Концом Света, и попрал из-за них честь древних предков.

Ястреб приподнял голову над раковиной и увидел в зеркале отражение своего лица. Он промок до нитки, но жажда его оставалась неутолимой.

* * *

Беседуя по мобильному телефону с Дэвисом, Стэнтон мерил шагами двор перед больницей. Повсюду мелькали огни проблесковых маячков, потому что сдерживать все более агрессивных репортеров приходилось теперь с помощью полиции. Информация о Джоне Доу и его таинственной болезни, после которой телевидение примчалось на завод «Хавермор фармз», была, очевидно, получена прессой от одного из санитаров. Он подслушал разговор Тэйн с другим врачом и выложил что-то в чате одного из сайтов, посвященных «коровьему бешенству». А к этому времени все мало-мальски уважающие себя средства массовой информации поспешили прислать своих корреспондентов к больнице.

– А что, если Джон Доу лжет? – предположил Дэвис.

– Какой ему смысл лгать?

– Ну, не знаю. Быть может, его жена – свихнувшаяся вегетарианка, и он трясется при мысли, что она узнает, как он тут лопает биг-маки?

– Брось, это не серьезно.

– Хорошо. Тогда предположим, что он заболел раньше, чем завязал с мясом?

– Ты же видел образцы под микроскопом. Болезнь проникла в его организм гораздо позже, чем год назад.

Дэвис только вздохнул, но не унимался:

– Твоя переводчица не смогла отрицать, что он, возможно, употреблял сыр или молоко. Наверное, нам пора переключиться на молочные продукты, а?

В их распоряжении были пока лишь показания одного пациента, которые противоречили результатам многолетних исследований, и потому Стэнтону все еще не хотелось снимать подозрений с мяса. Но игнорировать проблему он не мог. В конце концов, именно в коровьем молоке обнаруживалась в свое время кишечная палочка, листерия и сальмонелла, а потому Стэнтон уже давно опасался, что и прионовые заболевания рано или поздно затронут его. К тому же если потребление говядины на душу населения в США составляло 40 фунтов в год, то молочной продукции – все триста. За время активного жизненного цикла молоко одной-единственной коровы могло использоваться в тысячах видов продуктов, что еще больше затрудняло поиски источника недуга.

– Я, конечно, попрошу власти Гватемалы выяснить, какие ресурсы они имеют для проверки своих молочных ферм, – сказал Дэвис. – Но учти, что речь идет о системе здравоохранения страны Третьего мира, и им придется искать у себя болезнь, которую на самом деле они всеми силами постараются скрыть. Едва ли это сулит надежные результаты работы тамошних эпидемиологов.

– Как проходит проверка наших собственных больниц?

– Пока ничего нового, – ответил Дэвис. – Наши люди обзвонили приемные покои всех лечебных заведений Лос-Анджелеса, и мне пришлось послать Джиао прояснить парочку сомнительных случаев, но оба оказались ложной тревогой.

– Пусть проведет проверку еще раз, – распорядился Стэнтон. – И делает это теперь каждые 24 часа.

Они отключили телефоны, и Стэнтон поспешил вернуться в здание. Но теперь на парковке стало тесно не только от микроавтобусов прессы. Только что, сверкая огнями и завывая сиренами, прибыла целая кавалькада машин «скорой помощи». Повсюду бегали санитары, слышались реплики врачей и медсестер, помогавших укладывать пациентов на носилки. На 101-м шоссе случилась страшная автокатастрофа, и десятки пострадавших в критическом состоянии срочно доставили сюда.

Входя внутрь, Стэнтон успел сделать еще один короткий телефонный звонок.

– Это опять я, – сказал он после сигнала автоответчика Нины и оглянулся по сторонам, проверяя, не слышит ли кто. – Сделай мне огромное одолжение, пожалуйста. Вслед за мясом выбрось за борт все молоко и сыры из своего холодильника.

В коридоре приемного покоя Стэнтону то и дело приходилось теперь вжиматься в стенку, чтобы пропустить мимо очередную каталку с жертвой аварии. Пожилой мужчина с рукой, обмотанной бинтами вокруг временной шины, не мог сдерживать криков боли. Хирурги начинали работать прямо в нестерильных помещениях приемного отделения, опасаясь, что некоторых из раненых попросту не довезут до операционных живыми. Стэнтон молча возблагодарил Бога, что не на нем лежит ответственность определять очередность хирургического вмешательства.

На шестом этаже он обнаружил, что Чель Ману все еще сидит в зале ожидания. Даже на высоких каблуках она оставалась миниатюрной женщиной, а Стэнтон обнаружил, что его взгляд невольно привлекает линия ее шеи, которую не скрывали темные волосы. Она, несомненно, была очень компетентна. Ей уже удалось выяснить крайне важную информацию о Волси, и потому он попросил ее задержаться.

– Быть может, хотите кофе, пока мы будем ждать, когда освободятся медсестры? – спросил он, указывая на стоявший в углу автомат.

– Нет, – ответила Чель, – но я бы не отказалась сейчас от сигареты.

Стэнтон вставил пару четвертаков в прорезь автомата, и бумажная чашка наполнилась напитком. Конечно, с продукцией из «Кофемолки» не сравнить, но придется довольствоваться этим.

– Боюсь, что сигарет здесь сейчас достать не удастся, – сказал он.

Чель пожала плечами:

– Я все равно дала себе слово бросить после Нового года.

– Из чего можно заключить, что вы не верите в апокалипсис, якобы предсказанный майя, – заметил Стэнтон, потягивая жидкий кофе.

– Нет, конечно.

– Я тоже. – Он улыбнулся, полагая, что они просто заняты праздной болтовней, но в ответ улыбки не получил. Возможно, с ее точки зрения, это была не тема для шуток.

– И что теперь? – поинтересовалась бесстрастно Чель.

– Как только персонал закончит с этой новой напастью, – сказал Стэнтон, – нам нужно будет вернуться к Волси и выяснить у него, какие молочные продукты он мог употребить примерно за последний месяц.

– Сделаю, что смогу, – заверила Чель. – Хотя у меня нет никакой уверенности, что он мне полностью доверяет.

– Просто продолжайте начатое, вот и все.

Стэнтон удивился, не обнаружив охраны у двери палаты Волси. Мариано уже не было, но на смену ему никто не пришел. Только потом он сообразил, что всех охранников, должно быть, мобилизовали для сдерживания толпы, рвавшейся к больнице после столь трагической аварии на хайвее.

Но и войдя внутрь, они с Чель никого не обнаружили – постель оказалась пуста.

– Его перевели в другое место? – недоуменно спросила Чель.

Стэнтон включил свет и внимательно оглядел помещение. Им потребовалось несколько секунд, чтобы услышать шипение, доносившееся из-за двери в ванную. Стэнтон приложил к ней ухо.

– Волси?

Шипение стало громче, и он понял, что это льется из кранов вода, но никакого ответа не последовало.

– Спросите, все ли там с ним в порядке, – обратился он к Чель.

–  Волси, яа’е?

Никакой реакции.

Взявшись за ручку, Стэнтон понял, что дверь не заперта. А потом он увидел Волси. Тот лежал на полу лицом вниз, словно находился в глубоком нокауте. В ванной же царил полнейший разгром: повсюду валялись куски гипсокартона, раковина была сорвана с кронштейнов, медные трубы торчали теперь прямо из стены, обильно поливая все вокруг водой.

–  Массам… аарана… Янота, – еле слышно пробормотал Волси.

Стэнтон склонился и обнял мужчину за шею, чтобы поднять его. Он сразу почувствовал, как обмякло тело – руки, ноги и туловище Волси казались надутыми сжатым воздухом. Кожу хотелось проколоть, чтобы позволить ему выйти. На ощупь она была холодна как лед.

– Срочно позовите сюда реаниматоров! – крикнул Стэнтон, обращаясь к Чель.

Но ее словно парализовало.

– Да бегите же! Быстро!

Чель опрометью кинулась из ванной, а доктор снова занялся пациентом.

– Мне нужно, чтобы вы за меня держались, Волси. Помогите мне.

Он хотел вернуть Волси в постель, чтобы его легкие можно было поставить на принудительную вентиляцию.

– Держитесь! – выкрикнул он. – Не теряйте сознания!

Но к тому времени, когда в палату вбежали члены медицинской бригады, Волси уже едва дышал. Он влил в себя столько воды, что она сдавила ему сердце, и теперь оно было на грани остановки. Две медсестры и анестезиолог присоединились к Стэнтону у изголовья кровати и принялись вводить Волси медикаменты. На лицо ему надели кислородную маску, но было поздно – это сражение врачи проигрывали. Три минуты спустя сердце Волси перестало биться.

Реаниматолог пустил в ход серию электрических импульсов, с каждым разом делая разряд сильнее. Дефибриллятор оставлял на груди пациента ожоги, его тело аркой выгибалось вверх. Стэнтон взялся за непрямой массаж сердца – нечто, чего он не делал со студенческой скамьи. Он переводил всю массу своего тела в усилия рук и мощно надавливал на торс Волси чуть выше грудины. Тело слегка приподнималось, но вновь бессильно опадало. Раз, другой, третий, четвертый…

Наконец один из врачей ухватил Стэнтона за руку и оттащил его от постели со словами:

– Время наступления смерти – двадцать шесть минут первого пополудни.

Все больше машин «скорой помощи» под вой сирен подъезжали к приемному отделению, доставляя новых жертв катастрофы на 101-м шоссе. Стэнтону стоило огромного труда отвлечься от этих звуков, когда они с Тэйн наблюдали, как санитары укладывают тело Волси в специальный мешок для трупов.

– Он сильно потел всю последнюю неделю, так? – спросила Тэйн. – Видимо, страдал от полной дегидрации.

Но Стэнтон, не в силах оторвать взгляда от посиневшего и вздувшегося тела, покачал головой:

– Здесь причина заключалась не в почках, а в голове.

Тэйн не сразу поняла его.

– Вы имеете в виду, как при полидипсии?

Стэнтон кивнул. Больные, страдавшие психогенной полидипсией, испытывали безудержное желание все время потреблять жидкость. Им в палатах перекрывали воду в кранах и даже в бачках унитазов. В худших случаях, подобных этому, сердце не выдерживало жидкостной нагрузки. И хотя Стэнтон никогда не сталкивался со случаем, чтобы у больного ФСБ проявлялся такой симптом, он все равно укорял себя, злясь, что не смог предусмотреть такого поворота событий.

– Но я всегда считала это признаком шизофрении, – заметила Тэйн, все еще не до конца понявшая, что же произошло, и листавшая кардиограмму Волси.

– После недели без сна у кого угодно может развиться шизофрения.

Когда санитар застегнул на мешке молнию, Стэнтону представился весь ужас пережитого Волси в последние минуты жизни. Шизофрения нарушила нормальное восприятие реальности. Больных ФСБ иногда поначалу принимали за обыкновенных шизофреников, настолько схожими оказывались некоторые симптомы. И Стэнтону уже не в первый раз пришла в голову мысль, что только благодаря сну многие люди могут считать себя нормальными и не попадают в психиатрические лечебницы.

– А где доктор Ману? – спросила Тэйн.

– Только что была здесь.

– Трудно ее винить, если она сбежала, увидев такое.

– Но она последней разговаривала с покойным, – забеспокоился Стэнтон. – Нам нужна запись всего, что он ей сказал. Желательно – слово в слово. Разыщите ее.

Санитары погрузили труп на каталку и увезли. Как только все будет подготовлено, Стэнтон спустится в морг к патологоанатому, чтобы присутствовать при вскрытии.

– Эх, нужно было мне остаться здесь, – сокрушенно сказала Тэйн. – Но меня вызвали в приемный покой. Я считаю, что к нам свезли чрезмерно много жертв этой автокатастрофы. Внизу сейчас такая же неразбериха, как, бывало, в афганском полевом госпитале.

– Вам не в чем себя винить. От вас ничего не зависело, – вздохнул Стэнтон, снимая очки.

– Только вообразите, один засранец засыпает за рулем своего внедорожника на скоростном шоссе, и несколько десятков человек получают из-за него тяжелейшие травмы, – сказала Тэйн.

Стэнтон подошел к окну, распахнул штору и посмотрел вниз. Снова завывание сирены – еще одна «скорая» тормозит у входа в приемный покой.

– Так что же, виновник катастрофы действительно заснул во время движения? – спросил он.

– Это официальная версия полиции, – ответила Тэйн.

Стэнтон внимательно вгляделся в сверкание огней проблескового маячка.

8

Эктора Гутьерреса далеко не радовала необходимость обманывать жену, скрывая от нее неприятности, в которые он ухитрился вляпаться. Но еще мучительнее была мысль о том, что его маленький сынишка, вероятно, даже не узнает отца, когда тот выйдет из тюрьмы. Ему оставалось благодарить Бога, что он успел вывезти все со своего склада до того, как туда нагрянули «копы». Теперь же они непременно явятся и к нему домой. Хорошо, что у него был свой человек в Иммиграционно-таможенной службе, который (за приличное вознаграждение) вовремя намекнул, что на Гутьерреса завели досье и уже давно установили слежку. Если его возьмут с поличным, отсидеть придется лет десять, не меньше.

Вот почему им вдруг овладело желание проводить как можно больше времени с сыном. В воскресенье он повез его в «Шесть флагов» [18]18
  Развлекательный парк с аттракционами.


[Закрыть], где они вдвоем вдоволь накатались на «американских горках». Эктору доставляло удовольствие наблюдать радость Эрнесто, но настроение портилось, как только ему начинало казаться, что за ними следили и там, что ИТС послала своих ищеек даже в парк. Ему мерещились подозрительные тени в боковых аллеях и лица соглядатаев, наблюдающих за ним из-за каждого угла. Весь день он обильно потел, хотя в Лос-Анджелес наконец пришла зима и погода стояла прохладная. К моменту возвращения домой его рубашка и носки промокли насквозь.

В тот вечер он врубил кондиционер и битый час просидел с Марией за просмотром какой-то комедии, отчаянно пытаясь придумать способ объяснить жене, что может случиться. В два часа ночи она спокойно спала, все еще пребывая в блаженном неведении, а Эктор продолжал бодрствовать у телеэкрана, едва успевая утирать с лица пот. Никогда со времени своего краткого увлечения кокаином в подростковом возрасте не чувствовал он себя таким взвинченным. Каждый звук раздражал и бил в уши: гудение декодера кабельного телевидения, скрежет зубов Эрнесто во сне, шум мотора проезжавших по 94-й улице машин – Гутьерресу казалось, что это приехали за ним.

В четвертом часу Эктор лег в постель. У него пересохло во рту, а глаза отчаянно слипались. Но заснуть он никак не мог, и каждый оборот часовой стрелки будильника лишь напоминал, как быстро проходит ночь. А ведь ему предстоял тяжелый день, чтобы успеть замести все следы. В качестве крайней меры, чтобы довести себя до полного утомления, он растолкал жену.

Но даже после самого горячего секса, какого у них не было уже много месяцев, заснуть не удалось. Он так и лежал нагой рядом с Марией еще почти два часа, чувствуя, как промокает от пота простыня, прилипнув к телу. Несколько раз в бессильной злобе ткнувшись лбом в матрац, он поднялся и пошел к компьютеру. После недолгих поисков в Сети нашел рекламу каких-то канадских таблеток, сулившую глубокий сон уже через десять минут. Но разумеется, звонить по указанному номеру следовало только в дневные часы.

Скоро стал слышен щебет птиц, а сквозь щели в жалюзи Эктор увидел первые лучи солнца нового дня. Пролежав без сна еще час, он окончательно встал с постели. При бритье порезался – так тряслись руки от усталости. К счастью, съев на завтрак миску овсяных хлопьев и запив еду чашкой кофе, он почувствовал прилив энергии. Когда же он вышел на улицу, чтобы на автобусе доехать до пункта проката автомобилей, прохладный ветерок показался ему истинным благословением.

К семи утра Гутьеррес уже добрался до гаража, расположенного в районе международного аэропорта Лос-Анджелеса. Выбрал зеленый «форд-эксплорер» и сразу же сменил номера на фальшивые – они исправно служили ему при перевозке ворованного антиквариата. Меньше всего Гутьерресу хотелось, чтобы в новой точке, где он арендовал временное помещение под склад, кто-то легко мог выяснить его личность. Дождавшись, когда Мария уже наверняка повезла Эрнесто в школу, он вернулся домой, чтобы достать из тайника остатки своих товаров и переправить их в новое хранилище в Западном Голливуде.

Пот снова лил с Гутьерреса градом, когда он заехал по пути в храм Богоматери Всех Ангелов, чтобы встретиться с Чель. Ему удалось, ничем не выдав, насколько ему плохо физически, убедить ее взять себе на время кодекс. Чель подходила идеально: она либо найдет деньги, чтобы купить у него книгу сама, либо станет громоотводом на случай возможных проблем. Если ИТС все же загонит его в угол, он сдаст им ее как гораздо более важную птицу. Поймав на преступлении музейного куратора, они устроят громкий публичный суд. А Эктору за показания против нее будет гарантирован полный иммунитет перед законом.

После визита в церковь Эктор обнаружил, что ему стало труднее вести машину. Яркая неоновая реклама вдоль 101-го шоссе казалась ему поблекшей, словно обесцвеченной. Обычные шумы на дороге, даже звук двигателя его собственного автомобиля, били по барабанным перепонкам. Остаток дня Гутьеррес посвятил посещению всех мест, где часто заключал свои сделки, встречался с покупателями или продавцами. Он раздавал взятки администраторам мотелей, хозяевам автомастерских, вышибалам стриптиз-клубов. Ему нужна была гарантия, что никто из них не даст ИТС информацию, которая бы ему повредила.

Уже по пути домой Эктора панически перепугал черный «линкольн», несколько раз мелькнувший в зеркале заднего вида. Пока он добрался до Инглвуда, в голове неотвязно засела мысль, что машина преследовала именно его.

Когда Гутьеррес парковался во дворе, из окна за ним наблюдала Мария. С порога она принялась причитать, не давая вставить ни слова. Муж не спал уже почти тридцать шесть часов. Он натер себе глаза до красноты. Она немедленно налила ему бокал красного вина, включила музыку и зажгла свечи. Хронической бессонницей страдала ее мать, и Мария знала, что нужно делать.

Но ничего не помогло. В два часа ночи Эктор без сна лежал рядом с женой в постели, размышляя о своей жизни. И с каждым новым часом вывод менялся: в три часа он мысленно объявил себя хорошим главой семьи, но уже в четыре считал, что из него вышел никчемный муж и отец.

Наконец он снова решил прибегнуть к помощи Марии и принялся ласкать ее грудь. Она откликнулась и нежно положила руку ему между ног, но эрекции не последовало. Как ни старалась жена, ничего не происходило. Тело Эктора отказывалось слушаться его. Изменяли даже те органы, которые никогда не причиняли беспокойства. Он извинился перед Марией и с трясущимися руками, затуманенным взглядом и тяжелым дыханием выбрался из дома, чтобы в одиночестве посидеть на ступеньке в ночной прохладе. Когда в небе показались первые самолеты – примета нового дня после очередной бессонной ночи, – Эктора посетило еще одно ощущение, которого он не знал долгие годы: желание плакать.

Откуда-то из-за спины донесся чужой голос. Кто, черт побери, мог проникнуть к нему домой в такую рань? Эктор ворвался в кухню. Лишь мгновение понадобилось ему, чтобы узнать стоявшего там мужчину.

Это был Человек-птица. Он усаживался за их обеденный стол.

– Как ты посмел явиться сюда? – заорал Эктор. – Убирайся немедленно!

Человек-птица медленно поднялся, но прежде чем он смог сделать хотя бы одно движение, Эктор нанес ему резкий и сильный удар в челюсть, повалив на пол.

В комнату вбежала Мария.

–  Что ты наделал?! – крикнула она. – За что ты его ударил?

Эктор указывал пальцем на Человека-птицу, старался что-то объяснить, но получалась лишь какая-то бессмыслица. Распластавшейся на полу фигуркой был Эрнесто, в страхе смотревший на него.

– Папа! – со слезами в голосе воскликнул мальчик.

Эктор почувствовал, что его сейчас стошнит. С самого начала он дал Марии клятву, что никогда не будет срывать зло на сыне, как поступал когда-то его собственный отец. Она смотрела на него с ненавистью, а он, едва ли осознавая, что делает, отшвырнул жену в сторону.

Когда Мария в последний раз видела мужа, он задним ходом выводил из двора на улицу зеленый внедорожник.