Текст книги "В любви, как на войне"

Автор книги: Дарья Асламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Он привлек меня к себе и нежно поцеловал в губы.

– Алекс, не увлекайся! У меня месячные.

– Не имеет значения. Для меня главное – доставить удовольствие женщине.

Он уложил меня на кровать и бережно раздел. Я лежала тихо, как покойница в склепе, вся в горящих свечах и лилиях. Шелестящий дождь за окном усиливал впечатление погребения. "Некрофил!" – с ужасом подумала я, но все обошлось.

Я с готовностью предоставила ему мое охочее на ласку тело. Мне, в сущности, ничего не пришлось делать. Он занимался мною три часа совершенно бескорыстно, без выгоды для себя. Мой самый нежный любовник. Он погружал мое тело в неземной, чувственный экстаз, находил мои горячие точки и ничего не требовал взамен.

Иногда я проваливалась в сон, потом снова пробуждалась от его ласк. Временами у меня ум мутился от блаженства.

Мы расстались под утро. Напоследок он мне сказал:

– Не забудь! Ты завтракаешь со своей девочкой в пентхаусе, в клубе для миллионеров. А вечером У тебя там же коктейль.

– Как ты это сделаешь?

– Просто внесу твою фамилию в компьютер.

Утром я заметила в отношении ко мне персонала какую-то неуловимую ноту личного внимания. Уверена, что весь отель был посвящен в ночную тай-ну, – такие вещи трудно скрыть..

Для вечернего коктейля в клубе для миллионеров мы с Соней разоделись в пух и прах. Рядовому человеку куда легче попасть в царствие небесное, чем в такой клуб. В небольшом круглом прелестном зале были накрыты столы – восхитительные маленькие пирожки с разнообразными начинками, фрукты всех сортов и видов, сыры, необычайные крохотные пирожные, канапе, от одного вида которых слюнки текут.

Настоящее пиршество для лакомок.

– Что ты хочешь, моя девочка? – спросила я Соню.

Мой ребенок окинул взглядом полководца накрытые столы и ответил:

– Чипсов.

– О-о, нет! – простонала я. – Только не это. Я куплю тебе сколько угодно чипсов после, но здесь столько других прелестных вещей.

– Хочу чипсов, – упрямо твердила Соня.

– Ну, хорошо, – сдалась я.

Принесли огромное серебряное блюдо чипсов, и мой ребенок блаженствовал в этом чипсовом раю.

Мы провели вечер среди тихих, воспитанных людей, которые в совершенстве разбираются в букетах вин и сортах сыра и никогда не повышают голоса.*Иел кругом ничтожный разговор о скачках, летних поездках в Сен-Тропез и нерасторопности прислу-Ги– Я слушала, пила бокал за бокалом шампанское, Наносила изрядный ущерб пирожкам и чувствовала Себя как никогда чужой. Я видела женщин спокой-4b как произведения искусства, с лучистыми пят нами драгоценных камней на груди и огоньками бриллиантов, дрожавших в ушах. Я испытывала новое ощущение, как будто я сижу в надушенной, разукрашенной шкатулке, за стенами которой есть реальный мир. Мне вдруг открылась оборотная сторона богатства – этого хотя и привилегированного, но все же загона. Я словно поднялась на пьедестал, и вид с этой высоты меня разочаровал.

Я уезжала из отеля совершенно по-киношному.

"Вы позаботились о лимузине до аэропорта, мадам?" – спросил меня Алекс, как всегда, безупречно галантный, как будто не он оставил ночью засосы на моей шее.

"Алекс, прекрати. Какой лимузин! Я промотала все свои деньги". – "Не беспокойтесь, мадам, – сказал он с тонкой улыбкой. – Лимузин будет ждать вас в восемь вечера".

В длинной блестящей машине, уносившей меня в аэропорт, я почувствовала себя Джулией Роберте в фильме "Красотка". Сказка заканчивалась, Золушка возвращалась после бала. По правилам игры лимузин должен был превратиться в тыкву, а лоснящийся негр-шофер в толстую черную крысу. Но ничего не случилось. Все здесь было подлинным, кроме меня.

В самолете нас немилосердно трясло. Стюардессы сидели пристегнутыми и с насмерть перепуганными лицами, позабыв свои дежурные улыбки.

– Вы же должны привыкнуть к таким вещам! – удивилась я.

– Привыкнешь тут! Как же! – ответила мне стюардесса, хорошенькая бледная девушка. – Мы ведь тоже жить хотим.

Только я чувствовала себя превосходно. Сонька безмятежно спала на полу на одноразовом комплекте белья, закиданная пледами. А я искала любовь в об185 манной глубине виски. Ух, как классно было в Гонконге! Эти долгие стоны и короткие сны по ночам, и каждая ночь приносит с собой новые открытия, новые ощущения, новый вкус.

Сердце мое – как гостиница, набитая разными постояльцами. Одни уезжают, другие приезжают. У меня прекрасно отлаженный механизм забывания. Если бы я не умела забывать, в моей гостинице не осталось бы мест для новых постояльцев. Мой цинизм – красивый, поэтический, почти идеальный, и все же я понимаю, чего лишена вследствие своего цинизма. Каждый мужчина – нечто вроде охотничьего трофея. Его можно завалить, как медведя, сделать из него чучело и поместить в книжку, как в музей под стекло. А потом хвастаться перед знакомыми: гляньте-ка, люди добрые, какого зверя я подстрелила! Все мои книжки набиты тушками подстреленных мужчин.

Что я имею в сухом остатке после Гонконга? Кристоф – придурок, знать его не хочу, пусть сидит в своем Цюрихе. Алекс – прелесть, но из Москвы До Гонконга не дотянуться. Уродец неплох (а какой член!), но классический плейбой. Лошадь я упустила. Он подошел ко мне как-то утром в ресторане, а за завтраком меня трогать нельзя, я с похмелья туго соображаю. Он предложил встретиться вечером. А я в тот момент разрывалась между Тони и Кристо-фом, и у меня просто не было физической возможности всунуть Лошадь где-то между двумя этими Мужчинами. А жаль!

Ах, Тони! Слишком поспешные чувства. И кто он такой, если уж на то пошло?

Английский командированный, обыкновенный менеджер, пусть и пре-Успевающий. Не то. А любовь – это великое тщеславие, и оно должно сочетаться, особенно в браке, со всеми иными видами тщеславия. И все же, все же… В какой-то момент я испугалась, что стою на грани большого, подлинного чувства.

Я вернулась в холодную Москву. И каждый раз, когда Тони звонил мне, вдруг начинало казаться, что треснул серый московский асфальт и откуда-то с другой стороны земного шара ко мне пробивается тепло тропической гонконгской весны. Он звонил из Нью-Йорка и Йоханнесбурга, из Швеции и Парижа, из Сингапура и Канады.

Его, словно мячик, бросало по планете.

Ни у него, ни у меня не хватило терпения ждать. Страсть нуждается в живом тепле, а не в телефонных переговорах. Любовь поцвела и скукожилась. Мое чувство к нему ослабело, на него наслоились иные желания, иные мужчины. А врать я не умею.

Однажды ночью я наговорила ему много жестоких слов. И все было кончено. Наша любовь была как вино, которое нельзя долго хранить и перевозить с места на место.

Моя гонконгская весна ушла безвозвратно. И теперь я точно знаю, что самая безумная и стойкая любовь – всего лишь скоропреходящее чувство.

ТУРЕЦКИЙ РОМАН

Начало августа – время опрометчивых романов, импульсивных поступков и немотивированных преступлений. Опасное время для молодых и темпераментных женщин. Особенно если они проводят его на каком-нибудь жарком курорте.

Ах, курорты! Единственные романтические уголки на этой прозаической земле. Здесь за месяц разыгрывается столько историй и мелодрам, сколько не случится дома и за целый год. А какая пестрая смесь характеров, национальностей, языков! Женщины здесь выкидывают удивительные фокусы и совершенно не думают о последствиях. А зачем о них думать, когда вода в море пенится как шампанское, под ногами стелются глубокие шелковистые пески, а солнце выжигает всякий стыд и сомнения. Я приехала в Турцию, в роскошный отель "Топ-капи Палас", полная самых добродетельных планов. С собой я прихватила свою маленькую дочь Соню. (Очень удобно иметь дочь-блондинку в какой-нибудь восточной стране. Все ее тискают, целуют, передают с рук на руки, полностью избавляя мать от хлопот.) Беленькие Сонины волосики и светлосерые глазки произвели фурор среди турков. У нее сРазу же появилось множество чернявых смуглых Друзей-мужчин – они сажали ее на колени, пели ей Песенки, строили рожицы, играли с ней в прятки и кормили ее сладостями.

Я же лакомилась жизнью в свое удовольствие. Мыс моей подругой Аэлитой приводили в действие общий план – похорошеть до невозможности. ДВа часа аэробики в день, водная гимнастика, стречинг, гидромассаж, плавание, тренажеры, свежеприготовленные соки и травяные чаи. Это было здорово – безмятежно переходить от радости к радости, от одного солнечного луча к другому, чувствовать прекрасную усталость после тренировок и здоровую боль мускулов по утрам. Днем, когда все живое замирало в бездыханном пекле, я заплывала далеко в море, где вода совсем холодная, восхитительно прозрачная, синяя с зеленым отливом, и долго качалась на волнах, как поплавок. Потом я возвращалась к берегу, с силой разрезая волны, наслаждаясь тем, как послушно работает тело. Так упоительно было двигаться, не зная устали, как рыбы в море, как чайки в воздухе. Вода у самого берега голубая, с молочным отливом.

Я выходила из моря, вытягивалась на лежаке инаслаждалась испепеляющей красотой дня. На раскаленном песке можно печь хлеб. Золотое, жаркое зеркало моря блещет на солнце так, что глазам больно. Я устраивала себе некое подобие сиесты, бессонной и насыщенной мечтаниями.

После моря мы все набрасывались на еду, как целое семейство удавов. Я дала волю своему аппети– ту и лопала все подряд – мороженое, пирожки, мясо ягненка, торты, взбитую арбузную мякоть со льдом, острые мясные шарики, спагетти, шашлыки. ^ Фантастика! Потом бокал красного вина в малень– ком кафе и крепкий сон здоровой молодой женши– ны. Уж я-то умею брать от жизни все, что она может дать. Одним словом можно отразить мое душевное состояние в тот момент – каникулы!

Кончилось все это одной черной знойной ночью– Мы с Аэлитой и ее мужем Максимом пили риски в маленьком уличном кафе. "Есть тут хоть один достойный мужчина? – спросила я Аэлиту. – Посмотри своими глазами.

А то у меня плохое зрение, я могу сослепу выбрать какого-нибудь уродца". Аэлита произвела осмотр и вынесла приговор: "Большинство приличных мужиков заняты, остальные уроды. Есть, правда, один симпатичный за соседним столом, кажется, турок. Кстати, он на тебя смотрит". Тут мы с Аэлитой начали, что называется,

"показывать себя". С притворным энтузиазмом обсуждая упражнения по аэробике, мы скинули туфли, подняли юбки и так задирали ноги, что Максим встал и сказал: "Это уже ни в какие ворота не лезет. Вы ведете себя как две шлюхи. У мужиков за соседним столом челюсти отвисли. Я пошел домой, а вы как хотите". Вслед за Максимом ушла и Аэлита. Я осталась за столиком одна и медленно потягивала виски с колой.

Роль сводников сыграла пара русских мужиков. Они подошли ко мне со словами: "Тут наш приятель Али совсем сошел с ума от вас. Ужасно хочет познакомиться. У него сегодня день рождения. Сделайте ему такой подарок". – "С удовольствием", – ответила я и перешла за их столик. Али оказался молодым человеком приятной наружности, отменно мускулистым, очень смуглым, почти черным, с узкими дикими глазами, красивым изящным носом и необычайно чувственными, вывернутыми, как валики, губами, к которым мне немедленно захотелось присосаться. Его длинные угольно-черные волосы, вьющиеся, как у негра, были раскинуты по плечам и придавали ему вид лесного Тарзана. Этакий человек-зверь.

"У тебя в самом деле сегодня день рождения?" спросила я Али, даря его отточенной улыбкой. "Да, -_ просто ответил он. – Мне исполнилось двадцать пять лет". Меня ошеломила его молодость. "О черт! – подумала я. – Совсем мальчишка. Тем лучше. Мне нужен его жар".

Мы принялись болтать, и выяснилось, что Али учится на юриста в Стамбульском университете, а чтобы зарабатывать на жизнь, организовал фирму по дайвингу, которая работает летом в отелях. Дай-винг – очень прибыльное дело и одновременно большое удовольствие для Али как для профессионала. Когда он говорил о море, глаза его блестели и пылкость была в его речах. Между нами сразу протянулись нити смутной и нежной симпатии, которая так быстро возникает между людьми, когда он недурен собой, а она миловидна.

Мы говорили до трех часов ночи и признались друг другу, что оба разочарованы в любви. Он разведен, я собираюсь разводиться. Дело ясное. В воздухе возникла неуловимая сексуальная напряженность. Али, как всякое молодое и темпераментное животное, обладал хорошей способностью излучения и восприятия эмоций. Мы договорились о встрече в кафе на завтрашний вечер и решили поехать вместе в Анталью, где Али снимает на лето квартиру. После разговоров и виски я спала в ту ночь, как ангел, загорелый христианский ангел в мусульманской стране. Следующий вечер принес разочарование. Я пришла на свидание в прекрасном, белом, как морская пена, платье, но Али не явился. Я сидела за столиком, кусала губы, пила водку и ничуть не пьянела. А ночью сон не шел ко мне. Я ворочалась на постели, как на ложе из раскаленных углей. Каждая клеточка ныла, требуя любви. Южное солнце, волнение моря, отличная еда – все это разбудило чувственность не хуже любовного напитка.

Мы столкнулись утром у бассейна, и я порадовалась тому, что на мне солнечные очки, – не видно выражения глаз. Несколько секунд мы молчали и смотрели друг на друга, как в стоп-кадре. Али шагнул ко мне и заговорил: "Я должен извиниться перед тобой. Я вчера заболел и провалялся весь день в постели с температурой в Анталье. А номер твоей комнаты я не знаю, даже некуда было позвонить, чтобы предупредить тебя". – "Ну, конечно", – сказала я замороженным голосом. "Ты мне не веришь, – грустно заметил он. – Но мои слова легко проверить. Вчера в отеле не было занятий по дайвингу, потому что я не приехал". – "Все это мило, ответила я, – но мне надо идти". -=– "Постой, давай попробуем сначала. Я буду ждать тебя сегодня в кафе в десять вечера". – "Не знаю, не уверена, стоит ли мне приходить". – "Я все равно буду ждать". Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Вечером я выждала положенные десять минут и явилась в кафе в полном блеске. Али во все глаза Ждал меня. Мы взяли такси и поехали в Анталью по узкой темной дороге. Али почтительно и нежно целовал мои пальцы в темноте. "Какие красивые у тебя руки!" – сказал он с восхищением. Мне и в самом деле было чем гордиться. От соленой морской воды ногти выросли, – я обточила их с тщательностью гранильщика алмазов и выкрасила в цвет черной вишни. Они блестели словно драгоценные камни" – длинные, узкие, черные коготки дикой кошки.

Мы приехали в старый город, где улицы – не Улицы, а узкие щели между домами.

Запахи всевозможной, обильно перченой восточной снеди, ста-Ринные мостовые, ломающие каблуки, лошадки для развлечения туристов. Все немножко неправдоподобно и похоже на оперную декорацию. Мы сели в маленьком кафе на берегу моря и заказали водки. Я жадно вдыхала запах гавани – запах соли и водорослей. Али смотрел на меня взглядом голодного зверя. Мы откровенничали, и я узнала, откуда у него такая экзотическая внешность. Буйный коктейль трех кровей – курдской, персидской и дагестанской – кипел в его жилах. Я узнала, что он ненавидит отца, бросившего их с сестрой в детстве в Иране, чье лицо даже не осталось в его памяти, и боготворит мать, профессионального адвоката, которая сумела в одиночестве поднять двоих детей на ноги – необычный для Турции случай. Он узнал, что я нетерпелива, не люблю долгих вступлений, легкомысленна, пишу книги, и все мои мужчины становятся героями моих романов.

Он посмотрел мне в глаза и спросил прямо: "Ты хочешь быть со мной сегодня?" – "Да!" – ответила я с радостью. "Тогда пойдем!" – "Но куда?" – "Сейчас что-нибудь придумаем. Я не люблю ничего планировать заранее, – что случится, то случится".

Мы купили шампанское в маленьком магазинчике, и тут я увидела на витрине рекламу какого-то романтического отеля в старом городе, обещавшую укромный уголок для влюбленных. "Хочу туда!" – сказала я, и мы пустились на поиски. Помните фильм "Бриллиантовая рука", когда один из главных героев тщетно мечется по узким турецким улицам, пытаясь найти нужный магазин? Вот-вот, та же картина.

Бессмысленные тупички древних улиц, тележки продавцов фруктов, мусорные кучи, отчаянно мяукающие черные кошки, женщины в длинных балахонах, шмыгающие из дома в дом, запахи отхожих мест. Нас сжигала лихорадка нетерпения. Мы все время трогали друг друга, и в одном черном провале между домами, прямо рядом с ящиком для отбросов остановились, чтобы наконец поцеловаться. Мой рот впервые сросся с его ртом, я ощутила крепкий вкус его слюны, но тут кто-то вылил из окна прямо на мостовую ведро с помоями.

"О черт! – сказала я и добавила несколько смачных русских ругательств. – Первый же отель, который мы найдем, – это наш отель. Я больше не могу". И отель нашелся. Крохотный и тихий, весь обшитый деревом, в старинных мутных зеркалах.

Турция прошлого века. Мы были единственными постояльцами в гостинице. На второй этаж вела витая скрипящая деревянная лестница. Наши крадущиеся шаги. Ключ от комнаты, в которой был один-единственный предмет – кровать невероятных размеров.

Стояла такая необычная тишина, будто весь мир тактично повернулся к нам спиной.

И в этой маленькой комнате я отдалась Али без сопротивления, без стыда, без ломанья, проявив несомненную одаренность в этом деле и полную искренность.

Сначала я пробежалась губами по его телу, и он задрожал, как в ознобе. Потом оплела его Руками и ногами, – теплыми, гибкими, шелковистыми узами, мучительными и нерасторжимыми. Я, не стыдясь, смело показывала ему свой любовный голод, который он один мог удовлетворить. Он наклонился надо мной, высунув розовый, влажный кончик языка, дрожавший, как жало змеи. А потом "ьгло прекрасное, поступательное движение, и лю-Овь стала перетекать из его тела в мое.

Али оказался мужчиной животного типа, низшим и великолепным существом, предназначенным ^я распутства. И любовь его сопровождалась рыча-Ием, скрипом зубов, судорогами и укусами. На его темной плотной и гладкой коже проступали крошечные капельки пота. Он что-то говорил мне прямо в рот, обжигая своим дыханием до самого горла и увлажняя мои губы.

Наша кровать скрипела немилосердно. Мы делали любовь, потом пили шампанское, чтобы утолить жажду, и снова делали любовь. После жаркой постели от Али исходил острый запах жеребца. Момент оргазма у него граничил с болью, и видя, как искажается его лицо, я испытывала почти садистское удовольствие.

Когда у нас кончились презервативы, я со свойственной мне практичностью решила, что пора сматывать удочки. Оделась, как солдат по команде "Тревога", крепко поцеловала Али в губы и сказала, что надо ехать. Покидая комнату, я бросила прощальный взгляд на это случайное прибежище торопливой любви, на кровать, еще хранившую вмятины и влажность от лежавших на ней тел, и вдруг умилилась. Кровать – это вся наша жизнь. На ней мы рождаемся, занимаемся любовью, зачинаем новую жизнь, и на кровати мы умираем.

Я вернулась в свою комнату поздно ночью, послушала, как дышит во сне мой ребенок, быстренько разделась и буквально опрокинулась в сон.

Весь следующий день я провела в блаженном усваивании ночного переживания.

Изнуряя себя физическими упражнениями, чувствуя, как ноет все мое тело после сексуального спорта, я невольно улыбалась и вспоминала ласки Али, звериные, жгучие, ласки пещерного человека.

Мы встретились вечером в кафе и обменялись жаркими, бесстыдными, счастливыми взглядами. Животное желание и неприличная радость выжигали мне внутренности, сушили слюну во рту. Мы сидели за столиком, держась за руки, как школьники, и я чувствовала себя совсем больной. Но никакой другой болезни, кроме острой жажды любви, у меня не было. Я заказала себе чистой ледяной водки. Это уже кое-что!

Али поздно закончил работу, и я не могла ехать в город. Нам негде было уединиться. В моей комнате спала дочь, у Али не было места в отеле. Но я так хотела его, что даже дышать забывала. Я убью его, если он не поможет мне унять ноющую боль между ног!

Мы ушли к морю, легли на пляжную лежанку и там продолжали искать друг друга в горячечном мраке. Я взмокла до самых корней волос и решила окунуться в море. Я скинула одежду и стремительно, как самоубийца на мостовую, бросилась в маслянисто-черные волны. "Иди ко мне! – кричала я из воды, безумно счастливая. – Здесь так хорошо. Иди же! Море теплое как молоко!" Он собрал мои разбросанные вещи и молча сел на песок. Я не видела в темноте выражение его лица, но что-то меня напугало. Я вышла из моря, чувствуя, как вода медленно, каплями стекает по моей коже. Я шла, не торопясь, ему навстречу, бледная в лунном свете,, давая ему возможность оценить всю прелесть женского тела в пору самодовольного расцвета красивой тридцатилетней женщины.

Я подошла к Али и удивилась яростному выражению его лица. Он походил на гранату, из которой вырвали чеку. "Ты шла по песку, совершенно голая, словно шлюха, – гневным голосом заговорил он. – Здесь ходят люди, и они все видели тебя.

Немедленно оденься". Он швырнул мне мое платье. Я не стала объяснять ему, что я и есть шлюха. Бедный мальчик! Он ревнив. Я надела платье и прижалась к нему. Поцелуй меня, мой милый! Волосы мои пахнут морской солью, а губы горькие, как морская волна. Я вся соленая, мой родной! Возьми же меня! Я буду бабочкой твоих снов. Возьми сию минуту, иначе я закричу! Я ластилась, льнула, жалась, терлась об него, словно кошка у ног хозяина. Я просила любви, как голодный ребенок хлеба. Дыхание мое превратилось в глубокие, отрывистые вздохи. Я хотела, чтобы он утопился, утонул в моем теле.

Али смотрел на меня с бесконечным удивлением и только говорил: "Господи, как же ты умеешь любить! Как ты можешь! Люди так не могут!" Несколько секунд мы стояли молча, сжав друг друга в объятиях и тешась своей близостью. Тут мимо прошла парочка, и женщина засмеялась в темноте. Он отпрянул: "Я так не могу. Нужно найти место". – "Найди, – беспечно сказала я. – Я этим могу заниматься где угодно. Хоть в церкви. Бог оценит".

Али позвонил по мобильному телефону и заговорил по-турецки. Я соскучилась. Он обнял меня и пояснил: "У моей фирмы есть машина, мини-бас. Просторная и удобная.

Я велел шоферу подъехать к пляжу. Пошли, он будет здесь через минуту".

Я шла медленно, увязая длинными тонкими каблуками в песке. Али поднял меня, и я невольно обхватила руками твердый, смуглый столб его шеи. Но когда мы подошли к машине, случился конфуз-Я разглядела в полумраке четырех здоровенных мужиков, сидящих в автобусе. "Ой-ля-ля! – подумала я. – Это что? Наклевывается групповуха?" И холодок пополз по моей коже. Но все разрешилось. Али шипел, как змея, плевался гневными словами. Выяснилось, что шофер, которому он позвонил, неверно понял приказ – решил, что нужно не только пригнать автобус, но и собрать всю команду.

Чувство смешного у меня всегда преобладало над остальными чувствами. Я захохотала, как гиена, а мой мальчик смутился. Уж слишком велик был контраст между нежным Али, который трепетно нес меня на руках, как драгоценную добычу, и теми смутными, грязными мыслями, которые возникли у меня при виде мужиков в мини-басе.

"Милый, успокойся, – сказала я Али, погладив его по лицу. – Сейчас я что-нибудь придумаю. Что это за домик на пляже?" – "Склад для подводного снаряжения", – недовольно пояснил он. "У тебя есть от него ключи?" – спросила я. "Конечно! – ответил он. – Это же наш склад!" – "Отлично! Не запрятаться ли нам туда да поозорничать?" – "Это невозможно. Любой прохожий услышит наши звуки!" – "Я постараюсь быть тихой, как мышка. Доверься мне. Дай руку!" Мы осторожно зашли в домик, и я зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться. Повсюду висели жуткие водолазные костюмы, маски, ласты. Фильм ужасов, да и только! На лице Али появилось знакомое мне нетерпеливое выражение. "Встань к стене", – велел он. Я подчинилась, здесь хозяином был он. Он поднял мои бесконечно длинные, пышные юбки, сминая увядший шелк, и вошел в меня сзади. Я упиралась руками в стену и смотрела в пустые глазницы кошмарной резиновой маски. Он входил в меня жестоко, постепенно зверея, и я уже не могла Удержать пронзительные кошачьи вопли, раздирав-Щие мне внутренности. Али засунул мне два пальца в Рот, и я прикусила их так, что он вскрикнул. Я насаждалась ситуацией – барышня в романтическом, расписанном розами платье девятнадцатого Века, которую трахают в подсобке.

Али кончил с победным стоном, и на несколько блаженных секунд мы замерли, растворились, умерли друг в друге. Мое изысканное платье пропиталось потом Али, и я вдыхала запахи удовлетворенной и продолжающей жаждать мужской и женской плоти. Ох, если бы я была парфюмером, я бы повторила в духах этот смешанный запах пота, спермы и женской смазки – запах самой жизни.

Мы вышли из домика и, взявшись за руки, пошли к отелю. Я смотрела на Али и смеялась. И дураку ясно, чем мы только что занимались. У него на лице следы губной помады, а на моих губах, полагаю, помады явно не хватает. "Завтра я освобожусь пораньше, и мы поедем в маленький мотель. И будем заниматься этим всю ночь, – сказал Али. – Я хочу спать с тобой. Не просто трахаться. Хочу заснуть и проснуться вместе с тобой. Ты меня понимаешь?" Я представила, как мы завтра перепробуем сто затей под одеялом, и улыбнулась Али: "Ну, конечно, милый, я тебя понимаю. Делать любовь и спать вместе – это разные вещи. И я не знаю, какая из них важнее".

На следующий день, увидев себя в зеркале, я подумала, что любовь явно идет мне на пользу. От меня исходил какой-то жар, вкрадчивое свечение, непристойное желание. Мне нравился этот легкий намек на усталость в моих глазах, это прелестное недомогание, которое бывает у хорошеньких женщин после долгих и изнурительных ночей любви. И потом секс так хорошо сохраняет фигуру, лучше всякого тонизирующего и антицеллюлитных кремов.

За обедом муж моей подруги Максим всячески дразнил меня. "Что ты нашла в этом мальчике? – удивлялся он. – Ну, лицо у него приятное, ну, мускулы накачаны. Но у него короткие ноги, а значит, мозгов не хватает". – "Намекаешь на то, что, раз У тебя длинные ноги, значит, с мозгами все в порядке". – "Конечно, – сказал Максим. – Это тебе и генетики подтвердят". И тут он начал развивать теорию, из которой следует, что длинные ноги – признак родового интеллекта, который передается из поколения в поколение. "Ох, замолчи! – сказала я. – Каждый придумывает теории, которые ему выгодны. Али – милый мальчик и, кстати, очень умный". – "Но у него короткие ноги, – упрямо твердил Максим. – Обрати на это внимание сегодня ночью".

Вечером мы поехали в мини-басе Али в маленький придорожный мотель. За широкой спиной водителя мы шептались и искали друг друга в темноте. Грудь моя набухла в жажде поцелуев. Али обсасывал и облизывал меня как конфетку, и я постанывала от удовольствия. Ну, не было у меня мужчины жарче!

В мотеле у меня резко испортилось настроение. Это было заведение для тинейджеров, сбежавших от мам и пап потрахаться. Навороченные мотоциклы, гремящий хард-рок, бассейн с претенциозными фонариками, в котором плавали влюбленные парочки. Рекламная картинка, да и только! Повсюду поцелуи, хихиканье, запах марихуаны, бутылки с пепси-колой, жевательная резинка и прочая молодежная муть. Я сразу почувствовала себя старой. Али, весь в черной мягкой коже и с золотыми цепями, показался неприятно юным и каким-то киношным, ненастоящим,

"Ничего, – подумала я. – Выпью водки, и полегчает". Но Али уже закусил удила. В штанах у него набухло, узкие глаза стали еще уже и горели в темноте опасным змеиным огоньком. Он торопился. Как только мы вошли в номер, он немедленно поГнал меня под душ. Не успела я выйти оттуда, как оН стремительно разделся и тоже исчез в ванной. Я взяла стакан с водкой и приготовилась к мед. ленной, неторопливой любви.

Успела сделать толь-' ко один хороший глоток, как Али возник передо мной, голый, мокрый, злой, с длинными распущенными волосами. Глядя на его вставший член, я подумала: "Вот оно! Начинается самое страшное".

Во всех нас есть что-то дремучее, темное, какой-то клочок джунглей. И ключ от наших низменных желаний спрятан в мудрой, но неведомой руке. Но стоит инстинктам вырваться наружу, тогда берегись! Я была испугана, по-настоящему испугана. Кроме шуток. Это был страшный секс. Мучительный, неистовый и беспощадный. Он брал меня без снисхождения, он скручивал пальцами мою влажную от пота кожу, он ломал мое тело, он кусал и бил мои ягодицы. Поцелуи сыпались как удары, и длинные, вьющиеся волосы Али закрывали мое лицо, когда он двигался во мне, без жалости, как черный хозяин, знающий свое'право делать больно. Вглядываясь в темную дичь его глаз, я думала: "Нет, что-то здесь не то! Но что?" Это длилось несколько часов. Я ни разу не видела его зверя между ног спящим, он всегда был бодр и готов к бою. Я молила о пощаде, но он был глух. Он что-то шептал мне на ухо, и во вскипающем потоке чужих слов я тщетно пыталась уловить хоть что-то знакомое. Когда он выпустил меня, я отползла на край постели, свернулась клубочком и, как раненый солдат после боя, просила об одном: "Пить, пить!" Али влил в меня водку, изо рта в рот, и я задохнулась от обжигающей горечи в горле.

Когда он наконец смог говорить разумно, это были те слова, которые и не стоило слушать. Он говорил о том, что нам надо жить вместе, что это судьба, а против судьбы не попрешь, что я должна при2о1 ехать к нему в Стамбул, и мы попробуем вкус семейной жизни (тут я скривила рот, у меня аллергия на семейную жизнь), что даже такой блестящей женщине, как я, не стоит бросаться мужчиной вроде него. Он хорошо зарабатывает, у него есть деньги, и он готов тратить их на мои прихоти, что ради меня он горы свернет, если я дам ему шанс. Ведь он еще молод.

Я поскучнела – не признаю осложнений в таком простом деле, как любовь. Мои чувства как водопроводный кран: могу открыть, а могу и закрыть. Прелесть новизны спала как одежда, обнажая вечное однообразие страсти, у которой всегда один и тот же язык и одни законы. Как мне объяснить ему, что я беру мужчин так же просто, как рву цветы. От скуки. Собираю букет, ставлю в комнате в вазу, любуюсь несколько дней, а когда увядает, выбрасываю в корзину и забываю.

Али потянулся ко мне, и я отпрянула. Нет, я больше не хочу его! Он обнял меня, но я отбивалась, как кошка, у которой отбирают котят. Меня била дрожь, я смеялась, и одновременно слезы наворачивались мне на глаза. Я закатила форменную истерику. Он в испуге осыпал меня поцелуями: "Что с тобой, милая? Почему ты больше не хочешь меня? Я умираю, так хочу тебя. Ну, иди же ко мне!" – "Оставь меня, оставь! – кричала я. – Я хочу в гостиницу! Ты слышишь? Я хочу обратно! Я не оста-. нУсь здесь ни минуты!" Он помрачнел, потом заплакал, и это было ужасно. Не переношу мужских слез. "Что я сделал не так? " с Ума по тебе схожу!" Я смотрела на него и думала: "А ноги у него в самом деле коротковаты. Максим бЫл прав". И от этой идиотской мысли я истерически засмеялась. Мне уже немыслимо было представить, что я только что делала любовь. Секс – ин* струмент столь сложный, что любая мелочь его расстраивает.