Текст книги "В золотых чертогах Валгаллы (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 8. Похороны вождя

Вождь – он и есть вождь. Что тут непонятного.

Совсем не так хотела Юля познакомиться с родителями Глеба. Впрочем, из родителей у него теперь осталась только мать. Глядя на невысокую, с заплаканными глазами и растерянной улыбкой женщину, Юля испытывала смешанные чувства. Бесконечная жалость. Желание помочь. Несмотря ни на что – удивление тем фактом, что эта миниатюрная женщина – мать такого богатыря. А еще… досада. Потому что Юля видела: Валентина Ивановна была совершенна подавлена. Растеряна. Ни на что неспособна. И вся тяжесть организации такого нисколько не радостного события как похороны собственного отца легла на Глеба. При взгляде на серого от горя, переживаний и грустных, но обременительных хлопот Глеба у Юли сердце рвалось на части. Он был серым не в переносном – в прямом смысле. Осунувшийся. С темными кругами под потухшими глазами. Казалось, серыми стали даже упрямые «рыжики». Знать бы, как ему помочь… Он совершенно замкнулся в себе. На все ее вопросы и предложения помощи ответ был один: «Спасибо, Юль. Все нормально. Я справлюсь».

– Вы, Юленька, располагайтесь, где удобно. У нас так… не прибрано.

– Не беспокойтесь, Валентина Ивановна. Я все понимаю, – у Юли было стойкое ощущение, что через пару минут мать Глеба забудет, как она зовут и кто она такая. Обижаться не стоило. Такое потрясение.

Их разговор прерывает звонок в дверь. Юля отходит к окну. Наверняка пришли какие-то родственники. По Юлиному мнению, толку от них не было, только еще больше хлопот и без того совершенно подавленному и разбитому Глебу.

– Оксаночка!

Валентина Ивановна бросается на грудь вошедшей в комнату молодой женщине. Рыдает, всхлипывает. Слышится что-то невнятное. То, что обычно говорят в таких случаях. Горе-то какое… Так неожиданно… Еще жить да жить…

– Оксаночка! Коля так по тебя скучал. Вспоминал тебя часто, – Валентина Ивановна понемногу успокаивается. – Мы так расстроились, когда вы с Глебом разошлись. Все ждали, надеялись. Вдруг сойдетесь…

Юля замирает. Так вот кто эта Оксана. Они еще о чем-то говорят, а Юля незаметно выскальзывает из комнаты. Проходит на кухню. Там все чисто и прибрано. В раковине стоит пара кружек и тарелка – видимо, осталось после завтрака. Глеб в последние дни ночевал у матери. Не думая, что делает, Юля подходит к раковине и начинает нарочито медленно и тщательно мыть посуду. Лишь бы не слышать их голосов.

– Юлечка, ну что вы! Зачем? Не надо, – на кухню заходит Валентина Ивановна.

– Да все в порядке. Мне не трудно.

– Хотите чаю?

– Нет, спасибо. Я поеду домой. Вам отдохнуть надо. А где Глеб?

– Он в своей комнате. С Оксаной.

«Он развелся с ней четыре года назад. Он не принадлежит ей. Он – мой» – уговаривает себя Юля, но помогает плохо. Он – не ее. Он…

Запутавшись в своих мыслях, она открывает дверь в комнату.

Оксана сидит на диване. Она ничего, симпатичная. Немного полновата, но лицо приятное, открытое. А Глеб…

Глеб стоит на коленях рядом с диваном. Уткнувшись лицом в Оксанины колени. Она гладит его по волосам. Плечи его содрогаются. Глеб… плачет.

От увиденного у Юли перехватывает дух.

– Простите, – бормочет сдавленно. Поворачивается резко, чтобы уйти. Убежать. Исчезнуть. Не видеть. Но все-таки недостаточно быстро. Глеб реагирует быстрее. Поднимает голову. Поворачивается к двери. И Юля видит. Опухшее заплаканное лицо.

– Извините, – заикаясь, повторяет она. – Глеб, я пойду. До свидания.

– Подожди, – тыльной стороной руки оттирает слезы со щек. – Я провожу.

Тяжело поднимается с колен. Куда делась его легкость и непринужденность в движениях?

Они подходят к входной двери. Глеб помогает Юле надеть плащ, избегая смотреть в глаза.

– Ну, пока, – робко говорит она.

– Я провожу тебя до машины. – упрямо отвечает ей он.

Так же молча спускаются вниз.

– Завтра приедешь?

– Конечно. Во сколько?

– Панихида в два. Приезжай к половине.

– Хорошо. До завтра.

– До завтра. И… – он наконец-то смотрит ей в глаза. Упрямый, вызывающий и одновременно очень несчастный взгляд. Юля видит, как играют желваки на его лице, – это не то, что ты подумала.

Юля кивает. Садится в машину.

* * *

Все события этого дня нанизываются друг на друга, как серые пыльные бусины.

Панихида. Молодой и совершенно равнодушный батюшка. Теснота небольшой церквушки. Удушливый запах ладана.

Унылое бесприютное кладбище. Хмурится даже солнечный яркий апрель. Юля стоит в стороне, глядя на обнявшихся у гроба Глеба с матерью. Там же рядом и Оксана. Черт с ней! Юле хочется только одного – понять, как ей помочь Глебу. Хотя бы как-нибудь облегчить тяжесть, прижимающие к земле эти широченные, раньше – гордо расправленные плечи.

Поминальный обед. Юля вроде бы рядом, но не с ним… Глеба постоянно дергают. Родственники, знакомые, какие-то чужие люди. Потом он вообще куда-то уходит… Юля задумчиво оглядывает зал кафе. Обычный банкет. Легкий шум. Кто-то уже подгулял. Скорбный шепот сменился нормальными голосами.

К Валентине Ивановне подходит какой-то человек. Пытается что-то у нее выяснить, потом оглядывает зал. Видимо, пытается найти Глеба. Юля перехватывает его взгляд и вопросительно кивает. Подходит.

– Простите, но вы… родственница… покойного? Из семьи?

Неопределенно кивает головой.

– А в чем дело?

– Ну… уже обед заканчивается… Надо бы расплатиться. Остаток внести.

– Сколько?

Вот не напрасно она уже несколько дней носит в портмоне крупную сумму наличными. Предполагала, что может понадобиться. Хотя Глеб категорически отказывался от предложений помочь материально.

Отсчитывает необходимую сумму. Смотрит в глаза сотрудника кафе.

– Расходник оформите. Тогда отдам.

Тот утвердительно кивает. Утвердительно и удивленно.

Глеб возвращается как раз в тот момент, когда сотрудник кафе уходит с деньгами, а Юля прячет расходный ордер в сумку.

– Это что такое? – хмурится.

– Я остаток за поминальный обед заплатила.

– Зачем? Я сам. Я справлюсь, – он злится.

– Ну, что в этом такого…. Мне не трудно.

– Я все сделаю сам! Понятно? Сам! Сколько я тебе должен? – у него уже нет сил, чтобы ругаться. Говорит негромко. Но очень резко и зло.

– Расходный ордер у меня. Потом… сочтемся, – Юля тоже может быть упрямой.

Глеб отворачивается. Почему он не может напиться!? Чтобы заглушить эту ноющую боль… Чтобы заполнить это разрывающую грудь холодящую пустоту внутри. Чтобы забыть, что выхода нет из замкнутого круга. Он его и раньше-то не видел. А сейчас… Сейчас и подавно. Круг замкнулся. Хотелось запрокинуть голову и по-волчьи взвыть. Но у него нет права на слабость. Пока рядом Юля. Вот она бы справилась. Пока у него есть куча дел и обязательств. Перед матерью. Перед родственниками. Перед покойным отцом.

Но потом… потом… Когда он будет один. Потом он будет баюкать свое горе. Свои разрушенные надежды. Свою погибшую мечту. А сейчас… сейчас он должен быть сильным. Стиснуть зубы и терпеть.

Глава 9. Рагнерек

Рагнарёк(нем. Ragnarцk) в германо-скандинавской мифологии – гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами.

Он наконец-то один. У себя дома. Вчера было девять дней со смерти отца. Очередной поминальный обед. Очередной выворачивающий душу день. Очередная ссора с Юлькой из-за денег.

Он бы справился. Он бы смог. И в то же время ненавидел себя. За свою слабость. За то, как тяжело ему пришлось хоронить отца. Тяжело морально. Финансово. Организационно. Не хотел, чтобы Юля видела его таким. Слабым. Разбитым. Растерянным. Он хотел быть для нее сильным. Надежным. Способным защитить, решить проблемы. Это ее нужно любить. О ней заботиться. Ее оберегать.

А вместо этого… Ему самому хотелось свернуться в клубок, забиться в темный угол и… Плакать? Нет. Слезы закончились где-то внутри. Одного раза хватило, когда Юлька видела, как он… Напиться? Тоже нет. Будет только хуже.

Просто ждать. Потому что он уже не мог ничего сделать. Невозможно исправить или починить то, что и без того было до невозможности хрупким. У них с Юлькой и так было немного шансов. А после того, как он вел себя как последняя скотина, их не осталось совсем. Нет ни малейшей мысли по поводу того, как это можно исправить. Да и что теперь можно было сделать… Осталось уповать только на время. Может быть, оно поможет заглушить эту боль. Как врач он знал, что боль не может длиться бесконечно. Когда-нибудь она утихнет. А ему остается…. Стиснуть зубы и терпеть. Свернуться, забиться в темный угол…

Звонок в дверь.

Не открывать. Никого видеть не хочет. А потом по сознанию полоснула мысль: «А вдруг это Юля?». Он не мог от нее прятаться. И, несмотря ни на что, хотел ее видеть.

Открыл дверь. На пороге – Оксана.

– Привет.

– Привет.

Глеб удивлен. Они не разговаривали со дня похорон отца. Молча смотрит на нее.

– Смотри, что у меня есть, – Оксана достает из сумочки бутылку коньяку. – Давай помянем твоего отца… по-семейному.

* * *

За окном дождь. Нет, даже не так. За окном – ливень. Надвигается первая майская гроза. По оконному стеклу бегут потоки воды. По Юлиным щекам – слезы. Она оплакивает. Отца Глеба. Его горе. Их вконец испортившиеся отношения. Свою безответную любовь.

Заместитель директора банка плачет, закрывшись в своем кабинете. Некрасиво шмыгает носом. С ресниц капает тушь. А в голове – одни только «Почему?».

Почему он так отдалился от нее? Почему не позволял помочь? Почему орал и злился, когда она все-таки, против его воли, оказывала посильную помощь? Почему он плакал, уткнувшись в колени своей бывшей жене, а ей не позволял даже малейшей попытки пожалеть себя?

Полутемный кабинет освещается вспышкой молнии. На Юлиных щеках блестят дорожки слез. Через пару секунд слышится близкий и оглушающе громкий раскат грома. Следом – еще одна гроздь молний озаряет кабинет. А Юлино сознание озаряет неожиданная мысль.

Глеб боится показать перед ней свою слабость. Перед Оксаной – не боится быть слабым. А с ней… потому что… Потому что хочет, чтобы она знала его только с самой лучшей стороны. Потому что… Может быть, потому что… он любит ее? Эта мысль обжигает.

Она была нужна ему. Вместо того чтобы обижаться на него, надо было не обращать внимания на его рычание и отказы. Показать, что он может на нее рассчитывать. Что она любит его, несмотря ни на что. Да просто надо было сказать, что она его любит! Наплевав на гордость. Потому что ему было все эти дни в сто раз хуже, чем ей! И она должна была помогать, утешать и поддерживать его. Черт подери, это на ее коленях он должен был плакать! И это совершенно не стыдно. После всего того, что ему пришлось пережить.

Юля резко встает, походит к зеркалу. Противно. Стыдно. Рыдать и жалеть себя, в то время как любимому человеку в разы хуже и тяжелее, чем ей. Оттирает пальцами размазавшуюся тушь. Потом подходит к столу, нажимает кнопку интеркома.

– Маша, я уезжаю. Отмени совещание.

* * *

Почему она решила не звонить в дверь, а открыть отданным ей несколько дней назад запасным ключом, Юля не очень четко понимала. Думала, что он, возможно, спит, после вчерашних поминок и связанных с ними хлопот. Хотела посидеть тихонько рядом и посмотреть на любимое лицо.

Стараясь не шуметь, открыла дверь. Заглянула в комнату. И не поверила своим глазам.

Опять они. Снова на диване. На этот раз Глеб не плачет. Ему… не до слез. Рубашка наполовину расстегнута. Под рубашкой, на его груди, прямо… под сердцем… Оксанина рука. И они целуются.

Трудно идентифицировать звук, который вырвался у Юли, когда она это увидела. Но он был громким.

– Юль! – Глеб резко вскакивает на ноги.

– Черт! Я опять не вовремя. Извини, – какую чушь она несет! Но сознание совершенно парализовано открывшейся картиной. – Я думала, ты спишь…

Она слепо поворачивается к входной двери. Слезы. Они опять застилают глаза.

– Юль, подожди, – он на ходу застегивает рубашку.

Юля поворачивается, не пряча слез. Лишь пару раз моргает, чтобы четче видеть лицо Глеба.

– Что, это опять не то, что я подумала?

Он резко останавливается. Собственно… Почему бы не так… Ему все равно уже больно так, что дальше некуда. А Юля… Пусть думает, что он совсем уж распоследняя скотина. Так ей будет проще. Его забыть.

– Да нет, – отвечает, глядя прямо в ее полные слез глаза. Пальцы его останавливаются, так и не закончив застегивать рубашку. – Это именно то, о чем ты подумала.

Он пожалел о своих словах, едва успев произнести их. Потому что никогда не видел столько боли в одном взгляде.

– Нет, постой… – хлопнувшая дверь заглушает его слова.

– Глеб?.. – сзади подходит Оксана.

Он поворачивается к ней.

– Вот зачем тебе это надо было? А?..

– А тебе? Тебе это не надо было? Глеб, ну, правда же… Тебе надо отвлечься. Забыть…

– Забыть?! – он не выдерживает и срывается на крик. Делает глубокий вдох в бесплодной попытке унять подступающие гнев и панику. Если кто и виноват в сложившейся ситуации, то только он. Он сам. Уже спокойнее добавляет: – Ты полагаешь, что секс может заставить меня забыть о том, что у меня больше нет отца? Или о том, что я вел себя последние две недели как последний мерзавец? Или о том, что только что до смерти обидел любимую женщину?

Он опять… почти кричит. Потому что понимает, что он наделал. Он ее предал. Предал женщину, которую любит больше жизни. Которую собственноручно спас, после того, как ее предал другой. Такой же урод и скотина, как и он сам. Господи, Юлька, что же я наделал?!?

– Уходи, – цедит сквозь зубы, открывая шкаф и доставая куртку.

– Глеб, ты что… выгоняешь?

– Просто. Уходи.

– Она кто? У тебя с ней что – серьезно?

– Уходи!!! – уже орет он. Хватает с полочки ключи от мотоцикла. – Или я закрою тебя здесь!

* * *

Ехать на мотоцикле под проливным дождем… непросто. Но ему было очень нужно. И он мчался по городу. Сквозь плотные струи дождя. Сквозь всполохи молний и грохот грома. Аппарат абонента выключен… А самого абонента нет на работе. Глеб уже был там. И никто, включая Юлиного босса и секретаршу Машу, не знает, где Юлия Юрьевна. Маша вообще потеряла дар речи при виде огромной, насквозь промокшей фигуры с мотоциклетным шлемом в руке.

Теперь он ехал к ней домой. Старательно отгоняя воспоминания об их первой встрече. А что, если сидит опять где-нибудь на лавочке, насквозь промокшая? Это опять пневмония. Вторая за полгода. Юленька, прости меня. Только бы найти…

Или еще хуже… Мчится куда-нибудь сквозь грозу на своем бегемоте в своей обычной манере. Стекло заливает дождь. Наверняка плачет. Черт, черт, черт!!! За свою профессиональную карьеру он столько повидал… последствий того, что делает с человеческим телом автомобильная авария, что при мысли о возможном исходе такой поездки волосы шевелились на затылке.

Бросил мотоцикл у подъезда. Бегом поднялся и позвонил в дверь. Безрезультатно. Тишина.

Спустился на подземную парковку. Охранник отрапортовал, что Юлия Юрьевна не приезжала.

Оставалось одно. Выйти на улицу. Сесть на скамейку. Рядом с брошенным мотоциклом. И ждать. Слушая, как колотится в груди перепуганным зайцем сердце. Ощущая, как разворачиваются и сворачиваются в животе холодные липкие кольца страха за Юлю. Давя подступающий к горлу ужас. С каждой уходящей минутой. Не чувствуя холода. Ничего, кроме все нарастающей и нарастающей паники.

Глава 10. О чем знают норны

Норны – вгермано-скандинавской мифологиитри женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Норны живут возле источника Урд, в Мидгарде. Они поливают корень мирового дерева Иггдрасиль водами этого источника и тем продляют его существование.

Он даже не поверил своим глазам, когда увидел въезжающий во двор Юлин мерс.

Оттер с лица воду. Проводил взглядом машину, свернувшую на подземную парковку. На совершенно ватных от отпустившего напряжения ногах двинулся следом.

Внутри оказался одновременно с вышедшей из припаркованного мерса Юлей. Оглядел ее внимательно. Вроде бы все в порядке, не считая заплаканного лица. Она же скользнула по нему пустым невидящим взглядом и повернулась к дверям лифта. Упрямо сжав зубы, встал за ее спиной. Просто так он не уйдет.

Юля вела себя так, как будто его и нет вовсе рядом. Войдя в квартиру вслед за ней, быстро скинул на пол мокрую насквозь куртку. Впрочем, рубашка под ней была точно такая же мокрая, но не снимать же и ее… Попытался помочь Юле снять плащ, но она резко шагнула в сторону от его рук на своих плечах. Черт!

Они прошли в комнату и… Нет, ну сколько можно делать вид, как будто его здесь нет!

– Я никуда не уйду! Пока ты меня не выслушаешь.

«И пока ты не простишь меня» – хотел он добавить, но не решился сказать, боясь услышать категорическое «Нет». Вместо этого сказал:

– Буду здесь. Все время. Как пес цепной. Возле двери.

Он вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках и голосе.

– Юля…. Не было ничего… Я… просто… дурак… И… прости меня…

Он не верил сам себе. Своему жалкому неуверенному голосу. И просто не знал, что еще сказать.

Резким движением Юля сбрасывает с плеч жакет. И по-прежнему молчит.

Глеб вздыхает. Нервно запускает руку в волосы. Черт! Надо признаваться во всем и сразу. Хуже уже все равно не будет.

– Юля, – разговаривать приходится с ее спиной. Что ж. Он это заслужил. – Я знаю, что вел себя как последний дурак. Но… у меня были причины. Позволь, я… Просто выслушай меня.

В ответ – лишь молчание. Но это лучше, чем откровенный отказ.

– Я до последнего не мог принять…. – Глеб продолжает, хотя все внутри него протестует против произнесения этих слов. – Я долго не мог смириться… С тем, что ты… успешнее меня. Что у тебя есть высокооплачиваемая престижная работа. Шикарная квартира. Дорогая машина. Я не знал, что могу тебя предложить.

А она все молчит. Стоит, повернувшись к нему спиной. Засунув руки в карманы брюк. Смотрит в окно. Но он точно знает, что она его слушает. Очень внимательно.

– А теперь я понял… Это все не важно. Не главное. Я готов быть твоим… – он нервно сглатывает, но упрямо продолжает: – мальчиком на содержании. Комнатной собачкой. Мне плевать, что моя… девушка зарабатывает больше меня. Лишь бы быть с тобой.

На самом деле, ему было не плевать. Он врал. В первую очередь себе. Но главное знал точно. Все неважно по сравнению с возможностью быть с ней. Без нее все теряло смысл.

Юля поворачивается. И наконец-то смотрит ему в глаза.

– У тебя больше нет состоятельной девушки. Которая зарабатывает больше тебя.

Глебу кажется, что пол уходит у него из-под ног. Те самые слова, которые он так боялся услышать. Что она больше не его. Он потерял ее.

Его начинает быть липкая мелкая дрожь.

Юля на какое-то время отводит взгляд. Смотрит в окно.

– Думаешь, я не понимаю этого? Того, что стояло между нами все это время. Разница в социальном положении… Деньги… Эта моя высокооплачиваемая работа! Будь она проклята! Все, у меня ее больше нет.

Снова поворачивает голову и смотрит ему в глаза.

– Я уволилась. К черту все! Нет у меня больше этой долбанной работы! Что это меняет?

Если бы она не была так разбита и подавлена, она бы расхохоталась. Над выражением крайнего неподдельного изумления, отразившемся на его лице. Даже рот приоткрылся.

– Ты… уволилась?

– Да!

Все до единой мысли разом вылетели у него из головы.

– Юленька… Это из-за… из-за меня, да?

– Да!

Чем он заслужил такую женщину? Которая готова рискнуть и отдать все, лишь бы быть с ним. А он… он… Он обязательно исправит все, что успел испортить. Ради нее.

– Юля… – шагнул к ней, мечтая прижать к себе и вышептать ей в висок все, что накопилось в душе.

– Нет! – метнулась от него в сторону, к окну. – Не подходи ко мне!

Да что ж такое?!

– Юля, я не понимаю…

– Не подходи ко мне! Не надо…

Он весь растерзан, порван в клочья событиями последних недель, он не соображает ни черта, он явно упускает из виду что-то важное. Что происходит? Вообще и с Юлей в частности? Она же ведь…

– Юль, ты же из-за меня уволилась?

– Да, – тихо в ответ.

Вдохнул поглубже, чтобы решиться и спросить. Ну, сколько можно ходить вокруг да около?!

– Ты… ты же любишь меня, да?

Молчание. И потом еще более тихое:

– Да…

Внутри как будто открываются какие-то шлюзы. Его затапливает облегчение. И руки сами собой тянутся к ней. Обнять, прижать к себе и сказать ответное…

– Не подходи ко мне, Глеб!

Твою мать!!! Кто ему объяснит, что происходит?! Любит – и при этом подходить к ней не моги!

– Юлька! – он уже практически орет. – Я люблю тебя! Что за дурацкие игры! Я люблю тебя, слышишь?! Не могу без тебя! На все готов ради того, чтобы быть с тобой! Перестань… Прости меня. Я был осел, но я все исправлю, обещаю…

– Ничего не исправишь, Глеб…

Его уже достали эти чертовы ребусы! Скрестил руки на груди, упрямо выдвинул подбородок.

– Объясни мне, если не сложно. Я твою логику не улавливаю, совершенно. Ты меня любишь, вон из-за меня даже с работы уволилась. Я тебя люблю, и готов плюнуть на все, включая то, что ты раз в несколько меня состоятельнее. И, знаешь что? Я совершенно не настаиваю на том, чтобы ты уволилась. Можно было этого не делать, для меня это уже не важно. Ты – единственное, что мне нужно. В чем проблема?

Она молчит. В окно смотри и молчит. И потом – спокойно, ненормально спокойно и негромко:

– Это не изменит того, кто мы…

– И не должно!

Она поворачивает голову к нему, и Глеб видит – ее глаза полны слез. Но голос – по-прежнему негромок и размерен. Это ему не нравится, ох, как не нравится.

Она качает головой. И первая слезинка срывается, и он завороженно смотрит, как она катится по бледной щеке.

– Нет, Глеб…

– Какого черта «нет»?!

– Ты… ты не сможешь…

– Давай я сам решу, что я смогу, а что нет!

– Вот… – Юля грустно, сквозь слезы, улыбается.

– Что – «вот»?!

– Вот в этом ты весь. Ты привык все решать сам. Ты сильный, гордый. Ты не сможешь… с этим жить. Ты не сможешь… жить со мной. Ты меня возненавидишь… рано или поздно.

– Что за бред!!! – взрывается Глеб. – Это полнейшая чушь!

Понимая, что убедить словами у него не получается, стремительно шагает к ней, руки на плечи, и выдыхает ей в волосы:

– Юленька… Ну, Юленька… Все совсем не так. Я люблю тебя.

И ее ответное:

– Уходи, – всхлип. – Пожалуйста, – рукой прикрывает рот, давя рыдание. – Пожалуйста, Глеб, уходи. Сейчас же!

– Юль, да что происходит?..

– Уходи!

Очень похоже на истерику. Разговаривать в таких ситуациях бесполезно, но он делает последнюю попытку.

– Юль, давай я тебе налью чего-нибудь? Где у тебя?..

– Уходи!!!! – надрывным криком, со слезами.

Ушел, бросив на прощание:

– Я завтра позвоню.

Его шаги, грохот захлопнувшейся двери – все это звучит в ее ушах похоронным маршем. Она ничего не понимает, ровным счетом ничего. И нет уверенности, что поступает правильно. Но она не видит ничего хорошего впереди. Нет, то, что случилось во время этой грустной истории со смертью отца Глеб – оно бы только дальше развивалось, ширилось, и, в конце концов, задушило бы их отношения. Лучше уж так… пока он ее любит… а не ненавидит, не видит в ней живое напоминание о том, что его любимая работа, которой он отдает всего себя, всю свою энергию, свой талант – эта работа не приносит ему достойного дохода. Пусть помнит о ней, когда любил ее. А не ненавидел.

Пусть он будет счастлив с кем-то – пусть даже с той же Оксаной, вон она как к нему льнет. Пусть. Пусть. Пусть он будет счастлив с кем-то. И помнит, как он любил ее, а не ненавидел.