Текст книги "В золотых чертогах Валгаллы (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Глава 6. Гибель богов
Ги́бель бого́в(нем. Gцtterdдmmerung) или Су́мерки бого́в – музыкальная драма (опера) в трёх действиях с прологомРихарда Вагнера, завершающая тетралогию кольцо Нибелунга.
– Я смотрю, медики очень даже неплохо гуляют, – заметила Юля, когда они вдвоем с Глебом подходят к пивному ресторану Friday.
– У Макса отец – зав. отделением, – ответил Глеб. Со вздохом добавил. – Нашего отделения.
– Что так грустно? Это же, наверное, удобно – дружить с сыном заведующего?
– Ага. Примерно так же, как спать на кактусах. Бонусов никаких, зато как срочно подменить кого – «Глеб, выручай, кроме тебя – некому». И как отказать отцу лучшего друга?
– Бедняга…
– Да плевать, если честно. Я с Максом не из-за отца дружу. Он просто человек хороший.
Макс оказался не просто хорошим человеком. Шикарным. Юлю он влюбил в себя сразу. Такой же длинный, как Глеб, только ровно в два раза уже. Высокий, тощий, жилистый. Со смешными торчащими ушами. С длинным носом. С умненькими карими глазками. И преображавшей все его обыкновенное, в общем-то, лицо, обаятельной мальчишеской улыбкой.
– Значит, ты, Юленька, – не врач? – ближе к середине мероприятия, когда уже все со всеми перезнакомились, и было выпито преизрядно, именинник добрался-таки и до Юли. Глеба окучивала какими-то ортопедическими дитячьими проблемами пышная волоокая брюнетка – то ли бывшая сокурсница, то ли чья-то супруга.
– Увы, нет, Максим.
– А почему «увы», наоборот, приятно. Свежий взгляд. А то у нас вечно разговоры все об одном… А кем, если не секрет?..
– Банковский сектор. Финансы.
– Ужас! – с чувством произносит Макс. – Для меня финансы – тьма египетская. Мне тут банк в кредите отказал. Объясняли, объясняли мне – так и не понял ни фига.
– Какой банк? Можно подробнее? Вдруг, чем смогу…
Пытаясь по возможности вежливо отделаться от Полины, которая в красках расписывала нюансы вальгусного искривления стоп у старшенькой (блин, ну он же не детский ортопед. Он, бл*, хирург-травматолог, работающий во ВЗРОСЛОМ травматологическом отделении! Но Полина его не слушала…), Глеб не сразу заметил… А когда заметил… Юлю и Макса, они о чем-то увлеченно беседовали. Она что-то пишет на салфетке и передает ему. Макс переспрашивает, кивает, потом явно благодарит, приобнимая Юлю за плечи.
– О чем это вы с Максом так мило беседовали?
– Да так, о том, о сем.
– А что ты ему написала?
– Координаты свои оставила. Хочу помочь ему с получением кредита. Он там сглупил порядочно. Но исправить еще можно. Я попробую.
– Юль, ты не обязана, – странно, но Глеб, похоже, сердится. – Тебе нет никакой необходимости решать финансовые проблемы моих друзей. Не маленькие. Сами справятся.
– Я знаю, что не обязана. Но мне не трудно. И, потом, я хочу Максиму помочь. Мне он нравится, чисто по-человечески, – Юля успокаивающим жестом накрывает руку Глеба своей.
– Как, и он тоже? – Глеб улыбается одними глазами. Его ладонь переворачивается, и вот уже он гладит своими большими пальцами ее узкую изящную руку. Как приятно…
– А кто еще?
Глеб делает обиженно-удивленное лицо.
– А как же я?
– Ты мне нравишься совсем по-другому. Извини, но я тебя тогда обманула.
– Какой кошмар, – его рука сжимает ее. – Я разочарован.
Как же дожить до конца этого бесконечного праздника?! Плюнув на все, Глеб обхватывает Юлины плечи и притягивает ее к себе.
* * *
Сегодня Юля не за рулем, и они возвращаются из ресторана на такси. Глеб называет свой адрес, у Юли екает сердце. Значит, они вдвоем едут к нему. Иначе бы он сначала назвал ее адрес.
В голове неотвязно крутится мысль: «Как все будет?». После того эпизода у него дома после игры в бильярд…. После «миллиона алых роз»…. После тех поцелуев уже у нее дома….
Ей кажется, что она готова ко всему. Только не к этому. Едва закрылась входная дверь, как Юля оказалась прижатой к ней. В кромешной темноте. В которой есть только жадные руки, которые он запустил ей в волосы. Его горячие губы, покрывающие быстрыми голодными поцелуями ее лицо – лоб, веки, скулы, губы. Да, в губы. Влажный наглый язык, от прикосновений которого подкашиваются ноги. От него вкусно и совсем не противно пахнет коньяком. Очень хочется почувствовать под ладонями его тело, ощутить, как перекатываются под кожей мышцы. А вместо этого под ее руками – скользкая, чуть влажная от снега ткань пуховика.
– Глеб, – Юля пытается мягко высвободиться из его объятий. – Глеб, пожалуйста, подожди…
– Ю-у-у-у-уль… – он почти стонет. – Что не так? – замирает внезапно. – У тебя месячные? Да?
Теперь замирает она. Ну что он за человек! Всегда в лоб. Прямой, как рельса. Собирается с духом.
– Нет, – прокашливается. – Нету.
– Что тогда? Презервативы я купил! Юль, пойдем…. – он тянет ее за руку.
Это уже даже не обидно. Смешно. Юля вздыхает.
Щелкает выключатель. Глеб медленно расстегивает пуховик и бросает его на пол. Потом снимает с Юли куртку, которая отправляется туда же. Притягивает ее к себе.
– Прости меня. Я болван. Невероятно тупой. И совершенно неромантичный.
– Это точно, – улыбается Юля ему в шею.
– Научи меня… как?
– У тебя есть диск с романтической музыкой?
Глеб задумался.
– Кажется, нет. Или? Нет, нету. Есть сборник рок-баллад. Подойдет?
– Отлично. А свечи?
«Только с папаверином» – чуть не брякнул он. Вовремя спохватился.
– Нет. Свечей нет… Ой, нет, есть. С прошлого Нового года остались, – обрадовался, как ребенок. – Подожди, я сейчас…
– Не надо.
– Но как же… Ты же сама хотела…
И тут Юля делает неожиданное. Даже для себя самой. А уж для Глеба… Ее тонкие изящные пальцы ложатся на рубчатую ткань джинсов. Там, где застежка. Несколько слоев твердой грубой ткани. А под ней… Нечто столь же твердое и… Пальцы скользят вверх и вниз. Она смотрит ему в глаза.
– Черт с ней, с этой романтикой! Я хочу тебя видеть.
Глеб не сразу обретает дар речи.
– Пойдем в комнату. Я тебе все покажу.
* * *
Нагло соврал. Ничего не показал. В кромешной темноте, хаотично, в спешке, то помогая, то мешая друг другу, раздеваются.
Глеб успевает сделать три вещи.
Первое. Дрожащими от возбуждения пальцами скользнуть между нежных шелковистых на ощупь бедер и проверить. Готова ли? О, да! Еще как! Она хочет его, его сладкая девочка!
Второе. Теми же дрожащими пальцами разорвать пакетик и с первой попытки надеть презерватив. А у него с этим вечно проблемы.
Третье. Навалившись на руки и упершись изнывающим от напряжения членом во влажные ждущие губки-лепестки, шепнуть: «Будет больно – скажи».
И все. Он двигает бедрами навстречу огромному как море наслаждению.
Юля не успевает ничего.
Не успевает сомкнуть бедра, и его пальцы оказываются там. Теперь Глеб знает, какая она уже мокрая. Ну и что!
Не успевает спросить. Почему ей должно быть больно. Не девочка давно уже. А потом…
Как больно! Потому что он, оказывается, везде такой огромный. А там… там – особенно! У Юли перехватывает дыхания от ощущения наполненности и растянутости. Он выбил из нее весь воздух, и она не может крикнуть, не может сказать, даже шепнуть не может. Как ей больно… А когда, наконец, дыхание возвращается к ней, то уже не больно. Приятно. Огромный, гладкий, горячий. Заполняет всю ее без остатка. Как это, оказывается, сладко. Юля чуть двигается, устаиваясь поудобнее.
– Тебе не больно? – сдавленный прерывистый выдох.
– Нет. А тебе?
– Пока нет. Но я схожу с ума.
И еще сильнее. Еще глубже. Хорошо. Хорошо. Ее пятки упираются ему в поясницу. Чтобы сильнее прижаться, раскрыться. Еще лучше. Она тоже сходит с ума.
* * *
– Юль, расскажи про него.
Ее всегда раньше после секса тянуло поговорить. Обязательно поблагодарить Вадима, рассказать, как ей было хорошо, и как он был хорош. Теперь даже смешно. Потому что глаза сами собой закрываются. И мир стремительно прощается с ней. Если бы не этот голос.
– Юль?
Да, голос. От него одного опять начинает сжиматься все внутри. Как будто отзвуки только что пережитого первого в жизни такого…
– Извини, я отъезжаю…
– Не время спать. Не все еще спокойно в мире. Как его звали?
Юля устраивается поудобнее.
– Ты про Вадима?
– Вадим, значит…
– Ревнуешь? – ох, вот этого не надо было говорить. Совершенно точно, не надо было. Но она такая размягченная, что потеряла бдительность и ляпнула. Явно лишнее.
– Честно?
– Конечно.
– Нет. Я точно знаю, что тебе со мной лучше.
Юля улыбается. Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Но фиг я тебе это скажу.
– Просто я как представлю. Что было бы… Если бы я задержался в тот вечер у родителей. Или ночевать остался. А они уговаривали… Убил бы гада!
– Не надо. Он того не стоит. Нытик и слабак.
– И тем не менее, – губы Глеба касаются ее макушки. Он гладит Юлю по волосам. – Чуть тебя не угробил. Знаешь, – задумчиво добавляет он, – ты мне напоминаешь алмазную статуэтку. Из самого прочного на свете материала. Такая сильная. Твердая. Несгибаемая. И при этом такая тонкая и хрупкая. Что тебя можно сломать. Если знать, куда ударить. Я так рад, что тогда оказался рядом.
У Юли перехватывает дыхание. Глеб, такой прямолинейный, не стесняющийся в выражениях. Совсем не романтичный. С которым они знакомы-то всего пару месяцев. Но он ее так понял… Сказал ей такое… Более прекрасных слов она в жизни не слышала. На глаза наворачиваются слезы. Хорошо, что темно. И кстати…
– Ты мне обещал. Кое-что показать.
– Да?
– Точно!
– А давай не будем включать свет. Может, ты как-нибудь так… На ощупь…
На ощупь тоже хорошо. Но какой же он огромный! Едва умещается в ладони. Как же он поместится у нее во рту? От желания проверить сводит скулы и рот наполняется слюной. На смену ладони приходят ее губы. Глеб вздрагивает как от удара.
Едва удается. Уместить его. И язык мешает. Юле становится неловко. Черт, она в первый раз оказалась в такой ситуации. Когда он такой большой, что она просто не знает, как ЭТО сделать. Глеб издает низкий сдавленный стон. А потом… вдруг… как-то. Все получается само собой…
И язык уже не мешает. Наоборот. И Юля ловит себя на мысли. Что он создан для этого. Чтобы она ласкала его ртом. Так горячо. Так самозабвенно. Он становится… До этого был – твердый. Теперь – просто каменный. Пульсирующий. Под тонкой кожей вздуваются вены… У Юли внутри все сжимается от сладкого предвкушения. Давай, малыш, давай…
Вместо этого – боль. Резко дергает ее за волосы. Отталкивает от себя. Рычит: «Что ж ты делаешь!». Опрокидывает на спину. Боги сегодня благоволят к Глебу, и у него опять получается одеть резинку с первой попытки. Врезается в нее одним мощным движением. Повторяя: «Что ж ты делаешь!».
В глазах закипают слезы.
– Глеб, мне больно!
– Ох, прости! – делает попытку отстраниться.
– Волосы отпусти, больно.
– Прости, – еще раз повторяет он, низко наклоняясь, прямо в ушко. – Прости.
– Зачем ты меня остановил?
– Блин, Юлька! Я чуть не кончил! Ты, что, хочешь, чтобы я кончил прямо тебе в рот?!
– Да, – томно, на выдохе. Прямо ему в ухо: – Очень. Хочу.
От этих слов его скручивает так, что он успевает сделать лишь пару движений. И все.
* * *
Теперь отъезжает Глеб. Голова и тело абсолютно пустые и невесомые. Наисладчайшие воспоминания наползают в голову, словно туман, чтобы превратиться в сновидения…
– Глеб, почему ты… остановил меня?
С трудом открывает глаза. Юлин голос. Вспоминает ее последние слова перед его оргазмом. О, черт, это опять его заводит!
Притягивает Юльку поближе к себе, крепко обнимает.
– Юль, я, наверное, должен кое-что сказать тебе…
Ох, как ей не нравится этот серьезный и как будто бы виноватый голос.
– Да?
– Я женат… был.
Убила бы его за эту паузу между двумя последним словами! Не может удержаться от вопроса.
– А сейчас?
– Уже четыре года как в разводе.
Она не должна спрашивать, но не может молчать…
– У тебя есть дети?
– Нет. Ну, не считая Масяни…
Хочется глубоко и облегченно выдохнуть. Блин, Глеб, как ты меня напугал! Или это еще не все?
– Спасибо, что сказал. Но какая связь?
– Да так… – Глеб скупо усмехается. – Ты спросила… Супруга бывшая припомнилась. Я один раз имел… неосторожность. Не успел… Короче, кончил ей в рот. Такого потом наслушался. Она ж у меня тоже доктор. Как это негигиенично. И сколько я ей бактерий оставил. И что… В общем, я теперь очень аккуратный. И осторожный.
Юля молчит. Пытается задавить в зародыше проснувшуюся ревность. Пытаясь не думать о том, что какая-то другая делала то же, что и она. Да еще и ругала его!
– Знаешь, я не доктор. И на бактерии мне плевать. Знать ничего не хочу. Я хочу. Чтобы ты. Кончил. Мне. В рот.
Рука подтверждает ее намерение.
– Что ж ты делаешь? – в третий уже раз стонет Глеб.
– Ну, пожалуйста, Глеб, я очень этого хочу.
Нет, это выше его сил.
– Нет уж, милая. Давай по очереди. И сейчас – моя.
Он выворачивается из ее объятий. Садится на колени и широко разводит ее ножки. Закидывает их к себе на плечи. Наклоняется. И последнее, что Юля слышит перед погружением в омут чистейшего наслаждения:
– Надо было все-таки включить свет.
Глава 7. На драккарах
Драккар(норв. Drakkar, от древнескандинавских Drage – «дракон» и Kar – «корабль», буквально – «корабль-дракон») – деревянный корабльвикингов, длинный и узкий, с высоко загнутыми носом и кормой.
Юля смотрит на себя в зеркало. Волосы заплетены в косу, джинсы, свитер, кожаная куртка. Глеб попросил одеться попроще. Ну вот, проще некуда.
Он скоро должен приехать. Не виделись целую неделю. Она соскучилась?.. Нет! Она изнывала от желания его увидеть. Усилием воли заставляла себя не звонить каждый день по несколько раз. Засыпала, думая о нем. Просыпалась и, не открывая глаз, представляла себе его. Она так его хорошо теперь знала. Всего. От макушки золотисто-рыжих жестких волос до кончиков твердых, но бывающих такими нежными, пальцев. С закрытыми глазами могла его представить. Мягкую ироничную улыбку. Медовые глаза. Веселые, серьезные, затянутые дымкой наслаждения.
Ее диагноз ясен. Втрескалась. Как мартовская кошка. Точнее, уже апрельская. Можно даже с доктором Глебом не консультироваться. Даже лучше и не заикаться об этом.
Юля вздыхает. Глеб явно ею увлечен. Как может быть увлечен молодой здоровый мужчина привлекательной женщиной. И, собственно, чего уж прибедняться, не только как женщиной. Им интересно вдвоем. Им нравятся одни и те же книги, фильмы, музыка. Глеб умен и начитан, общаться с ним невероятно интересно. Сам Глеб не стесняется говорить Юле комплименты и восхищаться ее интеллектом. И даже когда они не совпадают во вкусах и мнениях, то это все равно… увлекательно. Глеб лишен предрассудков, и иногда ей удается его убедить. Но и сама она, благодаря общению с Глебом, на многие вещи стала смотреть иначе.
Но она-то не увлечена. Она-то… влюбилась. Любит. Да безумия. До боли. Ей хочется кричать об этом во время восхитительных, выворачивающих наизнанку оргазмов. Выдыхая его имя. Она кусает себе губы. До боли. До слез. Чтобы не выкрикнуть: «Глеб, я люблю тебя».
А он… Она чувствует… временами. Какую-то странную отстраненность. Замкнутость. Напряжение. Это трудно описать и сформулировать. Но она это четко ощущает. Своим резко обострившимся чутьем влюбленной женщины.
Звонит телефон.
– Юль, я внизу.
Да, он внизу. Выйдя из подъезда и жмурясь на яркое апрельское солнце, Юля видит. Огромный, черный, сверкающий сталью и матово блестящий кожей. И рядом с ним, прислонясь к сиденью и скрестив руки на груди. Великолепный, огромный, под стать своему моточудовищу, весь в черной коже. На руке покоится блестящий космический шлем. Его брат-близнец расположился на сиденье мотоцикла.
Глеб внимательно оглядывает Юлю с ног до головы. Одобрительно кивает.
– Молодец. Правильно оделась.
Протягивает Юле шлем.
– Поехали. Покажу тебе, что значит настоящий стритрейсинг.
* * *
Это реально страшно. Прижавшись к спине Глеба, Юля не выдерживает и закрывает глаза. Чтобы не видеть. Как огромный мотоцикл летит в потоке автомобилей. Как невозможно близко проносятся мимо окна оставляемых позади машин. Она, плюнув на гордость, попросила бы его остановиться. Если бы знала, как привлечь его внимание. Без риска перевернуться.
А потом они вырываются на простор загородной трассы. И тут Юля понимает, что такое НАСТОЯЩАЯ скорость. Она чувствует ее тем противным холодом в груди. Тем реальным холодом летящего навстречу ветра. А потом она устает бояться. И остается только большая, теплая и такая надежная спина. И уверенность в том, что все будет в порядке. Потому что это Глеб. Ее Глеб.
Сбросив скорость, грозный Кавасаки сворачивает на укатанный проселок. И через пять минут они оказываются… на берегу реки. Высокий, крутой. С которого прекрасно видно свободную ото льда воду.
Глеб снимает шлем, перекидывает ногу через сиденье. Встает, протягивает Юле руку.
– Ну, как тебе?
Юля тоже снимает шлем. Волосы влажные.
– Страшно…
– Почему?
– Ты хоть представляешь, как быстро ты ездишь?
– Ну и что? – Глеб пожимает плечами. – Я не делаю ничего, в чем не был бы уверен.
– С пассажирского места все выглядит несколько иначе…
– Да? Согласен, – Глеб внимательно смотрит ей в глаза. – Мне иногда тоже кажется, что ты могла ездить чуть… аккуратнее.
– Что? – возмущенно ахает Юля. – Ты считаешь, я плохо вожу машину?..
– Нет, – спокойно отвечает он. – Я просто не всегда согласен с принимаемыми тобой в той или иной дорожной ситуации решениями. Но я молчу. Потому что считаю, что тебе виднее. А еще я тебе доверяю. А вот почему ты не доверяешь мне?
Хороший вопрос. Правильный.
– Я доверяю тебе. И в конце уже перестала бояться. Прости меня.
– Просто верь мне.
А потом они стоят на берегу и смотрят на реку. Глеб обнимает Юлю сзади, пряча лицо в ее волосах.
– Юля, Юля…. – шепчет он. – Что же нам делать дальше?
Зародившийся в груди холод стремительно расползается по всему телу.
– Тебе плохо со мной? – главное, чтобы не дрожал голос.
– Господи, нет! Мне в жизни так хорошо не было… – Глеб наклоняется вперед и приживается щекой к ее щеке. – Вот только….
– Что только?! – задавить, убрать из голоса эти панические нотки!
Он молчит. Вздыхает.
– Ладно. Не обращай внимания. Это мои заморочки. Я что-нибудь придумаю…
Что он придумает?! Юле хочется повернуться и как следует встряхнуть его. Да что толку. Все равно не скажет ничего…
* * *
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. Улыбается ему.
– Ну, что, Гагарин? Где твое «Поехали?»
Отец берет в руки переговорное устройство.
– Глеба, а чего так холодно здесь?
– Привыкай. Открытый космос. Ладно, про конфету не забудь, если будет уши закладывать. Я через полчаса вернусь.
По-хорошему, надо было потратить эти полчаса на заполнение историй болезни. А вместо этого он сидит и смотрит в окно. За окном яркий солнечный апрель. Вот так же, по весне, в старших классах школы, сидел и пялился в окно. На уроках ненавистного ему обществоведения. Мечтая обо всех подряд симпатичных девчонках. Прикидывая, как бы замутить с одной из них. С Танькой, например. У нее такая классная задница.
Глеб закрывает лицо ладонями. Сейчас бы ему эти проблемы! Он уже замутил с самой классной девчонкой, какую когда-либо встречал. Вот только что теперь с этим делать, скажите на милость? Глеб фыркает. Придумал тоже! Девчонка… Женщина… Великолепная, красивая, умная. Утонченная и веселая одновременно. Такая, которая встречается один раз в жизни. Которую хочется схватить в объятья и никогда никуда не отпускать. Любить. Холить. Оберегать.
И что же ты можешь предложить такой женщине, Глеб Николаевич? Такой, которая привыкла ко всему самому лучшему. Которая, к слову сказать, добилась этого самого лучшего сама, исключительно благодаря своему уму, способностям и трудолюбию. Что? Однокомнатную квартиру? Зарплату, которая не покрывает даже текущие нужды? Есть еще, правда, довольно стабильные «левые» доходы, их-то как раз и хватает на то, чтобы сводить конца с концами. Но не более. На хрустальный дворец для снежной королевы точно не хватит.
Глеб до боли стискивает зубы. Да, возможности зарабатывать больше у него есть. И он видит такие примеры перед своими глазами. Травматология – денежное дело, если подойти к этому с выдумкой. Только вот… При этом начинаешь видеть не столько людей с их бедами и проблемами, сколько стоящие за ними деньги. А потом и вовсе перестанешь замечать людей.
А он не мог так! Он любил свою работу, как бы идиотски и пафосно это ни звучало. И не хотел заниматься ничем другим. Лично ему денег хватало. Ему вообще много не надо.
Глеб не выдерживает и стонет в прижатые к лицу ладони. Просто замкнутый круг какой-то! С Юлей нельзя так! Она не та женщина, с которой можно бесконечно долго продолжать легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Такой, как она, нужно предлагать все. Складывать к ногам и смиренно ждать ее решения. Да только ему нечего принести. Ему до боли хочется, чтобы все было по-другому. Если бы было возможно… Если бы он знал… Если бы он мог… Изменить себя. Воистину, когда Господь Бог благоразумие раздавал, Самойлов где-то в другом месте ошивался!
Дверь в ординаторскую распахивается с громким стуком. Глеб вздрагивает и отнимает руки от лица, поворачиваясь в сторону двери. На пороге – постовая сестра, Оля.
– Глеб Николаевич! – распахнутые глаза и задыхающийся голос.
– Кто? – Глеб уже на ногах. Особо тяжелых больных у него нет, но за столько лет он всегда готов к худшему.
– Несчастье, Глеб Николаевич, – Олины губы дрожат и кривятся, – с отцом вашим…
* * *
Глеб смотрит на лицо отца сквозь выпуклое стекло барокамеры. К тому времени, когда давление наконец-то поднимается, и камера открыта, отец уже пятнадцать минут как мертв. Это потом, уже после вскрытия, он узнает, что причиной остановки сердца стал оторвавшийся тромб. И вопросы «Почему?», «Зачем?» и «Кто виноват?» станут абсолютно ненужными. А сейчас он смотрит в мертвое лицо отца, и в голове бьется только одна мысль: «Как я скажу об этом матери?».
