Текст книги "(Не) выдаваемая замуж (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 4
Фигурку Гульнары Булат увидел перед шлагбаумом у въезда на территорию жилого комплекса. Она шарахнулась от его джипа. Булат опустил пассажирское стекло.
– Садись.
Пришла. Значит, решила стоять до конца. Его охватывала какая-то дикая смесь радости от того, что видит ее, и стремительно закипающей злости. Все-таки решила отхватить меня в мужья, несмотря ни на что? И то, что мы совсем не знакомы, тебя теперь не смущает? Может, тогда имеет смысл познакомиться поближе?
Гульнара неловко забралась в машину. Черно-белое платье в горох задралась, обнажая до середины красивые загорелые бедра. Гульнара поспешно одернула подол. На ее щеках вспыхнул нежный румянец. Очень кстати смущаться, если ты собираешься повесить на одного мужчину ребенка от другого мужчины.
– Привет. Еще раз, в смысле. Мне нужно тебе кое-что сказать, – ее голос звучал чуть задыхающимся. Будто она волнуется. Может, и в самом деле волнуется.
– Ну, мы же это и собирались сделать. Поговорить, – шлагбаум поднялся, и большой черный джип скользнул под него.
– Да, точно, – она нервно облизнулась. И от того, как кончик языка обвел крупные девичьи губы без помады, Булат совершенно неожиданно ощутил тяжелый удар возбуждения в пах.
Это еще что такое…
Вообще не к месту!
– Это очень важно, – продолжила Гульнара. – Послушай, я…
– Поговорим дома, – резко оборвал он девушку.
Гульнара удивленно посмотрела на него, но замолчала. А Булат медленно вел машину на поземный паркинг, не глядя по сторонам.
Пока они поднимались на лифте, Гульнара явно нервничала. То и дело облизывала губы, поправляла ремешок сумочки, переминалась с ноги на ногу, зачем-то одернула подол платья. И все это оказывало на Булата какое-то странное воздействие. Что-то в нем поднималось, из-под злости. Что-то другое, что он в себе раньше не наблюдал. Что-то незнакомое. И в брюках, по покрою довольно свободных, в районе ширинки было все равно тесно и некомфортно.
Дожил.
Щелчок закрывшейся двери прозвучал почему-то очень громко, Гульнара вздрогнула. Булат снял солнцезащитные очки, положили их на полочку вместе с ключами и портмоне.
– Проходи.
Гульнара несколько секунд смотрела на него. Потом кивнула неуверенно, наклонилась, стаскивая тонкие ремешки с изящных стоп. Булат резко отвернулся. Что за покрой платья, все видно!
Они прошли в гостиную. Булат завернул за барную стойку, вынул из холодильника кувшин с домашним лимонадом, достал из морозильной камеры лед и щедро насыпал в стаканы. А потом налил в стаканы лимонад и протянул один Гульнаре.
– Пей.
– Спасибо. Я хочу тебе сказать кое-то. Это важно. Это очень важно.
Булат сделал несколько освещающих глотков – лайм, мед, эстрагон. Только ни хрена он не освежает почему-то.
– Пей. Вкусно. На улице пекло, а ты бледная.
– Булат, я не думаю, что…
– Пей.
Она растерянно моргнула. Он вдруг заметил несколько маленьких капель пота над ее верхней губой. Сколько она его там ждала на жаре у шлагбаума? А если их слизнуть?
Булат в один глоток осушил стакан. Гульнара решила последовать его примеру и тоже сделала большой глоток. Лимонад перелился и потек двумя струйка – по подбородку, шее. Две блестящие линии нырнули в вырез черно-белого в горох платья. Прямо между аппетитных круглых грудей.
Стукнул о барную стойку его стакан, потом выскользнул из пальцев Гульнары и тоже отправился на стойку ее стакан. А потом Булат протянул руку, положил ее на изгиб тонкой женской поясницы, притянул девушку к себе – и поцеловал.
Он не планировал этого поцелуя. Он планировал только разговор. Возможно, напряженный разговор. Но разговор. Или нет?
Для разговора можно было встретиться в кафе. Зачем ты ее привез к себе домой? Потому что в глубине души хотел проверить – насколько далеко она зайдет в своей лжи. Сейчас, когда она была в его руках, Булат это отчетливо осознал. Что он хочет понять, что она ему позволит, если хочет, чтобы он сделал так, как ей надо. Позволит ли все?
Булат никогда в жизни не взял ни одной женщины силой. В его мире это было тем, на что никогда не пойдет ни один нормальный здоровый мужчина. А Булат себя именно таким и считал. И он точно знал, что когда он услышит «Нет», он остановится. Сразу же.
Но «Нет» не звучало. Гульнара не упиралась ему руками в грудь, чтобы отстраниться. Не била его по плечам, чтобы остановился он. Он замерла в его руках, позволяя ему обнимать ее. Касаться губами губ. А когда Булат сильнее надавил своими губами на ее и коснулся языком – она тоненько всхлипнула и приоткрыла губы. А когда его язык скользнул в ее рот и обвил ее язык – ее руки легли на его шею.
Ах вот как…
Это совсем не похоже на «Нет».
Поцелуй был сладким. Она была вкусной. Мягкие крупные губы, и язычком отвечает вполне уверенно. И когда Булат прижал ее к себе совсем плотно – не отстранилась. Вздрогнула, но не отстранилась.
Это был отравленный поцелуй. Потому что Булат уплывал, как пацан, от этого поцелуя. И одновременно не мог отделаться от мысли, что она все это позволяет только для того, чтобы он сделал то, что ей надо. Что она, такая чистая и невинная, если смотреть со стороны, готова отдаться ему, чтобы скрыть свой позор в глазах отца.
Как ты можешь быть такой?! Ты должна быть другой! Скажи мне «Нет», черт тебя раздери!
Его рука скользнула вниз и задрала тонкий подол платья. Она вздрогнула и дернулась. Он оторвался от ее губ и отодвинулся. А потом медленно провел рукой по округлой ягодице и расчетливо засунул большой палец под край трусиков. Не кружево.
Где твое «Нет», мать твою?!
Гульнара смотрела на него широко раскрытыми глазами. Они у нее сейчас совершенно огромные, на пол-лица. И губы, и без того крупные, сейчас вспухли от поцелуев. Не смей их облизывать, слышишь?!
– Булат, я… Послушай, я…
Ты – что?! Ты не хочешь, чтобы я продолжил?! Ты хочешь уйти?! Уходи, я не держу! И в противоположность этого, снова притянул и поцеловал. Жадно. Грубо. Уже не сдерживаясь. Одной рукой лапал ее за попу, другой накрыл грудь.
Ля, какая… Твердая, упругая. Такую смять хочется.
Как ты могла с кем-то, а не со мной?!
Он разжал пальцы и в следующее мгновение подхватил ее на руки. Если хочешь сказать «Нет», сейчас самое время! Но Гульнара только смотрела на него глазами в половину лица и часто дышала. Платье совсем сбилось, и было видно ее белье. Вот лифчик у нее кружевной. Прозрачный.
Твою мать!
Он, как мальчишка, запутался в платье. Где у него, дьявол, застежка?! Похоже, ее нет. Значит, надо снимать через голову. Он задрал платье до талии. Бедра – пиздец, какой изгиб. Ослепнуть можно.
– Булат, не надо… – послышался тихий вздох.
Самое время, блядь. Самое время говорить «Нет».
Он резко двинул ладонью по бедру, так, что она не успела свести ноги. Нырнул пальцем под бежевые простые трусики. Там было влажно. Не мокро, но уже влажно. Он двинул пальцами. Гульнара всхлипнула. Он наклонился к ее лицу. Она замерла под ним, опираясь на локти.
– Ты уверена? Уверена, что не надо?!
Она смотрела на него глазами, распахнутыми до пределов возможного для человеческого лица. Огромными. Бездонными совершенно. Упругая девичья грудь в прозрачном бежевом кружеве быстро поднималась и опускалась. Сквозь кружево просвечивали темные соски. Булат шевельнул пальцами.
– Булат, пожалуйста…
Если под тобой полуобнаженная девушка, твои пальцы внутри нее, чувствуют влагу, а она шепчет тебе «Пожалуйста» – то отказать невозможно.
Он торопливо раздевал ее – стянул через голову платье, щелкнул застежками лифчика, стянул трусы. Гульнара не принимала в этом никакого участия. Только глазами хлопала и губы то и дело облизывала.
Он подтянул ее к себе за бедра, развел. Мелькнула мысль о презервативе, но Булат от нее отмахнулся. Беременность уже есть, а что до болезней… С ним творилось что-то странное, и Булат не мог, никак не мог представить Гульнару источником какого-то заболевания из тех, что можно получить от невоздержанной половой жизни. Нет. Только не она.
А самым главным было адское подростковое нетерпение. И все эти мысли пролетали где-то на периферии, пока он смотрел на ее обнаженное и совершенное тело – упругие круглые груди с яркими темными сосками, плоский живот, красивые бедра и припухшая гладкость между ними.
Какая же ты… Ну почему ты… Дурак, надо было тогда соглашаться, когда Ватаев предлагал… А теперь…
А теперь не остановиться. Булат притянул ее к себе, рывком взял.
И охренел.
Он уже влетел, ворвался в ее тело, совсем, до упора. И потом, спустя пару секунд его нагнало ощущение преграды, которую он порвал. Ощущение четкое, но совершенно запоздалое.
Но этого же не может быть. Это же означает, что Гульнара… девственница?!
Он резко подался назад, сел, завалился на пятки. И охренел еще раз.
На члене кровь. На ее бедрах кровь. Даже на простыне под ней – кровь.
Тяжело, будто преодолевая огромное сопротивление, он поднял взгляд, скользя по все тому же обнаженному совершенному девичьему телу. Только теперь от возбуждения не осталось и следа.
У нее все те же распахнутые на половину лица глаза. Только они блестят так, будто полны слезами. Учитывая все только что произошедшее, эти слезы не удивительны. Но, как, черт подери, это все объяснить?!
– Ты девственница?!
Гульнара шмыгнула носом.
– Кажется, уже нет.
– Но… Но как ты тогда могла быть беременной?!
– Именно это я и пыталась тебе сказать. Я не беременна.
***
Когда Гульнара только вошла в его дом, он поил ее лимонадом. Теперь же собрался поить чаем. Булат поймал себя на том, что суетится, что ему вообще не свойственно. Торопливо заваривает чай, что-то выставляет на барную стойку: какие-то конфеты – откуда взялись?! – выпечку, шоколадку, блюдо с персиками. Как будто это самое необходимое сейчас – заставить весь стол всевозможными тарелками.
Гульнара сидела тихо. На ней было все то же платье в черно-белый горох. Оно было аккуратно надето, и все равно Булату казалось, что оно хранит следы непочтительного с ним обращения. Волосы Гуля собрала в свободную косу. Булат избегал прямо смотреть на девушку. Но не мог не бросать кратких взглядов, когда выставлял все подряд на стол. У нее покраснение на шее. Засос? Он поставил ей засос? Капец. Ничего не помнит.
– Вот, – он протянул ей чашку. – Друг из Марокко привез. Васильковый.
Гульнара отрешенно кивнула, взяла чашку – и тут же поставила на стол.
– Я тебе все сейчас объясню.
Да уж. В объяснениях Булат очень нуждался. Для того, чтобы понять, что делать дальше.
– Я… – Гульнара прерывисто вздохнула. – У меня случилась… задержка. Ну… Ты понимаешь…
Булат смотрел на ее заалевшие щеки. Я-то понимаю, а вот ты понимаешь, во что мы сейчас вляпались?
– Понимаю, – отозвался коротко.
– Ну и вот… Я пошла в аптеку и купила тест на беременность. Он показал две полоски. Ну, то есть, что я беременна. А это… этого быть не могло, – Гульнара обхватила руками чашку. Чашка должна быть горячей, но девушка будто ничего не чувствовала. – Я… я не помню ничего из того, что было в тот вечер, когда ты… Когда ты меня забрал из бара. Я помню только, как проснулась у тебя в ванной. Я… я подумала, что ты… что у нас что-то было… – закончила она тихо.
– Не было. Тогда, – исправился Булат. – Тогда не было.
– Да, – торопливо кивнула Гульнара. – Я теперь это знаю. А тогда я растерялась и… Ну, и решила, что ты-то должен знать правду. Как оно все было. Ты же, в отличие от меня, все помнишь. Поехала к тебе. И… – Гульнара сделала глоток чая и часто задышала. – В общем, после того, как мы с тобой утром поговорили, я как-то успокоилась. Я поняла – знаю, что запоздало – что надо бы сходить к врачу. Для более точного диагноза. Понимаешь, просто… – она бросила на Булата косой короткий взгляд и снова уткнулась взглядом в чашку. – Я наблюдаюсь у семейного врача, и мне бы не хотелось, чтобы… чтобы кто-то еще об этом знал. Но после разговора с тобой я поняла, что можно просто обратиться к любому доктору! Вот вообще к любому. Я позвонила в пару клиник и… В общем, я после обеда была у врача, и она меня осмотрела и сказала… такая хорошая женщина… – Гуля снова как-то по-детски шмыгнула носом. Щеки ее стали совсем пунцовыми. А Гуля глубоко вдохнула и выпалила: – Она сказала мне, что девственная плева не нарушена, беременности нет, и это просто был бракованный тест!
Это был, как любит говорить Вадик Коновалов, снукер. Вадим это слово произносил с длинным свистящим «с-с-с-с». В особо исключительных случаях добавлял со вздохом: «От двух бортов, однако». Здесь тоже, похоже, от двух бортов.
Теперь, когда Гульнара рассказала все факты, история казалась простой. Даже простейшей. Но Булат умудрился из такой простой истории вывязать сложнейший узел. Вот воистину говорят – сапожник без сапог. Он же сам врач. Что ему стоило собрать минимум анамнеза? Спросить у Гульнары, была ли она у врача? Попросить какие-то результаты обследования, кроме безымянного теста с двумя полосками. Этот тест такой же аргумент, как «Усы, лапы и хвост – вот мои документы!». Ладно, Гуля растерялась – ей это как раз и понятно, и простительно. И то она потом сообразила, что нужно сделать. А Булат – нет. Вместо того, чтобы действовать, как взрослый мужчина и как врач, Булат, не задав ни одного уточняющего вопроса, сочинил себе в голове какую-то абсолютно бредовую версию произошедшего, поверил в эту версию, не дал Гульнаре сказать ни слова и в итоге… В итоге мы имеем то, что имеем.
Почему он, взрослый и рассудительный, как сам про себя считал, так поступил?! Почему в абсолютно простой и очевидной ситуации наломал столько дров?! Почему?! Ответов у Булата не было. Но одно он знал точно. Ответственность за случившееся лежит на нем и только на нем.
То, в чем его безосновательно подозревал отец Гульанры, сегодня случилось на самом деле.
– И что же нам делать? – он бессознательно задал вслух вопрос, который крутился у него в голове.
– Ничего.
Булату показалось, что он ослышался, и он все же посмотрел прямо в лицо Гульнаре. Она ответила прямым взглядом, и Булат совершенно не к месту завис на ее глазах. У нее неприлично красивые глаза – большие, яркие, с вытянутыми и приподнятыми внешними уголками. Такие глаза рисуют в мультфильмах восточным принцессам. А тут такие глаза у совершенно живой и настоящей девушки, которая сидит напротив, только руку протяни. И говорит абсолютно невозможные вещи.
– Что значит – ничего?
– А зачем нам что-то делать? Та проблема, с которой я пришла к тебе – ее, как выяснилось, не существует.
– А… Мгм… М-м-м… – ничего более связного у Булата не получалось произнести.
– А то, что произошло только что, обратной силы не имеет. Поэтому сделать с этим тоже ничего уже нельзя.
Булат буквально вытаращился на Гульнару. Она пару минут назад, сбиваясь, запинаясь и краснея, рассказывала о том, почему она не беременна. А теперь, словно освободившись от какого-то груза и успокоившись, невозмутимо говорит, что все в порядке. Причем такими формулировками… В голове вдруг мелькнула парадоксальная мысль. Точнее, определение: «Дочь начбеза». Да, сейчас в Гульнаре отчетливо проклюнулся отец. И это еще Булат мать не видел.
– Так, погоди. Давай по порядку. То, что произошло только что, имеет свое название. Я лишил тебя девственности.
– Я с тобой не спорю, – ответила она спокойно. И так же невозмутимо, почти по-королевски отпила чаю.
Булат даже моргнул. Кто ему подменил Гулю?! И тут он вспомнил, как она тогда, в ночном баре, отчеканила свою позицию отцу. В этой девушке какое-то невероятное сочетание несочетаемого: юная невинность, когда она о простых физиологических вещах говорит, отчаянно краснея, и при этом… при этом внезапно прорезающаяся сталь в характере. Откуда?!
Видимо, от отца. Впрочем, характер – это на всю жизнь. А невинность – явление сугубо преходящее. Булат тряхнул головой, изгоняя эту философию. Она сейчас совершенно не к месту. В конце концов, он старше, у него гораздо больше жизненного опыта, и инициатива в разговоре должна принадлежать ему.
– Иначе это еще называется – обесчестил.
Гульнара закатила глаза.
– На дворе двадцать первый век. Никто не говорит такими словами.
– Твой отец считает иначе.
– Но его же здесь нет. Он ничего не знает. И не узнает.
И тут Булат охренел в третий раз. Что с Гульнарой?! Или это в семье Ватаевых только ее отец поборник традиционных ценностей, а его дочь… А его дочь до двадцати… сколько ей?! Ватаев говорил, что Гульнара работает там же, в «Балашовском». У девочки явно высшее образование, а значит, ей минимум двадцать два, а то и двадцать три или двадцать четыре года. Для девушки, которая принимает для себя половую свободу, как-то поздновато лишиться девственности в двадцать четыре. Что-то и куда-то не складывается.
– Гульнара, послушай…
– Ты меня послушай, – Булат даже глазами хлопнул от ее резкого тона, и Гульнара, похоже, заметила. Смягчила: – Пожалуйста. То, что случилось… – она все же смутилась и отвела глаза. – Это случилось и все. Я сама виновата. Мне надо было сказать тебе все сразу. Объяснить толком. А я… – она судорожно вздохнула. Булат снова завис на том, как двинулась ее грудь. Все-таки ее платье, вроде бы аккуратно надетое, сидело на ней так, что было видно, что эта девушка только недавно из постели. Где ее… Так, о чем мы говорим?! Ты виновата? Нет!
– Гульнара, ты ни в чем не виновата, – произнес он твердо. – Ответственность за произошедшее целиком на мне. Я… даже предположить не мог, что ты невинна. Я подумал, что ты и в самом деле беременна. Только от другого мужчины.
Булат не знал, зачем это сказал. Но почему-то посчитал важным объяснить Гульнаре, из-за чего повел себя как животное, а не как взрослый и адекватный мужчина. Правда, это объяснение выставляло его в еще более нелицеприятном свете. Получается, что он… что? Хотел наказать Гульнару за ложь?!
Именно так и получается. Только наказал он невиновного человека. И невинную девушку.
Гуля сначала смотрела на него молча и нахмурившись. А потом ахнула. Даже пальцы к губам прижала.
– Ты думал, что я… Что я хочу, чтобы ты… взял на себя чужого ребенка?! – Булат мрачно кивнул. Ее лицо мгновенно словно закрылось. – Я бы так никогда не поступила, – сухо закончила она.
Булат еще раз кивнул. Он теперь откуда-то это точно знал. Что Гульнара не стала бы так поступать. Но что ему делать с этим знанием, совершенно запоздалым? Анамнез собирают перед операцией, а не после.
– В общем, давай просто забудем о том, что случилось, – голос Гульнары звучал по-прежнему сухо и ровно. – Мы с тобой оба недооценили ситуацию. Оба, скажем так, совершили ошибки. Поэтому просто отказываемся от взаимных претензий и расходимся каждый в свою сторону. Все.
– Все?!
– Все, – Гульнара встала, одернула платье. – Я пойду.
– Как?!
– Мне пора. Спасибо за чай.
Булат буквально услышал несказанное: «И за все остальное». Угу, включая дефлорацию.
Это же не его профиль!
Он тоже резко встал.
– Я отвезу тебя.
Гульнара обернулась вполоборота.
– Спасибо. Не нужно. Я на машине.
Они больше не сказали друг другу ни слова. Неловко кивнули на прощание. За Гулей закрылась дверь, а Булат прислонился к стене и прикрыл глаза.
Ни хрена себе денек выдался. Ложная беременность и настоящая девственница. Прямо как в сериале для домохозяек. Быть героем такого сюжета Булату не нравилось. А еще ему в принципе очень не нравилось то, как все завершилось.
Ладно, сначала в душ, освежиться. А потом можно и подумать, что со всем этим сериалом с беременностями и девственницами делать.
***
Гульнара спокойно добралась домой. Правда, когда поднималась по лестнице, запоздало осознала, что все-таки снова натерла ногу, и каждый шаг отдавался болью. Ну ничего, она уже дома. Гулю встретила радостным повизгиванием Винни, но выходить сил уже не было. Гульнара пообещала Винни сходить с ней на прогулку попозже, а на крайний случай есть салфетка в углу туалета. Приняла душ. Равнодушно смотрела на то, как вода смывает с бедер засохшую кровь. А потом, надев пижаму, легла в постель. Винни устроилась у нее в ногах и затихла.
Этот день надо просто пережить. Жизнь – зебра. И надо просто перетерпеть черную полосу. И дожить до светлой полосы. Всего-то.
Мамма-Мия говорит, что любой дождь рано или поздно кончается радугой. Гульнара повернулась на бок, обняла подушку и все-таки расплакалась. Может быть, если поплакать, то дождь закончится быстрее.
После слез стало легче. Лежать вдруг показалось бессмысленным. Гуля встала и пошла на кухню. Вдруг захотелось есть. Винни тоже разделяла это намерение. Гульнара покормила собаку, а потом открыла шкаф и долго смотрела на коробочки с чаем. А вот марокканского из васильков у нее нет. Даже не знала, что такой существует. Она так и не распробовала, не поняла, вкусный ли. Помнила только, что горячий был. Гуля вздохнула и, за неимением васильков, достала упаковку тизана из мяты и базилика.
Чай заваривался, Винни, наевшись, развалилась на пороге кухни, а Гуля, подперев щеку рукой, смотрела на листочки в прозрачном чайнике.
Ну что такого с ней страшного произошло? С точки зрения отца, наверное, катастрофа. С точки зрения мамы, наверняка, тоже. С точки зрения Маммы-Мии – дело-то житейское. Гуля даже услышала, как Милана это говорит, и с какими интонациями. А с ее точки зрения, с точки зрения самой Гульнары?
Это не было катастрофой. Это не было делом житейским и обыкновенным. Это было что-то среднее. Нет, и средним это тоже не было! Гульнара встала и подошла к окну, замерла, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Это удивительно, но Гуля не фиксировала в себе никаких значительных перемен. В моменте боль была сильной, острой, но краткой. И быстро прошла. Непонятно даже, откуда при этом столько крови.
Гульнара снова вздохнула, отвернулась от окна, уперлась поясницей в подоконник и уставилась на чайник. Интересно, уже заварился? Лучше подождать еще чуть-чуть.
Гульнара в себе никаких значительных перемен не чувствовала. Но с точки зрения тех норм морали, в которых вырос ее отец, Гульнара сейчас вообще другой человек. И… и бракованная невеста, наверное. Которая опозорила свою семью.
Гуля вернулась за стол и продолжила гипнотизировать чайник. Она все свою сознательную жизнь словно сидела на двух стульях.
Один стул – это традиции, в которых выросли родители, и которые они считали нормой. И Гульнара подчинялась этим нормам. Она просто не знала, не умела, что это такое – спорить с отцом. И не потому, что он был ужасно грозным и строгим. Наоборот. Потому что он очень сильно любил ее. Гуля это не то, что знала. Она просто не представляла, как может быть иначе. Человек ведь не задумывается о том, как он дышит. Дыхание – неотъемлемая часть жизни. Естественная и необходимая. И любовь отца – такая же естественная и неотъемлемая часть ее жизни. Точно так же и Гульнара любила отца. Восхищалась им. Гордилась. И точно знала, что, как поется в детской песне, папа может все, что угодно. И как в такой ситуации с ним спорить?!
А второй стул – это современная жизнь вокруг Гульнары, активным проводником которой была Мамма-Мия. Которую Гульнара тоже очень любила. И очень хотела быть похожей на нее.
Сегодня, получается, Гульнара окончательно свалилась с первого стула и приземлилась… Куда? На второй стул? Или просто свалилась? Рухнула вниз?
Гуля подтянула к себе чашку, налила чай, втянула носом аромат. Интересно все же, вкусные васильки? Надо будет купить и попробовать.
Ну и что теперь ей делать, в самом деле?
А ничего. Как она и сказала Булату.
Ну не откажется же отец от нее из-за этого? Точно нет. Расстроится, конечно. Так он и из-за ее загула в баре явно прибавил седых волос. Да и вообще, отцу вовсе не обязательно знать о том, что произошло. А что до последствий в виде бракованной невесты – так отбивалась же Гульнара как-то до этого от тех «достойных молодых людей», которых регулярно поставлял ей отец. Гуля уже выработала тактику общения с такими кандидатами. При разговорах наедине – много болтать, громко смеяться, давить интеллектом, язвить, но ни словам не обмолвиться о своих кулинарных талантах и, в особенности, о фирменном кыстыбые.
В общем, пока просто ждем, пока эта полоса кончится. А там видно будет.
Гульнара пила чай, думала о своих семейных делах. О самом главном предмете своего задумчивого состояния она пока думать не могла. Было почему-то страшно об этом думать.
Тишину нарушил стук во входную дверь, а потом она открылась.
– А почему у тебя не пахнет едой? – раздался голос брата. – Я голодный.
Винни взвизгнула и бросилась к своему любимчику.
– Это квартира твоей сестры, – громко отозвалась Гульнара. – А не ресторан. Но если хочешь, я закажу какой-нибудь готовой еды.
Рустам появился на кухне с Винни на руках.
– Какая может быть готовая еда, если в доме есть женщина?
Гульнара закатила глаза.
– Помяни мое слово – судьба тебя обязательно накажет за твой сексизм. И приготовит для тебя феминистку и карьеристку, которая будет приходить домой уставшая и требовать еды от тебя.
Рус фыркнул.
– Я с такой никогда не свяжусь.
– А кто тебя спросит.
– В смысле?
– Влюбишься. Без памяти.
Рус несколько раз удивленно моргнул. И решил сменить тему.
– Как прошла встреча с Булатом?
У Гули даже получилось не вздрогнуть. Так, у нее какая позиция? Никто ничего не должен знать. И точка.
– С чего ты взял, что мы встречались?
Вообще-то, то, что она взяла его номер телефон, еще не означает, что они встречались. На этом и надо стоять!
– У тебя такой смачный засос на шее.
Гульнара ахнула и неосознанно прижала ладонь к шее.
– С другой стороны.
– Это я феном обожглась!
– Я так и понял, – Рус спустил Винни на пол. – Надо будет выяснить у отца про размеры калыма.
– Она будет очень красивая. У тебя сорвет по ней крышу. А еще она будет просто болеть своей работой. И не будет уметь даже пожарить яичницу.
– Я понял, – вздохнул Рус, вытаскивая телефон из кармана. – Ты не в настроении. Я сейчас закажу нам еду.
– Не надо, – Гульнара встала. – Сейчас что-нибудь сделаю на скорую руку. А ты пока погуляй с Винни.
Терьер, услышав заветное слово, громко залаял.
