Текст книги "Такса (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

К этому невозможно быть готовым. И от этого все было еще более сладким. И Олег отпустил себя на волю. Свои губы. Свой язык. Свои руки. И они творили все, что хотели. Его руки опустились на ее попку, с наслаждением впитывая ее округлость. Прижал к себе, потому что тело уже не просто просило, оно требовало! Женя возмутилась? Ничего подобного! Его эрекция заставила ее лишь еще сильнее выгнуться, прижимаясь, вжимаясь в него еще крепче. Закидывает ногу ему на бедро, делая их контакт таким плотным, что Олег чудом не лишается чувств от затопившего его острого наслаждения. Наслаждения, которое уже выплескивается за границы тела. Черт, как же начинает мешать одежда! Запускает руку ей под футболку, обжигая горячей ладонью нежную кожу спины. Женька стонет. Для него ее стоны звучат как музыка. Прекрасная музыка.

И она действительно звучит. А потом к звукам добавляется вибрация. В заднице! А точнее, в заднем кармане джинсов, где проснулся, ожил и с чувством исполняет музыку мобильник, мать его! Любимый Равель, на сей раз – болеро. Тихомиров, сукин сын!

И Женя уже начинает потихоньку упираться руками, которые еще недавно нежно перебирали его волосы, ему в грудь. Отодвигая его. Отталкивая.

Он делает глубокий вдох. Один. Второй. Достает телефон.

– Да?

– Олег, мать твою! Где тебя черти носят! Я тебя обыскался!

– Я… мммм… не в офисе.

– Это я уже понял! А мне нужно, чтоб ты был в офисе! Позарез!

Он вздыхает.

– Хорошо.

– А что у тебя с голосом? – вдруг подозрительно спрашивает Димка.

– Ничего. Через полчаса буду.

– Подожди, Олег! Что-то случилось?

– Нет. Я скоро буду.

У Тихомирова случается крайне несвоевременный приступ прозрения.

– Ты… ты с Женькой, что ли?

– Я буду в офисе через полчаса, – отрезает Олег и нажимает отбой.

Смотрит на нее, и в груди все переворачивается. Он раньше думал, что это выражение такое. Теперь понимает – это просто констатация факта. Действительно. Переворачивается. Что-то. Хрен знает – что.

Огромные потрясенные глаза. Припухшие губы. Растрепанные волосы. Свежий засос на шее.

Он не хочет уходить и оставлять ее одну. Хочет опять сграбастать в объятья и целовать. И держать крепко-крепко. И не отпускать.

Словно прочитав его мысли, Женя отрицательно качает головой.

Олег шумно выдыхает. Что ж, одно к одному. Ладно, он уступит сейчас. Но окончательно – не сдастся. И поэтому говорит не терпящим возражений тоном:

– Я приеду еще. Сегодня. Вечером.

И все-таки не выдерживает. Наклоняется. Один поцелуй. Последний. Женя не отвечает. Но и не делает попыток отстраниться или оттолкнуть его.

Все, надо уходить. Пока он еще может. Олег разворачивает и выходит из кухни. Он убьет Тихомирова! А Руслан поможет ему спрятать труп.

Глава 12.Сны. Воспоминания. И снова – поцелуи

Женька стоит, низко опустив голову, и разглядывает пальцы на ногах. Лак облупился. Надо перекрасить.

Нервная система, с достоинством выдержав последний раунд, предъявляет ультиматум: если ей сейчас, немедленно, не дадут передышку, за последствия она, нервная система то есть, не ручается. Иными словами, Женька чувствует – ее неудержимо клонит в сон. Окружающая реальность уже совершенно задолбала ее своими сюрпризами. Хочется закрыть глаза и провалиться в милосердное ничто. Только сначала надо сделать последнее усилие и сходить быстренько в душ. И белье сменить.

После душа, натянув на себя из одежды лишь одни только трусики, Женя ныряет под одеяло, взбивает под головой подушку. Господи, хорошо-то как. Зябко обнимает себя за плечи руками. И вдруг совершенно некстати представляет, что это руки Олега. Что он здесь, рядом с ней, под мягким одеялом. Без одежды, так же как и она. Женька стонет. Да что же это! Спать ведь хотела! Теперь можно спорить на что угодно – она знает, что ей приснится! Она зажмуривается сильнее. И все-таки засыпает. Точнее, проваливается в сон. Милосердный, без сновидений. Но короткий. Через час ее вырывает из матрицы сна звонок телефона.

* * *

Попытавшегося приставать с ненужными вопросами Тихомирова Олег отшил так, что тот, похоже, обиделся. Зато со злости придумал изящное решение проблемы, над которой они с Димкой уже несколько дней безуспешно ломали голову. Димон даже дуться перестал, но периодически бросал на Олега, пока тот бойко лупил по клавишам, задумчиво-удивленные взгляды.

Все с той же злости переделал огромную кучу рутинных дел, до которых у него все никак не доходили руки. Разгреб завалы на столе. Выпил две чашки Нюркиного фирменного пойла. В общем, развил такую бурную деятельность, что Тихомиров счел за благо предусмотрительно отсидеться у себя в кабинете, пока Олег метался по офису, не давая покоя никому в правовом управлении.

За те десять минут, когда финансовый директор Женька Тымченко локализовал Олега в кабинете, выясняя у того со свойственной финансисту педантичностью какие-то детали договоров, офисы правового управления опустели молниеносно. Впрочем, Олег тоже задерживаться не стал. У него было одно очень важное неоконченное дело. Сев в машину, он предусмотрительно выключил телефон. На всякий случай.

* * *

На этот раз он звонил долго. За дверью была тишина. И лишь когда он уже начал паниковать, дверь открылась. Он облегченно выдохнул. И тут же выругался сквозь зубы. Ну что еще, разрази все гром, могло случиться за те несколько часов, пока его не было?!

Она плакала, это было совершенно очевидно. Причем недавно. И много. Опухшее лицо, покрасневшие глаза и нос.

Ему опять стало страшно, в который раз за день. Американские горки какие-то!

– Женя, что случилось? – осторожно прикрыл за собой дверь.

Она помолчала. А потом ответила. Тоскливо. С надрывом.

– Откуда ты взялся на мою голову?

Всхлипнула.

– Кто тебя просил лезть в мою жизнь? Какой рожна ты полез, куда тебя не просили? Зачем?! Все же было нормально. Я жила! Спокойно! Никому не мешала… Пока не появился… ты! Ты! Все ты!

И она закрыла лицо ладонями, всхлипывая.

Олег много повидал женских слез, даже истерик. Так уж сложилась его жизнь. Так что, можно сказать, он обладал в некотором роде иммунитетом. Но не сейчас. Потому что не ожидал этого от нее. Был уверен: истерика и Женя – вещи несовместимые. И уж если она плачет… И сам он пережил сегодня немало. Поэтому держался Олег уже на остатках самообладания. Как выражаются автолюбители, «на парах» самоконтроля.

– Женя, что случилось? – как можно мягче и спокойнее повторил вопрос.

Странно, но на Женю его тон подействовал успокаивающе. Всхлипнув пару раз, отнимает руки от лица. Оттирает слезы со щек.

– Отец звонил.

И, развернувшись, уходит в комнату.

Понятнее не становится, дьявол все раздери! Олег разувается и проходит следом за ней.

Женя сидит на краешке разложенного дивана. За ее спиной сбитое в кучу одеяло, на подушке валяется мобильник. Она обнимает себя руками, глядя в одну точку на противоположной стене.

Олег присаживается рядом. Очень хочется ее обнять, но он пока не рискует.

– Отец звонил? И что? Что сказал?

Отвечает. Ровно. Бесцветно.

– Сказал, что я совсем совесть потеряла. Если после всего, что было, я снова взялась ворошить старое. Что я его позорю. Что ему стыдно за меня. И что, если у меня есть хоть капля дочерних чувств к нему, я должна прекратить все это. Немедленно. Видимо, Валерий и ему тоже позвонил. И адрес у отца взял. Иначе откуда он узнал, где меня искать.

Олег молчит. А в голове бьется паническая мысль. Что он ошибся. Он сделал все неправильно. Еще только хуже. Принес Женьке новое горе и переживания.

– Вот скажи мне, Олег, – неожиданно продолжает она. Повернулась к нему лицом. Голос, как и выражение лица, спокойны. Как будто это не она пять минут назад плакала в прихожей. – Объясни. Почему ты, совершенно чужой для меня человек, поверил мне? Хотя я не сказала тебе ни слова об… этой истории. Почему ты считаешь нужным исправить то, что случилось? Ты ведь веришь мне и пытаешься помочь? Хотя тебя об этом никто даже не просил. А родной отец… Знаешь, если хотя бы он… Если бы он мне поверил тогда… Я бы не… Почему? Почему он мне не поверил? А ты, чужой человек, поверил? Скажи, почему?!

Многое задело его в ее словах. Но ответил Олег на то, что посчитал самым важным.

– Я тебе не чужой.

Женя моргнула от удивления. Но спорить не стала.

– Но ведь он – мой родной отец.

* * *

Это было то, что называется «последней каплей». Она был совершенно уверена, что уж отец-то поверит ей. Он-то знает цену ей, ее способностям, ее порядочности.

И как же она горько ошибалась. Он не мог предположить, что зав. кафедрой и кандидат наук врут. Ему оказалось проще поверить в то, что врет его дочь. И поэтому, оказалось, что она опозорила его. Поставила несмываемое пятно на безупречное имя «Миллер». Уронила их родовую честь, практически.

Он не дал ей сказать ни слова в свое оправдание, зато великодушно сообщил, что отказываться от нее все же не собирается, ибо она его дочь. И может жить с ним. Просто, видимо, он слишком много от нее ждал. А она не справилась. Не оправдала оказанного высокого доверия. «Ты совсем как мать» – это была последняя фраза, которую она дослушала до конца. В тот момент она физически почувствовала, как рушится мир вокруг нее. Как буквально давят, падая и погребая ее под собой, стены родительской квартиры. И через час она ушла из дома, собрав, что успела. Отец сказал ей на прощание: «Уйдешь сейчас – можешь не возвращаться!». Она не вернулась.

* * *

– Знаешь, я бы осталась. Нашла бы силы как-то продолжать дальше ту, прежнюю жизнь. Если хотя бы он мне поверил.

– А мама?

– Мама… – Женька вздыхает. – Мама к тому времени уже двенадцать лет как умерла.

Олег дал себе слово: больше никаких игр у нее за спиной. Поэтому спрашивает прямо.

– От чего?

* * *

Тринадцатилетняя Женька тогда многого не понимала. Кроме самого важного, затмевавшего все – мамы больше нет.

И только потом, спустя годы, ее тетка, незамужняя и бездетная старшая сестра матери, любившая Женьку как родную дочь, рассказала то, что сама знала о совместной жизни Жениных родителей. Тетя Шура раскрыла глаза взрослой Жене на то, как жили ее отец и мать. И отчего умерла мама.

* * *

Брак ее родителей был чистейшей воды мезальянсом. Подающий большие надежды блестящий студент из интеллигентной семьи Андрюша Миллер и штукатур-маляр второго разряда Лидочка Кузнецова. Что их объединяло? Ничего.

Она в составе бригады делала ремонт в общежитии, где жил Андрей Миллер. И ему достаточно оказалось один раз взглянуть в ее кошачьи золотистые глаза. Один раз увидеть, как она снимает заляпанную косынку и по плечам рассыпается водопад рыже-золотых кудрей. Один раз услышать, как она своим мелодичным голосом напевает во время работы. Чтобы он пропал.

А ведь у нее был жених, электрик Юра из их же бригады. И он ходил «отбивать» свою Лиду у «этого очкарика». Наставил отцу Жени порядочных фингалов, но Лиду это уже не вернуло. И его родители пришли в ужас и были категорически против. Но его и это не остановило. Потому что она его полюбила, а ему больше не нужно было ничего.

Странная это была свадьба. Жених еще слегка отсвечивал бледно-желтыми синяками. Родни со стороны жениха не было. Со стороны невесты, впрочем, тоже, но по другой причине. Шура и Лида были сиротами, и из родни на свадьбе Лидочки была только сестра. Зато невеста была чудо как хороша. Прекрасна и счастлива, несмотря ни на что.

Жить молодые начали тяжело. Из дохода – стипендия Андрея да зарплата Лиды. Родители отказались помогать сыну, выбравшему неугодную невесту. Андрей окончил университет, поступил в аспирантуру. На доходе семьи это не слишком сказалось, разве что из студенческой общаги переехали в аспирантскую. Лида работала, прирабатывала, шабашила, чтобы хоть как-то содержать семью. Вот тогда она и надорвала на тяжелой работе здоровье. Потом отец защитился, они получили однокомнатную квартиру, решили завести ребенка. Мать долго не могла выносить. Два выкидыша. Резус-конфликт, проблемы с почками, давление.

Женька родилась семимесячной. И самим фактом своего рождения уже стала самым большим разочарованием отца. Он мечтал о сыне. А вместо здоровенького крепыша в роддоме ему отдали бледного синюшного младенца женского пола с рыжим хохолком. Он назвал дочь именем, которое приготовил для сына.

Однако со временем он смирился с тем фактом, что у него родилась дочь. Тем более, с возрастом Женя превратилась в хорошенькую, послушную и смышленую малышку. А уж вторым-то у него точно родится сын.

Отец готовился к защите докторской. А мать – к рождению сына и наследника. Однако, если у отца все шло гладко и по плану, то у мамы – все хуже и хуже. Еще один выкидыш. Следующую за этим выкидышем беременность мама смогла доносить до двадцати пяти недель. Но закончилось все еще хуже. Зашкаливающее давление и сумасшедшие отеки заставили врачей пойти на искусственное прерывание. Лида ничего успела понять, как ее лишили малыша, которого она уже считала почти родившимся. Ее. Это удар основательно подкосил здоровье матери и в физическом, и в психическом плане. Она долго не мола оправиться, организм все никак не хотел восстанавливаться. Врачи вообще рекомендовали ей больше не иметь детей. Но она больше не верила врачам. Она стала панически бояться людей в белых халатах – считала, что они забрали ее ребенка, и если бы не они, она бы смогла, она бы выносила. Такие слова, как «эклампсия», «поздний токсикоз», «нефропатия», малообразованной Лидии не говорили ничего. Матери, которая могла бы наставить ее на правильной путь, у нее не было. Лида знала одно – она должна родить мужу сына и наследника!

Отец ходил мрачнее тучи. Что не помешало ему успешно, с блеском защитить докторскую диссертацию. А потом мама забеременела в последний раз. В женскую консультацию она не пошла. С работы уволилась. Денег хватало, и она сидела дома, берегла себя, как хрустальную вазу. И все было вроде бы ничего. До поры до времени.

А потом… Она терпела, сколько могла. Не хотела идти к врачам, потому что знала. Ей предложат прервать. А на этот раз она сумела доносить на две недели больше – до двадцати восьми.

И скорая приехала вовремя. И бригада врачей оказалась квалифицированная. Но и они были уже бессильны спасти Женину маму. И ее так и не сумевшего сделать ни одного вдоха младшего брата.

* * *

– Я вот одного не понимаю, – Женя говорит тихо. Она не плачет, и за это Олег ей безмерно благодарен. Как и за то, что она поделилась с ним своей печальной семейной историей. – Если он так хотел сына, чего ж он снова не женился? Он был еще совсем не стар, когда мама умерла. Он всегда за собой следил, хорошо выглядел. Доктор наук, опять же. Выгодная партия. Нашел бы себе молоденькую здоровую девочку, студентку или аспирантку. И родила бы ему сына. Или двух. Да сколько надо! Так нет же…

Женя вздыхает. Закрывает лицо ладоням и продолжает. Из-под ладоней голос ее звучит глухо.

– Он решил, что я теперь у него за всех – и за жену, и за дочь, и за сына. Как же он меня строгал, ты не представляешь! Подруг домой приводить не рекомендовалось, никаких парней – Боже, упаси, учиться я должна только на пятерки, содержать дом в идеальном порядке, готовить ему первое-второе – у него желудок сильно сдал, язва открылась через год после маминой смерти. Я так мечтала о мачехе! Чтобы он хоть на кого-то переключил свое внимание. Но нет. Может и был у него кто-то… Но домой никогда никого не приводил. Так мы и жили вдвоем. Я так хотела завести собаку. Но мне этого не разрешили, конечно. От нее же шум, грязь, шерсть. И в ветеринарный техникум мне тоже не разрешили поступить. Его чуть удар не хватил, когда я сказала, что хочу стать ветеринаром. Вот тогда я единственный раз в жизни рискнула восстать против его воли. Да что толку… Мой жалкий бунт был безжалостно подавлен. Единственное, чего я смогла добиться – эта замены физического факультета на биологический. Теперь вот думаю – а стоило ли? Может, не сидела бы сейчас здесь, если подчинилась бы воле отца и поступила на физический.

Олег даже вздрогнул от такого предположения. Нет уж, не нужно. Да, это эгоистично с его стороны. Но он в каком-то смысле был благодарен той печальной веренице событий, которая привела ее в этот город и сделала возможной их встречу. А если бы не это… Да, она, возможно, была бы счастливее. Но он никогда бы не встретил ее. А от этого он был бы стократ несчастнее.

И, кстати, как ее занесло в его город?

– Жень, а почему ты приехала именно сюда? Купила билет в первый попавшийся город?

– Де нет, – она усмехается, – я не настолько безрассудная, поверь. За год примерно до… всей этой истории… тетя Шура умерла, мамина сестра старшая. Мне квартиру оставила. Вот эту самую квартиру. Отец настаивал на продаже. Но… ему некогда было. Мне некогда было. Решили подождать до лета, и на каникулах этим заняться. Если честно, я вообще не хотела ее продавать. Я же надеялась, что Валера уйдет когда-нибудь от жены. Он же мне обещал. Что вот он докторскую защитит, и тогда… Ладно, мы опять возвращаемся к теме, какая же я была дура. В общем, у меня была своя квартира. А то, что в другом городе – это было даже к лучшему. И вот я приехала…

* * *

Первым, кого она увидела, когда вышла с вокзала, был Виталий. «Девушка, такси не желаете? Вам куда?»

И она села в такси. На вопрос: «Куда едем?», представив, что сейчас ее ждет полная пыли и грустных воспоминаний квартира, ответила: «А покажите мне город, пожалуйста». К чести Виталия, он ее правильно понял. Видимо, за годы работы таксистом он стал неплохим психологом, и не испугался ни такой странной пассажирки, ни ее не менее странной просьбы. Посмотреть город в час ночи.

Они колесили по городу часа два. Виталий болтал, балагурил, травил байки. Женя тоже кое-что рассказала. Что приехала разбираться с наследством и планирует пожить какое-то время здесь. И неплохо бы найти какую-нибудь работу.

И она ее нашла, – Виталька предложил ей имевшуюся у них вакансию диспетчера. Но, поработав пару недель в диспетчерской, Женька поняла – это не ее. А с другой стороны, права у нее были: получила, опять-таки, назло отцу – у него же прав не было. На механике Виталя ей помог освоиться. И так состоялось рождение Таксы. Ей нужна была эта работа. Физически иногда очень тяжелая. Сутки на смене. Калейдоскоп лиц. Чужие истории – грустные, смешные, разные. И после смены – провал в ничто, без снов, без воспоминаний. Только так можно было выжить. И она выживала.

* * *

– Жалкое зрелище, да?

– Что?

– Я. Жалкое зрелище, не так ли? Почти кандидат наук, недо-доцент, работающий таксистом. Смех один.

– У тебя был выбор?

– Наверное. Не знаю. Тогда мне это казалось правильным.

– Это и было правильным.

– Ты не понимаешь.

– Как раз понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Как это бывает. Когда жизнь наносит тебе смертельный удар. От которого невозможно оправиться. После которого невозможно выжить. И единственно возможный выход – дать тому человеку умереть. А самому – стать кем-то другим. Совершенно другим человеком, которому эти горести и проблемы просто не знакомы. Они из чужой жизни. Из другого измерения.

Олегу кажется, что Женя не понимает его, что он говорит вычурно, высокопарно. И он пытается объяснить:

– Когда отец погиб, я не знал, как жить дальше. Он был для меня всем. Я хотел быть таким же, как он. Когда он не вернулся с Памира, я думал, это я умер там вместе с ним. Плохо было всем, не только мне, но и маме, Борьке. Я же остался… единственным мужчиной в семье. Я должен был как-то собраться. И не мог. От меня осталось так ничтожно мало. Вот тогда я понял, что для того, чтобы выжить, надо стать кем-то другим. Совсем другим. Я всегда знал, что буду альпинистом, как отец. А вместо этого тогда, после окончания школы, выбрал самый сложный для поступления факультет. Где конкурс между «блатными». Куда невозможно поступить простому смертному. А я уперся. И поступил. Правда, потом, позже, узнал, что за меня просил один из друзей отца. Но если бы не набранные мною на вступительных экзаменах баллы, просьбы были бы ни о чем. Учился как проклятый. А потом с Димкой познакомился. Он-то и довершил мое… превращение. И в итоге я стал тем, кем стал. Тот романтический мальчик, который мечтал стать первым, кто пройдет по центру северной стены Жанну… его больше нет. Он умер тогда. А есть я. Не знаю, был бы мой отец рад этому. Но это был единственный способ выжить. Когда получаешь смертельный нокаут, после которого невозможно встать. Дать ему умереть. А самому стать другим.

Женька смотрит на него и молчит. Потом кивает.

– Ты понимаешь.

– Понимаю.

– Ты действительнопонимаешь.

– Я же сказал.

Они какое-то время молчат. Смотрят друг на друга.

– Женя…

– Да?

– Ты же понимаешь?

– Да.

– Я не могу больше.

И все повторяется снова. Он наклоняется к ней. Их руки почти синхронно ложатся на плечи друг другу. Скользят по шее. И… как там говорят физики? Разноименные заряды притягиваются? Они притягиваются. Еще как!

На диване целоваться гораздо удобнее. Потому что можно опрокинуть ее на спину. И навалиться сверху. И прижаться, накрыть своим телом ее мягкое податливое тело.

И почувствовать на себе его до остановки дыхания приятную тяжесть. И отдаться, совершенно отдаться этим губам, этим рукам. И пусть делает все, что захочет. Потому что он не сделает ничего плохого. А только нечто волнующее, восхитительное, сводящее с ума.

Его нога раздвигает ее бедра, вжимаясь коленом в промежность. Ее – обвивает его бедра, прижимая его еще плотнее. Его руки накрывают ее грудь, и от сладости этого прикосновения содрогаются от наслаждения оба. Ее – пробираются под джемпер, и гладят его по спине.

Она закрывает глаза. И он тоже. Чтобы только чувствовать. Губы. Языки. Дыхание. Стоны. Под закрытыми веками распускаются горячие ослепительные протуберанцы. Сжигая все, все мысли, кроме желания, оглушающего желания брать и отдавать. Любить и позволять любить себя.

Олег приоткрывает глаза. Чтоб почти ослепнуть от ее горячего взгляда. От россыпи огненных локонов на белой подушке. Женя прижимается к нему. Откровенно. Трется об него так, что он выдыхает со стоном, забывая вдохнуть.

– Женя, я хочу…

– Вот так?

Он забывает, что хотел сказать. Отдавшись движениям ее маленькой ручки. Идеально подходящей для того, чтобы…

– Да-а-а-а-а-а-а…

– Или так?

– Да-а-а-а-а-а-а…

Ее пальцы сражаются с его ремнем. И в голове Олега звенит последний предупреждающий звонок.

– Женя, скажи…

– Все, что хочешь…

– У тебя есть…

– Наконец-то! Не ремень, пояс верности какой-то…

Звякает пряжка. Вжикает молния. Он в последний момент перехватывает ее руку. Пока еще не поздно.

– Жень, у тебя есть презервативы?

Она замирает.

– А у тебя?

Олег выдыхает со свистом. Презервативы в прикроватной тумбочке лежали всегда. В достаточном количестве. А с собой – нет! Сегодня был архисумасшедший день. Столько всего. И, потом, если уж говорить начистоту, он не рассчитывал. Не планировал. Не надеялся.

– Нет.

– У тебя, значит, нет. А у меня должны быть?

Ему категорически не нравится ее тон. И то, как она замирает под ним, глядя прямо в глаза.

– Жень, мы же у тебя дома. Я думал, возможно, у тебя есть… на всякий случай.

– На всякий случай?! Значит, ты – это тот самый «всякий случай»?

Где-то глубоко внутри Олег понимает – он испортил все к чертям. Но продолжает, не может не продолжать пытаться исправить ситуацию.

– Жень, я не имел в виду…

– Слезь с меня, «всякий»!

Отталкивает его с силой. Пока он пытается вернуть джинсам первозданный вид, Женька вскакивает с дивана. Смотрит на него сверху вниз.

– Вот что! Слушай! Я со «всякими» не трахаюсь!

– Женя! – он тоже встает. – Я же не мог… Хотел как лучше.

– Уходи!

– Женя! – он повторяет ее имя как заклинание, способное изменить ее решение. Берет ее за руку, и столько в его голосе мольбы, убежденности, что она не отнимает руки. – Женечка… Я тебя… – она обмирает вся от того, что, как ей кажется, она сейчас может услышать, – никогда не обижу.

Она молчит, и Олег решается на последнюю, обреченную попытку.

– Жень, давай я быстро до ближайшей аптеки схожу. И вернусь.

– Можешь валить куда угодно. Но не вздумай возвращаться.

* * *

Это было стопроцентное «дежа вю». Он опять ушел, а она осталась одна. Злая, недовольная и во влажном белье.

Она сваляла дурака? Похоже на то. Чисто теоретически, Олег был прав, что вспомнил об этом. И он был не обязан. И вообще…

Только вот она не хотела рассуждать теоретически. А хотела она… совершенно очевидно – чего.

Женька вздыхает. Ни черта она не способна соображать. Что сегодня произошло. И кто из них двоих дурак. А кто – дура.

Начинает болеть голова. От того, что спала днем. От того, что ей сегодня выносили мозг маленькими порциями все, кому не лень. И от того, что курила. И от того, что не ела. И от того, что плакала. Много от чего. Всего много было. И под конец этого сумасшедшего дня ее адекватность кончилась. На самом, бл*, интересном месте!

Что теперь сделаешь… Олега уже не вернуть. Зато можно пойти в душ, сменить второй раз за день трусики. И лечь спать. «Дежа вю», что тут скажешь…